Естественно, я сел в машину, присланную за мной, и приехал. Перед домом меня встретил Крон, нервно меряющий шагами пространство.
- Трин! Скорей, пошли.
Едва не выволок меня из авто и за руку потянул за собой. Тревожное ощущение неприятно заныло внутри. Нет, за себя я вовсе не боялся, мне бы отчаянно не хотелось, чтобы со смешной наивной девочкой Анви случилось то нехорошее, о чём мне настойчиво сигналили неясные предчувствия.
Крон взвинчено бормотал, даже не глядя в мою сторону.
- Плачет, кричит, переместилась в подвал, ложится там на стол и собирается умирать. Понимаешь, мы уже всё сделали. Раньше как-то получалось держать это в спячке, а теперь ей всё хуже и хуже, от экзорцистов никакого толку, оно не выходит из неё. Только на тебя надежда, спаси её, умоляю, хоть попытайся, с Эсти же как-то получилось.
Мне не понравилось слово «раньше». Значит, он уже давно знает о том, что внутри неё? Тем временем мы уже спустились в подвал. Анви лежала просто на полу, одетая в какое-то милое платьице, так нелепо смотрящееся в такой ситуации.
Девчонка, самая настоящая маленькая девочка, как в тюрьму помещённая во взрослое тело. Её отец отпустил, наконец, мою руку, только прошептав слово.
- Пожалуйста.
Ох, если бы я знал, как ей помочь, конечно, я бы это сделал. Присаживаюсь на корточки возле её неподвижного тела, осторожно касаюсь руки, с удивлением отмечая мертвенную холодность кожи. Она приоткрывает глаза, но увидев меня, резко пытается подняться. Помогаю ей и, встав на ноги, она неистово принимается меня обнимать, жарко шепча на ухо.
- Трин! Ты пришёл! Ты ко мне пришёл, правда? Я так люблю тебя, Тришенька, спасибо, что ты здесь. Я, наверное, умру сегодня, поцелуй меня, пожалуйста.
Что? Да что тут такое происходит? Но обдумать эту мысль я не успел, потому что не дожидаясь ответа, Анви завладела моими губами.
Спиной я чувствовал напряжённый взгляд Крона, но совсем не поэтому вдыхаемый воздух буквально звенел от натуги, какая-то другая гадость витала поблизости, заставляя почти что кожей ощущать ледяные липкие щупальца страха.
Конечно же подобная обстановка совсем не располагала к поцелуям, но последняя её фраза, произнесённая с такой обречённой, твёрдой уверенностью, всколыхнула во мне просто бездну сострадания. Теперь я не мог просто отстраниться, будто ни в чём не бывало, поэтому, вовсю стараясь отогнать от себя знание, что ей пятнадцать, осторожно поглаживая её спину, чувствуя, через тонкую ткань, что её тело с каждой секундой теплеет всё больше, я стал целоваться с Анвин со всей нежностью, на которую только был способен.
А потом я на секунду прикрыл глаза.
- Нет, в больницу не успеем, да и толку, все лазареты забиты ранеными, после взрыва, до рожениц ли сейчас. Давай, милая, мы родим сами, правда? Не переживай, в своём мире я принимал роды, мы справимся.
Когда стала показываться головка, он вскрикнул от ужаса, потому что это было нечто странное непонятного цвета, окружённое холодным сиянием. Измученная жена потеряла сознание, и вытаскивать это ему пришлось самому.
Язык не поворачивался назвать существо младенцем, оно даже не было уродцем, потому что лишь слегка напоминало гуманоидную форму жизни. Вместо ног были какие-то культи, то, что можно было назвать руками, в количестве трёх штук беспорядочно сучили по воздуху, один глаз в обрамлении на удивление пушистых, изогнутых ресниц, оглядывал пространство, а внезапно мелодичный тонкий голосок нежным перезвоном наполнил комнату.
Он, перерезав пуповину, в ужасе положил это на стол, отшатнулся, схватил полотенце, нервно стараясь стереть с рук остаточные ощущения невероятно горячего тельца его новорождённой дочери. Да, половые органы были вне сомнения женскими.
Это не человек! Что с этим делать? Как растить и что вообще из этого получится? Как вообще такое могло у них родиться? Может быть, потому что зачатие произошло в самый первый день, как он попал в этот мир? Выходит, он виноват и должен оградить жену от этого непонятного существа.
Застонала, приходя в создание Линда, он, обернув в ткань, унёс младенца и положил на стол в подвале. Долго пытался успокоить истерящую жену, не говорить ей правды, но сдался под напором и спустился обратно, чтобы вернуть ребёнка.
В помещении стояла тишина, единственный глаз существа был закрыт, тело неподвижно, похоже, что оно испустило дух.
Он испытал громадное облегчение, и едва показав жене, бросил трупик в сточные воды.
Линда долго рыдала,
корила его, что малышка могла умереть от холода, в подвале действительно всегда было зябко, упрекала, что не нужно было вообще строить этот подвал, вдруг он недостаточно хорошо экранировал его от радиации, но спустя какое-то время признала, что всё действительно к лучшему, к тому же через полтора года у них родился совершенно нормальный сынок.
А существо оба постарались вычеркнуть из памяти, договорившись никогда даже между собой не поднимать этой темы.
Открыл глаза, пытаясь уложить увиденное в сознании и смириться с этим. Мягко отстранился от Анви, прошептав одними губами:
- Я знаю, кто в тебе...
И оно глянуло на меня сквозь её зрачки.
![](http://i3.imageban.ru/out/2014/02/20/75902d66ba8830a896d0819829260fe8.jpg)
Острая, жгучая, неутолимая обида охватила её юное, едва рождённое существо. Она давно поняла, что по каким-то причинам снова родиться ей придётся не в своём мире, не в своём измерении, не в своём времени, но за девять месяцев смирилась и успокоилась. Она была наполнена любовью, желанием жить, открывать, познавать этот мир. Безграничное доверие и нежность к родителям, бесконечный интерес к новому месту обитания, всепоглощающее чувство кристальной чистоты и яркости переполняли её в момент рождения. Но едва они с отцом коснулись полями друг друга, как её резануло страхом, а потом и отвращением, которые он испытывал. Она пыталась наладить контакт, не выказывала недовольства, приветливо запела на языке своей бывшей родины. Она пела о фиолетово-красных изразцовых цветах, которые обрамляют отверстия временных воронок, о чувстве единства, возникающего, когда высшие соединяются со средними, едва зарозовеют листья, о том, что надеется на любовь и нежность родителей, которые помогут ей вырасти.
Но он упорствовал и каждую секунду хлестал наотмашь её открытую нежную душу. Отец не принял её, забрал от матери, оставил в одиночестве.
Она лежала в холодном недвижимом пространстве и умирала. Новорождённое сердце самостоятельно могло сделать не больше трёх-пяти тысяч ударов, после чего должно было настроиться на родительские и быть поддержано их любовью. Но секунды текли, а она всё ещё была одна.
Заплакала, когда поняла, что не выживет. Не хотела умирать, хотела остаться, хотела любви, а получила отторжение. Издала последний сожалеющий свист вместе с последним ударом крохотного сердечка.
Очень болезненно умирала, до самого последнего мгновения держалась за тельце, верила, что они вернутся, полюбят, согреют.
Но этого не произошло, отец пришёл только тогда, когда её душа давно беззвучно рыдала над умершей собой.
В нём не было ни капли сожаления, только облегчение от постигшей её участи, а потом и вовсе забвение придавило тяжёлыми плитами её так и не смогшую вырваться из пут рода сущность.
Структура рода была нарушена случившимся, ослаблена, на семью посыпались беды. Вина за смерть первенца тяжёлыми веригами повисла на самых слабых — на детях. Новорождённый мальчик прожил всего год, следующий ребёнок умер ещё до рождения. Какое-то количество зародышей даже не смогли прикрепиться к стенкам матки.
Анви была самой крепкой и самой тонкочувствующей, поэтому та, которую так и не назвали подготовленным именем Лалиша, встрепенулась и запела ей о своей горечи, о том, как ей хотелось жить, о том, что умирать так больно. Но девочка боялась, не понимала, кричала ночами, от непонятных, но ужасающих чужих чувств.
Лалиша билась, но не могла улететь, чтобы родиться в другом месте, скованная случившимся, тем, что родители продолжали игнорировать, отвергать, стыдливо запрещая себе даже вскользь вспоминать о ней. И только молила через Анви: «Отпусти!»
Измотанная Ан не смогла противостоять чужой наглой сущности, воспользовавшейся суматохой и грубо подвинувшей сознание восьмилетней девочки. Если бы у сущности была совесть, то на ней бы осталась кровь случайного прохожего, добытая ударом ножа по предплечью, но совести не было и нечто безнаказанно оставило тело, как только на горизонте забрезжили представители полиции, которые вполне могли извлечь его на свет божий.
Дух Анви метался, не понимая, что происходит, не понимая, куда вернуться долгих пять лет, пока впавшая в апатию Лалиша не заметила это и не показала ей дорогу обратно.
Потом Лали прекратила дёргаться, но у Ан хватало собственных полуясных воспоминаний, ощущений и полунамёков, чтобы сделать свою жизнь невыносимой. Но в день, когда непонятный рыжий маг смог увидеть нечто в её душе, Лалиша воспрянула, заголосила, в надежде докричаться хотя бы до него, чтобы разрушить вечную свою темницу, в которую попала её душа. Но истерзанная Анвин решила закончить всё одним махом, пусть даже ценой собственной жизни.
Осознаю, что меня трясут, хлопают по щекам, постепенно возвращаюсь в своё тело, в своё сознание, свою историю...
- Трин, что с тобой? Возвращайся! Это из-за меня всё! Папочка, помоги ему, пожалуйста!! Трин!!!
- Стой, не трогай его, Ан. Трин, ну что? Что ты видел? Как выгнать эту бестию?
Мотаю головой, тру кулаками глаза и отвечаю:
- Это не бестия, это твоя дочь. Я имею в виду Лалишу.
Крон моментально сереет лицом, рот его открывается в немом изумлении и кажется, ему перестаёт хватать воздуха.
- Так это она?!
- Нет, это ты во всём виноват.
И я опять же, не понимая, зачем это делаю, подхожу к нему, пристально смотрю в глаза, передавая всё увиденное и почувствованное.
Его тело вмиг утрачивает осанку и будто оседает, спазмами сжимает горло, глаза расширяются от ужаса, правая рука зажимает распахнутый от эмоций рот.
Жалобно хнычет поодаль Анвин, еле слышно тикают часы.
Передача закончена, Крон почти складывается пополам, и не в силах уложить информацию внутри, протяжно стонет.
- Боже, что я наделал! - поворачивается к дочери, - Лалиша, если ты слышишь, прости меня. Я виноват перед тобой, я не знал, что убиваю тебя, испугался, да, не подумал, что тебе плохо. Мне жаль, очень-очень жаль и не знаю, как всё исправить.
Анви... точнее тело, ей принадлежащее поднялось, шатаясь, подошло к отцу:
- Она будет сейчас говорить через меня, папа...
- Мне очень горько, что ты не полюбил меня, что дал умереть, я бы выросла и возможно смогла бы изменить тело на принятое здесь. Но так не случилось.
Крон сделал шаг к ней и порывисто обнял.
- Прости меня, Лалиша, пожалуйста, доченька, прости.
Оба плачут.
А потом вдруг внезапно становится светло. Она не держит больше обид, а он принял её как ребёнка. Чувствую, что какой-то незримый узел развязан, чувствую жар, моментально наполнивший комнату. Они улыбаются друг другу.
- Теперь я свободна, пап. Я могу улететь к себе домой. Буду помнить... тебя.
Тело Анвин слегка проседает и через мгновение становится понятно, что изначальная его владелица снова дома. Крон поворачивается ко мне.
- Ты забыл её, вычеркнул из рода, хотя она занимает там отведённое именно для неё место, - это я говорю, просто повторяю кем-то вложенные слова, правда, пребывая в полной уверенности в произносимом, - Похорони её. Хотя бы символически, зачерпни воды оттуда, куда бросил её тело, налей в сосуд и похорони. И чти как других умерших детей, потому что это твоя дочь. Это восстановит структуру рода и всё будет в порядке.
Разворачиваюсь и так же на автопилоте выхожу наверх, никем не останавливаемый закрываю за собой входные двери.
Меня начинает бить крупная дрожь. Что это было? Что случилось, почему я это вижу, и откуда оно берётся?
Поднимаю глаза и смотрю на чуждый моему взору пейзаж.
Там далеко-далеко, где кончился купол, лежит бесплодная пустыня – немой памятник самоуничтожившемуся человечеству. Здесь же, внутри, в людях обитают непонятные существа, подчиняющиеся непонятным законам. Не уверен, совсем не уверен, что в моём прежнем мире было не так, но я хотя бы не знал об этом.
Хочется рухнуть оземь, впервые чувствую себя настолько раздавленным всем случившимся. Так вот ты какая, изнанка волшебства. Вот какова обратная сторона чудес, которых мне когда-то так хотелось, вот плата за резко изменившуюся жизнь.
Внутренняя моя сущность мечется, воет, стенает, вопит изо всех оставшихся сил: «Кто Я!!!!», а я не могу дать ей ответа.
Опустошённого меня застаёт рассвет.
Повинуясь какому-то непонятному импульсу, сделавшему меня неимоверно храбрым, достаю телефон и, несмотря на то, что время едва переползло отметку семь часов утра, звоню единственному человеку в этом мире, которого хочу слышать.
- Ойди…
После того как проговорил её имя силы иссякают и я, сгорая от стыда, пытаясь совладать со спазмирующим горлом, начинаю исступлённо рыдать прямо в трубку.
- Трин? Что там с тобой? Что случилось, Трин? Ты дома? Да ответь же что-нибудь!
Отвожу левую руку в сторону и изо всех сил бью себя в ухо. Больно, но истерика прекращается, и через несколько вдохов могу произнести нечто осмысленное.
- И… извини, пожалуйста. Столько всего происходит, что сложно выдержать. Извини, отдыхай, наверное, я разбудил тебя. Пока.
Собираюсь нажать на отбой, но слышу в трубке её взволнованный голос.
- Да стой же ты. Слушай, я сейчас не могу никуда выйти, Мик уже на работу утопал, а я доставку жду, должны кроватку привезти и всё такое. О, а приезжай ты. Запоминай адрес… Только держись там, ладно. Всё, жду. Повтори адрес, что я назвала.
Абсолютно машинально воспроизвожу услышанные звуки, но спустя мгновение до меня доходит то, что я сейчас её увижу.