[Лалэль]

Воспоминание седьмое

Мистер Хоггарт, как и обещал, задержался у нас ненадолго. К нашему великому сожалению (впрочем, Джанко переживал куда сильнее, чем я), он покинул наш городок спустя несколько дней после Хеллоуина, исчезнув так же неожиданно, как и появился. Впрочем, надо отдать ему должное, он не забыл попрощаться, и даже пригласил меня перед отъездом на чашечку чая.

- Мистер Хоггарт, видите ли, я поняла, что слишком мало знаю о своем отце. Точнее сказать, я знаю, как он вел себя с домашними, как проявлял себя в роли отца и мужа. Но я совсем не знаю, что он был за человек, не имею понятия о той жизни, которой он жил вне стен дома. Я безумно люблю отца, поэтому мне крайне сложно составить о нем верное суждение. Я бы хотела, чтобы вы...

- Побольше рассказали мне о том, чем вы с моим отцом занимались? - Мистер Хоггарт усмехнулся, и эта усмешка показалась мне оскорбительной. - А вы действительно хотите это услышать? Милая барышня, ваши намерения благородны, но вы встали на ложный путь. Вам вовсе не нужно знать того, о чем вы спрашиваете - вы просто не сможете постигнуть всего, даже если я начну рассказывать.
Я почувствовала себя крайне неловко. Кажется, даже уши запылали от стыда.
- Ваш батюшка, Николаус Притчард, был очень твердым человеком и сильным алхимиком, и не случайно получил в нашем кругу прозвище "Каменный". У него была тяжелая рука, и много было тех, кто его боялся, и еще больше тех, кто его уважал. Он много лет собирал разобщенных алхимиков в единое общество, и ему удалось не только объединить их, но и удержать вместе, разрешая споры между нами и подавляя все попытки нас рассорить. Благодаря ему, Алхимический Союз стал тем, что он представляет из себя сейчас - и он достиг бы еще многого, если бы не истощил свои силы разрушительными и опасными экспериментами. Я не люблю громких слов, но это именно то, что люди называют Величием.

Джанко, который в это время разливал чай, отставил чайник и глубоко поклонился, соглашаясь с его словами.

- Вы совершенно не похожи на него. Он был скала, утес, материк... А вы больше похожи на тонкую тростинку, гнущуюся под напором ветра.

- Но я чувствую, что у меня пробуждается та же склонность к магии, что была у него...

И я действительно так думала. Иногда, разбираясь в отцовских рукописях, я буквально чувствовала, как листы бумаги начинают светиться под моими руками.

- Даже учитывая, что в ваших венах течет его кровь, и значит, вы должны были унаследовать часть его способностей, вы никогда не сможете не то, что стать его преемницей, но и даже осознать суть того, что он делал. Вам помешают предрассудки, свойственные вашему полу, неверные суждения о мире и природе человека, которые вам вбили в голову, когда воспитывали из вас леди, недостаток жизненного опыта - словом, все будет против вас.

Мне захотелось провалиться сквозь землю.

- Джанко, подойди сюда... Видите, он мне не сын, но он похож на меня и принимает тот путь, который я ему указываю. Поэтому я и взял его в ученики, как только заметил в нем способности к алхимии. И он не разочаровал меня, стал мне верным помощником, моей правой рукой. Но вы, милая Соломея, к сожалению, не сможете взять в учителя ни вашего покойного батюшку, ни меня, вашего покорного слугу. Впрочем, вам это и не нужно. У вас совсем другая судьба.
- Какая же?
- Я вижу, что вам предначертано стать женой великого мага. И именно ваш муж будет тем учителем, который обучит вас и раскроет все грани вашего природного таланта... Дитя мое, вы покраснели?

Не только у меня щеки покрылись краской: Джанко тоже почему-то смутился, хотя, казалось бы, что ему.

- Я не думаю, что мой суженый настолько владеет магией. Если только вы не имеете ввиду магию сил природы.
- Ох, женщины! Никогда не поймешь, о чем вы думаете. С чего вы решили, что я говорю о лесном духе? Вы даже не допускаете возможности, что вам суждено выйти замуж за кого-то другого.

Вот тут я всерьез на него рассердилась.

- По вашему, я стала бы рожать детей от того, кого не люблю всем сердцем? По вашему, не он - моя судьба? Что ж, воля ваша, можете думать, как вам угодно. Но я останусь при своем мнении.

Мистер Хоггарт расхохотался.

- Соломея, а вы, оказывается, умеете быть злой. Право же, вы очаровательны. Я искренне завидую тому, кого вы осчастливите, связав с ним свою судьбу... Полноте же, давайте помиримся: мне скоро уезжать, и я не хочу, чтобы вы вспоминали меня с неприязнью.
- Право, вам не стоит волноваться, - я дружески коснулась его морщинистой руки, - все уже забыто.

Сирил Хоггарт поймал мою руку и сильно её сжал, очевидно, не справившись с волнением.
-Дочка... Береги себя, дочка. Ради отца, ради меня.

И я почему-то сразу поняла, что у него нет детей. Скорее всего, у него вообще никого нет, кроме преданного Джанко. И от этой мысли мне становилось очень страшно.
Ведь Хоггарт хоть и управляет неведомыми мне силами, на самом деле всего лишь старик. В его возрасте обязательно нужно, чтобы рядом был кто-то близкий.
- Доброго вам пути...

...- Джанко, вы согласны с тем, что мистер Хоггарт сказал вчера? Вы тоже думаете, что мой отец был камнем, а я - травинка?

Цыган расхохотался, показав красивые белые зубы.

- А вы долго помните обиды, Соломея, - сказал он, отсмеявшись, - может, это и так. Только мой народ верит, что трава крепче камня. Камень разъедают ветра, размывает вода, его точат черви, и в конце концов он либо рассыпается в пыль, либо уходит под землю. А трава хоть и ложится на землю под тяжестью росы, но к полудню уже снова гордо поднимает голову. Она погибает, но возрождается столько раз, сколько ей нужно. Ваш отец был камнем, но вряд ли бы он перенес те лишения, что выпали на вашу долю - а вы смогли. Поэтому нет ничего плохого в том, чтобы быть травинкой, Соломея.

И я согласилась с ним, но не вполне. Тонкая былинка, не сломившаяся под напором ветра, сильнее камня, крепкого, но хрупкого. Человек же на протяжении жизни может быть сильным и слабым, былинкой и камнем, будучи пленником судьбы, сложившихся обстоятельств, окружающего его общества и собственной греховной натуры. В этом его сила, в этом же его вечная трагедия.

Шли последние деньки осени, и природа входила в стадию яркого, торжественного увядания - она, как королева, осужденная на казнь, выходила к эшафоту, высоко подняв голову, лишенная уже драгоценностей и нарядов, но по-прежнему не лишенная величия. Все деревья были одеты в яркие платья, а поля, некогда золотые от колосьев, опустели, почернели и казались умершими. Со стороны деревни пахло дымом, звучал веселый смех: там девушки давили виноград, собирали вьющийся хмель, их женихи и отцы варили пиво, матери пекли хлеб. Селяне убирали последний урожай и готовились праздновать первые осенние свадьбы. В лесу же жизнь постепенно замирала: птицы готовились улететь на юг, а зверушки - заснуть на зиму.

Лес в своем ярком убранстве напоминал парадный зал роскошного дворца, но король этого замка не спешил дать мне аудиенцию. Много ночей я провела без сна, думая, что мне нужно сделать, чтобы он не уходил больше, потому что каждая новая разлука переживалось мной все труднее. Но я ничего не придумала; все женские уловки, которым меня обучили в пансионе, не подействовали бы на это чудесное существо, следовательно, я была безоружна. "Но как мне объяснить, что я люблю его и хочу, чтобы мы всегда были вместе?" - вот о чем я думала. Увы, на этот вопрос у меня не было ответа.

За весь месяц он пришел ко мне только раз - и во время этого визита все время держался настороженно, словно опасался чего-то. Отвечая на ласки, что я ему дарила, он вел себя так, будто был готов в любую минуту вскочить и убежать.

Несмотря на это, я провела с ним роскошную ночь - истинно осеннюю, с легкой горчинкой, но полную страсти. Но увы, наутро он ушел, и все стало, как раньше. Только мои крошки, которых я, по уже сложившейся традиции, назвала Октембер и Новембер, напоминали мне о нем. Особенно малыш Новембер - он был полной копией отца, и только глаза у него были мои, человеческие.

Мне предстояло очередное испытание: нужно было вместе с детьми пережить зиму. В пансионе дети были в безопасности, им не грозило заболеть от голода или холода, ведь у них теперь были и теплые постели, и горячий суп, и теплое платье - но им нельзя было оставаться там вечно.

Дамьен понемногу повзрослел и превратился в юношу, а малышки Эйприл и Мэй - в очаровательных девушек; в середине ноября им троим предстояла конфирмация, а значит, нужно было решать их дальнейшую судьбу. В связи с этим мне срочно понадобилось переговорить с преподобным.

- Девочки могут остаться в школе, если вы согласитесь, чтобы они и впредь шли путем монашеского служения, а Дамьен... Я думаю, вы понимаете, что этот путь для него закрыт.

Естественно, я понимала это.

- Преподобный, скажите, вам было сложно уговорить себя помогать нам?
- Не говорите глупостей, Соломея. Помочь одинокой матери и её детям в тяжелых обстоятельствах - долг любого порядочного человека, тем паче священника. Я и впредь буду делать все, чтобы вы выкарабкались из нищеты. Однако Дамьен уже взрослый и вполне может сам о себе позаботиться - поэтому я больше и пальцем не шевельну в его защиту. Как бы хорошо я к вам ни относился, помогать ему - это значит предать все, во что я верю.

Я ничуть не рассердилась на преподобного за такие слова; я прекрасно осознавала, как много внутренних противоречий ему пришлось преодолеть, чтобы смириться с самим фактом, что у него под носом проживает демоненок, да еще и начать помогать этому исчадью ада, пусть и ради его матери.

Увы, но с возрастом Дамьен ярко проявил свою демоническую природу; как только он вступил в пору отрочества, стало ясно, что он унаследовал замашки своего родителя. Он понемногу превращался в такого же сладострастника

и мечтал только о том, чтобы иметь как можно больше денег

и познать как можно больше женщин

.

По воскресеньям я то и дело видела его в лесу прогуливающимся с разными девицами - крестьянками и благородными; все прехорошенькие, а некоторые из них были просто красавицами. Судя по всему, барышни и не подозревали о существовании друг друга. Дамьен, как я могла заметить, вел себя с ними крайне развязно - страшно представить, что он вытворял, когда они скрывались с моих глаз и уединялись в чаще. Вряд ли дело ограничивалось поцелуями под старым тисом.

Думаю, что за один месяц мой сын успел познать не один десяток девушек.

- Если ты кого снасильничаешь, я тебя придушу, - сказала я ему, на что Дамьен, самодовольно осклабясь, ответил:
- Да они сами рады на меня залезть!

Я отвесила ему оплеуху, хотя в глубине души сознавала, что он прав. Я ведь тоже не смогла сопротивляться его отцу.

Мэй, к счастью, выросла не такой. Она стала тихой, послушной девочкой, верной помощницей маме

, настоящей хранительницей домашнего очага

. И мечтала она только о том, как приумножить состояние семьи

.

Вот только вкусы у неё были странные - она призналась, что хочет стать невестой такого же лесного духа, как её отец. Увы, я опасалась, что такое вряд ли возможно. Относительно же Эйприл у меня были совсем другие опасения.

Она выросла хорошенькой девочкой: неоспоримо красивой её нельзя было бы назвать, но в её молоденьком личике было что-то очень привлекательное. Но увы, она вбила себе в голову, что благодаря своей внешности и хорошим манерам сможет получить все, что хочет - а хотела она много поклонников

, драгоценностей и красивых платьев

, а еще завести свой собственный дом с кучей слуг и выездом. И как я ни старалась внушить дочери, что все это лишь пустые мечты, и в её положении самое лучшее, что можно сделать - это выйти замуж за зажиточного крестьянина с домом и хозяйством, или за какого-нибудь захудалого поместного дворянчика, она меня не слушала. Эйприл всегда неплохо танцевала - вот и стала мечтать, что станет звездой балета

, начнет порхать в розовом платье по сцене Королевского театра и прославится на всю страну, а поклонники будут слать ей цветы и дорогие подарки и толпиться в передней, добиваясь свиданий и поцелуев.

Не знаю, откуда эта мысль проникла в её юную головку - вероятно, всему виной было влияние богатых девочек, с которыми она училась вместе в школе - но последствия её были ужасающи. Я боялась даже представить, к чему эта глупое стремление может привести мою юную и наивную дочь.

Хорошенько подумав, я забрала из школы всех троих: Дамьену там с самого начала было не место, а девочки не обрадовались бы, отправь я их в монашки. Я решила, что они должны быть рядом со мной и поближе к своему отцу. Дети вернулись в лес и начали помогать мне: Мэй - с удовольствием, Эйприл и Дамьен - из-под палки. Я строила планы насчет их дальнейшего устройства, но одно ужасное событие полностью перевернуло все с ног на голову.

Из-за холода я спала очень чутко, и вот одной прохладной ночью, когда я проснулась от того, что у меня замерзли ноги, мне послышался какой-то подозрительный шум. Пожар научил меня быть осторожной, и потому я поднялась, чтобы проверить, что это такое.

Они лежали на голой земле (я отметила, что им должно было быть очень холодно), сцепившись в объятиях, и сладострастно хрипели.

16+

Дамьен, двигаясь с искусством французского любовника, ритмично входил в юное лоно моей дочери, а она, задыхаясь от страсти, двигала бедрами, принимая его в себя.
- А если... мать... Проснется? - волновалась она.
- Не проснется...

16+

Я, остолбенев, смотрела на то, как мой сын занимается кровосмесительной любовью с родной сестрой. Потом подошла и схватила его за волосы. Дамьен застонал.
- Мама... - пробормотала Эйприл с глазами, круглыми от ужаса.
- Не называй меня так. Ты мне больше не дочь, а он - не сын. Чтобы к утру духу вашего тут не было.

Дамьен ушел тихо - растворился в ночи и скрылся, я сама не знаю, куда. Эйприл уехала на следующий день - за ней прибыла карета.Она не торопясь собрала свои пожитки, переоделась в красивое платье, нацепила шляпку - в общем, делала все, чтобы показать, что ничего страшного не произошло и она просто уезжает из дома в поисках лучшей доли. Думаю, из девчонки и правда вышла бы хорошая актриса.

Когда Эйприл садилась в карету, она выглядела как самая настоящая маленькая дама. Я смотрела на неё, и сердце разрывалось от горя. К чему она может прийти, если начинает жизнь с такого страшного греха? Возможно, она и правда получит все, чего хочет, но какой ценой? И меня терзало страшное ощущение, что это именно я виновата в её падении, что это я недостаточно внимательно следила за ней, я не оказалась рядом, когда враг человеческий искушал её неопытную душу. От этого мне становилось еще горше.

Карета, подпрыгивая на ухабах, покатилась по дороге на юго-запад - вероятно, Эйприл и вправду задумала покорять столичную сцену. Очень скоро карета исчезла из виду, и это означало, что дочь навсегда скрылась с глаз моих, как я и потребовала.

Увы, но легче от этого никому не стало.