- Пап, помоги пожалуйста с математикой, я честно пытался, но никак не получается.
- А черновик есть? Ты же знаешь...
- Без черновика помогать не будешь, знаю, пап, есть черновик, вот! - Тео довольно протягивает мне несколько листочков, исписанных неудачными попытками решить задачку.
- Ну тогда конечно помогу, только давай тут, а то мама спит, а мне надо за стиркой проследить.
Мы садимся прямо около стиральной машинки, благо, что пол у нас с подогревом, можно не бояться, что сын простудится.
Да, да, Тео называет меня папой, а я люблю его как родного сына. Однако и без малой доли волнений тут не обошлось.
Мы с Лести почти сразу задумались, в какой момент лучше рассказать Тео правду о Лейтоне. Ведь рано или поздно он обо всём узнает, и не хотелось бы, чтобы эта новость доставила ему боль. Когда лучше сказать? Как объяснить? Этот небольшой вопрос оказался очень трудным. И хоть мы оба работали в школе, имели дело с детьми, ходили на всевозможные курсы повышения квалификации и психологии, но тут было всё иначе. Ведь за своего ребёнка переживаешь гораздо больше, а эмоции очень мешают.
И, решив не откладывать этот важный разговор до совершеннолетия, вооружившись знаниями, накопленными на курсах, мы всё объяснили Теодору. Ему на тот момент было шесть, он считал себя почти взрослым, почти первоклассником. Потому он очень внимательно слушал, гордый тем, что с ним разговаривают как с большим. И к нашему счастью Тео уверенно сказал, что я у него настоящий папа.
Мне было очень приятно, что малыш признаёт меня, тянется ко мне, просит играть или читать вместе с ним. Правда после того, как мы открыли Тео правду, он не решался снова называть меня папой. Обращался обезличенно, усиленно подбирал слова, смущался и терялся. Понимая, что кроется за этим потупленным взором и неловкостью, я первым начинал разговор, старался угадать его просьбы. Но в душе очень хотел, чтобы эти терзания кончились.
Как-то мы вместе отправились на рыбалку, от которой Тео был в полном восторге. Он очень старался, мечтал поймать хоть что-нибудь, кроме тины и ряски, но, увы, ничего не получалось. И когда вдруг поплавок его удочки дёрнулся, я кинулся на помощь.
Мы вместе держали удилище, я руководил процессом, подсказывал, как правильно надо подсекать, натягивать леску, а Тео, затаив дыхание, следовал моим указаниям. И когда вверх взмыла пойманная на крючок рыбка, он восторженно заголосил:
- Папа! Папа! Ты видел? Я поймал! Папа! Я поймал её! Ты видел???
Я радовался вместе с ним, и не столько удачной рыбалке, сколько этому искреннему слову "папа".
- Видел! Молодец! - потрепал я его рыжую макушку, - В следующий раз поймаешь рыбу покрупнее, главное стараться, тогда всё получится.
Тео очень радовался, а потом дома взахлёб рассказывал Лесточке о нашей утренней рыбалке, и обещал, что когда вырастет, то поймает "вот такую рыбу!", с этими словами он разводил руки как можно шире, показывая, каким огромным будет его улов.
Вот так постепенно наши одинокие будни превратились в семейные. Кажется, что ещё вчера мы с Селестой кружились в свадебном вальсе, но не успели оглянуться, как уже и Тео пошёл в первый класс.
Когда твоя жизнь наполнена счастьем, время летит как на крыльях. Быстрым соколом рассекает воздух, мчится ввысь за облака, оставляя после себя лишь вихрь воспоминаний.
Но этот ветер навсегда остаётся при тебе, играет в листве деревьев во дворе, шелестит страницами книг, отражается улыбкой в зеркале. Надо только научиться его замечать.
После свадьбы наша с Лесточкой жизнь заиграла новыми красками. Казалось, что мы наконец расправили свои крылья, стали жить полной жизнью и дышать полной грудью. И неважно чем мы занимались, делали ли ремонт в детской, учили Тео читать и считать, сталкивались с проблемами на работе или выбирали новые обои для гостиной - мы были вместе, а потому даже трудности переносить было проще.
Неприятности в школе начались тогда, когда Луиза Трайви вышла на пенсию. Она всегда железной хваткой держала подчинённых, а потому с её уходом дисциплина рисковала сильно пошатнуться. И вскоре это стало непосредственно моей проблемой, потому как уходя, Луиза указала меня наиболее подходящим преемником.
Собственно, я неплохо справлялся поначалу, коллеги меня уважали и старались не подводить. Но вы же понимаете, что учителей-женщин гораздо больше, чем мужчин. На первых порах я считал это плюсом, ведь дамы соревновались между собой, желая показать молодому директору, как хорошо они работают. Но у этой медали нашлась и обратная сторона. Коллеги видели в Селесте соперницу, подозревали, что будучи женой директора она получает поблажки, внеплановые премии и внеочередные выходные.
Я видел её учителем истории, но во избежание лишних сплетен и скандалов назначить на эту должность не мог. Приходилось усердно контролировать историка, который работал кое-как, устраивать факультативы для отстающих учеников, стараться повысить успеваемость, которая рисковала сильно упасть, потому как наши дорогие педагоги были больше озадачены личной жизнью семьи Тольди, чем своей работой.
Сдаваться я не собирался, не по-мужски это отступать, испугавшись женских сплетен. К тому же как раз личная жизнь семейства Тольди вскоре разрешила все проблемы.
Моя дорогая Лесточка ждала ребёнка. Я чуть ли не сходил с ума от счастья, бродил по дому рассеянный, с глупой улыбкой на лице. Благо, это продолжалось недолго, а то бы сообразительные подчинённые быстренько вытеснили меня из директорского кресла. Вскоре я взял себя в руки, вспомнил, что ребёнок - это не только счастье, но и большая ответственность. Старался как можно больше помогать Лесточке, набивал холодильник продуктами, чтобы любимой жене не приходилось поднимать тяжести. Тем более, что она снова и снова требовала арбузов. Никогда не угадаешь, каких капризов ждать от беременной женщины! Но мне было безумно приятно исполнять любые её прихоти.
После работы я отправлялся в магазин, до отказа загружал багажник, и подобно южному торговцу арбузами рулил по дорогам Сансет-Вэлли. Селеста как ребёнок радовалась моим покупкам, забавной походкой устремлялась на кухню, а я следовал за ней с пакетами наперевес.
- Вот скажи, - говорил я, поглядывая на её кругленький животик, - Как ты умудряешься съедать столько арбузов? И куда они только лезут?
Лести лишь смеялась. А минуту спустя уже усаживалась за стол с сочными ломтиками в тарелке и книжкой в руке.
- О, нет, опять эти арбузы! - это уже Тео вернулся со школы и увидел привычную картину, - Мам, пап, а есть что-нибудь поесть, кроме этого, - он многозначительно показал на полосатые ягоды.
- Конечно, я и нормальной еды купил, садись, сейчас что-нибудь придумаю.
Пока я орудовал сковородкой, слушал восторженные рассказы Тео о школе. Он недавно упросил нас записать его на кружок скаутов, и теперь после занятий пребывал в состоянии эйфории. Ещё бы! Их там учили ориентироваться в лесу, ставить палатку и, самое главное, ловить рыбу. А ведь это у нас любимое занятие. Так что Тео взахлёб рассказывал о дневном клёве, вспоминал, что поймал карпа, мчался доставать его из рюкзака и на бегу хвастал уловом. От вида и запаха свежей рыбы Лесточке вмиг становилось дурно, но я так быстро прятал карпа в холодильник, а жена устремляла взгляд к арбузам, что всё заканчивалось хорошо.
Рыбалка не была единственным увлечением Тео. Когда погода не позволяла отправиться на озеро с удочкой наперевес, сын проводил время за рисованием. Его картинки были по-детски простыми, а штрихи неловкими, но было в них что-то настоящее. Тео не бездумно махал кисточкой, он выплёскивал на бумагу свои впечатления, рисовал от души, со всем чувством. И это было видно, несмотря на возраст и отсутствие необходимых навыков.
В школе художественный кружок работал только для старшеклассников, но мы договорились с преподавателем на частные уроки. Надо же развивать таланты ребёнка. И когда на очередной день рождения Тео получил в подарок мольберт, его глаза сияли.
В честь такого события Лесточка устроила детский праздник, напекла пирожков и блинчиков, а мне поручила купить торт. Компания собралась самая уютная, семейство Бейли и Луиза Трайви с дочерью.
За месяц учёбы Тео в первом классе новых друзей пока не появилось. Зато Нинетт оказалась его одноклассницей, что, безусловно, радовало всех нас. Ниночка пошла в школу на год позже, прошлой осенью она сильно болела, и Кетлин с Тайлором решили повременить с учебой. Тем более, что восемь их дочке исполнилось только летом, и она оказалась не намного старше одноклассников.
На праздник Ниночка пришла в своём любимом костюме с красной картонной короной, правда стихи читать не стала. А на вопрос о выборе наряда удивленно ответила: "Тётя Селеста, меня же на день рождения пригласили! Вот я и оделась празднично". Вместо ответа мы лишь усерднее принялись жевать торт, дабы спрятать улыбку. Ведь негоже смеяться над такими логичными утверждениями, дети должны чувствовать наше уважение.
Впрочем, мы всё же не удержались от смеха, когда Нинетт торжественно вручила Теодору подарок. Довольный именинник развернул блестящую обёртку, а там оказался самодельный костюм. Картонные доспехи, цепь из цветной бумаги, орден из формочки для кекса и, конечно же, корона, как же без неё? Правильно говорят, что ничего нет лучше подарка, сделанного своими руками.
Так Нина с Тео, превратившись в короля и королеву, чинно сидели за столом, обсуждая новости их детского мира. И такие великосветские вечера у них стали повторяться довольно часто, после уроков дети заходили друг к другу в гости, совместно делали уроки, а потом играли в свою любимую игру. Ну а мы не могли нарадоваться, что Тео и Нинетт так легко подружились.
Я не оставил литературу, продолжал заниматься сочинительством, время от времени писал статьи по просьбе Кетлин. Издательство Сансет-Эдишн значительно выросло, теперь книги печатались большими тиражами, продавались в другие города. Расширился отдел иностранной литературы, и штат переводчиков открывал нашему городу новинки мировой прозы и поэзии. Газеты и журналы, книги и учебники - всё печаталось здесь.
Когда я отправлялся в издательство по какому-либо делу, меня так и манило остаться там подольше. Я проходил из отдела в отдел, наблюдал работу изнутри, и казалось, что я присутствую при сотворении чуда.
Мысли писателей, когда-то рождённые в их воображении, здесь находят своё развитие. Подвергаются проверке корректоров, внимательно изучаются иллюстраторами и художниками, которые тщательно выбирают шрифт и общий стиль будущей книги. Технологи, верстальщики, дизайнеры, инженеры и даже юристы - кого здесь только нет. И это больше, чем типография. Это книжный дом, мастерская знаний.
Вот и сегодня, прежде чем направиться в кабинет главного редактора, где меня ждали, я некоторое время побродил по коридорам, наслаждаясь неповторимой атмосферой.
В редакции было необычайно оживлённо, вместо мерного стука клавиш слышались увлеченные разговоры журналистов, суетливый шёпот и возгласы удивления. Исполненная особой важности секретарша носилась между комнатой переговоров и кухней, заваривала ароматный кофе, поправляла и без того идеальный макияж и, гордо вскинув голову, несла напитки гостям.
- Доброе утро, Кассандра, кого это вы там кофе угощаете? – поинтересовался я у секретаря.
- О, мистер Тольди, здравствуйте! Там сейчас миссис Кетлин общается с журналистом из Бриджпорта. Вы наверняка слышали имя Ник Бэвис? – я не видел в приезде этого человека ничего экстраординарного, но, чтобы не обижать Касси, сделал заинтересованное лицо.
- Вот! Он сейчас там, - с придыханием пролепетала секретарша, кидая восторженные взгляды на дверь переговорной, - Вы ведь к миссис Кетлин пришли?
- Да, мы договаривались на одиннадцать, но если внезапный приезд мистера Бэвиса изменил её планы, я могу заехать и позже.
- Нет, что вы! Миссис Бейли предупреждала, что вы придёте и просила вас пригласить в кабинет, как только появитесь. Пойдёмте, я вас провожу и заодно представлю нашему гостю.
Раз Кассандра находилась в таком восторге от мистера Бэвиса, я не стал лишать её удовольствия лишний раз повидаться с ним. А потому кивнул в знак согласия и устремился вслед за просветлевшей девушкой.
Ник Бэвис был звездой скандальных репортажей, его опасались все знаменитости Бриджпорта, его уважали и боялись одновременно. Он умудрялся выуживать из самых заурядных происшествий масштабные сенсации. Никогда не унижаясь до жёлтой прессы, наполненной преувеличениями, ложными фактами и новостями низкого пошиба, Ник заработал себе репутацию настоящего профессионала. Он ходил по лезвию бритвы, с поразительной ловкостью удерживаясь на тонкой грани между блестящей статьёй и грязными скандалами.
Мне было интересно, ради чего пожаловал в наш город такой мэтр, но с другой стороны - почему бы и нет? Ведь интересные события происходят не только в Бриджпорте.
- Мистер Бэвис, это Франко Тольди. Франко, это Ник Бэвис, - сияя от счастья, произнесла Кассандра, а я тем временем пожал руку новому знакомому, в котором безошибочно можно было угадать жителя столицы. Стильный, дерзкий, харизматичный, казалось, что он только час назад вышел из модного клуба, сел в ожидающий его лимузин, закурил дорогую сигару, или нет, скорее сигарету, и, немного поразмыслив, объявил водителю, куда ему следует ехать. Только почему-то пунктом назначения оказался не очередной бар, а кабинет главного редактора Сансет-Эдишн.
Собственно, главным редактором является сама Кетлин. Если я и забыл об этом упомянуть ранее, это не значит, что я не был рад за подругу, осуществившую свою заветную мечту. На этой должности ей не было равных, Кет обладала огромным опытом, талантом, работоспособностью и тем самым огоньком в глазах, который способен свернуть горы на пути к цели.
Что касается мистера Бэвиса, он появился в нашем городе не просто так. В ближайшем будущем планировалось тесное сотрудничество между Сансет-Эдишн и столичным издательством Эй-Би. Это открывало новые горизонты для развития обоих книжных домов. И на предварительные переговоры приехал именно Ник, заместитель и близкий друг главного редактора Эй-Би.
Разговор за чашечкой кофе с такими мэтрами журналистики разбудил во мне новые чувства. Мне вдруг захотелось бросить работу в школе, и окунуться в литературный мир. Конечно, я получал удовольствие от уроков, мне нравилось учить детей, наблюдать за тем, как они впитывают знания, растут и совершенствуются. Но должность директора заключалась несколько в другом. Административная работа, программы, табели, проверки, нормы пожарной безопасности, санитарный контроль, и прочее, прочее. Все это убивало вдохновение, не давало удовлетворения. С каждым днём в моей голове всё сильнее укреплялась мысль, что для этой бюрократической работы следует найти более подходящего человека.
И как только я очутился в эпицентре литературной жизни города, мне захотелось приобщиться к ней. Возможно, это был лишь романтический порыв, жажда перемен. Но в тот момент мне казалось, что это мой путь. А потому я всерьез задумался о смене места работы.
И, как оказалось, не одного меня посещали мысли о планах на дальнейшую жизнь.
- Франко, - голос Лесточки развеял мрак ночи, прогнал сон, уступив место волнению, которое одолевало меня последние дни.
- Что? Уже? - в очередной раз занервничал я, ожидая, что настал тот самый момент, когда надо на всех парусах мчаться в родильный дом.
- Да нет, когда будет пора, я скажу. Или закричу. Ну, чтобы ты лучше понял - несмотря на то, что в спальне было темно, я чувствовал, что она улыбается, - Я что-то задумалась, время так быстро летит, а я работаю на той же должности, что и восемь лет назад, ничего большего не добилась. Не буду же я до пенсии ходить в школу, - шутливым тоном произнесла она, но в этих словах чувствовался привкус тоски, - Тебя, наверное, этот вопрос не мучает, а меня одолевает снова и снова.
- Ну, меня тоже посещают подобные мысли, но ты не принижай своих достоинств, ты же лучший методист города, а как с детьми общаться умеешь! И с твоим опытом ты всегда можешь продвинуться дальше или попробовать себя в чём-то ещё. Да и не бездельничаешь ты, сына воспитываешь, скоро ещё один появится, - я легко дотронулся до её животика, а Лесточка положила голову мне на плечо. Есть в этом простом жесте что-то очень тёплое и личное. Мы будто сразу становимся единым целым, растворяясь друг в друге.
- Но в жизни надо сделать нечто большее, чем родить и воспитать детей...
- Но и это немало. И потом мы ещё молоды, у нас вся жизнь впереди, чего ты вдруг грустишь?
- Сама не знаю. Может быть от того, что скоро день рождения, и фраза "разменять четвёртый десяток" кажется чем-то ужасным.
- Поверь мне, ничего ужасного в этом нет, я вон разменял и жив до сих пор, - Лести снова улыбнулась, сам не знаю, как я научился видеть её эмоции в кромешной темноте.
Её слова меня заставили задуматься. За своим счастьем, я почему-то не разглядел, что мою любимую жену что-то тревожит. Может быть это временный кризис или гормоны, сопутствующие беременности... А вдруг нет? Что если её счастье и в самом деле неполное? Мысли кружились разные, хотелось сделать ей что-то особенное, какой-то подарок, который бы вызвал возглас восторга и сияние глаз. Впрочем, один такой подарок решил появиться на свет как раз в эту минуту.
- Франко!
- Да, милая?
- Похоже началось, - произнесла она, и заставила одну часть моей души замереть от восторга, а другую - от волнения и страха.
Так одной осенней ночью, когда золото листвы мерцало в лучах фонарного света, когда в черном небе сияли мириады ярких звезд, когда прохладные волны залива накатывались на опустевший пляж, на свет появилась наша дочь. Мы не знали заранее, кто у нас будет, ведь по сути неважно, мальчик родится или девочка. Главное, чтоб ребёнок был здоровым. И наша малышка родилась здоровенькой, улыбчивой и шумной. Пока другие детки тихонько сопели и смотрели сны, наша крошка кричала на всё отделение. Причём это не было похоже на плач недовольного ребёнка, было в нём что-то озорное, будто она хотела заливисто рассмеяться от радости своего появления на свет, только пока не умела. Поэтому приходилось кричать, ставя на уши весь персонал больницы.
Имя мы выбрали единодушно. Лесточка выписала понравившиеся имена, и показала мне список. Я просмотрел все, и одно из них очень напоминало мне ту малышку, которую мне ненадолго дали подержать на руках.
- Ну, все имена хороши, но есть одно, которое точно её, - сказал я, наблюдая, как Лести расплывается в улыбке.
И мы в один голос произнесли - Ришель.
Не знаю точно, где Лесточка нашла это имя, наверное, оно было французским. Но нашей малютке оно очень подходило. Так что в свидетельстве о рождении красивым шрифтом было написано "Ришель Тольди". А у нас началась череда бессонных ночей, сопровождаемых озорным криком маленькой дочки.
Но, перелистывая ещё одну страницу нашей семейной истории, надо сказать, что вскоре нас ожидала весьма неприятная встреча.
На пороге дома номер 477 на бульваре Саннисайд появилась женщина, которую я так усердно вычёркивал из своих воспоминаний. Та, что с невероятной ловкостью опутала меня сетями лжи и коварства, играясь разрушила мои мечты и надежды, и, если бы я действительно любил её, если бы на моей стороне не было преданных друзей, то могла бы и оставить кровоточащим сердце.
Она разрушила мою старую жизнь.
Ей я обязан своей новой жизнью, любимой женой, детьми.
Когда я всматривался в знакомые черты, одна часть моей души жаждала битвы, криков, ругани и глухого стука захлопнувшейся двери.
А вторая хотела сказать спасибо Эрике за то, что она ушла тогда, освободив меня от себя.
Оставалось только понять, какой путь следует выбрать.