[Лалэль]

Воспоминание восьмое

Мое сердце долго не могло успокоиться - и даже сейчас я не могу быть уверена, что оно когда-нибудь заживет. Но я не могла позволить себе роскошь долго предаваться отчаянию - впереди была долгая зима, у меня на руках по-прежнему оставалось пятеро детей, и только от меня зависело, доживут ли они до весны.

Кроме того, мне приснился сон, после которого мне стало легче на душе. Это был один из тех снов, которые отчего-то надолго врезаются в память.

Мне приснилось, что я проснулась, а на моей полянке уже был разведен большой костер, вокруг которого плясали джипси - и я решила присоединиться к их веселью.

Джанко (не знаю, с чего он мне приснился - мы давно уже не беседовали, он снова надолго отлучился куда-то по делам мистера Хоггарта) стоял возле костра, окруженный другими джипси, и играл на скрипке - и это у него получалось так проникновенно, что, кажется, даже ангелы на небесах плакали. Костер же, между тем, разгорался все сильнее, и скоро превратился в самое настоящее пламя, которое стеной окружило музыканта - и уже не видно было ничего, кроме цыгана и его волшебной скрипки

Вскоре и смуглое лицо Джанко исчезло в языках пламени, и остались только звуки музыки, чудесные звуки, которые я долго потом еще не могла забыть, хотя и не смогла бы повторить.

Затем я увидела старую цыганку, похожую на ведьму из сказки. Она пристально на меня посмотрела, взмахнула руками и прочитала нараспев некрасивое, каркающее заклинание. Воздух вспыхнул огнем... и все, на этом мои воспоминания об этом сне обрываются.

Я не могу сказать, чем он закончился, но могу сказать, что когда я проснулась утром, то нашла на земле странную медную лампу.
Мне сразу вспомнились восточные сказки, которыми я зачитывалась, когда училась в пансионе. Я читала их ночью, прячась под одеялом, и млела от восторга; нередко бывало, что за чтением я не замечала, как наставало утро. Не могу забыть, с каким чувством я каждое утро прятала под подушку зачитанный томик сказок "Тысячи и одной ночи", и слезно просила Деву Марию,чтобы следующая ночь выдалась лунной и я смогла прочитать хотя бы пару страничек.

С одной стороны, я понимала, что в настоящей жизни чудес не бывает. С другой - вся моя нынешняя жизнь была прямым опровержением этого постулата. Поэтому я рискнула взять лампу в руки и потереть её рукавом. Едва я это сделала, как из носика лампы повалил густой фиолетовый дым, и я с визгом выронила её из рук.

Естественно, мне явился джин (и когда это все волшебное успело стать для меня естественным?). И, как в сказке, он заявил, что должен исполнить мое желание. С одной стороны, мне можно было бы попросить у него богатства, но я боялась, что все золото, полученное от джина, превратится в черепки. Я ответила, что хочу прожить долгую жизнь, чтобы успеть вырастить, выучить и пристроить своих детей. Джин поклонился - и я в ту же минуту почувствовала себя гораздо моложе. Точнее сказать, я снова почувствовала себя той юной девочкой, какой приехала из пансиона.

После всего произошедшего я немного приободрилась и с головой погрузилась в семейные дела. Дети подрастали, и вот уже и малыши Октембер и Новембер отпраздновали свой второй день рождения, превратившись из очаровательных карапузов в симпатичных мальчиков.

Октембер сразу же заявил, что хочет спать только с мамой - и как я его не переубеждала, он все равно каждую ночь пробирался ко мне в кровать и засыпал, только крепко обняв меня своими тоненькими ручками. Он как-то проговорился, что ему снятся кошмары, но больше я ничего узнать так и не смогла.

Я с большим трудом, но все-таки уговорила директора школы Братьев Христовых взять на воспитание и моих младшеньких. Должно быть, не последнюю роль сыграло и то, что за нас попросил и преподобный Джонсон. Преподобный давно стал добрым гением нашей семьи, к тому же частым гостем нашего скромного жилища - мои дети, едва завидев доброго старичка, тут же окружали его плотным кольцом, а самые младшие нахально залезали к нему на колени - и все наперебой начинали галдеть, и каждый пытался потеребить его за рукав, требуя, чтобы он послушал сначала именно его. Кажется, преподобный уже стал для детей кем-то вроде приемного дедушки.

- Почему вы так добры к нам? - спросила я однажды. - Я понимаю, долг священника и прочие обязательства, но вы делаете куда больше, чем того требует простое милосердие. Вас как будто гнетет что-то... Простите.

- Ох, Соломея, вы со своей прямотой иной раз ставите меня в тупик. Хотя это я в вас и ценю: прямота угодна Богу. Отвечу вам так же откровенно: я дал одному человеку клятву заботиться о вас - а значит, и о ваших детях, ведь это одно и то же.
- Кому вы могли дать такую клятву? Мистеру Хоггарту? Джанко? Хотя вряд ли вы стали бы обещать что-либо этим двум нечестивцам... Кто же просил за меня? Кто этот благодетель, который так печется о моем благе? Я хочу знать.

Преподобный слушал меня, улыбаясь, но как только я договорила, улыбка померкла.

- Это был ваш отец. Спаси Господь его грешную душу.
- Но я все равно не понимаю... Как это могло быть? Ведь он не успел исповедоваться вам, и поэтому его не позволили хоронить на освященной земле...
- Это не совсем так. Всем было известно, что ваш батюшка являлся алхимиком, и только по этой причине община не позволила мне похоронить его на церковном кладбище - я был бессилен сделать что-либо против их воли. Но последнее причастие он получил. Я присутствовал здесь, был свидетелем пожара и потому могу рассказать, как все было. Когда его вынесли из дома, он еще дышал... Простите, вы, вероятно, не хотите знать всего этого.
- Продолжайте, - с трудом проговорила я.
- Он сильно обгорел, но был в сознании и мог говорить, хоть и с трудом, и я его исповедовал. Нелегкая это была беседа, и для меня, и для него... Окончив исповедь, он попросил меня позаботиться о вашей матушке и о вас. Я не стал омрачать последние минуты умирающего известием о смерти его любимой супруги, и обещал ему это.
С тех пор, как Джанко рассказал мне о том, что вы вернулись, все мои мысли заняты только вами. Я денно и нощно молюсь только о том, чтобы Господь вам помог... И чтобы он смягчил ваше сердце, и вы наконец-то смилостивились и простили недалекого священника за то, что когда-то он не помог вам, хотя вы в этом нуждались. Когда вы пали жертвой...
- Вот как. Святой отец, - я впервые назвала его так, - вы не были виноваты в том, что случилось. И даже если я сердилась за вас, то вы столько всего сделали для детей и для меня, что я просто не смогла бы вас не простить. Постарайтесь же забыть те мои слова - поверьте, мне сейчас за них так же стыдно, как и вам за то, что вы их вызвали. Пусть Господь простит нас обоих, а я вас давно уже простила.
На белых щеках преподобного зацвели бледные розы. Он поджал сухие губы и негромко пробормотал:
-Я рад.

Преподобный настаивал, чтобы мы с Мэй на зиму переехали в теплое жилище, а не ночевали под открытым небом, как бездомные, и я уже готова была согласиться на это, но Мэй запротестовала, и другие дети тоже её поддержали:
- Мамочка, не увози нас. Мы хотим жить рядом с папой, - жалобно говорили они.
Отношения детей с отцом были в нашей семье запретной темой, так уж сложилось - впрочем, как и наши с ним отношения. Никто не говорил об этом вслух, но дети втихомолку часто бегали в лес, пропадая там иногда до поздней ночи, и всегда возвращались счастливые, довольные и похорошевшие - все они приходили чисто умытыми, с аккуратно расчесанными волосами, Мэй всегда приносила с собой красивые платья из листьев и украшения из ягод или драгоценных камней - я никогда прежде не видела подобной красоты. Конечно, ей не хотелось расставаться с отцом, ведь пока она оставалась с ним, она была принцессой лесного царства.

Я же не могла попасть к нему, хотя очень этого хотела. Нужно было ждать, пока лесной дух сам захочет меня увидеть - а он не спешил мне показаться. Ранним утром я обычно выходила на прогулку, бесцельно бродя по лесу, надеясь, что рано или поздно встречу его. Но прежде мне выпало встретить кое-кого другого, и эта встреча сильно повлияла на мою дальнейшую жизнь.


Его собака сбила меня с ног в утреннем тумане.

- Прости, добрая женщина, - сказал он, помогая мне подняться, - ты, должно быть, заблудилась? Тебе показать, в какой стороне деревня?
- Нет, сударь, я живу далеко от деревни. А вы не слишком-то вежливы в обращении с дамами, - язвительно ответила я по-французски, отряхивая пальто.
Он был крайне изумлен тому, что встретил в чаще леса образованную женщину.
- Простите меня за мою оплошность, всему виной этот проклятый туман... Вы, вероятно, принадлежите к одной из дворянских семей, которые владеют этими землями. Возможно, мы даже соседствуем. Могу я узнать ваше имя?

Я снова перешла на английский:
- Меня зовут Соломея Притчард, и мой род ничем не хуже вашего, каким бы знатным он ни был. А с кем имею честь?
-Хамлет Хамильтон. К вашим услугам, мисс Притчард.

Я с трудом смогла скрыть улыбку.

- Ваши батюшка и матушка был поклонниками театра?
- Только матушка, - невозмутимо поправил он меня, - и не театра, а Шекспира. Леди Эдвина высоко ценила его как поэта, но ни во что не ставила его драматургический талант, поскольку считала театр низким искусством, можно сказать, площадным. Она больше ценила оперу... Как видите, в ней уживалось множество противоречий, как и во мне.

Я не смогла удержаться от того, чтобы присесть и немного поболтать с ним. Не потому, что мне понравился этот хлыщ, но мне вдруг стало интересно, смогу ли я поддержать с ним беседу, увлечь его, показаться приятной и интересной дамой. Я каждый день слушала нравоучительные проповеди преподобного, вежливые разговоры Цыгана, простые речи крестьян - но мне впервые за долгое время выпала возможность поговорить с кем-то образованнее и культурнее меня. Мне хотелось узнать, не слишком ли я опустилась за время, прожитое в глуши.

- Мистер Хамильтон, судя по всему, вы прибыли к нам из Лондона.
- Это так, сударыня.
- Какие же дела привели вас в нашу глушь?
- Какие дела могут быть у такого вертопраха, как я? Родные отослали меня сюда поправлять здоровье.

И действительно, он казался достаточно молодым, но выглядел ужасно. Кроме того, он был совершенно сед.

- Ваши родные считают, что туман лесов Девоншира пойдет вам на пользу больше, чем лондонский смог?
- Вероятно.

Возможно, сидя с ним в роскошной гостиной, я бы и дальше продолжила беседу с ним в том же вежливо-безразличном тоне, но сидя на гнилом пне, мне что-то не слишком хотелось притворяться.

- Для вашего здоровья было бы лучше, если бы они отправили вас на море. Здесь зимой просто ужасная погода. Кроме того, вы не скоро выздоровеете, если будете совершать утренние прогулки в такой туман.

Кажется, Хамильтон был немного озадачен: я выражала свои мысли гораздо свободнее,чем он привык.

- Спасибо вам за заботу, - произнес он, как мне показалось, вполне искренне, - я буду придерживаться ваших советов. Но если вы не сторонница утреннего моциона, то скажите, почему столь очаровательная дама гуляет ранним утром по глухому лесу в полном одиночестве? Это же опасно.

Я вспомнила, зачем сюда шла, и с досадой подумала, что пока этот щеголь рассиживает рядом со мной, лесной дух ни за что мне не покажется.

-У меня были на то свои причины, - немного резко ответила я.

Хамильтон посмотрел на меня вопросительно, но ничего не сказал.

Мы еще с полчаса вели ни к чему не обязывающую беседу - Хамильтон выкладывал мне последние лондонские сплетни, информируя меня о личных подробностях жизни людей, которых я даже имен не знала. Попутно он осторожно пытался выяснить, как называется мое поместье и где оно находится - не иначе, задумал заехать к моим родителям с визитом. Но я ловко обходила стороной все его тонкие намеки, и в результате он так ничего от меня и не добился.

Возможно, мы бы мирно попрощались и разошлись, чтобы больше не встретиться, но в дело вмешался случай.
- Что это? Зверь?
- Зверь? Я ничего не вижу.
- В кустах что-то зашевелилось... Бог мой, что это?!!

Перед нами появилась Мэй, - радостная, со счастливым блеском в глазах и сияющей улыбкой. Она была в том виде, в каком обычно приходила от отца - на ней был наряд из осенних листьев, который мало что скрывал.

- Лесная дева... - ахнул Хамильтон, а я чуть не сгорела от стыда, когда поняла, что он видит мою дочь практически голой.
- Бесстыдница... Ступай домой!
- Хорошо, - Мэй засмеялась - смех её напоминал серебристый колокольчик - и, обдав нас прохладным ветерком, прошмыгнула мимо нас так быстро, что мы даже не успели понять, в какую сторону она побежала.

Хамильтон был потрясен.

- Боже мой, она была настоящая... И часто вы их встречаете? Их у вас тут много? Я раньше не верил в сказки, но теперь...
- Скорее всего, это было наваждение, - поспешила я разочаровать его.
- Но вы так просто с ней разговаривали, почти как со мной... Вы полагаете, она ненастоящая?
- Именно так, - я решила, что настало время его покинуть, и решительно поднялась со своего трухлявого кресла, - прошу прощения, но меня ждут дома.
-Позвольте, я вас провожу.
-Нет, прошу вас, не старайтесь, - и раньше, чем он успел меня догнать, я свернула на одну из тех тропинок, которые знала только я одна - ну и еще, разве что, мой возлюбленный. Я прекрасно знала, как сделать так, чтобы он не догнал меня даже верхом на лошади - ведь Хамильтон был в наших лесах только гостем, а я бегала по ним с малолетства.

И только одна мысль терзала меня: из-за этого хлыща я упустила возможность увидеть лесного духа. Возможно, он не просто так послал ко мне Мэй - наверняка хотел показаться сам, но насторожился, увидев чужого.

Я глубоко вздохнула и, подняв глаза, увидела того, о ком думала. Лесной дух стоял в двух шагах от меня и смотрел на меня, не отрываясь.

Теперь он стал совершенно бурым, как осенние листья у меня под ногами - но он нравился мне и таким.

Я застыла, борясь с желанием броситься ему в обьятья. Однако я опасалась, что Хамильтон в любой момент может увидеть нас.

- В лесу чужой, он может помешать. Приходи вечером, я буду здесь.

Он все понял и кивнул - я давно научила его этому простому знаку согласия.


Мы встретились поздним вечером на том же месте - и я снова испытала опьяняющую, бурную радость от близости с ним, как в первый раз. Мы катались по холодной земле, я была полностью обнажена, мокрые листья касались моей кожи, сосновые иголки впивались в тело, но я не чувствовала ни холода, ни боли. Я ощущала лишь теплоту внутри и радовалась тому, что снова нахожусь рядом с тем, кого люблю.

16+

Но тут раздался самый ужасный звук в мире - смущенное негромкое покашливание. Звук разрывающегося ядра не испугал бы меня больше, чем этот тихий звук. Я вскочила на ноги и оттолкнула от себя лесного духа:
- Беги, это чужой! - он не заставил повторять дважды и мгновенно скрылся из виду, а я набросилась на кашлявшего с кулаками:
- Что вы сделали! Вы хоть понимаете, что вы натворили!
- Простите меня, - бормотал потрясенный и перепуганный Хамильтон, - конечно, это был он, - я весь вечер провел, разыскивая вас, и все думал о нашей волшебной встрече, и об этой лесной фее... Я долго не мог понять, что к чему, но я знал, что очень хочу вас снова увидеть. Простите, если я вас напугал... Вы были так прекрасны, похожи на раскрывшийся цветок...

Я сообразила, что цветок-то до сих пор раскрывшийся, и как могла, прикрылась руками.

- Вы понимаете, что то, что вы делали, крайне неприлично?
- Но я же не знал... Теперь я понял, вы - возлюбленная этого лесного духа. И потому вы так легко разговаривали с той девушкой - наверное, она ему какая- то родственница... Боже, с ума сойти можно!

Я развернулась и со всей силы залепила ему пощечину.

- Негодяй! Вот чем вы занимаетесь там в Лондоне - подсматриваете за всеми! Пусть так, но зачем вы к нам-то полезли? Вы даже не можете понять, насколько вы все испортили! Вы, вы, - я, не контролируя себя, ткнула в него пальцем, как вульгарная девчонка, - вы не только плюнули мне в душу, вы еще и отпугнули его! Теперь он будет думать, что я его предала! Не приходите больше в лес, а не то, Богом клянусь, я убью вас и брошу гнить под кустом!

Сказав эти глупые и страшные слова, я развернулась и побежала прочь, очень надеясь, что Хамильтон заблудится и его вместе с лошадью съедят голодные волки.

Впрочем, лошадь мне было бы жалко. Пусть бы съели его одного.