Ярко алые языки пламени весело полыхали в камине, отражаясь на полированной поверхности небольшого очага, который на данный момент был единственным источником тепла в доме – кофеварка сломалась, в ванной снова сорвали кран, а отопление выключили неделю назад. Как и полагается, через три дня температура воздуха упала с 18 до 3 градусов, а веселое теплое апрельское солнышко сменили совсем не апрельские тучи и дожди. В срочном порядке потребовалось снова доставать теплые вещи, а не далее как вчера я оказалась свидетельницей того, как Бернадетт и Стефани дружно оплакивали загубленные непогодой новые полусапожки кузины и любимую куртку сестры. Сегодня, впрочем, выяснилось, что ущерб далеко не так смертелен, а потому дорогие родственницы поспешили вернуться к своим делам – Фани полтора часа назад укатила в художественную студию к своему Доминику, Бернадетт же стояла в дверях, уже отложившая в сторону пакет с продуктами и бесполезный под хорошей крышей зонтик, но не находившая в себе сил сказать в динамик мобильного «Ладно, мне пора, пока».
Интересно, кто там, на другой стороне провода? Если бы я плохо знала свою сестру, то по ее улыбке, которая всегда удивительно ей шла (и которую я не видела где-то с вечность, а может и больше) и смеху – почти что счастливому (его я не слышала гораздо дольше), могла бы подумать что это Эл – самый упрямый и настырный ухажер Бернадетт, добившийся таки того, что стал официальным парнем моей сестры, но…похоже я действительно плохо ее знаю. А кого хорошо?
- Папа передает тебе привет, - одним махом избавила меня от догадок и мучений Бернадетт и наклонилась, сквозь зубы ругая заевшую молнию сапога. Папа?! Молодец, Беатрис!
- Папа? – таки не удержалась и переспросила я, - как он?
- Ничего, - сестра небрежно передернула плечами и незаметно помрачнела, - почти год уже прошел…
- Сантехнику звонила?
Разворот разговора на сто восемьдесят может быть, не лучший выход (и уж точно не незаметный) но ничего лучше я придумать не могла.
Почти год…девять месяцев и две недели, если быть точнее. Долго. Казалось бы, можно пережить не одно потрясение, однако лично мне до сих пор то, что произошло в середине лета прошлого года кажется чьим-то несмешным, злым и затянувшимся розыгрышем. И Бернадетт тоже. И отцу. И сотне с лишним абсолютно незнакомых мне людей, родственникам всех тех, кому не повезло работать в том отделе того комбината в ту смену, в которую мэр города Рочестер Глория Муратти нанесла визит – обыденное, рядовое, малоинтересное событие…в отличие от аварии на этом самом комбинате. Дело было громким, версий хоть отбавляй – начиная с трагической случайности и халатности управляющих и заканчивая чуть ли не политическим заговором и террористическими акциями. Количество версий никак не уменьшало количества похорон. Вереница людей в черных костюмах, сухие красные глаза Бернадетт, не отошедшей от успокоительных, мрачный и спокойный отец (пугающе спокойный, если вспомнить о вспыльчивом характере Сандро Муратти…впрочем, сжатые до белых костяшек кулаки прекрасно говорили о том, каких трудов ему стоило таким оставаться) и насквозь промокшее плечо его пиджака.
Как и тогда, так и сейчас я далеко не сразу поняла, что плачу. Железная леди, блин…Бернадетт без лишних слов вложила мне в руку платок. Как же я люблю свою понимающую сестру. А жизнь, зараза, и не думала останавливаться и ждать, когда отдельные индивидуумы оправятся от неожиданно сваленных ею на их головы неприятностей и бед. Пришлось постараться, чтобы если не идти с нею в ногу, то по крайней мере, не сильно отстать. Поначалу выходило неважно – то и дело спотыкались на поворотах, ухабах и кочках, спотыкались и отставали, и бежали еще быстрее, снова спотыкались и отставали еще больше. Больше всего досталось папе. Их с мамой сложно было назвать идеальной парой, но и представить отдельно друг от друга тоже сродни святотатству. Он окончательно оставил свой экономический обозреватель, начал писать книгу об известных людях нашего города (хотя раньше никогда особо не любил писать), подумывал даже заняться ремонтом, но передумал и начал паковать чемоданы куда-то в тропики. Радикальная мера, но действенная – оставаться единственным обитателем большого особняка то еще удовольствие. Через три недели после нашего отъезда в колледж он покинул Рочестр вообще и Америку в частности, и возвращаться собирается разве что на наши летние каникулы…если мы сами надумаем проводить их дома.
Нам было сложнее…ладно, мне. Хотя это Бернадетт у нас с детства была более чувствительная и…ранимая, что ли? Так всегда, начиная с детских обид – она плакала, рассказывала, переживала, отпускала и шла дальше. Я стискивала зубы, била в ответ, вскидывала нос и тоже шла дальше, не забыв запомнить обидчика – в половине случаев они старались взять свое. В школьные годы ревела от силы раза два – в первом классе – не столько из-за какой-то очень важной подлянки от одноклассника, сколько из-за того, что его друзья сходу окрестили «ревой-коровой» и за неделю до вечеринки в честь нашего с Бернадетт шестнадцатилетия, когда прогуливая литературу в кафе случайно увидела там своего парня, целовавшегося с новенькой. И то – предварительно отправила Билла в позорную отставку под вопли Сэнди «Ты же говорил, что у вас все кончено!» и разбила фару, пытаясь отъехать, после чего успешно выдавала срыв за испуг, умоляя Оушена Макфирсена ничего не говорить отцу (машина и фара принадлежали ему). Почти то же самое было и сейчас – Бернадетт плакала, рассказывала, пережила и отпустила. Когда именно – не имею ни малейшего понятия, но когда ближе к Рождеству обнаружила ее абсолютно трезвую и страстно целующуюся с неизвестным доселе парнем, поняла, как сильно отстала от жизни.
С чего начинать? Решив не изобретать велосипеда и пытаться заново открыть короткий путь в индию, я как и все родственники раньше начала с того, что полностью сменила приоритеты и увлечения. Сменила бокс на научный клуб и – сама не понимаю, почему – увлеклась сотворением роботов. Элементарных моделей, впрочем, ибо первая же попытка смастерить что-то серьезное закончилась для меня загубленными деталями, сгоревшими микросхемами и похоронами дорогущего паяльника. Хорошо, что детективы из местных техников еще хуже, чем из меня, собственно, техник и никто так и не узнал (по крайней мере, пока) что это благодаря мне клуб лишился дорогого прибора. И слава Богу, потому что с деньгами у нас в последнее время напряженка – спасибо одновременно загоревшейся в наших сердцах мечте напоследок, перед взрослой и ответственной жизнью и дипломом как следует отдохнуть где-нибудь в районе Твикки. На мечту откладываются все свободные средства и приносятся в жертву ставшие обязательными и почти святыми ритуалы вроде похода в клуб по субботам, чашки хорошего кофе после пар в понедельник и четверг (перед общим собранием старост – бесполезнейшее и скучнейшее, но крайне обязательное мероприятие) и коллективного шопинга.
Помогает несильно, потому что кроме бокса я отказалась еще и от мошенничества – собственные нервы были дороже (парочка тестов, сданные вместо некоторых из сестер многочисленных в университете обществ не считаются, ибо халтура). Даже с Максом виделась исключительно как со своим парнем, а не как с «партнером по бизнесу». Сама себе удивляюсь, но я до сих пор с ним встречаюсь (наверное, потому что он всегда хорошо знает, когда, что и как говорить, а когда, насчет чего и как промолчать), а большое общежитие, в котором проживал Вейд стало одним из любимых мест в колледже, наравне с бильярдной, кофейней и интернет-кафе. Шумы и крики, галдеж в общей комнате, споры в столовой и громкая музыка, сквозь которую иногда прорезаются вопли «Сделайте тише! Мешаете готовиться!»…романтика! И никто своим жизнерадостным возгласом «Я дома! Ой, извините, помешала?» ее не испортит. И не позвонит в самый ответственный момент, крича в динамик трубки «Просила же оставить машину?!» Только ухмыльнется ехидно и понимающе, когда ты перед уходом в очередной раз тщательно изучаешь макияж в карманное зеркальце и спросит на следующий день наивнейшим тоном «А что это ты так рано?» Впрочем, это будет на следующий день.
Да и потом…вот чья бы корова мычала! Времени даром у нас не теряет никто, и бедный маленький домик за чертой кампуса часто пустует. Порой, наблюдая за тем, как сестра и кузина отчаянно борются на лекциях со сном, меня так и подмывает сказать колкость, но…права не имею. И не хочу слышать брошенную случайно фразу «Ты же знаешь, все приходит с опытом». Оказывается, я прекрасно помню, как сама, кинувшись в омут с головой, делала дурость за дуростью, не обращая внимания ни на доводы и уговоры сестры, ни на нотации и ультиматумы родителей, а потом ревела на плече у Бернадетт, забывая благодарить потом сестру за то, что не сыпала фразами типа «Ну я же говорила» как солью на свежие раны. Ох, черт, нашла, что вспоминать! Вот и Бернадетт показалась странной затянувшаяся пауза – недаром она не сводит с меня пристального и настороженного взгляда внимательных карих глаз. Только объясняться и выдумывать причину мне не хватало…
- Кстати, а что там с тем турниром? – внезапно вспомнила я, - ты уже решила – будешь играть, нет?
Сработало! Теперь вместо воспоминаний о прошлогоднем снеге и зеленой траве позапрошлого я гадаю стоит ли отговаривать Бернадетт от этой идеи. Если стоит – как это сделать. Если нет – как мы потратим пятнадцать тысяч долларов, которые моя сестра выиграет на подпольном турнире университета по бильярду. То есть это она уверенна, что выиграет. Нет, Бернадетт хороший игрок, но, черт побери, одно дело оставлять с носом придурков-пижонов, все мысли и желания которых не поднимаются выше собственного пояса, и совсем другое – скрестить шпагу (то есть кий) с как минимум такими же хорошими игроками, как и ты. В какой-то момент у меня даже возникло желание заложить дорогую сестренку не менее дорогому родителю, но…во-первых Бернадетт отплатила бы мне той же монетой, во-вторых, ябедничать нехорошо и в-третьих папа все еще не вернулся в Рочестер. И не собирался возвращаться в ближайшее время.
- К тому же это почти легальный заработок, - рассуждала Стефани, гипнотизируя остатки коктейля и переводя взгляд на меня, - в бильярд играть – не по подворотням грабить. И не с тестами жульничать.
Мне оставалось только пристыжено молчать. Я уже почти завязала, почти признала это дуростью, она теперь что, до конца жизни будет мне это поминать?
Мы сидели в дальнем баре, не особенно модном и популярном, но в этот вечер наполненном до отказа. Несмотря на обилие народа, было доподлинно известно, что никого случайного, мимо пробегавшего и заглянувшего горло промочить здесь нет и быть не могло. Подпольный турнир университета по бильярду по доступности можно было сравнить с вечеринкой какой-нибудь коммуны в честь дня рождения президента – на остальные закрытые мероприятия при большом желании и фантазии вполне можно было пройти. Но вернемся к турниру, турниру который Бернадетт бессовестно проиграла, пройдя лишь половину пути к выигрышу. Недавний соперник ее, неизвестный раннее рыжий очкарик, боролся за место в финале и, судя по воплям, доносившимся от бильярдных столов, имел все шансы, а сестра задумчиво постукивала пальцами по высокому бокалу с коктейлем. Я честно сдерживала рвущееся наружу «Я же тебя предупреждала» - права не имею так говорить. По крайней мере потому что как раз таки не предупреждала, только поворчала для порядка, ибо помню, что и у папы, и у мамы упрямства хватило бы на стадо баранов, не то что на каких-то двух девчонок.
- Значит, не судьба, - философски говорила одна из них, залпом выпивала свой коктейль и хмуро бросала бармену, - повтори.
Но одно утешение от проигрыша для Бернадетт все-таки было – выигрыш оказался куда меньше, чем судачилось по коридорам университета (хотя версия о 15 тысячах еще была более-менее близка к реальности). Не то что бы это известие сильно утешило, скорее просто не оставалось времени для расстройств. Потому что с турниром и треволнениями, связанными с ним мы все как-то не обратили внимание на небольшое объявление, лаконично-строгий лист бумаги неизвестно как приткнувшийся на каждой доске рядом с яркими объявлениями о вечеринках, пропавших и найденных вещах, встречах, прослушиваниях и концертах. Университетская аттестация. Проводиться раз в три года, и, конечно, ГСУ как один из лучших государственных университетов страны, должен был показать определенные результаты. Не далее как за неделю до турнира нас вызывал к себе декан и добрых полчаса втолковывал нам это дабы мы втолковывали потом своим одногрупникам, что я и не замедлила сделать, прямо посередине лекции Рендла. Так какого черта, спрашивается, теперь смотрю на это объявление будто это – список кандидатов на отчисление и мое имя там – первым номером?
Спустя полчаса я сидела в студенческом кафетерии и сосредоточено пролистывала толстую тетрадь, что-то подчеркивая, помечая, добавляя подписи. Рядом остывали взятые зачем-то курица с соусом и чашка с кофе, из приделанных к стенке динамиков доносился бодрый голос диктора универского радио, поздравлявшая какого-то студента с днем рожденья и ставившая песню специально для него, за соседним столом сидели двое знакомых по тайному обществу – Билл и Ванда и активно мешали Клаудии Стекс учить физику…как она их не послала и не обругала? Горячий кофе, расслабленная атмосфера и наблюдение за окружающими успокаивали и помогали привести в порядок мысли. Не все так плохо – наш факультет сдает тесты через десять дней, первокурсники отстреливаются первыми, и если хотя бы половина нашей группы оказалась не столь безответственна как староста, то не все потеряно. Перечеркнув крест накрест расписание, я перелистнула страницу и принялась разлиновывать таблицу, не замечая поначалу ни внезапно сменившего гомон тихого шепотка, ни звонкого и решительного цокота каблуков, ни приторно фруктового запаха каких-то модных духов.
В последнем, несмотря на отсутствие одержимости модой и ее последними веяниями я была готова поклясться своей учебой в ГСУ – Лесли Хаффингтон другими не пользуется. Вот только не дает мне покоя одна мелкая деталь, а именно…
- Какого черта вдруг от меня тебе понадобилось?
за кадром о трагической смерти второй половины Сандро - на самом деле, разумеется, все куда более прозаично (для Симс 2) оставшись однажды без моего бдительного присмотра Глория неизвестно как и неизвестно от кого заразилась вампиризмом