Давненько в землях Вересковых Пустошей не было такой снежной зимы.
Самой что ни на есть настоящей, морозной, с пушистыми хлопьями снега, с искрящимися под лучами зимнего солнца сугробами. Устав от шумного жаркого лета, леса укутались в снежные шубы, притихли, уснули, набираясь новых сил.
Первая послевоенная зима в Вересковых Пустошах… Волшебная, добрая зима, какой не припомнят даже местные старики.
" Говорят, случались раньше в наших краях такие снежные зимы, но давненько это было. Отец рассказывал, что снега наваливало аж по пояс, а то и по грудь. Все дороги заносило так, что до весны и не мечтай куда поехать, жди весны, а раньше ни-ни, даже не думай! Сдаётся, что это наша государыня с собой зиму принесла, не зря её Северной Царицей кличут. И славно: поля снегом укрыты, ледяные ветра да дожди с туманами не выморозят землю, буйно взойдёт весной пшеница да рожь на фермерских полях, зазеленеют густой, сочной травой луга. Добрая зима - к доброму урожаю!"
Аурминд отложила перо и, задумавшись о чём-то своём, посмотрела в окно.
Поздний декабрьский вечер, канун Рождества.
На улице опять идёт густой снег. Залетая в освещённое льющимся из окна желтоватым светом свечей пространство, пушистые хлопья, медленно кружась, тихо ложатся мягким пушистым покровом на широкий карниз башенного окна.
Первая послевоенная зима, первое послевоенное Рождество.
Ещё свежа память о недавних событиях, и Аурминд спешит записать всё в свои дневники.
Снова и снова в воспоминаниях она едет по ночной дороге, освещённой заревом пожара. По правую руку от Аурминд на вороном Малке гарцует её муж Рональд, слева сын Патрик, оба высокие, отлично сложенные, у обоих великолепная, по-настоящему рыцарская осанка.
Где-то впереди, во главе колонны имперских сурдурукар, едут император, его жены, уже бывшая Преподобная Мать Белагестель и девушка-ангел по имени Лансия.
Чуть в стороне от колонны, освещённый колеблющимися отсветами пожарища, призрачно маячит силуэт одинокой всадницы - Колодаи.
Они покидают подожженный по приказу императора Маргот-Таш.
Муилькор твёрдо решил стереть с лика Сидонии ставшую для него ненавистной деревню. Выполняя его приказ, сурдрукары отобрали у её жителей всех детей, включая подростков, и с обозом отправили их в имперский лагерь в Меласской долине. Там их уже поджидали сёстры Ордена Праматери.
Взрослые же жители деревни, подобно полонянам закованные в цепи, понуро бредут вслед за колонной уходящих войск. Конные сурдурукары из конвоя, зло покрикивая, подгоняют их древками копий.
Тут же на тряской телеге едут пять понурых девочек-подростков, выбранных Муилькором. Произнесённое императором слово не воротишь - это закон. Во всяком случае, этим испуганным девчонкам повезло намного больше, чем их родителям: впереди их ждут служба в императорском замке, получение образования, ну а в дальнейшем, как и полагается любой девушке, брак и своя собственная семья.
Это было в самом начале жаркого лета. Ныне же на дворе стоит декабрь, но тот день так отчётливо врезался в память Аурминд, словно всё это происходило буквально вчера.
Запах гари и конского пота, топот копыт, скрип и дребезжание подпрыгивающих на рытвинах телег, звон цепей - и всё это под самозабвенные трели соловьёв. Птицам нет никакого дела до людей, у них свои заботы.
Война не заканчивается одним днём. Всё лето имперские корпуса вылавливали по лесам и жестоко уничтожали разрозненные отряды андаланцев и их союзников. Были ещё два по сути карательных похода в земли мятежных баронов, были штурмы городов и показательные казни захваченных мятежников, но это уже отголоски войны.
Ближе к концу лета мирная жизнь постепенно вошла в свою колею и начала набирать обороты.
Указом императора распускались армейские корпуса, и вчерашние воины потянулись домой, к родным очагам, где их с нетерпением ждали матери, дети и истосковавшиеся по мужской ласке жёны.
Имперская армия сократилась до трёх легионов сурдурукар. Муилькор раз и навсегда упразднил принудительный призыв новобранцев и запретил всем лордам и баронам иметь собственные войска, а для обеспечения безопасности их земель был создан корпус стражей, подчинённый единому командованию.
Армии имперских королевств также были сведены к минимуму, необходимому лишь для поддержания порядка и безопасности.
Впрочем, народ Сидонии уже был сыт войной до отрыжки, озабочен обустройством мирной жизни и желал поскорее забыть о кошмарных кровопролитиях.
Очнувшись от своих мыслей, Аурминд жестом аккуратистки отложила в сторону уже исписанный ровным каллиграфическим почерком лист пергамента и вновь взялась за перо.
Быстро записав что-то, она снова задумалась, глядя в тёмное окно.
Ей вспомнилась поездка в Меласскую долину, где она, как и положено Преподобной Матери, присутствовала при закладке первого камня в фундамент будущего храма Дану.
В той поездке она испытала крайне противоречивые чувства изумления и трепета при виде грандиозной стройки, развёрнутой на том самом месте, где совсем недавно располагался имперский лагерь.
Там, где ещё весной чавкала раскисшая под ногами тысяч и тысяч копыт и ног земля, где стояли ровные ряды шатров, росла новая столица империи Элфин. Возводились практически монолитные каменные фундаменты домов, громадные основания стен и башен.
К грандиозному строительству новой столицы Сидонии были привлечены самые известные зодчие и самые лучшие мастера империи.
Изумлённая Аурминд узнала, что даже гномы приняли активное участие в строительстве Элфина. Именно тут она впервые в жизни собственными глазами смогла увидеть представителей этого таинственного, почти сказочного народа.
Они сразу же привлекли её внимание - невысокие, бородатые, коренастые мужички, облачённые в чёрные кожаные рубахи и штаны, молчаливые и угрюмые.
Аурминд ни разу в жизни не видела гномов и поэтому не сразу поняла, к какому народу принадлежат эти мрачные субъекты, и только пояснение сопровождавшего её Муилькора внесло ясность. Правда, он не забыл предупредить, чтобы Преподобная Мать не слишком откровенно разглядывала этих ребят.
Замкнутые и нелюдимые по своей природе, гномы очень не любят общаться с представителями других народов, также не терпят повышенное внимание к себе.
По этой причине они обычно работают только в тёмное время суток, зато за одну ночь строят больше, чем те же сиды успевают возвести за неделю.
На строительстве новой столицы работали не только сиды и гномы, тут легко можно было встретить и орков, и эльфов, и идишей, и даже диковинных фавнов.
Благодаря отличной слаженности работы строителей и их количеству Элфин рос стремительно.
Именно сюда со всего Андалана были согнаны тысячи рабов императора. Муилькор сдержал своё жестокое обещание, некогда высказанное им в Маргот-Таше - что отныне будет распоряжаться жителями Андалана как своими рабами.
Именно они выполняли на строительстве новой столицы самую тяжёлую и грязную работу. Впрочем, Муилькор объявил, что как только строительство города будет завершено, все его рабы получат свободу. И он был твёрдо намерен сдержать данное слово.
Элфин впечатлял не только своими размерами, но и архитектурой, ведь городу надлежало стать самым крупным и величественным за всю историю Сидонии.
Аурминд воочию видела чертежи и макеты будущих зданий и улиц города, и они произвели на неё потрясающее впечатление. Чего стоил только императорский дворец с его громадными залами, колоннадами, статуями богов и героев Сидонии!
Тут же, в Элфине, возводилось и здание сената. Оно было пока что единственным сооружением, близким к завершению, ибо его строительством занимались гномы. Оно, подобно громаде одинокого утёса, возвышалось над бурлящей стройкой, и его теряющиеся в туманной дымке очертания можно было увидеть, находясь даже в самой дальней точке будущей столицы.
За прошедшее лето значительные перемены коснулись не только Сидонии, но и жизни самой Аурминд, в одночасье ставшей Преподобной Матерью, и жизни всех её близких.
Когда Рональд, муж Аурминд, узнал, что отныне его жена является чуть ли не первым по своей значимости лицом в Сидонии, что её влияние сродни власти императора, то по понятным причинам он испытал самый настоящий шок, из которого его вывела лишь продолжительная беседа с Белагестель и Муилькором.
Надо сказать, им стоило немалых трудов убедить Рональда, что его отношения с женой ни в коей мере не изменились. Титул Преподобной Матери не требует обета безбрачия, и Аурминд по-прежнему его жена и мать его сына.
Аурминд в отличие от своей предшественницы Белагестель, вынужденно обитавшей в синодальном храме, проживала в родовом замке вместе с мужем и сыном.
Её сноха, королева Селеста, готовилась стать матерью и подарить своему мужу, королю Патрику, законного наследника, и Аурминд, невзирая на молодость, уже готовилась стать бабушкой. Причём она была не на шутку удивлена своей полнейшей уверенностью в том, что невестка вынашивает сына.
- А чему ты удивляешься? Не забывай, что ты Первожрица, ты Преподобная Мать! - объясняла ей Белагестель и тут же предупреждала: - Готовься к тому, что подобные знания будут всплывать в твоём сознании словно бы сами собой. Учись отличать свои собственные мысли от того, что называется даром Преподобной. Этот дар был у тебя всегда, но ты очень редко прислушивалась к его проявлениям, принимая знание за свои мысли, - говорила Белагестель.
- Дар Преподобной радикально отличается от дара предвидения. Если те же Хелена и Лилит воспринимают всё в виде спонтанных и довольно ярких образов, которые им затем приходится, подобно паззлам, складывать в логическую цепочку, то наш дар иного уровня. Он намного тоньше и воспринимается иначе. Он значительно глубже, чем их видения, и приходит к нам подобно неким знаниям.
Только благодаря помощи Белагестель Аурминд потихонечку начала контролировать свои способности и научилась отличать проявления дара от собственных мыслей.
Причём Аурминд только сейчас с пугающей ясностью поняла, насколько одинокой чувствовала себя бывшая Преподобная Мать, она буквально физически ощущала неприязнь и непонимание, коими до недавнего времени та была окружена.
Сейчас же, когда всё осталось в прошлом и непосильный груз недоверия был сброшен, Белагестель зажила иной жизнью, она буквально физически помолодела.
Куда-то исчезли жёсткие складки в уголках губ и морщинки вокруг глаз, изменился даже сам взгляд. Всё чаще и чаще на лице Белагестель стала появляться та самая легендарная и неповторимая улыбка Сандры Бентли, что некогда сводила мужчин с ума.
Вновь рядом с ней были её закадычные подруги Ленор и Колодаи.
Аурминд не требовалось прибегать к помощи своего дара, чтобы понять, насколько сейчас счастлива Белагестель.
Ещё одной отрадой для Аурминд являлась судьба Лансии.
Ранее Аурминд ни разу в жизни не доводилось встречать существа более чистого и светлого, чем эта девушка-сирота. Наблюдая за тем, как изменилась жизнь Лансии, Аурминд искренне радовалась за неё.
Практически сразу после приезда в Тирин Муилькор сдержал свое обещание - устроил девушке встречу с Сэпхэмом.
Им было о чём поговорить. Эти двое просидели в беседке дворцового парка практически весь день.
В тот же вечер Лансия обратилась к Муилькору с просьбой отпустить её.
- Зачем ты спрашиваешь меня об этом? Ты куда свободнее нас всех вместе взятых! - искренне удивившись её просьбе, ответил тот.
Лансия объяснила, что хочет встретиться с матерью Сэпхэма, сказала, что тот приглашает её остаться жить в его доме.
Выслушав ответ, Муилькор не на шутку встревожился, посчитав, что в душе Сэпхэма образ его любимой Лансии из далёкого прошлого перепутался с образом девушки, разительно похожей на свою мать.
Император тут же вызвал орка к себе, и тот со свойственной ему прямотой заявил, что в ближайшие дни намерен перед советом старейшин объявить Лансию своей законной дочерью.
- Если кто-то вдруг вздумает засомневаться, что Лансия мне родная дочь, пусть сначала рискнёт опровергнуть мои слова! Ну а ежели что, рука моя и по сей день крепка! - гордо вскинув голову, произнёс Сэпхэм.
Его слова убедили Муилькора, и он дал своё согласие на отъезд Лансии.
В тот же вечер Сэпхэм и Лансия уехали из Тирина, а ещё через два дня почтенная орисса уже обнимала своего сына и новоявленную внучку.
- Сдаётся мне, что не зря прожила я эту жизнь. Отрадно сердцу старухи на склоне дней своих понять, что воспитала прекрасного сына! - произнесла она. - По глупости молодых лет мой сын упустил прекрасную жену, но в зрелости нашёл дочь! А я-то, старая, начала уж думать, что зачахнет наш род!
С того дня Лансия осталась жить в доме Сэпхэма на правах его законной дочери, но раз в месяц обязательно наезжала в Тирин и по нескольку дней гостила у Аурминд.
Памятуя о том, что Лансия, лишённая нормального детства, не умеет ни читать, ни писать, её образованием занялась не кто-нибудь, а Колодаи, и надо сказать, что вскоре учительница и ученица достигли в этом деле довольно ощутимых успехов - уже к середине августа Аурминд начала получать первые коротенькие письма, написанные рукой Лансии.
Кстати, в августе произошло весьма важное как для императорского дома, так и для всей Сидонии событие.
Как и обещал Муилькор, во время праздника урожая состоялась грандиозная свадьба наследника Торрира.
По понятным причинам свадьбу справляли в окрестностях Тирина, на знаменитом Кроличьем холме.
Гуляли с неслыханным размахом.
Прямо на плоской вершине были накрыты огромные столы для приглашённых гостей и всех, кто пожелает принять участие в пиршестве.
В долине, у подножия холма, был поставлен обширный помост для плясок и столы для тех, кому не хватило места на вершине.
Самые отборные вина и лучший эль подвозились сотнями бочек, над кострами, медленно вращаясь на громадных вертелах, шипя и брызгаясь жиром, жарились целые туши быков, оленей и кабанов, распространяя по всей округе аппетитный запах жаркого.
Облачённые в кожаные штаны и длинные передники мясники, играя мускулами обнажённых торсов, ловко орудовали топорами и огромными, больше похожими на кривые мечи ножами, споро разделывая отборнейшие окорока, извлечённые из укромных имперских хранилищ.
Жареную птицу, дичь и прочую мелочь вроде копченой рыбы, бочонков с икрой, шматов сала, колбас и сыров без лишних хлопот просто подвозили на телегах прямо к столам, и каждый мог взять всё, что только пожелает.
Для утоления жажды чрезмерно распалившихся танцоров прямо на земле были расставлены бочки, до краёв наполненные холодным таном.
Не были забыты и самые маленькие гости. Для них приготовили особые лакомства: огромные корзины с финиками и инжиром, гигантские подносы со сладким щербетом и халвой, плоские плетёнки с горами засахаренных зёрен граната и жареными орехами мусуни, сладкий миндаль и сваренный на меду арахис.
Всю эту роскошь доставили из царства сульми как подарок царицы Саа-Мохан.
Без лишнего преувеличения можно сказать, что на эту свадьбу собрались гости со всей Сидонии.
За одним столом можно было увидеть и смуглокожего степняка, распевающего песни в обнимку с жителем Норвика, и серокожего орка, нашёптывающего скабрезные шуточки на ушко заливающейся звонким смехом остроухой эльфийке, идиша и фавна, поднимающих наполненные вином кубки за счастье и благополучие молодожёнов. Мягко стрекоча прозрачными крыльями, над головами многочисленных гостей яркими искорками кружились в стремительном танце, заливаясь тонким смехом, пикси и лесные феи.
Тут были все представители народов Сидонии - все вместе, все вперемешку.
Большой помост для танцев не пустовал ни минуты.
Под весёлый аккомпанемент эльфийских музыкантов, уперев руки в бока и высоко подбрасывая ноги, отбивали каблуками сумасшедший ритм джиги стремительные пары сидов - взгляд глаза в глаза, раскрасневшиеся лица, кокетливые улыбки, гордо вскинутые головы. Не успевал закончиться один танец, а на помосте под мелодичное пение флейты уже скользили, кружились в вихре волшебного вальса эльфы.
Маги расцвечивали ночное небо разноцветными всполохами и росчерками искрящегося света.
Аурминд вспомнилось, как робко, словно неуверенный в себе юноша, орк Сэпхэм пригласил на танец Белагестель, и недавняя Преподобная Мать, краснея и смущённо улыбаясь не хуже юной девицы, подала ему руку. Зато потом...
Потом румяная и счастливо улыбающаяся, с глазами, сияющими девичьим азартом, она изредка возвращалась к столу лишь для того, чтобы слегка отдышаться и, остудившись кружкой холодного тана, вновь рука об руку с Сэпхэмом раствориться в толпе танцующих.
Придерживая длинное платье, она кружилась и кружилась в танце со своим партнёром, откидывая назад черные как вороново крыло растрепавшиеся волосы.
Глядя на подругу, Ленор не удержалась - закатившись звонким смехом, выскочила из-за стола и схватила мужа за руку.
- Хочу туда! – и вот уже они рука об руку сбегают по склону холма к площадке для танцев, где присоединяются к танцующим.
Поймав ритм, важно заложив левую руку за спину, а правой обнимая жену за талию, Муилькор кружит счастливо смеющуюся Ленор в танце. Рядом Белагестель и Сэпхэм. Смена партнёров - и теперь уже Муилькор подбрасывает и ловит визжащую от восторга Белагестель. Опять смена – и Ленор танцует с Торриром, а Муилькор кружит в сумасшедшем танце одну из своих невесток.
Сплошной калейдоскоп! Крики, музыка, весёлый смех…
Аурминд до сих пор затрудняется вспомнить, когда и как она оказалась среди танцующих и с кем танцевала.
Зато она на всю жизнь запомнила тот момент, когда молодые опустились перед ней на колени, чтобы получить благословение.
Именно тогда Аурминд до конца осознала, насколько она ответственна не только за жизнь этих двух юных девушек и юноши, вступающих в брак, но и за жизнь каждого жителя Сидонии.
После произнесения молодыми брачной клятвы по старинной традиции прозвучала эльфийская свадебная песнь. Её должны были исполнять эльфийские девы, но тут случилось то, чего никто не мог ожидать.
В какой-то момент гимн подхватила стоящая среди группы подружек невест Лансия.
Никто раньше ни разу не слышал, как поёт эта недавняя девочка-сирота. Это было настолько волшебно и чарующе, что стыдливо умолкли и расступились сладкоголосые эльфийские девы, и Лансия допела гимн в одиночестве.
Несравнимо ни с чем пение эльфийских дев, но это!
Это поистине был голос ангела - иного слова Аурминд была не в силах подобрать.
Она видела, как наполнились слезами счастья глаза Белагестель. Она видела, с какой нежностью прильнули к мужу зачарованные пением девушки Ленор, Хелена и Лилит.
Каким неподдельным счастьем светятся лица Сильвины и Тассарэ, теперь уже жён Торрира, и с какой нежностью он обнимает их.
Кто-то подошёл к Аурминд и взял её за руку. Она обернулась - это был её Рональд.
Когда Лансия закончила петь и смущенно умолкла, над Кроличьим холмом повисла поистине благоговейная тишина.
- Смотрите, единороги! - раздался среди молчания изумлённый и в то же время восторженный крик какого-то мальчишки.
Все взоры разом обратились в сторону леса. Там, на границе освещённого лунным светом пространства и густой черноты лесной тени неподвижно замерли белоснежные силуэты.
Целый рой фей, закрутившись в искрящемся вихре, пронёсся над самой травой и, подлетев к единорогам, сверкающим смерчем взметнулся в небо, распался сияющим дождём и крохотными искорками рассыпался по вершинам деревьев.
Постояв немного в этом призрачном свете, благородные создания неспешно развернулись и буквально растаяли, скрывшись под пологом леса.
Это была действительно волшебная ночь.
Мечтательно вздохнув, Аурминд обмакнула перо в чернила и вновь начала писать.
Даже став Великим Магистром Ордена Праматери, она не бросила любимого занятия и с завидным упорством продолжала вести свои записи. Как и раньше, она фиксировала любые, казалось бы, даже самые незначительные мелочи.
Конечно же, Аурминд не преминула описать и дальнейшую судьбу бывшей Преподобной Матери.
После шумной и весёлой свадьбы Торрира Белагестель всё чаще и чаще стали замечать в обществе Сэпхэма.
То они вместе отправляются на охоту, то их видят в обществе друг друга совершающими конную прогулку в окрестностях Тирина, то вдруг Белагестель загорается страстным желанием посетить свою юную крестницу Лансию и погостить у неё.
- Похоже, что уже скоро нам следует ждать приятных новостей! - сказала как-то Хелена.
Впрочем, для Аурминд это не было такой уж новостью.
В одной из личных бесед Белагестель сама призналась, что ей нравится этот вояка.
А к октябрю она и вовсе перебралась жить в дом Сэпхэма, причём обосновала это страстным желанием приложить руку к образованию Лансии.
Естественно, ей никто не поверил, а острая на язык Ленор вообще заявила: "А девочка-то наша втрескалась по самые уши!"
Лансия, которая приехала к Аурминд на рождественские праздники и сейчас гостила у неё в замке, по секрету сообщила, что Белагестель и Сэпхэм намерены сыграть свадьбу в день зимнего равноденствия.
Аурминд вновь отложила перо, бегло пробежалась глазами по тексту и присоединила пергамент к уже исписанным листам.
С улицы послышались лёгкий перезвон бубенцов и чей-то задорный смех.
Судя по звуку, к парадному кто-то подъехал.
Поднявшись из-за стола, Аурминд подошла к окну и, прильнув лбом к прохладному стеклу, посмотрела на двор.
Возле крыльца стояла пара саней, запряжённых белоснежными конями.
В ночном сумраке белые лошади сливались с покрывающим двор снегом, от чего вся наблюдаемая Аурминд картина выглядела довольно необычно.
По двору с криками и хохотом бегали друг за другом облачённые в длинные шубы фигуры, кто-то, весело повизгивая, возился в санях…
Дверь тихо открылась, и в комнату вошла Лансия.
Приблизившись к Аурминд, девушка взглянула в окно.
- Император с жёнами, Белагестель и Колодаи, - улыбаясь, пояснила она. - Они зовут нас кататься.
Аурминд молча кивнула.
Она узнала всех прибывших по голосам. Ленор и Белагестель - это они, словно две девчонки, бегали по двору, бросаясь друг в друга снежками. А в санях Хелена и Лилит дурашливо боролись с Муилькором.
" Нет только Эллен", - подумала она, но буквально тут же увидела спускающуюся по замковой лестнице фигуру в длиннополой шубе.
Значит, это Эллен разговаривала со слугами, приглашая Аурминд на катание.
Белагестель догнала Ленор, обхватила, и они обе с громким визгом кубарем повалились в сугроб.
С облучка саней соскочила ещё одна фигура и, звонко хохоча, начала набрасывать на них охапки пышного снега.
Это была Колодаи.
Ленор и Белагестель схватили её за полы беличьей шубы, и уже через мгновение они все с громким смехом боролись в сугробе.
Аурминд улыбнулась.
- Наконец-то они все снова вместе. Наконец-то мы все вместе, - тихо произнесла она.
- Что? - не расслышав её слов, переспросила Лансия.
- Едем! - ответила Аурминд. - Скажи девочкам, чтоб готовили одеваться. Я сейчас подойду. Надо одно дельце закончить. А ты-то сама поедешь с нами?
Стыдливо потупив взор, Лансиа покраснела.
- Нет.
- Почему?
- Мы сговорились с Хинкаром, что он заедет за мной, - робко улыбнувшись, ответила девушка.
- Ого!
- Мы хотели отправиться на главную площадь Тирина, там будет очень весело.
- Сдаётся мне, что этот прохвост подобрал ключик к сердечку нашей милой Лансии, - улыбнулась Аурминд.
- Он хороший!
- Да кто бы сомневался! Хинкар добрый парень. Дай тебе Дану счастья. Я очень рада за тебя.
- После Рождества он хотел представить меня своим родителям.
- Надеюсь, что не как подружку?
Лансия покраснела ещё сильнее.
- Позавчера он спрашивал, может ли называть меня своей невестой...
- Да у вас всё серьёзно, как я посмотрю! И что ты ему ответила, милая моя девочка?
- Я сказала "да", - покраснев ещё сильнее, ответила Лансия.
Аурминд улыбнулась, крепко обняла девушку и тихо шепнула ей на ухо:
- У вас всё будет хорошо. Да помогут вам боги! Во имя Праматери желаю тебе великого счастья. Надеюсь, пригласите на помолвку?
- Обязательно!
- Ну вот и славно! - поцеловав Лансию в лоб, Аурминд высвободила девушку из объятий. - Вели готовить одеваться. Возможно, что мы ещё встретимся сегодня ночью, наверняка после катания приедем на площадь.
Лансия кивнула и направилась к выходу, но, задержавшись в дверях, вдруг оглянулась.
- Я хотела узнать... Кто такая Милисентия? - спросила она.
При упоминании этого имени Аурминд вздрогнула.
- Милисентия?! Баронесса Нан-Марог, наложница Торрира. С ней что-то произошло?
- Нет, ничего не произошло. Просто госпожа Белагестель недавно упоминала её.
- Что это вдруг?
- Я слышала разговор госпожи Белагестель с отцом. Они говорили о наследнике. Она сказала, что сразу же после своей свадьбы Торрир отправил некую Милисентию в один из монастырей Ордена.
Аурминд понимающе кивнула.
- Я тебе о ней потом расскажу, ты только напомни.
Лансия вышла, тихо затворив за собой дверь.
Пройдясь по комнате, Аурминд вновь подошла к письменному столу. Взяв со стола стопку исписанных листов пергамента, она выровняла её, переложила на комод и вновь села за стол.
Прислушиваясь к доносившимся с улицы визгам и смеху, Аурминд добродушно улыбнулась.
Она положила перед собой чистый лист пергамента, обмакнула перо в чернила и что-то старательно вывела в центре листа.
Удовлетворённо кивнув, Аурминд вернула перо в чернильницу и, поднявшись из-за стола, положила лист поверх лежащих на комоде пергаментов.
Достав из верхнего ящика шелковую тесьму, женщина аккуратно перевязала объёмистую стопку, задула свечи и вышла из комнаты.
За окном ярко сверкнула, рассыпаясь тысячами блистающих огоньков, алая вспышка фейерверка и грохнул взрыв, за ним ещё один.
На центральной площади Тирина началась весёлое и шумное рождественское гулянье.
Новые и новые залпы фейерверков заливали опустевшую комнату разноцветным призрачным светом.
Даже сюда доносились звуки музыки, смех и радостные крики.
При очередной, особенно яркой вспышке, в комнате стало настолько светло, что с лёгкостью можно было прочесть то, что было написано на верхнем листе покоящейся на комоде стопки пергаментов.
Аккуратным, с изящными завитками почерком там было выведено эльфийскими рунами "Сидония. Хроники потерянного рая" - хроники потерянного и вновь обретенного рая.
* * * * *