Я ухитрилась забыть запустить FRAPS и потому похоронила половину скринов >< Леворукий, так обидно... обещаю впредь не допускать подобных ошибок и набрать побольше хороших иллюстраций к следующему отчету
Это случилось вскоре после возвращения с каникул, в угаре первого веселья – калейдоскопа радостных встреч, чьих-то дней рождения, попыток наверстать упущенное и подсластить неизбежное начало третьего курса, заглушив его рок-н-роллом.
Ханна даже не могла сказать, что много выпила – несколько глотков красного вина не в счет – просто этим вечером пальцы Рокэ казались ей особенно горячими, а волосы особенно притягательно растрепанными. Желание растекалось под кожей, заполняя плотным туманом мысли, и вместе с ним крепла уверенность в том, что она поступает правильно, что только так и должно быть…
Ханна была счастлива, окунувшись в чистый, неподдельный восторг желания, словно перестав на миг быть собой – неприкаянной – и став частью чего-то большего, древнего, вечного. Она не знала, что сделала бы, если бы эта нить вдруг болезненно порвалась, если бы Рокэ, как один из тех неизменно долговязых молодых людей, оттолкнул бы ее – ради ее же блага, конечно – и посоветовал: «Давай немного успокоимся…», или «Прости, я думаю, это будет ошибкой…». Однако Рокэ так не поступил – да и не мог поступить, иначе ей бы и не захотелось, должно быть, упасть с ним в искристое безумие, едва отпустившее обоих, лишь когда за окном забрезжил серый рассвет.
Ханна приподнялась на локте, чувствуя, как сладко звенит все тело от приятной усталости. Она знала, смутно припоминала, что должна бы думать о последствиях и собственном будущем, о репутации и добром имени, о том, что только что перешла некий роковой, непоправимый рубеж, однако вовсе не чувствовала этого. За окном все так же таял рассветный туман и пели сонные птицы, небо все так же горело ледяной ясностью, обещая прекрасную погоду. Полчаса спустя солнечные полосы потянулись по вытертому полу, доставая до ножек кровати, что когда-то казалась Ханне непоправимо узкой. Она не находила себя утратившей невинность, попрощавшейся с детством, падшей или вознесшейся – эти человеческие нагромождения слов и смыслов, помпезные и жуткие, словно отвалились от ее мыслей и чувств бесполезной засохшей грязью. Она находила лишь, что Рокэ очень мило выглядит во сне, и что он наверняка не проснется, если она шутки ради взъерошит его волосы…
Впрочем, последнее предположение оказалось как раз ошибочным.
Оба благословляли чужой крепкий сон, замки на дверях, блаженное уединение, которое не прорезало пока чужое бесцеремонное любопытство.
Бессчетное время спустя они сидели в пустующей столовой – обоим безумно хотелось есть. Общежитие было все еще погружено в сонную тишину воскресного утра. Ханна смутно догадывалась, что сейчас – в сползающем махровом халате, раскрасневшаяся и растрепанная, с распухшими, воспаленными губами – выглядит не лучшим образом, но никогда она не чувствовала себя такой счастливой. Она словно бы она вновь стала девочкой со снегом в волосах, безумно несущейся на санках наперерез узкой дороге.
Дни полетели, осыпались вместе с ржаным листопадом, закрутились декабрьской вьюгой. Ханна посещала лекции и ходила на танцы, смеялась шуткам Рокэ, нередко бродила с ним по ночным паркам или исследовала местное кладбище. Трудно сказать, чья именно бравада сыграла здесь свою роль, но оба справедливо полагали, что бояться им некого, так как единственными на всю округу сумасшедшими маньяками являются они сами.
Ханна приходила в восторг от всех рассказов и задумок любимого. Она провела немало вечеров в его компании, в вечерней гостиной, плотно укутанной бархатным вечером. Трудами юных студентов все остававшиеся на кухне бокалы давно почили в бозе, а потому вино или глинтвейн они, не задумываясь, пили из чашек. «Рокэ, сыграй что-нибудь на гитаре», - неизменно просила Ханна, распахивая нарочито умоляющие глаза. Она блаженно жмурилась позже, чувствуя его руки на своей талии.
Мысль о написании книги нельзя было назвать творческим замыслом в полном смысле слова, и пока девушка, сидя на втором этаже библиотеки, сосредоточенно стучала по клавишам машинки, ее определенно не сопровождала ни одна из девяти муз. Это была просто неожиданная затея, своеобразный способ заработать. Чувствительная манера повествования в форме дневника, броские декорации, любовный треугольник, откровенные на грани скандальности сцены, неизбежные логические провалы, зияющие то там, то сям, и рыжеволосая красавица в венецианской маске в центре действия. Среди нервных молодых людей с влажными ладонями книга разошлась мгновенно. Собственно, на это Ханна и рассчитывала.
Смутная мысль о путешествии – или о побеге? - появилась в их головах давно, и к концу третьего курса вызрела окончательно. Обоим грезилась раскаленная белизна песка, изумрудные волны, прибрежные скалы и пьяное счастье летнего рая. Задумчиво бренчали гитарные струны, и все чаще лилась с них потоком неизбывная тоска о крике чаек и соленом ветре.
Ханна не была уверена в том, что скажет, когда придет время просить у родных помощи и разрешения на далекое путешествие вдвоем с молодым человеком. Она мечтала о прекрасном времени, когда станет знаменитой и свободной и будет в состоянии сама решать, куда и с кем ездить, и не представляла себе, как расскажет матери с ее задумчивыми темными глазами, длинными юбками и высокими школьными воротничками об истинных отношениях, связывающих их с Рокэ. Ханна так и слышала ее голос, искренне и деловито спрашивающий: «А когда вы собираетесь пожениться?». Нет, девушка предпочла отступиться от этой двери и сплести, как ей казалось, хитроумную паутину интриг, убеждающую родных в том, что на море она едет с большой компанией однокурсниц, среди которых Рокэ затесался чисто случайно.
Они оба были счастливы, как дети, сбежавшие с уроком. Сладкое чувство общей тайны было так же приятно, как и сама мысль о побеге.
Дни текли медовым потоком, теряясь в мареве летнего зноя. Бесконечное загорание среди гудящих, пестрых толп отдыхающих и прогулки по гостиничному саду наскучили обоим на третий день. Недолго думая, они арендовали слабенький местный катер и, гордо отказавшись от помощи, отправились на поиски приключений, раз уж те сами не желали их искать. Учитывая, что с управлением оба были знакомы весьма приблизительно, поездка могла окончиться совсем бесславно, но все обошлось. Ханна любовалась горизонтом, жмурилась от брызг и, не переставая, вдохновенно говорила о том, как прекрасно Рокэ управляется с «этой чертовой лодкой» и как идет ему морской загар (красный и в пятнышку). Ее выгоравшие волосы слегка золотились под полуденным солнцем. Худощавые, жилистые ноги девушки, выглядывавшие из-под широких шорт, отчего-то наводили на мысли о молодом жеребенке.
Затаенная подальше от любопытных глаз бухточка обнаружилась случайно. С трех сторон ее огораживали седые, насупившиеся скалы; с четвертой плескалось вечное море. Плотная от соли, холодная вода сверкала под солнцем, как ограненный сапфир. Ханна бросилась в ее студеные объятия, чуть помедлив, вслед за Рокэ; холода она всегда немного боялась.
Наверное, можно было бы подойти и ближе к берегу, но было что-то восхитительное, кружащее голову в том, чтобы плыть вдвоем к пустынному пляжу, ныряя и прорезая бесконечную глубину, наслаждаясь долгожданной живой прохладой после часов утомительного солнцепека. Вынырнув из горьковатых волн, Ханна откинула со лба намокшие волосы, отдышалась, запрокидывая голову. Она блаженно растянулась на песке, подставляя лицо присмиревшему солнечному жару, смеялась чему-то вместе с Рокэ, целовала его соленые от воды губы. Одинокий катер покачивался на волнах белой птицей.
Дни летели бешеной стрелой, пущенной из лука. Оба окончательно махнули рукой на проторенные дорожки курортного отпуска, на терпеливые «солнечные ванны» и знакомства с постояльцами, проводя время то в изумрудной прохладе уединенных бухт, то в пропитанных грубой солью рыбацких тавернах, то в пропахших пылью, полынью и кожей лавках местных умельцев. Звезды влажно блестели, качаясь на ночных волнах, жарко пылали праздничные огни, прорезало тьму пламя факелов лихого танцовщика, волнительно и тревожно звенели гитарные струны. Ханна закрывала глаза, опьяненная огнем, луной, солнцем, танцами, любовью, верящая в бесконечный миг, что создана именно для этого – и ни для чего другого. Порой она то посмеивалась, то замирала от колкого страха, думая о том, что сказали бы родители, узнав, что она не прогуливается в этот момент по дорожкам приморского пансионата, а вдохновенно отплясывает с огнем под звон монет и одобрительные крики зевак. По правде говоря, Ханна и не ожидала, что кто-то захочет платить за это сомнительное зрелище…
Возвращение в университет, в серые стены знакомого общежития, в мертвую тишину отдельной комнаты произошло именно тогда, когда планировалось, и все равно словно ударило Ханну обухом по голове. Вновь впрягаться в учебу, привыкать к новому расписанию, начинать задумываться о теме дипломной не хотелось мучительно. К счастью, начало учебного года, как и всегда, разбавляли многочисленные вечеринки и долгожданные встречи.
***
Должно быть, Ханне следовало вместе со всеми радоваться окончанию учебы, и она блистала улыбкой, сжимая в руках новенький диплом, едва не наступая на подол церемониальной мантии, смеялась, бросая вместе со всеми шапки в жаркое летнее небо.
Но, упаковывая последние коробки в золоченой от июньского солнца комнате общежития, Ханна не могла избавиться от еле уловимого, горьковатого чувства сожаления. Оставлять позади беззаботную жизнь и отправляться в мир газетных объявлений, счетов и поисков «нормального заработка» не хотелось, так не хотелось…
Впрочем, впереди еще оставался выпускной. Обставленная по такому случаю терраса выглядела довольно-таки пестро.
Особенного опыта в организации таких вечеринок Ханна не имела, однако запомнила главный завет: побольше места, побольше музыки и побольше выпивки. Третий фактор порой с успехом замещал первые два. Ханна помнила маленький магазинчик на углу, где за последние годы неизменно покупала дешевое розовое вино, казавшееся ей райским нектаром. Она сжимала бокал, сидя на кожаном диване в сумрачной гостиной, прижимаясь щекой к теплому плечу. Вино казалось на вкус неприятно-разбавленным, но пахло оно искристым летом и сладкими ягодами…
Ханна и сама потом не могла вспомнить, зачем надела на последнюю вечеринку черную церемониальную мантию, делавшую ее похожей на весьма хрупкого церковника. Разве что стакан с бодро пенящимся пуншем не вписывался в благочестивую картину. Должно быть, ей показалось это забавным…
Как ни странно, гигантское и восхитительное в своей розовой нелепости устройство для пускания мыльных пузырей, приобретенное Ханной скорее как декорация, захватило новоиспеченных молодых специалистов не меньше пунша и танцев. В конце концов девушка и сама, подобрав полы неудобной мантии и усевшись на пол, отдала должное странному развлечению. Радужные пузыри чинно выплывали из колец и сверкающими рядами парили над террасой. Ханна зачарованно наблюдала за их полетом, чувствуя, как пульсирует в ладони тепло чужой руки.
Она никогда не задумывалась всерьез, какой именно будет ее помолвка, но некое общее представление Ханны об этом действе было склеено из кинофильмов, мюзиклов и воскресных выпусков журналов. Ресторан, цветущий сад, рождественский заснеженный двор; пышные юбки, счастливая улыбка, вставание на одно колено, ясные глаза и стройные фразы; горящие щеки, неловкость и смущение.
Оправдался только последний пункт, но Ханна была счастлива. Она раз за разом повторяла свое согласие, отчего-то теребила воротник рубашки Рокэ, ерошила его темные волосы, не думая ни об «июньской свадьбе», ни о будущем платье, ни о будущем – разумном, спланированном будущем – вообще. Лилась розовая пена пунша, клубилась розовая пена пузырей, сверкали лучи на маленьком камешке в кольце, отбрасывая звездчатые блики. Ханна в этот момент верила в непременное счастье и блистательный успех, что вскоре обрушится на нее лавиной, в безоблачный золотой горизонт, расстилающийся впереди.
Единственным событием, омрачившим последний праздник, стала неожиданная драка двух перебравших выпускников. Что они оба не поделили, никто так и не понял – по слухам, девицу в голубых брюках-капри, в этот момент отплясывавшую твист с кем-то третьим.
Меньше всего Ханна ожидала, что в ответ ее вечеринку объявят, ни много ни мало, слишком скучной…
