Нет, конечно я ни на секунду не допустил себе этой глупой слабости, чтобы желать кому-то смерти. Я, неожиданно для самого себя, стал необычайно спокоен и равнодушен к происходящему. До свадьбы оставалось несколько дней, задний двор уже был полностью оснащен всем необходимым, в том числе нашей семейной свадебной аркой, под которой мой дед еще окольцовывал мою бабушку. Мама даже посвежела, готовясь к празднику, на мне же лежал список гостей, так как, удивительно!, у Натали особо не было друзей, особенно после того, как она вдруг стала невестой и все её знакомые, вьющиеся за ней хвостом, разбежались. Софи уговаривала пригласить её шефа, так как она давно мечтает объездить этого жеребца, чтобы карьера её двинулась дальше. Я клятвенно обещал выполнить её желание, как и все её желания. Один мой друг только не знал о том, что происходило. Конечно, это был Дилан. Мы встретились с ним недалеко от любимого нами клуба и я выложил ему совершенно всё, начиная с того момента, как я позорил семью в карточном клубе. Лицо друга вытянулось, а под описание Натали открылся рот, ну и на той части, где я объявлял о свадьбе, он уже, широко раскрыв глаза и уронив нижнюю челюсть, чуть не отбежал от меня, как от огня.
- Ты в своем уме, Анри? Ты чо натворил, чувак. - Дилан покачал головой и в голосе его сквозила жалость, нежели счастье за моё счастье. Я лишь пожал плечами, не зная, что сделать, чтобы эта жалость пропала.
- Не спрашивай меня об этом, я еще надеюсь на развод или на то, что кто-нибудь другой её отобьет. - Дилан заржал, как последняя скотина, заслужив мой неодобрительный взгляд. - Короче, я приглашаю тебя на свадьбу, тебе придется держать себя в руках и хлопать. Окей?
- Да без бэ, дружище. - Он похлопал меня по плечу, надеясь этим ободрить. Я кисло улыбнулся. - Но сначала ты обязан устроить мальчишник!
- Чего?
- Ну это такая вещь, когда куча парней, стриптизерши и мореее алкоголя. - Он растянул слово море и принялся бешено подмигивать, взяв с меня слово, что я немедленно устрою этот мальчишник, а его сделаю главным по этому делу.
Мальчишник был устроен в танцевальном клубе. Правда кроме стриптизерш на нем была еще Софи и каким-то чудом затесалась Лисбэт. Я в основном веселился с Диланом и еще какими-то симами, которых не знал, но краем глаза я все время наблюдал за Софи, ожидавшей возле барной стойки своего шефа. Барменшой, какого-то черта, оказалась толстая негритянка с разукрашенным лицом и, вдобавок, отвратительно готовящая коктейли, но это никого не остановило прикладываться к стаканам ежесекундно. Больше всех пила, ну конечно же, наша актриса. При этом лицо её было хладнокровным и решительным настолько, что её обходили все наши гости. Недолго правда это длилось, так как скоро она стала доступной на все двести и это не ушло от чьего-либо внимания. Едва ли мне удалось удержать эту бестию от оглушительной оргии.
Не знаю даже, что сделало этот мальчишник таким, каким он был. Может быть обиженные стриптизерши в военной форме, сидевшие после своих танцев на коленках довольного Дилана. Может откровенные танцы моей Софи на столике, которые оскорбили пришедших танцовщиц своим более искусным мастерством и даже сначала решили, что они ошиблись клубом. А может быть следующее пьянство и веселье присутствующих гостей, наблюдавших за этой картиной? Скорее всего — всё вместе. Один я, наверное, мечтал вернуться домой и засесть в джакузи, где я часто забывал обо всех чертовых проблемах, окруживших меня.
Позже уже, когда наконец пришел шеф Софи, которого она принялась поить, веселья поубавилось, так как её золотое платье перестало мелькать на столике. Зато она весьма довольно мурлыкала ему в ухо всякие гадости и пошлости, подготавливая его к чему-то незабываемому. Я стал еще более угрюмым, наблюдая за ними и развеселил меня только мой друг, обливавший меня шампанским, а потом произнеся замечательный тост.
Под конец мальчишника на барной стойке танцевал уже мой отец, а Софи валялась за стойкой, то ли от потери сознания, то ли от усталости, а может от полного затуманивания сознания от выпитого. Когда барменша принялась нас выгонять, объясняя это тем, что уже очень рано и клуб закрывается, так что нам пора проваливать, никто не возражал, а только благодарил меня за отлично проведенное время.
Продолжение хард-пати
Свадьба была назначена на вечер субботы и оставалось буквально полтора дня. После мальчишника роман Софи с шефом бурно развивался. Он постоянно щеголял по дому в своих мерзких зеленых брюках. Не стесняясь даже родителей, их покорная дочь вцеплялась в жиденькую курточку мужчины с жиденькими волосиками и страстно целовала его, приговаривая какие-то нежности. Рядом с ним она просто окрылялась и часто говорила о том, что всё прекрасно и под контролем. В очередной раз отправляя этого довольного кота в зеленых брюках в спальню, я остановил её, крепко сжав любимую ладонь в руке. Она удивленно посмотрела на меня и по моему умоляющему взгляду поняла, почему я задержал её. Уголки губ нервно подернулись и Софи сказала лишь:
- Анри. Я актриса и не более. Я его не люблю. - Её холодный тон уверил меня в этом, я позволил себе выпустить её руку и проводить взглядом до лестницы. Что она делала? Зачем всё это? Понимая, что моя жизнь уже устроена, я хотел желать счастья и ей, но она видимо не хотела его для себя.
В субботу была свадьба. Вся семья была нарядной и прекрасной. Особенно Софи. Она сама могла быть невестой, но взгляд её был грустный, что не осталось незамеченным у папараци, снующих между столов и наблюдавших за каждым. Наверняка в газете написали, что потрясающая актриса Софи была печальна и озлоблена на своего старшего сводного брата, который стоял под венцом раньше её и что теперь ей пророчат лишь оставаться в старых девах. Утром мы узнали, что именно это и было написано. Натали вся светилась от радости и предстоящего окольцовывания со мной. Я не знаю, чем она руководилась, когда выбирала свадебный наряд, но это было что-то обтягивающее с пышной юбкой ниже колен, толстые руки невеста засунула в сетчатые перчатки, а прическу уложила так, как ей казалось, ей больше всего шло. То есть зачесала все на одну сторону и пришпилила алмазными невидимками. Учитывая её короткие волосы и фигуру, то из её манипуляций вышла маленькая голова и всё то же необъятное тело. Но я лишь сделал дежурный комплимент её наряду невесты и всё время наблюдал за красивой и печальной Софи, не обращающий внимания на вспышки фотокамер. Мама постоянно ходила вокруг Натали, приговаривая, как она хороша и что сегодня такой прекрасный вечер. Папа мрачно следил за происходящим, а Лисбэт, единственная, обращала внимание на гостей и развлекала их всем, чем могла.
Мы стояли со светящейся Натали под аркой. Вокруг летали конфетти, сияли вспышки фотокамер папараци и мамы. Моя невеста смотрела на меня влюбленными глазами, а я равнодушно впитывал этот взгляд, не зная, как начать говорить о нашей «любви». Мне вдруг стало жалко её. Жалко того, что она, в душе своей, была хорошей, не было в ней этого приторного самолюбования, которым она так блестела рядом со мной. Ей просто хотелось подходить мне, Натали была в образе, который ей не шёл. И вместо клятв я порывался сказать именно это. Что она должна стать собой, обычной, пухловатой девушкой с нормальной прической, которая встретит своё счастье, заведет миллион детишек и ей этого будет достаточно. Но вместо этого я крепко сжал во вспотевшей ладони кольцо и произнес лишь:
- Натали, я счастлив с тобой каждую секунду и хочу, чтобы ты немедленно дала согласие на то, чтобы стать моей женой. - Её любовь в глазах сменилась восторгом, который я стыдился принять.
- Конечно! Согласна, согласна, согласна! А ты, Анри, станешь ли моим женихом? - Я заорал «нет!!!», отпустил её руку, дико посмотрел на гостей и семью, осыпал всех проклятиями и бросился по горе на стройку, а потом забрался на кран и совершил самоубийство.
- Да, стану. Я люблю тебя. - Она разулыбалась и со счастливым лицом приняла колечко на свой палец, а потом нетерпеливо надела моё.
Пока гости толпились у стола и выбирали, что они съедят сначала — курицу или салат, Натали крепко, по-мужски, обняла меня и принялась осыпать поцелуями, иногда поднимая на меня глаза и, словно спрашивая, почему я не счастлив. Мои глаза же были прикованы к Лис и Софи, сидящим недалеко от арки. Не знаю, почему только они сели на подготовленные места, но две пары глаз неотрывно следили за мной. Одна пара смотрела слегка прищурившись и с укором, а вторая пара почти со слезами. Когда все закричали «горько!», вторая пара глаз отвернулась и взглянула на Лисбэт, сидевшую с усмешкой и следящую за мной. Мне было неуютно среди самых, как должно быть, близких симов. Они все обвиняли меня в чем-то, чего я не понимал. Если же я был виновен в том, что использовал бедную девушку и по началу был плох в её отношении, то могу сказать одно — это вы меня толкнули! Вы сказали мне так поступить, вы меня направили, я мучился, я предлагал другие идеи, Софи предлагала, но вам влетела в голову эта мысль и вы побоялись от неё отречься. Трусы. Я, возможно, разрушаю жизнь Натали, которая, в отличие от гулящей Софи, хотела быть счастливой. Пока мы целовались, я не чувствовал никаких чувств, кроме жалости. Я должен был помочь бедняжке, должен полюбить её и быть самым лучшим для нее. Наверное, в тот миг нашего первого официального поцелуя, я понял, что больше не имею отвращения, страха и мыслей о разводе.
Мы резали торт уже под утро, когда гости заваливались друг на друга, словно костяшки домино. Все куда-то разошлись, Дилан иступленно хлопал чему-то, те же, кто к своему несчастию жил в нашем доме, бесцельно съедали остатки торта, порезанного мной. Натали заглядывала мне в глаза, тянулась к крему и отправляла в рот палец за пальцом, улыбаясь своим мыслям и продолжая наблюдать за тем, как моя дрожащая рука криво делает первый надрез. Чтобы успокоить меня, моя новоиспеченная жена крепко взяла меня за руку и помогла не испортить столь торжественный момент. Остатки присутствующих тут же выхватили мой нож и принялись в куски разрезать такой красивый торт и разбирать его на части. Я смотрел за этим варварством и взглядывал на Натали, чей вид уже не вызывал у меня прежнего чувства удивления и стыда за такой вид. Она была красива, хоть и своеобразно. Если она возьмется за себя и похудеет, то будет еще краше. Еще у нее веснушки, такие смешные. Я слышал, что веснушки у тех, кого отметило солнце. И Натали для меня из самодовольной брюзжащей толстухи превратилась в жизнерадостную пампушку. Наверное, я бы никогда не влюбился в такую, но она вдруг перестала быть такой жуткой и противной и теперь вызывала лишь радостное умиление, что я могу хотя бы надеяться сделать её счастливой.
Мы зашли в спальню уже днем. Натали восторженно попросила меня закрыть глаза и не подсматривать, пока она снимала свое платье, убирала заколки, вынимала серьги и стягивала с пухлой шеи мамино колье, оставшееся ей от моего отца в качестве моральной компенсации. Я сидел на кровати с закрытыми глазами и говорил ей, что не смотрю. Но думал я лишь о том, что эта кровать не достойна чистой и невинной Натали. Что она порочна, что на ней отдавались страсти десятки парней Софи, которых она даже не запоминала, что на ней ожесточено развлекался её шеф вместе с ней и я сам с нежностью касался её разгоряченного тела. Мне было тошно от этих мыслей. Тут же я решил, что немедленно изменю спальню и сожгу эту мерзкую кровать, которая одним своим видом развращает и будоражит ум. Софи переехала в комнату Лисбэт, особо её не жаловавшей, а ночевала у шефа, которому она полностью отдалась. Я услышал какой-то тихий хлопок, словно резинкой ударили по телу. Так мы с Софи в детстве наказывали друг друга за какие-то нам одним понятные провинности. Натали игриво попросила меня открыть глаза.
- Та-даам! Ну как тебе? - Она, хихикая, повернулась вокруг себя. Я не сразу понял, что это было. На её пухленьком теле было свадебное белье в виде корсета. Пухленькую ножку украшала подвязка, которая видимо и издала тот звук, вырвавший меня из омута противных мыслей. Она касалась пальцами колонны, в которую я вжимал Софи. Я не был восхищен её видом, не подумал о том, как она соблазнительна, потому что не считал так. Но и чего-то такого, что заставило бы меня тут же скорчиться от отвращения и сказать ей, такой наивной и милой, что она выглядит ужасно и ей стоит взяться за свое тело, у меня в голове не было. Я лишь скромно улыбнулся, сказав, что это платьице идет ей больше свадебного и позвал её к себе. Но в том, что мы делали, не было страсти и чувства, как с Софи или любой другой. Мы просто исполняли какое-то таинство зачатия ребенка, словно были обязаны.
Но наше, как все считали или были принуждены считать, семейное счастье было омрачено чередой смертей. Тем утром, когда мы с Натали думали, что делаем что-то обыденное и были разочарованы в этом, на улице происходило мрачное и чуждое совсем другое таинство. Таинство смерти. Карли, жену дяди Чарли, недавно вышедшего из больницы специально для свадьбы, схватил удар, когда она шла с мужем домой. На её отчаянный крик выбежала мама, в ужасе подбегавшая то к убитому горем брату, то к хрипевшей Карли. Но скорая не успела спасти её. Чарли в ужасе стоял и рыдал, не стесняясь своих слез.
- Эмбер, Эмбеер, - нервно распевал он имя мамы и стал выплакиваться в её платье. - Она говорила, что никогда не уйдет от меня первой. Она говорила это, говорила! - И он снова рыдал, путаясь в словах и умоляя кого-нибудь вернуть его любимую.
Утро, такое счастливое от прошедшей свадьбы, во время которой Анри так изменился, было омрачено смертью Карли. Никто не ожидал этого, врачи пророчили ей долгую жизнь. Но какого-то черта всё это было разрушено. Она лежала холодная и совершенно мертвая в больничной коляске и опоздавшие спасатели безнадежно пытались вдохнуть в неё жизнь, как это когда-то сделал Чарли. Но тут не помог бы даже волшебный эликсир. Её тело еще лежало в морге и готовилось к похоронам, когда взволнованной Эмбер позвонили из квартиры брата и безэмоциональным голосом сообщили о его смерти.
- Сердце. - Уверенно сказал голос и приказал слушающей Эмбер, которая не понимала, правду ли ей говорит этот голос, немедленно ехать в морг на опознание и решение, что делать с телом. Как в тумане Эмбер выходила из дома и я поехала с ней, чтобы в случае обморока подхватить её. Да, перед нами лежало бледное лицо того Чарли, который вцеплялся мне в горло и с налитыми кровью глазами пытался убедить в том, чего не было. Конечно я простила его уже давно, но мы так и не сказали этого друг другу. Прямо как с Паркером. Эта связь заставила меня разрыдаться.
Холодно и отчужденно моя внучка попросила похоронить их на нашем семейном кладбище и не желала слушать о городском. Похороны были бесшумными и тяжелыми. Все взгляды были устремлены на Эмбер, дрожавшую от страха. Я вскоре могла потерять любимейшую внучку, Анри и Софи боялись узнать о том, что их мама больше не обнимет их и не простит за их глупости и разврат. Семь. Семь могил покоилось на нашем дворе. Я вздрагивала от мысли о том, что вот-вот оно пополнится еще минимум четырьмя. Эмбер каждый день звонила Яну, спрашивала о здоровье, ехала к нему, если слышала в трубке удушающий брата кашель. Ребекка была моложе его на несколько лет и потому умоляла не оставлять её вдовой, а сына без отца. Ян хмуро смотрел на неё и укоризненно колол её фразами о том, что он еще даже не при смерти, а она уже его похоронила. Бедняжка Бекки заходилась слезами от его слов и умоляла перестать говорить такие ужасные вещи. Эмбер была бледной и напряженной. Даже простой насморк казался ей предвестником приближающейся смерти в её черном капюшоне. Она просила меня никогда не оставлять её, любовно принимать её призрак и всегда помнить о ней только хорошее. Я на это лишь удивленно смотрела на неё, уверяя в том, что она жива и должна прекратить говорить эти гадости о себе. Эмбер в ответ начинала рыдать.
После смерти старшего из третьего поколения в доме начался самый настоящий дурдом. Одна стала лесбиянкой, вторая забеременела, третий впадал в истерику, четвертая впадала в истерику за компанию и только Роберт продолжал работать как проклятый.
Натали вняла нашей спокойной беседе о том, что ей стоит подтянуть свою фигуру. Она даже и не думала верещать о том, что она прекрасна и так и мне стоит смириться или я не люблю её и прочее, что обычно должны говорить девушки в таком случае. Натали тут же отказалась от тренажера, а сказала только, что будет бегать на дорожке. Но недолго, потому что она и так устает от физических нагрузок. Я не противился, прекрасно зная, как её затянет одна лишь дорожка. Увы, мои ожидания и мечты о стройной, пусть и плоской, жене были отложены в долгий ящик на несколько месяцев, так как быстро похудеть не получается и с упорными тренировками, а тут еще и такой ленивец, как Натали. Но она старалась и я был благодарен ей уже за эту мелочь. Без воспитательной беседы жена принялась и за свое питание, значительно изменив его и гордясь собой. Я так же гордился ею. К моему удивлению Натали только полнела еще пуще, что её ужасно огорчало.
В это время любовный фронт Софи пополнился. Она продолжала использовать своего шефа для ролей в рекламе и сериалах, но одновременно завела себе очередную пассию. Это была стриптизерша с моего мальчишника. Что назвать удивительным? То, что Софи опять вернулась в ряды однополой любви или то, что она продолжала быть со мной, а я был с женой, которая стремительно пухлела. Но что-то было не так. Я как-то раз собрался с духом всё между нами разъяснить:
- Что происходит? - Голос мой предательски дрогнул и она посмотрела на меня своими зелеными удивленными глазами.
- Что ты говоришь? Что происходит? Пожар? - Это отчаянное изображение непонимания заставило меня нахмуриться и смотреть на неё чересчур озлобленно.
- Ты снова водишься с девушками. Ты же говорила....
- Что я говорила, Анри? Говорила, что встречаюсь с Офелией? Говорила, что перестану общаться с девушками после Манди? Говорила, что люблю тебя? - Глаза её хищно блеснули и я первый раз подумал о том, что она права. Она никогда не признавалась в чувствах. Да, может быть она говорила «любимое лицо», когда касалась ладонью моей щеки. Может быть Софи оброняла «любимые руки», когда я чинил её ноутбук. Но чтобы прямо сказать.. такого не было.
- Но ведь...
- Но ведь ты верил в это? Хотел верить? Анри, запомни уже, я — актриса. Я могу сыграть любую эмоцию.
- Ты используешь меня? Зачем? - Я растерянно смотрел на её насмешливое выражение лица. Лица, которое я любил вместе с её телом и душой.
- Конечно нет, я не такая плохая, милый. Просто ты мне нравишься, правда. А все, кто мне нравятся, не остаются незамеченными. - Софи повела плечом и улыбнулась. Даже тот факт, что я её сводный брат не стал для неё чем-то особенным. Я лишь один из. После этого я предпочитал не общаться с ней и избегать её томных взглядов, которые сводили меня с ума.
Это стало намного легче, когда я узнал о беременности Натали. Она была в забавном белье, говорила о чем-то со мной, поглаживая живот перед евшей овсянку Софи. Я не сразу понял, что это означало, даже прежнее чувство неприятия вернулось. Но тут она обернулась ко мне с нежной улыбкой на полных и красивых губах. Глаза её светились какими-то не сказанными словами. Я развел руками, не понимая, что это означает. Софи швырнула ложку в недоеденную овсянку для её идеальной фигуры и обернулась ко мне-истукану.
- Ты идиот, Анри? Натали беременна. - Прозвучало это так раздраженно и буднично, как будто она только что пришла с работы и говорит о том, какие там все придурки. Я похлопал глазами, смотря на жену. Она кивнула головой и я бросился обнимать её, когда слова Софи наконец дошли до меня. Я был рад не тому, что доберусь до её денег, а тому, что я стану отцом. Просто той мысли, что я создаю свое счастье. Я не замедлил сообщить об этом всему миру, выглянул в окно и, оглядываясь на взбешенную Софи, закричал о том, как же я счастлив. Та лишь кинула тарелку в посудомойку и демонстративно вышла, вызвав недоумение на личике Натали.
- Что с ней такое?
- Влюбилась. - Пожал я плечами и принялся вновь обнимать будущего ребенка и будущую маму.
Мама, думающая о приближающейся смерти, наконец вырвалась из своей замкнутости и искренне радовалась уже четко располневшей невестке. Животик у нее рос каждый день прямо на глазах и я любил касаться его ухом или чувствовать легкие толчки. Уже никто и не помнил о том, что мы хотели этого только ради денег. Что все сопротивлялись самим себе и презирали самих себя. Всё было сосредоточено вокруг беременной улыбающейся Натали, любящей смотреть, как я читаю книги для будущих родителей. Иногда она ложилась на диван и просила меня прочитать книгу вслух. Эти минуты были для меня бесценны. Я почти не вспоминал о своем искусственном счастье с Софи. Мою голову занимали моя любимая пожилая мама, моя беременная дорогая жена и мой будущий ребенок. А более никого и не существовало. Ни постоянно раздраженной Софи, огрызающейся на всех, ни пресловутого отчима, устающего от работы сильнее обычного, ни вдохновленной общим счастьем Лисбэт, рисующей семейные портреты и натюрморты. Ничто не заставляло Натали беспокоится, всё, что могло испортить её настроение было устранено. В тиши и спокойствии прошло отданное время. Со дня на день моя жена собиралась рожать и это только удесятирило всеобщее умиление и нежность.
И наконец этот день настал. Я уже сидел внизу, уставший после работы и мечтавший о постели рядом с пухляшей женой, но тут услышал крик. Она в ужасе стояла у кровати с широко раскрытыми или сощуренными глазами, то собирая губы в трубочку, то изображая перевернутую улыбку. Пухлые ручки вцепились в платье и пытались погладить живот, но слишком дрожали.
- Натали! Натали скажи мне, что случилось!
- Ты идиот, Анри? Я рожаю! - Хм, дежа вю. В панике я разбудил маму, вскочившую словно от ожога и поспешившую звонить в скорую. Хоть кто-то в этом доме соображает! Я даже понять, что происходит не смог.
Вернули мне жену с маленьким розовым свертком в ручках. На лице её цвела улыбка и бесконечное счастье.
- Смотри, малышка, это твой папа. - С этими словами Натали показала мне маленькую мордашку внутри пеленок. На мордашке была неуклюжая попытка улыбнуться.
- Как ты её назвала? - Меня переполняло неизвестное мне чувство. Что-то вдруг перемешалось внутри моей запутавшейся головы. Там было и умиление, и радость, и счастье, и потрясение, и понимание прекрасного. Пока я разбирался с тем, что творилось внутри меня, Натали рассматривала плод наших общих усилий.
- Фиби. - Вдруг произнесла она в устоявшейся тишине. Из гостиной в холл вбежала мама, в халате, растрепанная и в своих смешных тапочках в виде котят.
- Дайте же мне подержать мою внученьку. - Со слезами сказала мама, пока моя жена передавала ей сверток с крошечными ручками. Я попытался представить мою маму такой же маленькой, но только подумал о том, что все дети одинаковые в таком возрасте и бросил это глупое занятие, когда можно было любоваться нашим чадом. Фиби любопытно рассматривала непонятных ей существ, потом засмеялась и протянула в мою сторону малюсенькую ручку. Мой палец не умещался в её ладошку, но она крепко пожала его, как будто принимая меня в свою семью. Натали и мама засмеялись этому жесту любви, а я вдруг понял, что же это была за гремучая смесь, когда я увидел вошедшую жену.
