меня просто покорила. Она такая... призрачная и такая... для Лизелотты
Хотя мне, по хорошему, надо бы уже подбирать саунды к следующему поколению...
Да, и еще я купила в книжном рядом со своим университетом сборник воспоминаний о шестидесятых годах. Воспоминания, конечно, уроженцев здешних мест, то есть города Ньюкасла на севере Англии, но, думаю, некоторые моменты можно переносить на американскую почву безболезненно ))) Так что в следующих отчетах могу пообещать возрождение исторической части - ну, куда смогу вставить...
Свадьба проходила в торжественном блеске свечей, под гулкими и темными сводами церкви святой Беттины. Тяжелые кремовые волны подвенечного платья стелились по каменному полу; лицо невесты поблекло под мерцающей завесой фаты.
Взгляд Лизелотты, облачившейся по такому случаю в просторное бальное платье, скользил то по пышным светлым букетам, которыми была убрана церковь с самого утра, то по мрачным фрескам, украшавшим потолок. Порой, забывшись, она устало складывала руки на животе, но быстро спохватывалась.
На лицах Хайдена и Ренаты была светлая усталость путников, преодолевших бесконечную дорогу к мирному оазису. Этот день был словно торжественным обещанием, что череда несчастий наконец-то закончилась, а непобедимая жизнь вновь вошла в свою колею.
Воротничок парадной формы немилосердно впивался в шею Курта. Поглядывая с тоской на высокие стрельчатые окна, из-за которых лился июльский полуденный свет, он чувствовал себя школьником, вновь мечтающим сбежать с урока на солнечную футбольную площадку.
Он знал, что рано или поздно этот день настанет, и был, честно признаться, рад, что падкого на броскую красоту мальчика не окрутила одна из этих сумасбродных современных девиц. Кэрол – хорошая девушка… и это было, пожалуй, единственным, что Курт мог о ней сказать. Сама она была довольно молчалива, а Райни редко рассказывал о ней. Он, кажется, вообще не проявлял особенного энтузиазма по поводу женитьбы. То, что в разговорах о невесте Рейнхард редко выказывал нежность или хоть какой-то интерес, Курт предпочитал относить на счет обычной сдержанности сына, не желая верить, что его мотивы могли быть продиктованы равнодушным расчетом. Такие времена! Приходилось отдавать дань холодному прагматизму современности – даже такой замечательный юноша, как Рейнхард, едва ли мог избегнуть ее влияния. Должно быть, позолоченные памятью идеалы ушедшего времени, столь дорогие сердцу Курта, ему были даже не понятны.
Чувствительная Мария улыбалась сквозь выступившие слезы, глядя на чудесную пару. Собственное венчание вспомнилось ей невероятно живо – солнечный свет, самонадеянная радость юной весны, белый букет… а как хороша была она сама в счастливом цвету своей молодости! Глухая тоска по истлевшему золоту собственных кудрей вновь пронзила ее сердце.
… Райни любил стройные белые своды особняка семьи Кэрол и трогательную, старинную торжественность ее сада. Любил покровительственный тон ее отца, не то утверждавшего, не то обещавшего, что зять еще далеко пойдет, любил уважение и зависть в глазах знакомых, когда он появлялся с Кэрол в свете. Любил ее утонченный вкус и точеную фигурку.
Но за все время, пока шла томительная церемония, Рейнхард успел три раза обернуться на ряд, где сидела Лизелотта.
***
Умиляться ее положению, глядеть на ее живот, уже без труда заметный под домашним платьем, было выше сил Райни. Уста улыбались, уста послушно произносили слова дежурных поздравлений, перемежаемые с трогательными прощаниями и пожеланиями счастья, но на душе было пусто.
- Не забывай меня. – эти, без сомнения, теплые слова, адресованные Лизелотте, прозвучали, как предупреждение – Я… то есть мы постараемся часто навещать тебя… вас.
- Что ты. Разве я могу тебя когда-нибудь забыть? – именно так, должно быть, и должна выглядеть нежная улыбка, обращенная к покидавшему родной дом кузену.
О том, что таится под шелковым покровом взаимной вежливости, не узнает никто и никогда. Новый брак безупречен во всех отношениях. Камень, воздвигнутый над пустым гробом, выглядит солидно и достойно.
Скелеты в шкафу уже никому ничего не расскажут.
***
За изменениями в своем теле Лизелотта наблюдала с боязливым интересом. Никогда еще она не чувствовала себя такой живой, прикованной к земле. Чувства, и без того острые, обострились до болезненности – каждый ночной шорох был похож на треск над самым ухом, запах еды слышался даже из сада, а сочащаяся из-за закрытых окон вечерняя прохлада заставляла ее кутаться в шаль.
В последние дни Лизелотта не находила себе места от тоскливого страха. «Я похожа на воздушный шар» - думала она, отворачиваясь от сумрачного зеркала.
Лизелотта изобрела тысячи причин, чтобы в решающий момент находиться дома – истиной же было то, что ей попросту не хотелось уезжать в больничную суету, в лязг железок, в запах спирта.
… Лежа на собственной кровати с раскинутыми ногами, слезно глядя в расплывающийся перед глазами потолок, Лизелотта не раз и не два думала, что сейчас вот-вот погрузится в безвозвратную тьму, захлебнется в ней, как в ледяном море. Молодая женщина была очень удивлена, услышав сутки спустя, что все прошло совершенно нормально и даже, пожалуй, на редкость удачно, а желанная девочка оказалась крепкой и здоровой.
Новорожденная Ханна мигом сделалась предметом восторга всей семьи, а на паломничество в ее детскую многие месяцы тянулись истосковавшиеся по новостям соседи. Все находили ее розовые щечки несравненными, ее здоровье – завидным, а ее привычку совать в рот, не мелочась, всю пятерню – очаровательной.
***
Произошедшее с Генрихом – неловкая пустота, лакун в семейных разговорах, то, что мало кто осмеливался обозначить громким словом «смерть» - больней всего ударило по Хайдену. Трагедия черной волной обрушилась на уставшего, незадачливого пловца.
Рождение Ханны ненадолго успокоило, усмирило недуг, грызущий изнутри его грудь. «Она похожа на тебя» - повторял он Ренате, глядя, как малышка сердито пытается вылезти из кроватки. Улыбка вновь тлела в уголках его губ, но сквозь заостренные черты уже проступала мрачная печать.
Взгляд Хайдена в погожие летние деньки все чаще останавливался на злополучном могильном камне. Тогда он странно шевелил пальцами, точно перебирая невидимый прах, и говорил с горьким, задумчивым смешком, не обращаясь, пожалуй, ни к кому конкретно:
- И все же я был прав. Я был прав. В конечном итоге
они до меня добрались…
… Сад, где его нашли, был погружен в промозглые объятия утреннего тумана. Домашний свитер Хайдена, в котором тот обыкновенно выходил прогуляться перед сном, был пропитан ранней, сонной росой.
- Почему он не остался вчера? – дрожащим голосом прошептала Рената, складывая его руки – Зачем ему понадобилось выходить…
- Это бы произошло так или иначе. – резонно заметил Курт.
- Но ему тогда не было бы холодно перед… перед тем, как…
Чистая, безо всяких следов укусов шея и однозначное заключение патологоанатома Ренату убедили не сразу. Ей отчего-то было гораздо легче верить, что виной всему стали тайные козни врагов, а не прозаические проблемы с сердцем.
Похороны его Рената все же постаралась назначить на полдень.
Тучи к тому времени уже начали расходиться, и солнце блеснуло золотом сквозь тонкую пелену весеннего дождя. Глаза хрупкой вдовы, закутанной в траурные шелка, были влажны.
- Я думаю, ему бы понравилось это. – прошептала она, глядя на расползающуюся из-за туч синеву сияющего неба.
Лизелотта выглядела больной и сумрачной в своем бледно-зеленом платье.
- Я виновата, - прошептала она, тыкаясь носом в теплую шею Гэбриела – Я виновата. Я всем приношу несчастье. Всему, чего ни касаюсь…
Как и подобает дурным идеям, эта мысль засела у нее в голове крепко. Правда, побледнеть в тяжелых раздумьях Лизелотте не удалось – положение спасла Ханна. Неугомонный характер девочки, невесть в кого пошедшей своей золотистой рыжиной, попросту не оставлял ей ни сил, не времени всласть предаться самобичеванию.
Усилия Гэбриела научить девочку ходить рассыпались в прах перед лицом ее полнейшей незаинтересованности этим скучным процессом. Она могла даже сделать пару робких шагов к отцу, но, заинтересовавшись по пути кукольным домиком, меняла траекторию, плюхалась на четыре конечности и целеустремленно ползла к игрушке.
