Мы строили-строили, и наконец построили... прихрамывая и косолапя, расчищая буреломы, мы все же продвигаемся по династийной лестнице
О помолвке, заключенной недавно и поспешно, Лизелотта сообщила нарочито громко за первым же ужином. Отвечая на вопросы, бледнея, краснея, смущаясь, девушка поглядывала краем глаза на помертвевшее, застывшее в напряжении лицо того, кому, собственно, и предназначалось ее заявление.
Лавина разумных доводов, град настойчивых вопросов, поток завуалированных упреков наконец стих. В столовой зазвучал голос, доселе благоразумно молчавший – искренний и твердый голос заботливого кузена.
Он говорил, обернувшись к Лизелотте, впившись в ее лицо внимательным взглядом, и ей показалось вдруг, что они остались наедине в безмолвном кристальном блеске этой столовой.
- Никто еще не сделал состояния на охоте за приведениями.
- Я сама могла бы пойти работать… если что, я справлюсь…
- Кем? Секретаршей? Машинисткой? Лизль, ты боишься людей больше, чем своих призраков. А ведь тебе придется часто встречаться с людьми… ходатайствовать, просить, откупаться, в конце концов, когда на твоего Гэбриела снова подадут жалобу за шарлатанство.
- Его пока никто в таком не обвинял.
- Значит, обвинят. – безмятежно проговорил Райни с улыбкой всезнающего бодхисатвы. Лизелотта невольно взглянула в его глаза. «Красивые», - отстраненно подумала она, убаюкивая свой страх – «Как серебряные змеи…».
- И кто же его обвинит?
- Кто-нибудь обязательно найдется. – под мертвым покровом длинной скатерти кончики его пальцев нежно провели по колену Лизелотты. Та ощутила знакомую тревожно-сладкую дрожь в ногах. Да что с ней такое сегодня… - Особенно если ошибочные гипотезы войдут в его привычку.
Девушка болезненно дернулась. Кузен попал, сам того не сознавая – или же, напротив, сознавая все прекрасно – в самое больное место. Хайни… разверстая, незаживающая рана, предательская трещина… все произошло так внезапно! Гэбриел, конечно же, не хотел. Но, может быть, они все слишком поторопились? Может быть, дело могло бы разрешиться по-другому? В конце концов, выводят же сейчас людей из комы, спасают от клинической смерти… мог ли Хайни когда-нибудь сам обратиться к родным за помощью, или хотя бы позволить помочь ему? Теперь-то уже не узнаешь…
Обращался ли он вообще когда-нибудь за помощью?
Как говорила мама, «он всегда был таким хорошим мальчиком» - хорошим и тихим. Но ведь хорошие мальчики не сходят с ума в одночасье, а семейные идиллии не рушатся от дуновения ветерка.
Лизелотта молчала. Может быть, ее обручение и вправду выглядело неприлично поспешным? Может, следует выждать еще хотя бы пару месяцев, пока страсти не улягутся?
Кузен все так же благожелательно улыбался одними уголками губ, нежно вычерчивая на ее колене призрачную букву «Р». И, взглянув, в его глаза, Лизелотта с ошеломляющей ясностью поняла – она не вырвется.
Она может пойти на мучительные уступки, убаюкать себя резонами, вручить право решать кому-то другому – ведь это так легко, так соблазнительно! – и… проиграть. Остаться в туманном одиночестве, в кукольном безвременье, радостно вручив ниточки в чужие руки.
Лизелотта резко отдернула ногу.
- Значит, по судам мы с ним будем ходить вместе. Я не говорила тебе, что уже нашла работу? Я буду у него в команде штатным медиумом. – с нарочитой, вызывающей абсурдностью заявила она.
На самом деле она пока только подумывала о таком решении, но оно казалось чрезвычайно соблазнительным. И потом, какой могла быть альтернатива? Идти на поклон к мадам Розе, недавно открывшей вдобавок к гадательному салону воскресные курсы каштанка-йоги? Поступить в один из цветочных женских колледжей, что каждый год выпускает тихих, интеллигентных учительниц в скромных юбках?
- Ты сошла с ума. – проговорил Райни таким тоном, словно за дверью команда санитаров уже дожидалась от него окончательного подтверждения.
Хайден закашлялся, прочищая горло.
- Я не могу сказать, что в восторге от этой новости… - начал он.
Плечи Лизелотты немного опустились в радостном облегчении. Она почувствовала, что опасность миновала. Уговорить отца было намного легче.
По счастью, к аргументу «Я в твоем возрасте…» и он, и мать прибегали крайне редко – украшать воспоминания золотистой дымкой оба были не склонны, а примеры «… побывала на балу вампиров, где и познакомилась с будущим мужем», «… переболел индийской лихорадкой» и «… чуть не сбежал на фронт Второй мировой» едва ли оказали бы должное воздействие на юное поколение…
***
Лизелотта всегда полагала, что дни подготовки к свадьбе должны быть заполнены радостными хлопотами, искристым весельем, нежными предчувствиями счастья. Однако в комнатах особняка, погруженных в осенний полумрак, царило тягостное безмолвие.
Мать порой замечали в бывшей детской, укутанной ныне теплым сумраком. Нет, она не качала пустую люльку и не напевала колыбельных песен – лишь бродила задумчиво по опустевшей комнате, перебирая заброшенные игрушки и касаясь порой борта колыбели.
Будущему зятю родители улыбались редко, и это удручало. Зато Рейнхард улыбался ему, почти не переставая, и это пугало.
Кажется, единственным человеком, у которого грядущая свадьба вызывала искреннее воодушевление, была Мицци. Она просто лучилась энергией и доброжелательностью, и не упускала возможность подловить молодую невесту с очередной идеей об украшении стола, с пухлым журналом наперевес, с выкройкой торжественного платья…
- Юбка должна быть из кисеи. – говорила Мария, с нежной ностальгией глядя на волны светлых тканей, свисающих с магазинных стеллажей, точно завесы призраков.
Отказ Лизелотты надевать корсет уязвил ее до глубины души. В конце концов, сама она на собственной свадьбе была в корсете, и была чудо как хороша! А уж как она была счастлива!
О Рейнхарде и его успехах Мицци неизменно отзывалась с ласковым восхищением. Для нее он всегда оставался «ее мальчиком», и потому она прекрасно понимала горе Ренаты.
Перед тем, как лечь спать, Лизелотта закрывала замок на двери своей комнаты на два оборота и иногда – для верности – еще и придвигала тумбочку. Беспокойно ворочаясь в плену сна, она иногда слышала шорохи или тихие шаги за дверью, но, возможно, это были лишь призрачные видения, порожденные дремой.
За окном, в глубине скованного холодом сада, тускло горел в лунном свете тяжелый могильный камень.
Предложение Райни взять на себя некоторые хлопоты по подготовке грядущего торжества Лизелотта восприняла как шаг к примирению, хоть и согласилась на него не без настороженности. Обещание сделать милой кузине прекрасный сюрприз лишь усилило ее подозрительность, но отказывать ему при всех без объяснения причин было бы странно. И потом, это выглядело бы непростительной грубостью… и, в конце концов, вдруг он действительно имеет самые лучшие намерения?
Его все чаще можно было найти у телефона, диктующего распоряжения насчет заказа цветов, покрывал, ковров, штор, свечей…
Желание Рейнхарда поучаствовать в подготовке спален для гостей и комнаты новобрачных выглядело странно, однако найти подвох в его добросовестном старании было тяжело. И потом, он действительно сохранил свое обычное деловитое спокойствие, должно быть, бесстрастно отнесшись к ответственному заданию, как к любому другому распоряжению. Во всяком случае, когда в один из последних беспокойных дней Лизелотту препроводили наверх, чтобы продемонстрировать наконец результат, ее взору предстала убранная цветами комната, украшенная, как коробка французских конфет. Ни одного досадного недостатка, все в точности так, как она любит (как хорошо он знал, что она любит!).
За единственным исключением.
- Бывшая комната Хайни?
- Отсюда открывается прекрасный вид из окна. – невозмутимо проговорил Рейнхард.
Лизелотта проследила за его взглядом. В окне застыл в плену ноябрьской изморози хрупкий яблоневый сад. За белой оградкой молчал могильный камень.
- Насколько я понимаю, менять что-либо уже поздно? – упавшим голосом спросила она, проклиная свою беспечность.
- Да, это совершенно исключено. И потом, свободных спален у нас попросту не осталось – не стоило звать так много гостей.
- Что ж… спасибо за усилия. – бесцветно проговорила девушка, немного помолчав. Не то чтобы ей хотелось его благодарить, но она чувствовала, что обязана сказать нечто в этом духе.
- Ты же знаешь, я всегда рад стараться для тебя. – с прохладной нежностью улыбнулся Райни.
Дверь за ним закрылась неслышно. Лизелотта присела на кровать и обхватила голову руками.
Сквозняк из приоткрытого окна заставлял трепетать кисейные волны белых занавесок, что становились похожи на фату призрачных невест.
***
День выдался холодный, и промозглый ветер то и дело покрывал зябкой рябью обнаженные плечи невесты. Подол пышной юбки стелился, как облачный пух, и новобрачная плыла, точно и не касаясь земли. Диадема белого жемчуга венчала ее локоны.
Руки Гэбриела казались ей необыкновенно теплыми.
… Должно быть, Рейнхард был прав – гостей и вправду оказалось слишком много, особенно в свете недавних печальных событий. Но друзья, коллеги, бывшие сослуживцы, просто хорошие знакомые, как это часто бывает, вместе образовали довольно внушительный список.
Под конец, как это часто бывает, торжество выдохлось, точно шампанское, забродив и утомившись в собственном веселье и круговороте повторяющихся тостов.
Рейнхард, пошатываясь от усталости и от всего выпитого в бесчисленных тостах, бродил по пустому третьему этажу. Этажом ниже расходились по своим комнатам остававшиеся ночевать гости. Из гостиной внизу еще доносились взрывы смеха, пульсировал свет люстр и свечей, пахло цветами и вином. Но здесь – здесь царила блаженная тишина, которой сейчас так недоставало Райни. В его душе сплелись в яростный клубок злость и усталость, обида и уязвленная гордость. Как же так? Он, белокурый вечный победитель, сброшен с коня, вежливо отодвинут в сторону, сделан незваным и неприкаянным гостем в собственном доме. Он, рожденный беспрепятственно брать все новые и новые вершины в вечном блеске славы! Во всяком случае, так ему с детства говорили…
Тень, мелькнувшая меж библиотечных стеллажей, заставила его замереть. Абсурдная догадка пронзила ум. Неужели?...
Но нет – застенчиво притулившаяся у книжного шкафа девушка имела мало общего с невестой. Одетая в пышные, хрусткие юбки, отчаянно покачиваясь на высоких каблуках, она напоминала цветок на вялом стебле и все еще не оставляла попыток улыбнуться молодому хозяину.
«Хорошенькая». – за первой легкомысленной оценкой последовали четкие мысли, вызывающие из небытия памяти всю собранную когда-то информацию.
Кэрол, Кэрол Данн. Пра-пра-правнучка южного плантатора, во время Гражданской войны ухитрившегося разбогатеть на продаже оружия северянам. То есть, конечно, на помощи героям-освободителям. Его семья, как ни парадоксально, до сих пор пользуется в городе репутацией старой аристократии и образца благородства. Единственную дочь они растили, как трепетный цветок, вот только до сих пор не могут определиться, кому же его лучше вручить…
Трезвый расчет и презрение к самому себе, упрямое желание взять верх – и желательно прямо сейчас! – бродили в жилах, как игристое злое вино.
Райни шагнул к молодой гостье.
- Должно быть, вы заскучали там, внизу? – бархатным голосом проговорил он, улыбаясь – Я понимаю вас.
- Я не хотела здесь ничего трогать… простите… - голосом извиняющейся школьницы проговорила девушка, опустив длинные ресницы.
- Ничего страшного. Честно говоря, мне и самому немного неуютно среди всей этой шумихи. – не моргнув глазом, сообщил знакомый доброй половины гостей. – Скажите, Кэрол, вы любите музыку?
- Да, очень.
- У нас есть замечательный салон на втором этаже. – он бережно сжал ее локоток – Я мог бы сыграть вам на скрипке…
***
В свадебное путешествие Гэбриел и Лизелотта поехали с намерением сбежать от промозглой, сонливой вялости и холодного молчания, охватившего городок.
Лазурные воды лагуны, сквозь которые можно было разглядеть каждый камешек, притаившийся на дне, объятые влажным мхом утесы, белый песок, по словам Лизелотты, похожий на пыль облаков – заповедный курортный рай притаился на другом конце света.
- Представляешь, у них тут разгар лета, когда у нас зима. И идет снег, когда у нас лето… - с задумчивым удивлением говорила Лизелотта, нежась в парусиновом гамаке среди сладостно-дурманного аромата и буйствующей яркости цветов.
Они проводили на террасе жаркие полуденные часы – говорили, целовались, пили ледяное золотистое вино или просто любовались мерцающей сказочной дымкой, в часы млеющего зноя укрывавшей океан.
Это было похоже на беспечный остров вечной молодости из многочисленных сказок. Обоим хотелось остаться здесь, в сладком безвременье, на цветущем Аваллоне, но, увы, внешний мир продолжал напоминать о себе с настойчивостью неприятного гостя. Рано или поздно пришлось возвратиться обратно – в круговорот повседневных мелочей и неоплаченных счетов, в насущные заботы, в слякотную южную зиму.
Заставшее чету по возвращении известие о помолвке Райни было полной неожиданностью для всех, включая самого Райни. Он и сам не мог в точности объяснить, когда принял подобное решение и принимал ли его осознанно, или его лишь подтолкнула горечь, желание покорить очередную вершину и блеснуть ярче всех? Богатая наследница с тихим голосом Лизелотты и прозрачными запястьями Лизелотты все же Лизелоттой не была, и он ощущал это каждую минуту рядом с ней. Она не так держала голову, читала не те книги и, обвивая его руками и ногами на бархатном диване, томно выдыхала его имя не совсем так, как, по его мнению, делала бы это Лизелотта. Но Кэрол была уступчивой, податливой, нежной, всегда готовой прислушиваться к его желаниям, и это приносило Райни некоторое утешение. Она говорила о вещах, которые были ему интересны, соглашалась на все предложения относительно будущего союза, которые он высказывал, и надевала шелковые чулки, которые ему нравились. Рядом с ней он отдыхал.
Лизелотта пыталась осторожно намекнуть Кэрол, что облик ее белокурого принца, возможно, не так безупречен, как ей кажется, но чувствовала себя при этом циничной матроной, разрушающей счастье невинной девицы.
Хлопоты по смене официального адреса конторы улеглись удивительно быстро, и первый звонок чета получила уже в марте. Весна для Лизелотты прошла в разъездах – города и «субербии», стрелы блестящих экспрессов и деревянные скамейки пригородных поездов, желтоватые разливы буйных рек, первое робкое тепло, страх первых заданий, возрастающая с каждым случаем уверенность…
Забавные, но утомительные полтергейсты, слезоточивые призраки юных утопленниц, усталые солдаты Гражданской войны, безымянные темные сущности, ищущие прибежища в больных душах...
Правда, гораздо чаще проблемы возникали с людьми из плоти и крови - детская прямота Лизелотты порой служила ей дурную службу.
***
Лизелотта куталась в тонкий свитер – она до сих пор часто мерзла. Она стояла перед зеркалом в человеческий рост, внимательно вглядываясь в глаза собственному отражению – не столько блуждая в напряженных раздумьях, сколько пытаясь вообразить, как ее ломкая, угловатая, подростковая фигурка будет выглядеть через несколько месяцев. Гримаса обреченности и – заранее – отвращения к самой себе мелькнула на лице молодой женщины. Представить собственное тело тяжелым и неуклюжим было совершенно невозможно.
«С другой стороны», - подумала она успокаивающе – «Я ведь всегда хотела девочку…».
