Отчет 5.1
На златом крыльце сидели
Царь, царевич,
Король, королевич,
Сапожник, портной.
А ты кто такой?
Детская считалочка
Сегодня очень холодно.
За скрипучими ставнями старенького окошка, которые держатся до сих пор только на честном слове, завывает ледяной северный ветер. Снега в этом году почти нет – кое-где грязные, размытые, будто весенние кучки не в счет. Садоводы жалуются, что пришлось в экстренном порядке строить теплицы, потому что без сугробов растения замерзают. Детишкам испортили Рождество и Новый год, они не смогли наиграться в снежки и налепить снеговиков. Кажется, что за окном очень поздняя осень, только холодно.
Пытаюсь потянуться, размять затекшие мышцы – высунутые из-под одеяла пятки тут же чувствуют температуру в комнате и прячутся назад, поближе к животу. Всю ночь проспал аки гусеница в этом коконе из странного одеяла («Новейший синтетический материал не позволит вам замерзнуть в студеную зимнюю пору!» - вещал приличного вида мужчина с голубого экрана, на что я и повелся), а теперь еще и нельзя вылезти, потому что холодно.
Переворачиваюсь на другой бок, за что получаю радостную реакцию тела в виде судорог, сковавших ноги. Терпеть. Обычно данная проблема решается просто – резко сесть, свесив конечность. Но, как я уже говорил, там, в том черством мире за одеялом, чертовски холодно. Терпеть.
Несколько бесконечных секунд смотрю на ободранные стенки своего сарайки. Сюда бы центральное отопление, да кровать не такую жесткую – и можно было бы объявлять себя королем этого маленького государства. Увы-увы, это просто заброшенная хижинка какого-то мужика, который продал мне ее за бесценок. И был, скотина, рад наколоть несчастного парня.
Вроде отпустило. Выдохнул, ерзая и аккуратно вытягивая одрябшие конечности. Так, до стула три шага. Сумею ли я прыгнуть так, чтобы сразу натянуть на себя заветную курточку с начесом, что покоится на его спинке? Когда я покупал вышеобозначенную вещь, совершенно не подумал, что кроме теплой верхней одежды на зиму надо побеспокоиться и о шерстяных штанах. И, желательно, пижаме. И НОСКИ, обязательно три пары теплых носков…
Увы, брошенный в бездну парень без средств к существованию совершенно не был приспособлен к такой жизни. Ведь о нем всегда заботились. А он, дурак, взял и сбежал. Спрашивается, зачем? Показать характер? Какой к черту характер, если я такими темпами простужу себе все, что только можно простудить. И что нельзя – тоже умудрюсь. Нет, поначалу все казалось очень здорово – другой город, где не кишит жизнь как в Бриджпорте, новые люди, знакомства, соседи, и остатки скопленных наличных. Твинбрук казался мне тем, кто будет моим проводником подальше от отца, семьи и своего гребанного наследия. Так было ровно до ноября. Затем морозы, с помощью которых я узнал, что во влажном и сыром Твинбруке гораздо холоднее южного Бриджпорта, где зимой можно было обойтись легкой кожаной курточкой. Заметил, что радиаторы в моей приобретенной халупе не греют, потому как не проведено отопление (зачем тогда, спрашивается, вообще ставили батареи?), стены ободраны, мебель старая и сырая, наверняка приглянувшаяся клопам и прочей нечисти… Остатки денег были потрачены на элементарный ремонт, что открыло мне глаза на свой кошелек: зря я целыми днями развлекался, а не подумал устроиться хоть на какую-то подработку. Золотой запас, что я копил с самого второго класса, иссяк так же быстро, как и вера в то, что успею быстренько жениться на богатой вдовушке\местной звездочке и переехать в ее шикарные апартаменты. Все местные дамы, к которым можно было бы завалиться на ПМЖ, совершенно не интересовались безработными амбициозными беглецами из Бриджа. Меня об этом, разумеется, тоже никто не предупредил.
Я был наивен, предполагая, что поступать так, как вздумается, это привилегия. Это долбанутость, товарищи. Никогда не сбегайте из своих семей. Кто мог подумать, что я, домашний мальчик-одуванчик, буду вынужден бежать сломя голову подальше, проклиная собственную родню до седьмого колена. Ну, на самом деле я костерил отца и его родственников, но это не меняет того факта, что мои немецкие предки по всем правилам должны были перевернуться в гробу. Два раза. Мои пожелания небеса не услышали, и я стыдливо сбежал, не смея даже предположить, что отцовское «Отпусти прошлое» было сказано из лучших побуждений. Я так с этим и не смирился, ясно тебе? Ты справился, бабушка справилась, все родственники (как немецкие, такие и симляндские) справились, а я вот такой урод, и даже спустя десять лет так и не смог принять её смерть.
Не смог простить себя за то, что обижался, что она много работала.
Не смог понять ее, почему она с такой грустью смотрела на меня перед очередным концертом. Улыбалась. И грустила.
И, конечно, не могу просто так взять и признать, что ее больше нет и надо жить дальше. Уже 10 лет как. А я застрял в восьмилетнем мальчике, который не дождался своей мамы.
Наконец, встал, сбросил одеяло, которое пахло моим одеколоном. Некоторым извращенным девушкам это нравится, а как по мне – лишь проявление нечистоплотности владельца. Увы, по вечерам вода доходит очень плохо и нормально принять душ невозможно. Холод комнаты напомнил мне, что я уже несколько секунд стою в маечке и боксерах босыми ногами на ледяном полу. Слава демиургу, сейчас раннее утро, и с водой возникнуть проблем не должно. Хватаю бритву, полотенце с прикроватной тумбочки (лучше было бы назвать ее прикроватным нечтом из старых газет, но я предпочитаю более оптимистичную формулировку) и иду согреваться под струями воды. Ржавый смеситель неприятно скрипит, но я даже не обращаю внимания, полностью подаваясь под приятные горячие капли.
- Мама, а зачем нужно мыть руки перед едой?
- Чтобы вредные букашки не заползли тебе в рот вместе с пирожным, - мама весело улыбается, треплет меня по макушке. У нее теплая рука.
- Мама, а тогда почему мы моем ноги? Мы же ими не едим, - держу ее ладонь, и мне невдомек, что может быть как-то иначе. Что однажды я лишусь этой руки.
- Потому что букашки могут с ног переползти к рукам, - я верю каждому слову, ведь их говорит Мама. – Запомни, Мишель: чистота – залог здоровья.
Силой вырываюсь из воспоминаний, разливающихся во мне тянущей, горькой негой. Это было достаточно давно, чтобы наконец-то забыть. Только с тех пор я ни разу не пропустил утренней и вечерней чистки зубов, чуть позже – бритья. Всегда свежая одежда, приятный запах, чистые волосы. Чтобы мама
гордилась.
- Мама, а почему вы с папой снова ругались? – тихонько, будто выведываю какую-то тайну. Не обращаю внимания, что мама стиснула зубы от боли и обиды, что готова заплакать от отчаяния. Но замечая меня, она улыбалась и прижимала к себе к сердцу. Чуть сильнее обычного. С капелькой горести на отца.
- Папа не хочет, чтобы я много работала, - мама всегда умела сложные вещи объяснять простым языком. На самом деле все было немного глубже – отец ревновал ее к работе и возможным коллегам, а она, в свою очередь, подозревала его в изменах.
- Я тоже, - совершенно по-детски, искренне. Наивно. – Но я горжусь, что у меня такая занятая мама!
Я понятия не имел, что есть слово «работящая». Не знал, что это не комплимент для женщины, которой еще и тридцати нет. Но я старался порадовать ее. Мама всегда это ценила.
Вытереть мокрые волосы полотенцем, от которого пахнет шампунем, почувствовать проскальзывающие из трещин в двери струйки холодного ветра. Вылетаю как можно быстрее, чтобы натянуть джинсы и самую приличную рубашку. Поверх – та куртка с начесом, что спасает меня уже долгое время. Обуться. Вроде как даже готов.
Твинбрук хорош тем, что не нужно договариваться о собеседованиях. Приходишь, показываешь себя, и тебе говорят, на какую должность ты тянешь. Меня уже пытались заарканить в посудомойки и в новобранцы, но я не поддался. Не скажу, что тяжелый труд так сильно меня утомляет, но я хотел бы, чтобы моя золотая медаль после окончания школы имела хоть какую-то ценность.
- Учись хорошо, умница моя. Будешь много знать – будешь востребован, и людям нравятся умненькие, - говорила мама. Я не совсем понимал значение слова «востребован», но мне нравилось второе. К тому же, маме я доверял, а потому оснований игнорировать домашние задания или плохо себя вести у меня не было. После ее смерти мое трудолюбие сыграло неплохую роль – отец, когда мне было 16, заставил пройти в своем НИИ курсы по, кажется, первой медицинской помощи. За успехи похвалил. Пока я занимался учебой, курсами и друзьями, привел домой очередную мачеху, и поставил меня перед фактом, что эта женщина будет жить с нами. Я хмыкнул. Папа такой непостоянный.
После смерти мамы прошло всего пять лет, когда я впервые осознал понятие «мачеха». Ну или «приходящая женщина, которую папа иногда того». Она, та, первая, была красивой и доброй – дарила мне конфеты и улыбалась. В тринадцать мне казалось этого достаточно. Она же задержалась у нас ненадолго – папа не позвал ее замуж, и девушка, закатив истерику, сбежала от нас. Бабушка сильно сердилась, что меня лишили женщины, которая мне понравилась. Мама всегда говорила, что Ария наивна, и не надо сердиться, если она говорит глупости. Тогда бабушка сказала глупость – мне никто не может заменить маму. Но я не обиделся.
Вторая, третья и четвертая были нахальными, амбициозными провинциалками. Улыбались слишком слащаво, а на силикон, которым они накачали себя сразу по приезду в Бридж, у меня аллергия. Дамочки отпали быстро, потому что мама для папы тоже была особенной. Ну, как мне тогда казалось. Или, так оно и было?
Инфо Первая - Лора - творение Валоры, вторая - Бьянка - творение Lazy_Lin, третья - найдена на просторах Интернета
Нынешняя продержалась два года – и, вроде, пока не собирается покидать кров и крыло «возлюбленного» из-за глупого штампика в паспорте (вернее, категорического нежелания моего дорогого отца его ставить). К ней я уже никак не относился - на носу был диплом, взрослая жизнь… я не планировал сбегать или уезжать от них. Но кое-что заставило меня пересмотреть приоритеты.
Подойдя к единственному высокому зданию в городе, где по идее должен был располагаться офис «СимИнсИнтернешнл», я выдохнул и придирчиво осмотрел свой внешний вид. Не комильфо. Но я как бы и не на директора претендую. Так, офисной крыской, только бы зарплата стабильная.
Секретарша за регистрационным столом обворожительно улыбнулась и заявила, что мойщиков полов им хватает сверх меры. Я так же галантно послал ее ко всем чертям и вышел из здания, мысленно поставив напротив «офисная крыса» прочерк и выдохнул – признаться, устраиваться на такую скучную работу было крайним вариантом. И лишь пустые карманы заставили меня о нем вообще подумать.
Медленно, тяжело, лениво поднимаясь, солнце вошло в зенит. Прогулка по городу затянулась. Я понял, что голоден и не прочь съесть хоть что-нибудь. Что-то у меня нет настроения кушать фуа-гра, пускай будут обычные макароны. От голода в кармане денег не прибавилось, зато резко возросли математические способности – если купить овощей и потушить их, может хватить на несколько дней. Дешево и сердито. Было бы, если бы я умел готовить.
- Мишель, только сильно не ругайся, я правда старалась! – мама забавно почесала затылок и смущенно улыбнулась.
Торт выглядел неприглядно. Потекшая глазурь залила скорее тарелку, чем бисквиты. Крема было слишком много – он виднелся между слоями неразбитыми лепешками. Мама попыталась его размазать, но получилось еще неряшливей. Сами слои были разными по толщине, и кое-где непропеченными.
Я съел весь торт. Он был очень вкусным. И каждый раз, когда мама говорила, что не умеет готовить, припоминал ее первый в жизни торт, который был сделан специально для меня.
В мыслях о пропитании у меня засосало под ложечкой. Вчерашнее яблоко явно уже сто раз переварилось. Я мысленно пересчитал деньги в кошельке – должно быть около двухсот симолеонов. Сто отложены в потайной кармашек, а еще сто можно и потратить. Только нужно учитывать, что на них мне жить до ближайшей зарплаты, то есть очень долго. Но поесть надо – мама и так ругалась, что я у нее худющий, так что если уж навещать, то только с полным желудком.
Купил яиц, хлеба, молока. Вечером не буду бездельничать, а пойду на реку ловить рыбу – видел в бакалейном, что у них рыбный отдел увядает, так что, может, они у меня ее купят. Сам-то я вряд ли сумею приготовить что-то приличное, тем более без рецепта.
Пока возвращался домой, нашел какую-то бездомную собаку, которая выглядела голодной. Не удержался, скормил ей немного хлеба. Не люблю животных, но прекрасно его (все-таки, это кобель) понимаю. Он жадно припал к протянутой руке и расстроился, когда не осталось и крошки. Я поторопился домой, пока пес не додумался идти за мной.
Сварганив на старой плитке что-то вроде яичницы, заглотил, не думая. Плохо, что у молока есть срок годности, я сейчас вроде и пить не хочу. Рассматривая пустой стакан, я вспомнил, что у меня отложено 100 симолеонов. А про проезд-то я и забыл. Придется все-таки, раз уж еду в Бриджпорт, заглянуть к папочке…
Все суетились так, будто посередине комнаты валялся иссушенный младенец инопланетян. Я не понимал, почему все так взволнованны, телефон не перестает звонить, а бабушка и прочие родственники кидают на меня взгляды жалости. Папа стоит, как истукан, с трубкой в руках и не может объяснить мне толком, что произошло.
Сегодня ночью мишка говорил мне, что я должен быть сильным. Почему он это сказал?
- Мишель, не мешайся под ногами, - прикрикнула тетя Лайла, сжимая кулаки. Что произошло? Тетя Альма нежно погладила меня по голове и увела в мою комнату, грустно улыбнулась и ушла обратно к суетящимся взрослым. Посидев некоторое время в обнимку с мишкой, который теперь предательски молчал и не говорил, что делать, я решил тихонько спуститься и подслушать, почему все так странно себя ведут.
- То есть как не досмотрели?! – слышался разгневанный голос бабушки. – Да вы хоть понимаете, что случилось?!
Молчание, изредка прерываемое постукиванием костяшками пальцев по деревянному столу.
- Как вы вообще смеете звонить и извиняться! Вы… вы…
- Мама, успокойся, - голос тети Альмы. Робкий, неуверенный.
- У тебя сестра погибла, а ты призываешь меня к спокойствию?! – отвечает разгневанная бабушка.
С тетей Лайлой что-то случилось?
- Известная рок-исполнительница Мерседес Феллет погибла во время выступления. Аппаратура, создающая спецэффекты, дала сбой и пламя перекинулось на костюм певицы. Как говорят специалисты - мгновенная смерть, так как материал наряда оказался легковоспламеняющимся, и тело девушки быстро обуглилось. Причины выясняются: было ли это акцией против певицы? Или же обычный недосмотр безалаберных работников сцены? «В любом случае, виновные будут наказаны», - заявил организатор последнего концерта Мерседес. В Бриджпорте у исполнительницы остались муж и сын, они пока не дают комментариев, - равнодушно бубнил уставший диктор по телевизору на всех каналах.
Какие, мать вашу, комментарии? О чем?!
Тем не менее, доставали нас не сильно – бабушка и ее брат (Дориан, кажется) быстро заткнули языки прессе. Официальной названа причина недосмотра аппаратуры.
Вот так просто. Пых!
И нет мамы.
- Молодой человек, вы будете выходить? – недовольный голос бойкой старушки вывел меня из размышлений. Я тряхнул головой, отгоняя паутину неприятных мыслей, затейливо перемешавшихся с воспоминаниями. За окном мелькали высокие серые многоэтажки – явный признак приближения к Бриджпорту. Не скажу, что за те несколько месяцев, что меня тут не было, что-то изменилось. Могло ли? Разве что сменились заголовки желтых газет и парочка владельцев магазинчиков переименовали свои заведения ради привлечения новой клиентуры. Бетонные исполины как стояли, так и будут стоять. Ну, пару лет еще точно, до ближайшего кислотного дождя.
- Да, - наконец ответил я бабушке, которая уже разнервничалась и готовилась устроить скандал. Старушка, за неимением аргументов, только злобно цокнула языком, но промолчала.
Слишком хорошо знаю здесь все. Пускай до самого Бриджа еще минут двадцать ехать на метро, но тут, в пригороде, прошло мое детство и юность. Прогулки по выходным с родителями, свидания с девушками, тусовки с друзьями. В центре мегаполиса я так и не прижился – все мое окружение было заносчивым и высокомерным, не признающим никаких отклонений от нормы. Я нормой не был по определению, а потому сложно сходился с людьми, тем более такими консервативно и агрессивно настроенными.
Знакомился и дружил как раз в пригородах, где и люди попроще, и воздух почище. Еще один однозначный плюс Твинбрука – из всех заводов и фабрик только одна портит нам воздух. Остальные же находятся в сотне километров.
На автовокзале было суетно и тесно. Хорошо, что я еду без багажа и без денег в кармане, а то пришлось бы опасаться местных воришек. Вдохнув прохладный воздух, почувствовал знакомый запах корицы и ванили – лавочка мистера Бергена до сих пор не закрылась и радует местных ребятишек вкуснейшей выпечкой. Прогулка обещала быть долгой, но я никуда не тороплюсь – скорее, это наоборот дает мне возможность обдумать последующие действия. Понимаю, что не учел важной детали, что доберусь до отца только к позднему вечеру, и идти на кладбище будет бесполезно. Скорее всего, придется переночевать у него – не трястись же в автобусе еще четыре часа, так и не навестив маму.
После ее смерти отец настоял на переезде подальше от родственников. Я не был против – мне было так одиноко и холодно, что не хватало сил даже на то, чтобы просто поговорить с ним. Папа честно пытался – выходило паршиво, он сам был слишком расстроен. Новые апартаменты помогли мне поскорее избавиться от чувства, что чего-то не хватает – каждый уголок семейного гнездышка семьи Феллет-Менсон пропах ею и просто не воспринимался отдельно. Наверно, эти несколько дней после ее смерти отношения между нами были настолько близкими, что нам даже не нужны были слова – мы просто сидели вместе, я изредка позволял себе плакать, а он прижимал меня сильной рукой. Спали вместе, как в детстве – с той лишь разницей, что не спали, а делали вид, потому что так было надо.
Когда мы с ним отдалились настолько, что меня стало раздражать его присутствие в моей жизни – не знаю. Наверно, когда он начал идти вперед, а я остановился и все так же оглядывался в неизвестность.
- Отпусти ее, - серьезно сказал мне папа. – Не трави ее и себя. Съездим в годовщину, не нужно мотаться на кладбище каждые выходные, изводя нас всех.
- Ты предаешь ее?! – я был в ужасе от осознания, что отец готов отринуть маму. Уже сейчас понимаю, что для взрослого мужчины стольких лет траура было более чем достаточно…
Я хотел увидеть отца. Поспать не на жесткой кровати, а в своей уютной комнатке, где на стене до сих пор висит мамин плакат по пояс, с полным погружением в образ – масса железяк и побрякушек, вызывающий макияж, откровенный топ. Полусумасшедшая улыбка. Она была из тех, кто родился для того, чтобы выступать. Ей не нужны были скандалы, чтобы поддерживать популярность – ее имя всегда звучало на губах фанатов. Особенно двух самых преданных.
Мы с папой редко посещали ее концерты, но всегда очень переживали. На письменном столе из бледно-синего пластика, сделанного специально на заказ, всегда валялось много разных предметов – какие-то наклейки, штучки, найденные мной в самых закоулках города, тетрадки, ручки, разрисованная карикатура учителя по химии. И во главе хаоса стояло семейное фото, где мне около четырех лет. Я всегда ругался, что оно там мешало моему рабочему настроению – но на самом деле эта фотография была и остается моей любимой. На ней до беды еще целых четыре года. И мама улыбается.
Сумерки опустились на Бридж рано – словно в этом городе время шло по-другому, на радость вампирам и прочей нечисти, предпочитающей ночное время суток. Неприятный запах бензина и выхлопных газов удушливой завесой висит над этим проклятым местом. Может, не стоило вообще думать о приезде, тем более к отцу – мало ли, как он встретит меня. Я просто спонтанно купил билет и очнулся, когда мы были уже около часа в пути. До этого я думал, какой подарок можно купить маме на 100 симолеонов, еще не осознав, что деньги я потратил на проезд. Мы не виделись целый месяц, и это должно быть что-то особенное. Темные тучи, заволокшие и без того темное небо, грозились разразиться дождем, а потому размышления отпали сами собой – схожу завтра с утра, а сегодня все-таки навещу отцовскую коморку.
«Коморкой» величалась квартирка на десятом этаже в одной из высоток в самом центре. Говорят, одна из приличнейших квартир в городе. Но что может быть лучше своего дома, хозяйства, где ты волен делать все, что вздумается? Забегая вперед, я уже планировал снести домишко в Твинбруке к чертовой бабушке (бабушка Ария, давно не вспоминал я тебя) и начать отстраиваться заново. На какие шиши? Ну дайте ребенку помечтать, в конце-то концов.
Мелодия домофона разлилась приятным звуком, пробудившим очередную волну ностальгии. Я редко по нему звонил – были свои ключи, а отец работал, и по сути никто открыть дверь не мог.
- Кто? – немного сонным голосом интересуется папа. Он наверняка думает что-то вроде «Какого урода принесло на ночь глядя». Меня, папочка, меня принесло. Понятия не имею, в кого я такой неожиданный.
- Я, - тем, кто думает, что по домофону можно позвонить в любую квартиру и сказать «я» и тебе откроют, рассказываю страшную тайну – голоса и интонации у всех людей разные.
Отец замешкался на пару секунд, но открыл дверь. Лифт с неприятным перезвоном колокольчиков – среди строителей наверняка прорабом была какая-то перенаряженная кукла, что заставила сделать у лифта именно такой слащавый сигнал. Заветный десятый этаж. Дверь, у которой уже стоит папа.
- Пустишь? – у него есть выбор? Грубо говоря – есть, кстати.
- Проходи, - добродушно улыбается, и аккуратно, закрывая за мной дверь, хлопает по плечу. – Чем обязаны?
- Я в гости.
- Ясное дело, не ко мне, - с какой-то обидой полушутливо отмахнулся отец. – Навестил?
- Нет, поздно приехал. Завтра хотел.
- Вместе пойдем. Раздевайся, я подогрею ужин.
Уж не знаю, радоваться ли, что меня не выгнали взашей, или плакать, что сам сбежал от такого заботливого родителя. Прошел в свою комнату, будто в дань ностальгии.
К маме пойдем вместе. Может, не так и плохо, что я предварительно заехал к нему. Надо будет прихватить из комода в моей комнате теплые носки.