- Вы можете войти, - сказала Беатрисса на излёте тридцать первого дня.
Графиня Талько переступила порог и улыбнулась сама себе, довольная исчезновением невидимой преграды, прежде не позволявшей попасть внутрь.
Конец лета обнял Каньон душной ночью, выкрасил охристую землю в индиго, прилепил волосы Беатриссы ко лбу и шее. В самой маленькой комнате Гиблого места, детской, она разложила по углам мешочки с горькими травами – обереги, отпугивающие смерть. Дом был неестественно пуст и тих: двойняшки ночевали у школьных друзей, Эдриара на несколько дней доверили соседке.
Вампирша, в предвкушении бросив подражать людям, двигалась бесшумно и очень быстро; её тёмно-карие, почти чёрные глаза в тени вспыхивали красным, повторяя цвет платья, стариной облегающего осиную талию. Беатриссой завладело иррациональное нежелание выдать страх. Она знала, что графиня слышит сбившееся дыхание и колотящееся где-то в горле сердце, но всё равно заставляла себя не отворачиваться, сохраняла выражение сосредоточенного внимания. Спрятаться бы под кровать, как в детстве, и закрыть лицо руками.
Роберто, если и боялся, то скрывал это лучше жены, даже улыбнувшись ей мельком и кивнув. Только сжатые кулаки выдавали напряжение, но и оно ушло, когда вампирша поймала его взгляд и изменившимся, чарующим голосом приказала: «Подойди».
В следующую секунду Роберто стал похож на мотылька, летящего на огонь. С блаженной улыбкой он сам, пошатываясь, шагнул к графине – Беатрисса поняла, почему на телах «из папок» никогда не было следов борьбы. Она моргнула – Талько, мгновение назад стоявшая неподвижно, с неуловимой быстротой подалась вперёд. Из мраморной статуи – в кобру, даже клыки, как у змеи. Беатрисса зажмурилась.
Трансформация длилась до рассвета. С восходом графиня и Роберто – вампиры – спустились в погреб, чтобы переждать солнце.
Несмотря на ночь, полную криков и скручивающего внутренности ужаса, Беатрисса не могла спать. Сначала она просто бродила из комнаты в комнату, листала книги, не видя слов, переставляла безделушки с места на место. Потом набрала ванну и сидела в ней, пока обжигающая вода не стала холодной. Приготовила яичницу с помидорами – своё любимое, - но так и не поела нормально. Вспомнился фильм, где то же самое, ванну и любимое блюдо, позволяли заключённым перед смертной казнью. Приступ истерического хохота закончился икотой. Свой последний человеческий день Беатрисса проводила, лёжа на нагретом летним солнцем деревянном полу и самым некрасивым образом хлюпая носом. Оставив в небе акварельные росчерки света, погас закат. Она решительно поприветствовала проснувшихся вампиров.
*
Собственное обращение помнилось смутно. Непривычно холодными руками Роберто взял её за плечи. Дальше – темнота.
Когда Беатрисса пришла в себя, вокруг по-прежнему было темно, но теперь сама тьма ощущалась абсолютно иначе. Глазам, больше не знающим сонливости, не нужно было привыкать к отсутствию света – филигранная ночь с первой секунды раскрылась во всей полноте. Гремели, перекатываясь под ветром, песчинки. Смутным звоном отдавались в голове приливные радио-волны, ноздри заполнял щекотный запах камней, о существовании которого Беатрисса и не подозревала. На какое-то время она оказалась полностью захвачена окружающим миром. Теми его сторонами, что прежде прятались от неё.
Не сразу Беатрисса осознала, что находится вне дома, однако сложный орнамент из трещинок, танцевавший под ладонями, вскоре вернул её к реальности. Она лежала на спине в пещере с низким сводом. В зев каменного мешка глазели звёзды, крупные и близкие. Тёмный силуэт графини выделялся на фоне неба, словно чёрное на белом.
- Мы на стене каньона, - подала голос Талько, почувствовав пробуждение Беатриссы, - тебе пока лучше оставаться подальше от города.
Сама Беатрисса говорить не решалась: горло драло, разомкнуть сухие губы казалось невозможным. Она неуверенно поднялась на ноги, сделала маленький шаг… А в следующий миг старшая вампирша ухватила её за подол платья, не давая свалиться в ниоткуда взявшуюся пропасть – пещера кончилась слишком быстро. Далеко внизу лопотал и подмигивал жёлтыми окнами Сухой каньон, игрушечный городишко.
- Ничего, освоишься, - хмыкнула графиня и похлопала по камню рядом с собой. Она сидела на самом краю, свесив ноги в пустоту. Беатрисса осторожно пристроилась возле.
- Роб?.. – кое-как прохрипела она.
- Эликсир подействовал, твой муж снова человек, - нотка зависти. - Он дома, успокаивает детей… Но оставим это. До рассвета ещё о многом нужно поговорить.
*
В пустоши у стен каньона Беатрисса и Эмма Талько провели полгода. Пережидая дни в глубоких пещерах, куда почти не проникало солнце, с наступлением темноты они отправлялись на ночные прогулки, как называла это графиня.
- Крови животных достаточно, чтоб подкреплять силы и смягчать жажду, - сказала она в ту, первую ночь, - но не чтобы жить. Бессмертие – ошибка на вечность, и мы дорого расплачиваемся за неё.
Графиня Эмма взяла на себя ответственность за обращённую. В те шесть месяцев она учила Беатриссу находить, привораживать. И отпускать. Она не считала людей скотом, мешками с кровью, но не отличалась и милосердием - «её» папки тоже хранились у Службы Безопасности. И всё же графиня не убивала при Беатриссе, удерживая от убийств саму новорождённую вампиршу. «Мягче, Исс, гортань ему ещё понадобится». Только так обращённая могла сохранить человечность, и Эмма Талько хотела помочь ей в этом. Беатрисса не раз задавалась вопросом, почему, но за всё проведённое с графиней время не сумела найти ответ. Была причиной ностальгия, сентиментальная нотка, звучащая в медленно бьющемся сердце, или нечто иное, правда осталась известна лишь одной.
*
Молчащие зеркала раздражали. Беатрисса вытягивала бледные руки с голубоватой вязью вен, вертелась и так и этак, пытаясь рассмотреть себя, и там, где должно было быть её отражение, представляла упыря с картинки из книги страшных сказок. Тощего, согбенного, с такими же руками и злыми красными глазками. Беатрисса разводила плечи и поднимала подбородок. Временами она казалась себе персонажем чёрно-белого фильма, и красила волосы в вульгарно яркие цвета, и била зеркала. Порезы затягивались за четверть часа – краска сходила со сверхъестественно гладких прядей через неделю.
В первые месяцы после возвращения она почти не бывала на улице. Прислушивалась к себе, чутко ловя сигналы потери контроля, а когда жажда становилась непереносимой, незаметно выбиралась в пустошь, подальше от домов. Там, разбросанные среди чахлого кустарника и колючек, стояли фургоны со снятыми колёсами – жилища местных фермеров. Прихотливой бессмертной сущности оказались по вкусу переделанные автомобили: чтобы попасть в них, приглашение не требовалось. Исса появлялась и исчезала, не оставляя ни воспоминаний о себе, ни следов, кроме непонятно откуда взявшихся неглубоких ссадин. Отпускать без азарта охоты, клокочущего в горле, было куда легче.
Службу, конечно, пришлось оставить. Многие приобретённые способности могли пригодиться в ночном патруле, но Каньон даже в дурмане трущоб не был настолько безумен, чтоб доверять безопасность вампиру. Так навсегда вернулись в СБ значок, форменная куртка и сапоги – слишком тёплые для лета, слишком лёгкие для зимы. Беатрисса скучала по ним – со скрипом поворачивалось колесо швейной машинки. Теперь она работала дома, в тесном, как гроб, чулане, от стены до стены занятом подержанной громадиной с вечно заедающей педалью и ржавыми шпульками.
Забирать беспалые кухонные рукавички и медвежат из лоскутов приходила молодая ещё женщина в одежде такой же цветастой, как платья тряпичных кукол. Она же приносила выручку с их продажи, не опасаясь, в отличие от бывших друзей, бывать в доме, где живёт вампир. В прочем, ярко одетая Деми всегда навещала Иссу рано ночью и опасалась мало чего; швея, зарабатывающая на жизнь не только шитьём.
Когда в машинке в очередной раз ломалась игла, а под рукой не было запасной; или заканчивалась ткань, слишком быстро изведённая на кривые наволочки и штаны, подходящие разве что козлоногим фавнам; или просто надоедала механическая работа, Беатрисса включала старенький аккумуляторный компьютер. Она вспоминала. Произошедшее за ночь. Последние годы. Юность. Рассказы родителей и запутанные истории бабушки с бесконечным количеством незнакомых имён. Воспоминания, записанные не слишком умело, но старательно, копились на страницах текстового редактора, единственной установленной на компьютере программы.
А однажды вечером, вылезая из погреба после дневного отдыха, Беатрисса едва не рассыпала пачку бумаги, лежавшую у ведущей вниз лесенки. «Компьютер барахлит – чтобы не пропало. Роб», - было приписано карандашом на полях первого листа, рядом с толпящимися электронными символами.
*
Трудно было находиться рядом с родными. До сих пор Беатрисса не могла до конца принять новую себя и понять, приминают ли её остальные. Насколько проще казалось всё, когда год назад они с Роберто вместе согласились на предложение Эммы! Теперь Эданиэль смотрел на мать с любопытством, по-детски бесстрашно обнимая за колени, ещё не вполне осознавая, как произошедшие перемены связаны с ним самим. Бела вторила восхищённым восклицаниям старшего брата, если Беатрисса решалась удивить детей чем-нибудь вроде слабой левитации, но нечеловеческие глаза замечали напряжение в осанке дочери, в миллиметрах тени от ресниц. «Просто ладони холодные, - мягко говорил Роберто, - он привыкнет», - когда на руках у матери маленький Эдриар начинал плакать.
*
- Итак, ты гото-ова? – на половину пропел Роберто, распахнув дверь чулана.
- К чему? – ползавшая вокруг разложенной на полу выкройки Беатрисса озадаченно подняла голову и улыбнулась залихватски сдвинутой набок шляпе мужа. Он был одет в светлый костюм, её подарок на пятую годовщину свадьбы. Годовщина…
- Забы-ыла-а?.. – всё так же немелодично подвывая, Роб театрально повесил нос, а потом, не выдержав, рассмеялся, опустился на корточки рядом с женой и вдруг нахлобучил шляпу ей на голову. Слишком большая, та закрыла Беатриссе глаза.
- Я просто не думала, что ты захочешь отмечать… теперь.
Роберто вздохнул – по-настоящему:
- Ты слишком много думаешь. Но! Сегодня это запрещено – мы идём в «Сухой вереск» танцевать и пить текилу. Бывшего хозяина я поймал на контрабанде, так что всё за счёт заведения. Дети уже в постелях…
Слова для ответа не находились. В конце концов, Роберто вернул шляпу себе и потрепал Беатриссу по волосам – снова светлым, - пропустив меж пальцами несколько прядей.
- Ты всё дальше и дальше, а мы ведь хотели сохранить тебя-прежнюю. Но вернуться же ещё можно. Пожалуйста, Беатрисс, соглашайся.
Он был прав. Ещё действительно можно было вернуться, если не к прежней Беатриссе Сонар, то хотя бы к жизни нормальной женщины, не сидящей сутками в чулане, который вообще-то предназначен для швабр и щёток. Вампирша хлопнула себя по коленям и кивнула, вставая:
- Хорошо. Только… возвращать меня текилой и танцами? – она насмешливо изогнула бровь.
- Ну-у, я ещё в первые месяцы нашего знакомства частенько видел тебя отплясывающей прямо на улице. И не качай головой, я знаю, что это была ты!
Загадочно улыбаясь, Беатрисса поднялась в спальню переодеться. Роберто запер чулан и спрятал ключ во внутренний карман пиджака.
*Луна во время затмения не исчезает из виду, а приобретает разные оттенки красного (солнечные лучи преломляются в атмосфере Земли и освещают её). Название – отсылка к глазам графини Эммы и Беатриссы после трансформации.
P.S. В тексте спрятаны две аллюзии. Одну смогут разгадать любители современных экранных вампиров, другую - ценители качественного зарубежного фэнтези (эта должна вообще легко обнаружиться). Я знаю, местные читатели - большие умницы, так что жду предположений.)
P.P.S. Возможно, следующая запись выйдет позже, чем через неделю: написанное ранее у меня закончилось, продолжение пока только пишется.