Как решишь, так и будет? Как решить? И что будет? Задумчиво смотрю на собственные пальцы, потом перевожу взгляд на него.
- Гэри, это ведь не один раз было, верно? – и, заметив мельком пронёсшееся колебание в глазах, продолжаю, - пожалуйста, не ври мне больше.
Он кивает.
- Да, - кусает губы.
До чего же всё сложно.
- Я не знаю. Честно. Давай отложим этот разговор до завтра, потому что я совершенно не знаю что решать, да и почему я должна это решать тоже не понимаю. Ты её любишь?
- Нет, я тебя люблю.
- Тогда зачем?
Молчит, опустив глаза.
- В первый раз я понимаю, мне безумно больно, что в такой тяжелый момент ты был один, что мы ещё не доверяли друг другу настолько, чтобы ты мне мог рассказать о диагнозе и перспективах, ведь если бы между нами тогда было всё хорошо, ты бы не был сам-на-сам тогда, я была бы рядом и этого просто бы не случилось. А потом? Нет, я не имею права тебя винить, если уж на то пошло, то я первая тебе изменила, и если бы ты тогда мне не сказал, что понял это, то врала бы точно так же. Но если всё так как ты рассказываешь, то тебе плохо от тех отношений, зачем тогда их поддерживать? Нет, я тебя не упрекаю… хотя вообще-то упрекаю, да. Сама запуталась, и чушь несу, пошли спать, а? Только… можешь, пожалуйста, лечь на диване?
По лестнице поднимаемся молча, хотя в конце пути я не выдерживаю и раздражённо бросаю дверь, чуть не заехав ему в лицо.
- Извини, - вовсе не жажду прощения, напротив, досадую, что дерево не впечаталось в его физиономию.
- Всё в порядке.
Да уж, в порядке. В полном.
Швыряю в него подушкой, а вот одеяло не даю – обойдётся.
Он безропотно лёг на диван, даже не воспользовавшись милованной подушкой. Прикрыл глаза, перед внутренним взором моментально всплыли картины того как всё начиналось.
Слегка пасмурная погода, текущая рутинная работа, в которой Гэри всё же находил удовлетворение, он любил, когда всё разложено, распределено, учтено, прозрачно и наглядно. Все лаборанты, младшие научные сотрудники и другие подчинённые уже знали о большой педантичности начальника и старались данные поставлять вовремя и систематизировано.
Был самый обычный, ничем н примечательный день, которых он перевидал великое множество. Как обычно писал формулы, как обычно проверял показания приборов, как обычно заполнял рабочий журнал, как обычно бросал периодически взгляды на фотографию, где были изображены жена и дочь и как обычно впадал в лёгкую тревожность, когда скользя взглядом по глянцевой бумаге, думал о том, где сейчас Афей.
Но в тот день произошло нечто необычное. После окончания рабочего времени, когда коллеги радостно шелестя пакетами, собрались и удалились по домам, когда помещение института заволокла тишина, изредка прерываемая деятельностью таких же полудурошных фанатов науки, как и он сам, когда он настолько погрузился в обдумывание очередной формулы, что ничего не замечал, вдруг над самым его ухом раздалось покашливание, произведённое явно женским голосом.
Он поднял глаза и обмер.
Конни, мимолётная интрижка, обжигающие уколы совести, причина бессонных ночей, жестокого раскаяния и тщательно скрываемых даже от самого себя сладких воспоминаний стояла перед ним собственной персоной.
- Так ты не умер? - улыбнулась гостья, - это даже к лучшему. Я теперь тут работаю.
Она перегнулась через стол и впилась в его губы долгим чувственным поцелуем.
У него перехватило дыхание, в лёгких закончился воздух, сердце пошло отсчитывать ускоренный темп, адреналин вспенил кровь, тут же застучавшую в висках. И руки сами собой поднялись и легли на её тело.
Ошибка номер два, а потом ошибка номер три, четыре и так далее. Он соврал, она никогда ему ничем не угрожала и ничего не требовала, он всегда сам принимал решение дать ей денег или продвинуть по службе, так получалось хоть ненадолго успокоить бушующую совесть.
Зачем она была нужна? Что было в ней такое? Он никогда не думал о ней целенаправленно, очень редко вспоминал, никогда не ждал следующего раза, когда она снова придёт в его кабинет, но только она там появлялась, ни о чём другом думать он больше не мог.
Непонятно зачем это нужно было ей, вполне возможно, что ей нравился сам процесс.
Гэри действительно сильно и искренне любил жену и дочку, Сходил с ума от ревности, до сих пор дрожал от желания, когда касался обнажённой кожи Афей и до умопомрачения боялся, что может её потерять. Она ему порой казалась настолько неземной и невесомой, что подчас он даже удивлялся, когда протягивая к ней руку, ощущал упругую кожу, а не разреженный воздух. И всегда чувствовал, что она не его, не для него, не с ним и от этого хотелось в ярости крушить всё, что попадётся под руку. Но огонь, который невыносимым жаром жёг его грудь никогда не находил в ней отклика
Иногда он чувствовал, что она успокоилась, пригрелась рядом с ним и ей вполне комфортно, но понимал, что это ненадёжно, ненадолго, ситуативно, что только повеет лёгким свежим ветром иных, неведомых ему миров, она оторвётся и пусть с сожалением, но улетит.
Он делал всё, чтобы земная её жизнь не была утомительна, взял на себя ответственность почти за всё в доме, она не никогда не знала, что такое сломанный кран или где нужно оплачивать счета или что в крыше случаются протечки, а проводка сгорает, что периодически нужно делать ремонт, сколько всё это стоит, как недобросовестны бывают подрядчики, где на всё это брать деньги, он даже готовил вместо неё, когда она уставала.
Иногда он срывался, социальная жизнь настраивала на себя, и он пытался причесать Фею под традиционное понятие «жена», но к счастью вовремя осекался, пока она не успевала улететь от него навсегда.
Родившаяся дочь с самого первого на неё взгляда, ещё там, в родильном зале, когда её достали из-под ткани, прикрывавшей Афины разведённые ноги, моментально завоевала его сердце. Правда ему бы хотелось, чтобы они были похожи, обе лёгкие, невесомые, наивные, нежные девочки, но Полина была слишком его. Она будто бы просто воспользовалась телом матери, чтобы родиться, не взяв себе ничего от неё, ни внешне, ни внутренне. И это делало жену ещё более недосягаемой.
Эта любовь измотала его, сложно жить, не ощущая почвы под ногами, сложно пытаться удержать в ладонях порыв ветра, сложно строить мир, который каждую секунду может рассыпаться миллиардами невесомых пылинок. Сложно, очень сложно любить воздух, но он любил.
Она никогда не будет полностью с ним. Сколько ни тверди, «ты моя жена», сколько ни сжимай её в объятьях, сколько ни заглядывай ей в глаза, она всегда будет не здесь, не полностью, словно значительная часть её души навеки поселилась где-то за линией горизонта.
А Конни — обычная, земная Конни. Она проста и понятна, с ней можно не то чтобы не притворяться, не стремиться к высотам, которые никогда не будут достижимы. С ней можно побыть немного хуже, чем ты есть на самом деле, снизить планку, опустить уровень. Расслабиться. Их общение сводилось только к физике, влечению тел, разряду электричества, страсть, не более. Это было действительно нечасто, где-то раз в три-четыре-пять месяцев. Он никогда не хотел быть с ней постоянно, ему просто нравилось это ощущение опасности, адреналина, ему доставляла удовольствие та неудержимость, с которой она искала его губы, изредка появляясь у него в кабинете после окончания рабочего дня. А ещё было то, что намертво возникало в памяти каждый раз когда он её видел. В наивысший момент она всегда открывала глаза и шептала: «Люблю тебя». Слова, которые вряд ли были правдой, но которые в своей жизни он больше ни от кого никогда не слышал.
Сначала он утешал себя тем, что Афей ему тоже изменяла, потом пытался подсчитать сколько раз, понимая, что допускает эти мелочные гаденькие мыслишки исключительно чтобы слегка обелить себя в собственных глазах и что это всё равно не поможет. С каждой такой встречей он всё больше погружался в тягучее гнилостное болото, осознавая, что точка невозврата после которой уже не отмыться, довольно близка.
А ещё он с горечью понимал то, что ей всё равно верен он ей или нет. Иногда он специально находил выпавший блондинистый волос Конни и цеплял себе на брюки или рубашку, тесно проводил предплечьем по её шее, чтобы остался запах духов, а один раз, холодея от страха, специально не стёр смазанный след губной помады с ключицы, но она не заметила, она ничего не замечала. Она верила его неумелому вранью о редких задержках на работе, она даже подумать не могла, что он может быть хоть кому-нибудь нужен.
Когда Конни вдруг изъявила желание выйти за него замуж он, честно признаться, был ошарашен. Ему, как и многим мужчинам не приходило в голову, что раз заведённый порядок может измениться, что её действия могут иметь какую-либо другую подоплёку, что все её периодические влюбленности, на время которых она не переступала порог его кабинета, имели вполне определённую цель, которую она, отчаявшись, попыталась реализовать через совсем уж неподходящий вариант – через него. И тем более он не был готов к тому, что она придёт к Афей.
Но если быть перед собой совсем уж честным, он был даже рад случившейся тяжёлой ситуации. Может быть, ревность зажжёт в ней огонёк любви? Хотя, скорее всего, нет. Скорее всего, он сам всё разрушил, убил то, что так долго и трудно выстраивалось, по кирпичику устанавливалось и относительно недавно достигло стабильности. Теперь всего этого не будет, она его выгонит или они останутся женаты, но между ними навсегда ляжет незарастаемая трещина.
До чего гнетущая атмосфера. Тишина, прерываемая её метаниями по постели, наверное, привыкает лежать в ней одна...
Афей
Лежу, думаю, пытаюсь хоть что-то понять. Что неприятно, да? Невкусно есть самой же приготовленное блюдо? Ага, можно придумать сто тысяч отговорок наподобие того, что я же его не люблю, а он распинался, что любит меня больше жизни, но если оставить всё это за скобками, то по факту... по факту мы квиты.
Всё равно до чего же гадливое чувство в душе, как будто бы узнала, что в ящик комода с чистым бельём кто-то подбросил уличную крысу. Почему так? Не знаю.
И что теперь делать? Не хочу разводиться и совсем не хочу его терять, если честно, хочу, чтобы было всё как раньше. Это единственное решение, которое мне нравится.
Пропади оно всё пропадом, Конни эта и вообще.
- Гэри, ты спишь? - спрашиваю еле слышным шёпотом,
- Нет. Как бы у меня это получилось?
- Гэри! - откидываю одеяло, вскакиваю с кровати, залезаю к нему на диван.
Резко вдыхает, не в силах поверить прижимает к себе и просто взрывается.
- Прости, прости меня, милая, прости, моя хорошая, пожалуйста, прости. Я очень тебя люблю, ничего подобного больше никогда не повторится, обещаю. Солнышко моё, извини, что сделал тебе больно. Прости, родная. Не плачь, золотая моя, всё будет хорошо.
- Ты тоже не плачь, - вытираю тыльной стороной ладони слёзы с его щёк.
- Это от радости. Спасибо, Афи. Я никогда больше тебя не обижу.
Целую его. Вот так просто перечеркнуть сегодняшний дурацкий день. Я прощаю тебя, я не держу ни обиды, ни зла, просто хочу, чтобы было как раньше. Так ведь можно?
Выбраться из этого оказалось довольно сложно. Несмотря на кажущуюся внешнюю лёгкость поначалу, когда я простила, он успокоился, внутри всё было абсолютно не так. Мы стали напряжены друг с другом и хоть спали в одной постели, но на этом наше физическое взаимодействие ограничивалось. Не могу даже сказать, кто был инициатором такого положения, как-то обоим нам не хотелось общаться больше, чем это было нужно в связи с домашними и семейными делами.
Прошла неделя, потом вторая и вот вечером в пятницу, когда мы уже уложились в постель далеко за полночь, Гэри осторожно под одеялом положил руку мне на спину. Я замерла и даже почти перестала дышать. Не могу сказать, что мне стало неприятно, но как-то так... будто бы он стал чужим.
Через несколько секунд он убрал руку, приблизил губы к моему уху и пожелал спокойной ночи. Я с благодарностью выдохнула.
Но на следующий день нам стало совершенно не до этого.
С утра Полинка была какой-то вялой и даже капризной, еле-еле поковырялась в тарелке не столько поев, сколько поелозив пищу из правого конца посудины в левый.
Потом отказалась от урока рисования, а потом и вовсе пошла к себе в комнату, оставив вожделенного папу в безграничное пользование Мирослава. Я забеспокоилась, поднялась в детскую и потрогала дочери лоб.
Температура.
- Полиночка, что у тебя болит?
- Горло чуть-чуть, только полоскать я не буду.
Смотрю внутрь и вскакиваю от ужаса, в гортани творится нечто невообразимое, такое, что я никогда не видела! Температура поднимается ещё выше, Нахожу бактериозные очаги, но их слишком много. Вскакиваю, хватаю мобилку, лучше пусть мы с врачом определимся что это. Чёрт, самое время деньгам на счету закончиться, постоянно забываю за этим следить. Бегу к мужу.
- Гэри, дай телефон! Быстро!
- Что слу... - видя мои бешеные глаза, просто протягивает аппарат, но услышав то, что я говорю в трубку, уже несётся в детскую.
- Не ходи, это инфекционное.
- Плевать.
Вбегает в комнату, просит дочь открыть ротик. Вскрикиваю от ужаса — температура просто зашкаливает и это за те семь минут, пока я бегала за телефоном. Пытаюсь уменьшить развитие бактерий, но мне совсем не удаётся!
- Афей, звони сразу в скорую, это дифтерия.
Перехватывает дыхание, в бешеной панике нажимаю кнопки, пытаюсь сохранять спокойствие, отчаянно стараясь не думать о том, что дифтерия — это смертельно опасная болезнь.
Слишком быстро. Слишком быстро развивается течение, в панике хватаюсь за всё что могу, то пытаюсь увеличить иммунные резервы, то опять-таки снизить скорость развития бактерий, но такое впечатление, что я руками останавливаю лавину.
Открыв глаза, вижу, что Гэри взял где-то трубочку для коктейля и припал ко рту бессознательной дочери.
- Нужно отсосать плёнки с горла, иначе она задохнётся, - поясняет он, - если знаешь как, следи за дыхательным центром, он может отказать.
Самое время. По пути пытаюсь ослабить влияние яда на сердце, меня просто не хватает на всё, к тому же это помогает слабо.
Приезжает скорая, подтверждает диагноз Гэри, хватают Полину на каталку.
- Нужна сыворотка, только в нашей больнице её нет.
- А где есть?
- В столице, уже отправили запрос.
- Напишите направление, чтобы её выдали!!! - это надсадно кричу я.
- Вы думаете, у вас получится быстрее?
- Да!!!
Врач смотрит на меня как на умалишённую, но чиркает что-то на бумажке уже с печатью.
Гэри отнимает её у меня.
- Я этим займусь, ты едь с ней, поддерживай сердце, с плёнками они справятся лучше, у них есть электроотсос. Я сам поеду в Бриджовскую больницу, всё, давай.
- А ну стой, - строго останавливает его врач, - ты тесно с ней контактировал, ты — вирусоноситель, в карантин.
Гэри разворачивается и резко выносится из дома.
Слишком быстро, всё слишком быстро!! Сижу возле носилок, где лежит моя умирающая дочь, над которой колдует доктор, и из последних сил пытаюсь делать то, что сказал муж.
Дальше..........................
Нет сил на эмоции, сейчас я должна, обязана быть чёткой, собранной, мн нужно просто держать её, не давать уйти, сцепив зубы, сжав пальцы до крови на проткнутой ногтями коже, до кровавых слёз, до пережатого горла, до остановки собственного сердца мне нужно, чтобы она осталась в теле. Не могу даже представить, какая бездна разверзнется под ногами, если у меня не получится.
Должно получиться! Я выдержу, я сделаю, доченька, только держись, из последних сил только держись, не знаю что ещё могу сделать, но ты должна остаться!
Как только закрылись двери реанимации я почему-то потеряла с ней связь, а вместе с тем, не выдержав нагрузки, моё сознание покинуло тело...
В гостиную заходит Поля, а позади неё вижу Смерть!
Гнев!! Нет!! Она не может умереть, я не дам ей умереть, я не отдам её!! Никому никогда не отдам!
- Убирайся!!!!
- Это ещё кто?
Растерялась... смерть разговаривает?
- Не трожь мою дочь!
- Ты ничего не сделаешь. Пришло её время.
- Так не может быть! Какое время, ей всего восемь, это неправильно, она не должна умереть, она не может умереть, это не её путь!
- Она меня позвала. Хотя... стоп, это была не она, меня призвал кто-то другой, но это неважно, без своего я не уйду.
- Забери меня!
- Ха-ха, будто ты сама не знаешь, что тебя забрать невозможно, тебя уже убивали не так давно и что? Эта твоя индульгенция от смерти как бельмо на глазу мне маячит, если честно. Но чего ожидать от Фиртов, ваша семейка мне всегда поперёк горла стояла.
Не понимаю, у меня абсолютно нет сил, но нужно собраться, я должна отстоять мою девочку, ещё не закончилось, смерть ещё рядом и то что она ведёт со мной разговоры ещё вовсе не означает благоприятного исхода.
- Что мне сделать, чтобы ты не взяла её? Оставь, прошу тебя, она — самое дорогое, что у меня есть, оставь её мне.
- Хорошо, она не умрёт. Сейчас не умрёт, точнее. Но взамен ты отдашь мне свою защиту от смерти, идёт?
- Да! Хорошо! - не задумываясь, соглашаюсь, а потом задумываюсь, - Ага, сейчас не умрёт, а через час умрёт? Нет, я отдам тебе свою способность не умирать, если она не умрёт... если она умрёт только от старости.
- Предусмотрительно. Хорошо, согласна.
И Смерть, лёгким движением вытянула какую-то золотую нить из живота и рассыпалась возле моих ног.
- Феюшка...
Открываю глаза, постепенно возвращаюсь в мир и чувствую тепло чьего-то тела... чьих-то рук вокруг себя. Это же..
- Гэри!
- Они спасут её, я привёз сыворотку, всё будет хорошо, ты — умница, удержала её, молодец.
Захлёбываясь слезами, утыкаюсь в его грудь и реву, реву, реву, выплакивая весь ужас сегодняшнего дня, а он нежно гладит мои волосы, повторяя, что всё будет хорошо.