[Седая]

Отчет 4.17

Светло, но ничего не видно. Все сливается, не могу сфокусироваться. Стараясь предотвратить наступающий приступ боли от мигающего света, закрываю глаза и еще глубже попадаю в этот ураган, состоящий из оголенных нервов, эмоций и чувств. Пою одну из своих самых любимых песен: Metamorphoses of Ann, о простой девушке, которая однажды, совершенно внезапно, влюбилась в самого обычного парня. Децибелы зашкаливают, так громко играть музыка просто не может, уши закладывает. Полностью отдаюсь этому.
Истошный женский крик.
Вскакиваю с кровати, как ошпаренная. Майка прилипла к потному, скользкому телу, сердце норовит выскочить из груди. Из детской кричит Мишель – видимо, это он меня вытащил из безумного сна. Пытаясь отдышаться, смотрю на мерно сопящего под боком Хейна – вспоминаю, что снова поругались, и я легла спать в комнате Альмы, а проснулась у нас в кровати. И как он меня терпит? Крики сына становятся все сильнее и пронзительнее, и я, пока он не перебудил всю улицу, бросаюсь из комнаты, вроде как и забыв о сне, который по факту не был кошмаром, но почему-то им воспринимался.
Стоило мне покинуть комнату и выйти в коридор, как в меня полетела подушка:
- Заткни своего ребенка, мне через три часа на дежурство! – и хлопок дверью, от которого стекло люстр с неприятным перезвоном дрогнуло. Мишель раскричался пуще прежнего, реагируя на резкий звук. Ну, стерва, я точно когда-нибудь окуну тебя головой в унитаз вместе с твоими нервными выходками.
На звук открывающейся двери и щелчок выключателя Мишель реагирует мгновенно – прекращает кричать и поворачивает сторону в мою голову. Мы так редко видимся, что мне каждый раз страшно, что он меня забыл.
Улыбается. Помнит.

- Вот так, иди на ручки, маленькое капризное чудо, - я поцеловала его в лобик и поудобнее перехватила, прижав к сердцу. Я давно забыла, каково кормить Мишеля грудью – после первого послеродового выступления и последующего выяснения отношений с Мейнардом молоко кончилось, и сына пришлось полностью перевести на искусственное детское питание. О, если бы это было единственное лишение, которое ему пришлось пережить из-за нерадивой мамаши…
Концерты, гастроли, выступления, фотосессии и интервью – лишь начало списка дел, которыми меня загрузил Мей, якобы для наиболее скорейшего возвращения моей популярности на предыдущий уровень. Дома была редко, обычно останавливаясь в гостиницах в том городе, куда меня занесло ветром славы. Когда же приезжала, неизменно получала очередную порцию скандалов от Хейна, укоряющих взглядов от мамы и истерик Лайлы. С появлением последней в доме стало немного сложнее справляться с проблемами выяснения отношений, но и ее можно понять – вместо счастливой семьи она из жесткого дисциплинированного рая вернулась прямо в ад, распираемый раздорами и руганью. Поэтому я не удивлена, что чаша терпения Лайлы, никогда не бывшая очень глубокой, достаточно быстро переполнилась. Мама все чаще пила таблетки, чтобы хоть как-то успокоиться, пыталась поговорить сначала с нами (мной и Хейном) обоими, а потом по отдельности. С Рейтерном она вроде нашла общий язык, а я…
А я ругалась с Хейном, постоянно, по поводу и без. Понимаю, что ему тяжело, но что я могу сделать? Полностью бросить то, что я с таким трудом построила? Да и шоу-бизнес так просто никого не отпускает, еще год послевкусие былой славы будет нас преследовать, а я к этому не готова.
Начала заводить речь о разводе. Мне жалко его, правда – я понимаю, что он от счастливой семейной жизни ожидал чего-то совсем иного, чего я ему дать не могу. И если уж так неприятно сложилось, то лучшим вариантом было бы, если бы мы развелись и перестали жить под одной крышей, досаждая друг другу. Все было бы очень просто и замечательно. Но у нас общий сын, и ни я, ни Хейн не собираемся его отдавать. Я могла бы поступиться, отдать Мишеля мужу, потому что сама явно не справлюсь с воспитанием, а так у малыша будет хотя бы один полноценный любящий родитель. А мать – уж как получится вырваться из жесткого графика.
Но я его не отдам. Никому и никогда.

- Умямя, - пробурчал Мишель, плотнее прижимаясь ко мне и явно не собираясь возвращаться сегодня в кроватку. Ох, он никогда не хочет слезать с моих рук, видимо, понимая, что вновь увидимся мы наверняка нескоро.
- Прости меня, - почему это маленькое существо вынужденно быть несчастным из-за меня? Внимательно смотрит моими глазами в мою душу. Не надо, малыш, не стыди мамочку, она сама все понимает, хоть и исправить ничего не может.
Идем спать вместе в нашу комнату, Мишель все равно не даст мне положить его в колыбель. На кровати сидит Хейн, протирая сонные глаза.
- Что-то вы долго, - зевает, смотря на меня без злости и обиды, что так непривычно. Просто еще не проснулся и не припомнил все мои ошибки. Это раздражает – как будто я сама не знаю, что мало, очень мало времени провожу с семьей.
- Он не хочет слезать с рук, я решила, что сегодня можем поспать вместе, - укладываю уже сопящего Мишеля на подушки, аккуратно укрываю. Хейн кивает, забираясь обратно под одеяло. Поворачивается к нам, проводит сильной ладонью по темной макушке сына. Не могу сдержать улыбку, насколько это трогательно. Выключаю свет и ложусь рядом.
- Он всегда умел удерживать тебя. Не то, что я, - говорит в темноту, но знаю, что смотрит на меня.
- Забирался бы на мои руки и не отпускал, проблема-то, - шутливо, а на душе скребутся кошки.
- Меньше всего я хочу, чтобы со мной ты чувствовала себя в клетке.
Не льсти себе – никто не способен возвести надо мной тюрьму круче, чем устроила для себя я сама. За красивыми рюшечками скрываются бетонные холодные стены, за радостью и удовольствием – полное одиночество. На двери висит огромный гранитный замок. И ключ, чтобы точно не сбежать, я самолично отдала Мейнарду. Ай да я.

Но я Хейну этого так и не сказала.

Возвращение Лайлы в отчий дом стало неожиданным, хотя скорее приятным событием. Конечно, мало кто надеялся, что буйный нрав пропал навсегда, и перед нами будет стоять милейший ребенок с плюшевым мишкой. Но, во всяком случае, Лайла стала смирнее, сдержаннее. Старше. Порой смотришь на нее, и не веришь, что девушке всего-то девятнадцать – слишком взрослый и серьезный взгляд, уверенно держит себя и явно замышляет свержение президента. Мама, единственная, кто имеет на нее хоть какое-то влияние, с трудом отговорила ее идти в политику, где поначалу придется вылизать немало ботинок вышестоящей персоналии, чего самолюбие сестрички просто бы не выдержало. Поэтому она, хоть и немного возмущаясь, решила продолжать начатую в интернате карьеру военнослужащего. В награду за заслуги перед Гаупвахтой сестренку сразу назначили маленьким командиром небольшого отряда. Лайла совершенно не расстроилась – главное не драить туалеты, а остальные должности в военной карьере практически одинаковые. Первое время «маленького командира» воспринимали несерьезно, делая ставку на то, что Лайла симпатичная и хрупкая девочка. Ну, это они зря так, конечно. То, что сестричка не перекачанная мужикобаба, совершенно не лишает ее руки нечеловеческой силы, а нрав не делает мягче.

У меня с Лайлой отношения после ее возвращения сразу не заладились. Сначала она просто, видимо, злилась, что план «Уничтожить А.М.» был мной забыт. Потому что она все помнила и Альму по старинке ненавидела. На все мои уверения, что младшенькая не такая плохая, как мы думали раньше, и с возрастом все изменилось, Лайла лишь отвечала, что я просто размякла, забыв о своем немного несчастливом детстве. И я до сих пор не уговорила ее, что прошлое можно и нужно отпустить, что все детские и подростковые впечатления о несправедливости жизни можно пересмотреть, но меня не поняли. А потом Лайле приходилось выслушивать нашу ругань с Хейном, крики Мишеля и жалобы мамы (а я больше чем уверена, что Ария на нас уже ей жаловалась), и отношения испортились окончательно. Потому что – по абсолютно справедливому замечанию – я неправильно расставила приоритеты и нам не о чем разговаривать. Лайла, несмотря на диковатый и шероховатый характер, остается человеком, для которого семья (я и Альма тут не в счет) – самое ценное, что может быть на этом свете.
Для меня это тоже так, но в тех тисках, куда засунул меня Мей, это демонстрировать крайне сложно.

Утро прошло без скандалов, и мне даже улыбнулись, когда я села в шикарный лимузин и уехала на очередное выступление в соседний город. Мишель опять не хотел отпускать меня, вцепившись в плечи своими маленькими ручками, и закатил истерику, когда я поцеловала его в макушку и ушла. Прости меня.

- Да? – звонок мобильного вывел меня из размышлений.
- Где ты? – холодный голос стал привычным, никаких обоюдных шуточек, только деловой подход. Мейнард порой напоминал обиженного мальчика, который норовит отомстить обидчику. Вот и сейчас – контролирует, проверяет.
- Еду в Барнакл Бей, выступать. Сейчас уже выехали из Бриджпорта, - но я все равно его боюсь. Обиженные дети – самые жестокие существа на этой планете, которые ни перед чем не остановятся. Мейнард еще и обладает влиянием, что делает его абсолютной константой, которую стоит бояться.
- Понятно, - кладет трубку. Выдыхаю. С каких пор моя любовь, моя карьера стала для меня такой ненавистной?

Выступление прошло удачно, как будто могло быть по-другому. Погружение в образ, погружение в мысли и чувства, погружение в себя… не выходит. Там, в моем сердце, появился один маленький человечек, который плачет, когда мама не с ним, а здесь, в чужом городе, среди чужих людей. Не могу настроиться, не могу забыть, постоянно возвращаюсь, и сердце сжимается. Потому что самый родной человек сейчас плачет из-за меня.
Но выступление прошло удачно. Мне противны эти лица, которым можно подсунуть все, что угодно, и они это проглотят, несмотря на то, что я фальшивлю и вообще не присутствую здесь. Многие просто пришли посмотреть на меня, некоторые – чтобы оценить мою фигуру после родов, и лишь единицы, кто слушает, как я пою, но они уже наверняка покинули этот зал, разочаровавшись. Может, бренд Мерседес изживет сам себя, и я окажусь никому не нужной? Мейнард отстанет от меня, нечего будет продавать, и я вернусь к семье, буду примерной женой и матерью, перестану разочаровывать Мишеля…

Я сидела в своей гримерной, неспешно отхлебывая чай из белоснежной кружки, и не заметила криков из коридора. Очнулась лишь когда в дверь грубо постучали и вошли без разрешения.
- Простите, миссис Феллет, но там какая-то ненормальная блондинка уверяет, что вы с ней подруги и ей надо с вами поговорить, - прорычал баритоном бугай-охранник, видимо, обладатель того сильного кулака, который стуком чуть не вышиб мне дверь.
- Да пропустите вы! – теперь я услышала визжащий голос Франчески.
- Впустите, и чтобы нас никто не беспокоил, - я поставила кружку на столик и мельком посмотрела в зеркало. Я не в лучшей форме, но Франи не папарацци, хотя вполне может и отругать за такое состояние.
- Мерс, ну и окопалась ты тут, прям как на войне, чес-слово, - фыркнула моя любимая блондинка, гордо вскинув носик и захлопнув дверь прямо перед офигевшими охранниками. – Я-то думала: улыбнусь парочке мальчиков, да меня и пропустят, а тут у тебя просто какая-то невероятная глухая защита от всех посторонних.
- Ну а чего ты хочешь, может, ты мне мину подкинуть собралась, - улыбнулась я и показала рукой на стул у стола. Франи подвинула его поближе ко мне и поудобнее уселась.
- Ну, рассказывай, чудо, что с тобой сегодня было, - Франческа, не стесняясь, отпила из моей кружки и внимательно уставилась на меня.
- О, прости, не подумала, может тебе чего принести? – включить дурочку – наше все.
- Ага, кофе, если не сложно. Но не отходи от темы, маленький испуганный котенок, меня не проведешь, я слишком давно тебя знаю.

Я встала, подошла к кофеварке. Спиной чувствовала пронзительный взгляд и поняла, что так просто мне не отвертеться. Выдохнула.
- Все сложно, Франи. Очень сложно.
- Отлично, я все поняла. Ну, удачи тебе, всё, пока. На этом предлагаю разговор едва знакомых людей прекратить и рассказать уже мне всё. Мерс, я тебя не обижу, чего ты боишься? Я же видела, что на сцене ты была сама не своя, мне страшно за тебя, поделись со мной, - казалось, что Франческа обижена таким отношением. Мы давно не виделись, еще давнее не разговаривали по душам. Я забыла о том, что у меня есть друзья, что совсем необязательно держать все в себе, можно попросить совета…
- Видишь ли… с чего бы начать… - я села на свой стул, поставила перед Франи чашку кофе и посмотрела в зеленые глаза.
- Начни сначала, зайка, - ободряюще улыбнулась Франческа.
Я выдохнула.

- Влипла ты, мамаша, по самое не могу, - когда чашка кофе была допита, все салфетки использовались для утирания моих соплей и слез, но я продолжала тихо всхлипывать, я поняла, что стало легче. Чуть-чуть, совсем немного, но я чувствовала себя свободнее. Душу заполнили блаженные пустота, апатия, безразличие. И лишь любовь к сыну теплилась в сердце, и благодарность к Франческе.
- Ты говоришь так спокойно, будто знала, кто Баро на самом деле, - в мозги еще закралось удивление.
- Когда тебя выхватывают на улице, судорожно пытаются понравиться, потом заставляют идти гулять около твоего дома, волей-неволей что-то заподозришь. Я-то блондинку включила, типа ничего не заметила, а вот с тобой так и не поговорила, прости. Я не знала, что он заведет тебя в такую бездну, - тихо проговорила Франи, коря себя.
Я слабо улыбнулась.

- Да никто не знал. Что мне делать? Я устала. Я целый год мотаюсь из страны в страну, из города в город, болтаюсь как сопля. Скучаю по Мишелю, - кажется, я испортила платьишко Франчески тушью и тональником окончательно и безвозвратно.
- Бросай все, дорогая, - она погладила меня по голове. – Иди туда, куда велит сердце. К сыну, к мужу, к любимой семье.
- Но я не могу, если лишусь работы - загнусь, я же люблю выступать…
- Мерс, вспомни. Ты любила свою работу, да. Но сейчас ты проклинаешь ее. Ты хочешь домой, к Мишелю, и тебе совершенно безразлично, будешь ты петь или нет. Подумай, Мерс. Ты любишь выступать и петь. Но совершенно не собираешься из-за этого жертвовать семьей. Признай, что твоя карьера себя изжила. Езжай домой, извинись перед мужем с матерью, воспитай сына. И вернись на сцену, когда снова захочешь этого настолько, что будешь задыхаться. Когда тебя не будут терзать сомнения, когда ты не будешь постоянно мысленно извиняться перед Мишелем. Тебе не нужен твой криминальный босс, ты талантлива и знаменита, потому что ты – Мерседес Феллет, а не из-за его подпольных манипуляций. Ты вернешься на сцену сама, своими силами вернешь былую славу, и не будешь корить работу и семью за то, что они друг другу мешали.
Признай, Мерс. Признай, что сейчас ты хочешь домой. К Мишелю.

- Франи…
Я чувствую себя голой. Меня раздели и заставили пройти через огонь собственного отречения. Сама бы я никогда не признала, что работа стала мне в тягость.
Сама бы я ни за что не заставила себя плакать так сильно, до стискивающего горла крика, до захлебывания в собственных слезах, до разрывающих душу страданий и осознания собственной твердолобости.
Франи с трудом смогла успокоить мою истерику.

Время было три часа ночи, когда я вернулась домой. Обычно я оставалась ночевать в гостинице, но сегодня вызвонила спящего шофера и заставила привезти меня к семье. Мне было необходимо их увидеть, почувствовать, обнять.
Стараясь не шуметь, захожу домой и запираю входную дверь. Поднимаюсь по лестнице, думая, не разбужу ли я Мишеля, он ведь наверняка за день умотался и спит. Но хочется хотя бы поцеловать его, хоть чуть-чуть посмотреть на спящего сына. Тихий скрип двери детской. Не включая большой свет (ночник горит всегда и его вполне хватает), подхожу к кроватке.
- Ма-ма? – сонный голосочек резко сменяется визгом, когда в свете ночника Мишель разглядывает меня.

- Ну что такое, - подхватываю на руки. – Не кричи, всех перебудишь. Мы же с тобой недавно виделись, чего случилось? – весело треплю темную макушку сына, вдыхаю его непередаваемый детский запах.
- Умямя, - загадочно произнес Мишель и привычным движением схватил мои руки своими ладошками.
- Опять спать вместе? – не могу сказать, что не рада этому. Очень, очень рада. Мишель со знанием дела начинает играться с моими волосами, не забывая крепко меня держать, чтобы не сбежала.
- Прости меня, ладно? Все будет по-другому, немного осталось.
Сын внимательно на меня смотрит и улыбается очаровательной беззубой улыбкой. Несу его в спальню, аккуратно кладу на кровать рядом с Хейном. Не отпускает, думая, что я снова хочу куда-то уйти.
- Тихо-тихо, мамочка сейчас только разденется, в побрякушках спать неудобно, - но Мишель мне не верит и уже начинает капризничать, как его перехватывают сильные руки Хейна и успокаивают.
- Отпусти мамочку, она сейчас к нам придет, - Мишель с обидой в стальных глазах смотрит на отца, но сидит послушно. Сам Хейн внимательно следит за моими движениями, но молчит. Рада этому.
Забираюсь под одеяло, Мишель сразу зарывается мне под руку. Сбоку прижимает Хейн нас обоих.
- Я знал, что однажды ты вернешься.
И за его интонацией я впервые прочувствовала недосказанное «Жаль, что не ради меня».

Правда, прежде чем я выполнила обещание и смогла поговорить с Мейнардом, прошла еще целая, насыщенная событиями неделя. Внезапный приезд из интерната Альмы, нагрянувшее на огонек семейство Дориана, посещение нашей четой семьи Паллеров, да еще и пара концертов, никак не давали мне вырваться. Но теперь, когда я твердо решила на время прекратить выступать, работа будто послушно кивнула и перестала стоять над моей душой, это были замечательные выступления, которые принесли мне массу удовольствия. Но это не изменило моего решения и желания больше времени проводить с любимой семьей.
- Лайла, прекрати, а, - выдохнула Альма после очередной гневной тирады сестры. – Ты ведешь себя как маленькая, я понимаю, в детстве я тебя сильно бесила, но мы выросли, неужели так трудно отказаться от прежних привычек?
- Ты остаешься для меня той же стервой, что и была раньше, сест-рич-ка, - процедила Лайла, явно чувствуя свое поражение.
- Мы обе вернулись домой, здесь нас ждали, почему ты так негативно настроена?
- Потому что… потому что… - Лайла начала судорожно припоминать, за что можно было бы попрекнуть Альму, но та со времени возвращения вела себя крайне правильно и осторожно, не давая поводов сестре кричать.

- Ну, все, Лайечка, хватит уже ругаться, что было – то прошло, - аккуратно вклинилась между ними мама. – Вы сестры, и должны быть поддержкой друг для друга.
- Не нужна мне никакая поддержка, идите к черту, - рыкнула Лайла, но послушно удалилась.
- Прости ее, - повернулась Ария к Альме. – Лайла и сама понимает, что все уже в прошлом, но ей сложно перестроиться.
- Я знаю, - улыбнулась Альма. – Это у нас семейное.
Младшая сестра вернулась очаровательной, сногсшибательной девушкой – красивой, уверенной, доброй и любящей. Альма получила диплом с отличием, завела массу друзей, научилась многим жизненно важным вещам. Она стала воплощением всей доброты, любви и света нашей семьи, ведь остальные за своими сложными характерами так и не смогли в себе этого рассмотреть.

Но, вопреки всем ожиданиям, Альма пошла работать… в медицину. Дома она все так же рисует, но свою жизнь решила связать с помощью больным и страждущим. Сестра забрала все мои книги, по которым я готовилась к экзаменам, и теперь днями напролет пропадала в больнице, помогая очередной бабушке реабилитироваться после сложной операции. Лайла не принимала такой благородный порыв, а потому сильнее углубилась в свои военные дела, натаскивая новичков и сопляков до сильных мужчин, способных защищать свою родину. Как со мной по секрету поделилась мама, кто-то из новобранцев пронюхал, что мы с ней родственники, и теперь Лайлу достают с просьбами взять мой автограф. Разумеется, она всех посылает куда подальше, но судя по тому, что мне до сих пор не предъявили обвинения, может, ей это и не настолько неприятно?
С Хейном мы старались все время проводить с сыном. Друг на друга времени практически не хватало, но, во всяком случае, мы не ругались и не доказывали очередную истину друг другу, что можно принять как победу над собственной гордыней. В некотором плане мы оставались холодны друг к другу, но я собиралась это исправить, потому что все равно Хейн мне дорог.

Но это будет после того, как я решу одну насущную проблему.

Волновалась. Заявиться в логово Мейнарда без приглашения – такого никто себе не позволял, потому что мало ли, чем он там занимается: имеет очередную глупую блондинку, запавшую на предложение стать звездой, создает атомную бомбу, пожирает маленьких детей или играет с Кеном и Барби. Но я собиралась разорвать с ним все связи, а потому не видела смысла проситься к нему на прием. Пора уже показать характер.
Страшно. Я прекрасно понимаю, что могу не уйти оттуда. Знаю, что он может сделать. Поэтому поцеловала Мишеля в лобик, чуть крепче обняла маму и сестер, и извинилась перед Хейном. Потому что у меня, возможно, не будет больше возможности это сделать.
Поднимаюсь по лестнице. Громила у входа озлобленно скалится, приглашая войти. Ждал? Не удивлюсь.
Прохожу вперед, мысленно радуясь, что не слышу никаких похабных звуков, а значит, не отвлекаю его от… ну, всем понятно, от чего. В зале тихо и никого нет, значит, в кабинете.
Он сидит спиной, но я кожей чувствую его взгляд. Разбирает какие-то бумаги, тихонько стучит пальцами по клавиатуре.
- Здравствуй, Мерс. Чем обязан? – и голос, этот странный, пронизывающий тонкими иглами голос. Спокойный, но пугающий.

- Мейнард, я выхожу из игры. Увольняюсь. Можешь делать с брендом «Мерседес» все, что захочешь.
Он отвлекся, медленно повернулся на стуле и внимательно посмотрел на меня.
Улыбнулся.
Холодно.


Бонусные скриншоты

Ты замешана в криминале?!


Я обожаю эту парочку. Они такие няняняшные, особенно вместе




Лайла. Мне очень нравится эта прическа)


Лайла vs Альма


Мишель и мама


Мишель и папа


Упс