[BadTouch]

Лами, Ларисса, Irene2701, zeherita, katsol, Be_a_utiful, девочки, милые! Вы простите меня, пожалуйста, за этот игнор...за то, что ваши комментарии так непростительно (и все же, я надеюсь, вы не таите на меня обиду) долго лежат без ответа. Я все ждала, пока у меня будет настроение написать обстоятельный, хороший комментарий, но его все не было и не было... *Перечитала ваши отзывы еще раз! Какие же у меня чудесные, все-таки, читатели!*Потом, как водится, навалилась масса дел...конец года в школе - пора горячая не только для школьников. Потом мне было, если честно, не до форума. Серьезные проблемы со здоровьем у бабушки и деда, поездка к ним, грусть и тоска, ведь дедуля меня даже не узнал. Первомай прошел совсем не весело Но потом вроде все наладилось, у меня был день рождения (спасибо тем, кто вспомнил и не поленился поздравить! Наташа, Рита и Катя, а так же все, кто плюсанул в звездочку, девочки, мне было очень приятно!), подарки и путешествия в Питер и Ярославль меня отвлекли от грустного...но 19 мая не стало деда...не стоит и говорить, что я очень переживала. Настроения не было. За два месяца моего отсутствия жизня моя вот прям как зебра была: полоса белая, полоса черная...Я соскучилась сильно! А еще мне вот первую категорию присвоили, я так рада этому, ведь с моим стажем это очень даже неплохо Ну ладно, чего это я...прямо не остановишь! Разошлась, сто лет уже с вами не болтала!!
Я, собственно, отчет сделала. Не знаю, правда, остались ли желающие, его почитать после такого большого перерыва
Отдельное спасибо Наташе за позу Иди+ Крис, за вычитку текста! Что бы я без тебя делала, даже не знаю! А еще хотелось бы поблагодарить Диону. Наш вчерашний разговор помог мне доделать этот отчет, он валялся, бедный, на компе порядочно в таком вот полудоделанном виде.
Итак, вот она, девятая запись Иди...Надеюсь, что вы найдете в ней ответы на все волновавшие вас вопросы

Стрелки часов медленно приближались к пяти. Тягостная тишина, воцарившаяся в доме Кристиана Бейкорна, сводила его с ума. Марк был на учебе, а Мириам задерживалась на работе. Он очень ждал и в то же время неимоверно боялся возвращения жены.

В очередной раз смерив циферблат своим пристальным взглядом, Кристиан нетерпеливо заерзал в кресле – ожидание было мучительным. При мысли о том, что сейчас в комнате появится Мириам, сердце его учащенно забилось. Ничего не подозревающая, уставшая после долгого дня в офисе жена придет домой, поздоровается с ним и спросит, как дела. Из большого бумажного пакета с логотипом местного супермаркета будут торчать французский батон или длинные зеленые побеги лука-порея, который она покупала, «потому что это полезно». Мириам аккуратно положит его на столик в прихожей, звякнет связкой ключей о его стеклянную поверхность и пройдет в комнату.

Еще накануне он решил со всем покончить и признаться в том, что встретил другую женщину. Хотя люди, конечно же, назвали бы это изменой. Какое неприятное и грязное слово! И как оно бесцеремонно вторглось в его мысли! Кристиан даже опешил. Ведь о своей связи с юной Эделайн Митчел он никогда не думал как о супружеской неверности, (совершенно дурацкое и какое-то даже пошлое словосочетание); для него это была любовь – неожиданная, стихийная, и потому такая сладкая и настоящая. Время шло медленно, стрелки часов едва ли сдвинулись с места с тех пор, как он в последний раз смотрел на них.

«Уже совсем скоро, – думал он, – все будет решено». Эта мысль немного его ободрила. Не в силах больше мучиться казавшимся бесконечным ожиданием, он медленно поднялся из глубокого кожаного кресла и прошел на кухню, чтобы налить себе стакан бренди – нервы его были на пределе.
Они прожили с Мириам двадцать лет; двадцать лет пролетели как один день, и не было у него в душе сожалений о том, что все было зря, вовсе нет. Какая-то мучительная и щемящая сердце тоска, сродни той, что испытывает путешественник, вернувшийся в родные края после длительного отсутствия и обнаруживший с удивлением, что все вокруг изменилось – не стало хуже, просто перестало быть прежним – и что никакая в мире сила не способна уж вернуть былое, охватила его.

Он любил свою жену все эти годы, был благодарен ей за многое и совершенно не хотел ее обидеть, но прекрасно понимал, что это невозможно. Как бы он ни преподнес эту новость, его поступок навесит на него ярлык предателя, человека, воткнувшего нож в спину женщине, с которой прожил много лет. Он с трудом представлял, что именно и в каких выражениях будет говорить Мириам, и как потом сможет оставить ее одну, отправившись на свидание с Эделайн, но считал, что главное – решиться. Надо всего лишь начать этот неприятный разговор, а дальше уж все свершится само собой. Когда Эделайн неожиданно попросила его о встрече, он обрадовался скорой возможности сообщить ей о том, какое важное, может быть, даже самое важное в своей жизни, решение он принял.

О том, что она собиралась просить его о разрыве отношений, он даже представить себе не мог. Ему хотелось поскорее расправиться с этим неприятным делом. Едва ли Кристиан отдавал себе отчет в том, как кощунственно, по сути, будет признаться во всем Мириам и тут же отправиться на встречу с Эделайн. Но отступаться он не хотел. Жена задерживалась, оттягивая его признание, и с каждой прошедшей в тягости минутой ожидание его становилось просто невыносимым. Внезапно раздавшийся в доме телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Кристиан потянулся за трубкой радиотелефона, лежавшей на кухонной тумбе у холодильника, и сухо произнес: «Алло».

В следующую секунду неожиданная и такая чудовищная весть, сообщенная бесцветным голосом уставшего офицера полиции, накрыла его словно лавина. Бог знает, сколько раз офицеру Томсону приходилось доводить до сведения родных и близких несчастных жертв подобную информацию. Сухо, скупо, без особых эмоций, потому что это была его работа.
– Мистер Бейкорн? Полиция Твинбрука, офицер Томсон. Ваша жена попала в аварию, состояние ее критическое. Ее только что увезли в центральную больницу Твинбрука, – услышал Кристиан сквозь гул невидимой ему улицы.
Он молчал, совершенно сбитый с толку.

– Сэр? – раздалось в трубке. – Сэр, вы меня слышите?
– Да, – отозвался Кристиан. – Да…
– Мне очень жаль, мистер Бэйкорн, – услышал Кристиан. – Вы можете…
Рука, державшая телефон, безвольно опустилась. Тишина, повисшая в доме, сделалась еще страшнее, и нарушали ее лишь отрывистые гудки, доносившиеся из трубки. Смысл сказанных полицейским слов упорно не желал доходить до его сознания. Почему он стоит сейчас, как вкопанный, вместо того, чтобы мчаться со всех ног в больницу? Почему дурацкие мысли лезут в его голову? «Как не вовремя все это произошло», – бросил он в сердцах. «Ну почему именно сейчас? Почему в тот момент, когда я уже решился во всем ей признаться, Мириам угораздило попасть под колеса?» Терзаемый противоречиями, злой на себя и обстоятельства, он не думал о том, что может никогда больше не увидеть Мириам живой. Ватные ноги совсем его не слушались и, с трудом отыскав ключи от машины и взяв попавшийся на глаза бумажник, Кристиан, словно лунатик, вышел на улицу, позабыв свой мобильный телефон. Позже он обнаружит его с совершенно севшей батареей и парой десятков пропущенных вызовов. Мысль о том, что смерть Мириам может избавить его от многих проблем, мелькнула в голове, напугав своей чудовищностью. «Нет, – сказал он себе, – я не должен так думать».

Всю дорогу до больницы Кристиан размышлял над тем, что при нынешних обстоятельствах разговор, на который он так долго отваживался, снова придется отложить в долгий ящик, если только… если только Мириам не умрет. Он считал себя негодяем и последним мерзавцем, и отчаянно старался гнать подобные мысли прочь, но ничего не мог с собой поделать. Они сами лезли ему в голову.
Царившая в приемном отделении суета немного привела Кристиана в чувства; казалось, что его измученный разум только-только начинал постигать смысл произошедшего, медленно, по капле. Он назвал имя своей жены, и молоденькая медсестра, стараясь не смотреть ему в глаза, сбивчиво ввела его в курс дела.

– Лучшие хирурги Твинбрука стараются сделать для миссис Бейкорн все возможное, – сказала она в заключении, – и нам лишь остается ждать исхода операции.
И опять Кристиану нужно было ждать, только в этот раз он совсем не смотрел на часы. Он сидел на стуле в коридоре рядом с большой белой дверью, ведшей в операционную, обреченно опустив голову. Сколько прошло времени – час, два или три – он не мог сказать, думал ли он в это время о чем-то конкретном – тоже. В голове царил хаос, тысячи мыслей роились в его воспаленном мозгу, толпясь и вытесняя одна другую. Умри она, люди скажут, что он слишком быстро забыл ее, осквернив новыми отношениями светлую память своей покойной жены.

Все начнут перемывать его несчастные кости и ему до конца жизни не избавиться от их укоризненных взглядов, ведь таковы были нравы Твинбрука. Да и Марку нужна будет поддержка, и Кристианово счастье покажется всем пиром во время чумы. Останься Мириам в живых, он не сможет сказать ей то, что хотел. Перенесет ли она еще один удар, после всего, что пережила? Боже, какой же он идиот! Что за ужасные мысли! Ну как можно думать об этом в такую минуту? Ведь он должен сейчас молить небеса о том, чтобы она осталась в живых! Женщина, с которой он прожил столько счастливых лет, находится на волоске от смерти, а он холодно и методично, точно какой-то делец, обдумывает возможные варианты исхода событий.

Вдруг он вспомнил, как двадцать лет назад забирал Мириам из этой больницы, неуклюже держа своего новорожденного сына, завернутого в голубенькое стеганое одеялко, такого крохотного и беззащитного. Новоиспеченная мама, немного усталая, но счастливо улыбавшаяся, предстала перед его мысленным взором, и Кристиан, словно она стояла сейчас перед ним на самом деле, поднял голову и улыбнулся холодной больничной стене. Это было словно в горячке. Но ему вдруг все стало ясно, ясно, как божий день; как будто в одно мгновение вещи, казавшиеся такими сложными и запутанными, упорядочились, и все встало на свои места.

Как бы он ни поступил, это будет плохо, и есть только один выход из ситуации: он должен забыть об Эделайн, выкинуть ее из головы и больше никогда не вспоминать о ней. Притвориться, что не было в его жизни ее горячих ласк и нежных объятий, томного шепота и запретных прогулок под луной, будет сложно. Эделайн… Он с удивлением осознал, что только сейчас вспомнил, что сидит здесь, в тускло освещенном больничном коридоре, совершенно забыв о том, что Иди ждет его в «Одиноком волке», в этом грязном и полном опасностей месте. И тут впервые с тех пор, как покинул дом, Кристиан взглянул на часы и с ужасом обнаружил, что те показывали половину одиннадцатого! «Какой кошмар, – подумал он, – не могу же я потерять двух любимых женщин в один день! Как жестоко…» Он привычным жестом ощупал карман, желая найти телефон, но понял, что забыл его дома. «Надо как-то связаться с ней…как же я так…Эделайн… Мириам…» Мысли его, точно испуганные зайцы, метались и скакали, и пытаться совладать с хаосом, царившим в голове, было так же бессмысленно, как стоять на пути торнадо. Кристиан вдруг вспомнил про сына. Марку, должно быть, ничего не известно, и он жутко переживает и места себе не находит, мучаясь тщетными догадками. А, может, он просто рад, наконец, побыть дома один?.. Но ход его путаных мыслей был прерван внезапно отворившейся дверью; залитое ярким искусственным светом пространство, которое скрывалось за ней, явило доктора, приземистого мужчину в зеленом халате и шапочке, немного съехавшей на бок.

Кристиан тут же вскочил с места, удивившись силам, внезапно в нем проснувшимся.
– Операция была сложной, – сказал врач тихим уставшим голосом, и Кристиан приготовился к самому худшему. Доктор Спенсер, заметив мучительное напряжение на лице убитого горем мужа, поспешил продолжить: – Такие травмы позвоночника смертельно опасны. Состояние миссис Бейкорн, не стану скрывать от вас, – вздохнул он, утомленный долгой операцией, – тяжелое, – и немного помолчав, добавил: – но жизни пациентки ничто не угрожает.
***
Когда этот козел схватил меня за волосы и уже собирался ударить головой о грязную, пропахшую мочой стену, спасительный голос произнес:
– Отпусти её.
Хватка насильника ослабла, но он все еще держал меня в своих грубых руках. В следующую минуту в висок бандита, лицо которого было так близко, уткнулось тяжелое стальное дуло пистолета.

Я почувствовала, как этот ублюдок съежился, и мелкая дрожь сотрясла все его тело. Мерзкая трусливая тварь.
– Убирайся отсюда, – проговорил незнакомец, лицо которого скрывал сгустившийся мрак ночи.
Негодяй испуганно захрипел, и, выпустив меня из своих потных лап, отпрянул в ужасе перед оружием, все еще приставленным к его голове. Я, задыхаясь от душивших меня слез и охватившего страха, с ужасом наблюдала, как это чудовище, спотыкаясь и оглядываясь, медленно, точно в каком-то дурацком фильме, удалялось, пока, наконец, не скрылось за мусорными баками.

Незнакомец, пряча оружие за пояс, протянул мне руку и, помогая встать, произнес:
– Вы целы?
Я лишь хмыкнула. Всмотревшись в его лицо, я замерла от удивления: это был Матиас Д’Авуарье! Видно, сама судьба послала этого человека мне на помощь, иначе как объяснить его присутствие в таком месте и в такой час?
– Это вввыы? – заикаясь, протянула я. – Но что вы здесь делаете?
– Не думал, что наша следующая встреча произойдет при таких обстоятельствах, – игнорируя мой вопрос, ответил он.

Тогда в его голосе впервые мелькнули эти непонятные мне интонации, которым я не придала сначала никакого значения. Это было, как мне сейчас кажется, что-то похожее на смесь досады и разочарования. А, может, мне просто так показалось, кто знает. Он внимательно посмотрел на меня, словно изучая. Заботиться о том, что обо мне подумает благочестивый мистер Д’Авуарье в такую минуту, было выше моих сил. Тем не менее, под пристальным взглядом его голубых глаз я стыдливо отвела взгляд в сторону. Мне было страшно, стыдно, и мерзко…Видимо, почувствовав мое внутренне смятение, Матиас поспешил отвлечь меня:

– Я просто обязан проводить вас домой, Эделайн. Я надеюсь, возражать вы не станете?
Стояла темная декабрьская ночь, и черное полотно неба, все в мутных пятнах холодных колючих звезд, было похоже на старое линялое одеяло. Голые ветки уснувших до весны деревьев царапали его своими продрогшими, но цепкими крючьями. По коже моей пробежал холод, и, обхватив плечи руками, я невольно поежилась:
– Да, пожалуйста, – ответила я, – отвезите меня домой.

– Позвольте, – едва слышно произнес Матиас, предложив мне свою руку. Я с благодарностью приняла ее, и мы поспешно зашагали мимо злополучных мусорных баков в сторону дороги. Метрах в пятидесяти от «Волка» стояло старое неприглядного авто, у которого Матиас остановился и, достав ключи, ловко открыл передо мной переднюю пассажирскую дверь. Садясь в машину, я вспомнила нашу последнюю встречу осенью, тогда он приезжал в старый особняк Коллинзов совсем на другой машине, новой и очень дорогой. Видимо, Матиас догадался о ходе моих мыслей, а, может, мне только показалось. Тон его сделался ироничным, а голос звучал устало:
– Не очень-то подходящий для леди автомобиль, – он сел рядом, и взглянув на меня, добавил, как бы извиняясь за неудобства: – но поверьте, Эделайн, здесь вам будет гораздо безопаснее, чем…

– Пожалуйста, не будем об этом, – поспешно сказала я. – Я прошу вас…мне совсем не… я…
И снова что-то в его тоне и голосе было не так. Какие-то непонятные мне нотки звучали в них, и я не могла разобраться, в чем дело. Впрочем, какая разница.
– Вы правы, – заводя машину, ответил он, – главное, что все уже позади. – А знаете, – немного помолчав, продолжил он, – все наши встречи проходят при весьма странных обстоятельствах, ночью, и, как правило, сопряжены с какими-то неприятностями…

– Вот уж действительно, странно, – раздраженно заметила я, и, уловив перемену в моем голосе, Матиас бросил на меня не лишенный любопытства взгляд. – Но вы, видимо, совсем забыли о нашей первой встрече, – я старалась звучать как можно более смело, руки мои начинали постепенно согреваться, и впервые за последние несколько часов я наконец-таки почувствовала себя в безопасности, – по-моему, она была вполне достойной.
– О, – с чувством произнес он, – конечно же, я не забыл. Такое невозможно забыть.
Настал мой черед с любопытством смотреть на него. Мрачные мысли, как я позже заметила, перестали владеть моим сознанием на какое-то время, и я с интересом ожидала продолжения разговора:
– Вот как? – спросила я, польщенная такими словами, – что вы хотите этим сказать?
– Вы были очаровательны, Эделайн, – ответил он, и, немного погрустнев, продолжил, – и теперь мне кажется, что вы совсем не такая, какой мне показались тогда.

– Вы разочарованы? – почти обидевшись, (и сейчас я корю себя за такое откровенное проявление эмоций) спросила я. – Все эти шляпки и элегантные платья сбили вас с толку? – Интерес моментально сменился раздраженностью. – И вы теперь думаете, что я вовсе не барышня, что леди, – я сделала особый упор на это слово, – не престало бродить ночью, не пойми где и…и…– Я осеклась. Да как вообще можно сейчас говорить о каком-то очаровании, говорить об этом сейчас? Так, как будто ничего не случилось, а мы случайно встретились на каком-нибудь светском приеме? В приступе нахлынувшей на меня ярости я даже не смогла договорить, и Матиас, заметив что-то неладное, поспешил успокоить меня:

– Эделайн, я вовсе не хотел вас обидеть, – сказал он, отрывая взгляд от дороги. Видимо почувствовав себя виноватым в том, что вновь возвращает мои мысли к недавним событиям, он попытался немного смягчить свои слова: – вы…
– А сами-то хороши! – резко прервала его я. – Тоже мне, джентльмен! Бродите по подворотням с пистолетом!– ядовито произнесла я, не давая ему возможности закончить свою мысль. – Думаете, мне приятно было оказаться там? Думаете, я… Вы же ничего обо мне не знаете, вы же… да что я вам доказываю! Мне, в общем-то, все равно, что вы там думаете!
Он не стал мне возражать, и это еще больше меня взбесило.
– Успокойтесь, – тихо произнес он, – вы просто не так меня поняли. – У вас был тяжелый день.
Повисла тягостное молчание. Так мы проехали минут десять, не меньше, и все это время я с гордым видом смотрела в окно, за которым проплывали унылые зимние пейзажи ночного Твинбрука.

– Вы правы, – наконец произнесла я, немного остыв, – в конце концов, вы спасли мне жизнь, а я… – Мне вдруг стало ужасно стыдно за свои слова. – Матиас, извините меня, ладно? Это был не самый лучший день в моей жизни. Конечно, я должна быть вам благодарна за то, что вы, рискуя собственной жизнью, пришли мне на помощь. Если бы не вы…– говорить об этом было трудно, и я замолчала, желая, чтобы все ужасы этой ночи навсегда остались в прошлом, там, на этой грязной помойке, куда я больше никогда в жизни не вернусь.
Посмотрев на своего спасителя, я заметила, что уголки его губ едва приподнялись, а тронутая сединой голова слегка склонилась на бок.
– И еще, – сказала я вкрадчиво, – если вам не трудно…Можно попросить об одном одолжении?
– Все что угодно, – отозвался он.
– Вы могли бы никому не рассказывать о том, что произошло?
– Не переживайте, Эделайн, – мягко ответил он, – вы сохранили мою тайну, и я буду бережно хранить вашу.
При этих словах я почувствовала острый укол совести. Вспомнив, как в красках рассказывала Марку о случившемся на той веселенькой вечеринке, я покраснела, но в машине было темно, и я надеюсь, что Матиас ничего не заметил.
– Не стоило даже говорить об этом, – добавил он.
***
Дома уже погасили свет, и, стараясь никого не разбудить, я осторожно поднималась по лестнице, когда услышала тихий сонный голос мамы, донесшийся из спальни:
– Иди, ты пришла? – спросила она.

–Да, мам, – пытаясь не выдать своего волнения, ответила я, – все хорошо. Спи.
Очутившись в уснувшем темном доме наедине с собственными мыслями, измученная и терзаемая душившими меня слезами, я дала эмоциям волю. Бросившись в ванную и включив кран, я упала на колени, и, уткнувшись лбом в холодный бортик ванны, разрыдалась, не в силах больше сдерживать себя, потом больше часа просидела в теплой воде, пытаясь смыть с себя всю эту гадость.

Когда опухшая от слез, я, наконец, немного успокоилась, был уже второй час ночи. Я спустилась на кухню, и, отворив дверцы шкафчика, достала отцовский виски. Налив себе полный стакан, я выпила его залпом, и чуть было не задохнулась от опалившего внутренности жара. Через какое-то время по телу разлилось приятное тепло и, ступая неровным шагом, я направилась к себе в спальню, где улеглась в холодную постель, для того, чтобы забыться тяжелым сном и встретить утро с ужасной головной болью и отвратительным привкусом во рту.
***
Когда я узнала о том, какая трагедия разыгралась прошлым вечером в семье Криса, моя злость сменилась жалостью. Он позвонил мне и, заикаясь и путаясь в словах, кое-как рассказал о случившемся, а мне стало бесконечно жаль его. Он извинялся и, чуть ли не рыдая, просил прощения за то, что так получилось, за нашу не состоявшуюся встречу и забытый дома телефон. Об ужасах пережитого прошлой ночью я не стала ему ничего рассказывать, решив, что с него и так уже довольно. Спустя несколько дней мы все-таки встретились, и я ужаснулась, увидев Криса, бледного и уставшего. Глубокие тени залегли у него под глазами, и вид его казался каким-то обреченно-измученным. Кристиан словно постарел сразу лет на десять. Как я должна была сообщить ему о своих намерениях, я понятия не имела.
– Здравствуй, милая, – обратился он ко мне, сквозь силу улыбнувшись. – Прости меня, ради бога…Я так виноват перед тобой, – сказал он, сжимая мои ладони.

– Не надо, Кристиан, – попросила я. – Ты уже достаточно извинялся.
– Я хотел так много тебе сказать, Иди. И теперь даже не знаю, с чего начать…
Вид у него был такой никчемный и потерянный, что мне захотелось его пожалеть, прижать к себе, как малого ребенка, у которого хулиганы отняли любимую игрушку, но в то же время, что-то в нем раздражало – то ли его извиняющийся тон, то ли незнакомое мне до этого момента чувство жалости к мужчине.
– Я, – собравшись с силами, продолжал он, – хотел во всем признаться Мириам в тот день, когда она…когда она попала в больницу.

При мысли об этом у меня похолодели руки.
– Но я, – сказал Крис, – конечно, не мог этого сделать. И теперь уже не смогу, Иди. Ты…ты, – нерешительно произнес он, – должна меня понять. Мы больше не можем, не должны…Я много думал над этим…я ведь люблю тебя! – с жаром сказал он, и сердце мое ёкнуло. – Но Мириам, она так беззащитна сейчас! Я нужен ей, как никогда раньше…моя поддержка и защита ей необходимы. Может быть, потом...
– О, Кристиан. Не надо, я знаю, – стараясь его успокоить, произнесла я. – Я представляю, как тебе трудно. Но ты принял единственно верное решение.
Он посмотрел на меня, никак не ожидая такого смиренного согласия. Глаза его были потухшими и какими-то бесцветными.
Кристиан заботливо интересовался моими делами, спрашивал, что нового произошло со мной за то время, что мы не виделись. Я неохотно выдавливала из себя слова, такая равнодушная, а порой и раздраженная, что он, конечно же, не мог этого не заметить.

Я казалась себе просто чудовищем, безжалостным и эгоистичным. Слушала его вполуха и отвечала что-то невпопад, в то время как он казался самым внимательным слушателем на свете. Он нежно смотрел на меня, то и дело пытаясь взять меня за руки или поймать мой взгляд, но я старательно всего этого избегала.
– Что с тобой, Иди? – наконец, спросил он.
Я собралась с силами:
– В тот вечер в «Волке» я хотела сказать тебе, что нам нужно расстаться.
Бедный Крис смотрел на меня недоумевающим взглядом.
– Прости меня, Кристиан…

Так закончился первый серьезный в моей жизни роман, грустно и совсем по-дурацки, но я была рада скинуть этот обременительный груз давно надоевших отношений со своих плеч.