- О, а я сейчас на громкую связь поставлю, и ты сама узнаешь, как у них дела.
Слышу в трубке:
- Аличек! - задорный визг Матильды.
- Какой я тебе Аличек? - возмущённый до глубины души голос брата, - мы же договаривались, я — Аль, моё имя не уменьшается, тьфу, не увеличивается.
- А ничего ты мне не сделаешь, я беременная, меня нельзя ругать и тревожить.
- Блин, ну после родов я оторвусь.
- А тогда я буду кормить, и меня тоже нельзя будет волновать.
- А потом?
- А потом ты уже привыкнешь, что я могу делать всё, что хочу.
- Ммммм, - издаёт стон Аль, - можно подумать, ты и так делаешь не всё, что хочешь. Иди-ка сюда.
- Не-а, тебе на работу надо. Уходи. Ну ладно, солнышко, только не закусывай губу, - её голос стал тише с ласково-воркующими нотками, - я безумно тебя люблю, только тебе и правда пора на работу. Давай, а то мне статью про ваш ресторан заказали написать, а я же не вру, ты знаешь, так и напишу, что новый повар у них — опоздун, каких свет не видывал. И даже то, что у него беременная жена, меня не остановит.
- Хм, - вернулся к разговору со мной Риот, - вы только что прослушали типичный сценарий «утро в семействе Эшли». Это ещё лайт-версия без швыряния предметов утвари моей драгоценной сестричкой. Как ты там, Поль? - без перехода ласково спросил он.
Я погладила себя по уже большущему животу и ответила:
- Да ничего. Переживаю немного, а так нормально. Жалко мама плохо переносит беременность и не может приехать.
- Да, повальный бум какой-то случился, одни беременные кругом, - улыбнулся он, - Ну, ты у нас будешь первооткрывательницей. Прости, что забрали Аля, золото у тебя, а не брат. Знаешь, они с Мотькой идеально друг другу подходят, он такой же шебутной как и она, только тормоза у него получше, поэтому он с радостью соглашается на все её предприятия, всё с ней обсуждает, а потом, когда дело доходит до реализации мягко так её сворачивает на что-то другое. А то она и на аквааэробику хотела записаться и потолок покрасить в детской, причём самостоятельно, хотя ей постельный режим с большим скрипом отменили.
- Да ничего, я рада, что у них с Матильдой всё хорошо. А у тебя как дела?
- В порядке, тоже вот ждём прибавления, имена выбираем. Вы уже имя выбрали?
- Пока нет, а вы?
- С мальчиком определились, будет Куртом, а с девочкой пока мнения расходятся.
Мы ещё немного поболтали, и я положила трубку.
Несколькими месяцами ранее. Тот день, когда Полина узнала о будущем ребёнке.
Новость о беременности Ник воспринял не так, как мне бы хотелось. Я вообще редко себе что-нибудь представляю, не строю предположений и картин перед внутренним взором не рисую на предмет того, как всё пройдёт, но тут размечталась перед его приходом, как преподнесу свой секрет, как он прижмёт к себе крепко-крепко и, конечно же, поцелует.
Когда он пришёл, где-то на полчаса позже обычного, жутко уставший и еле передвигая ноги, я усадила его за стол, принесла, смущаясь, тарелку (когда Аль уезжал, готовить приходилось мне, а получалось не всегда хорошо) и села напротив.
- Ты уже ужинала?
Я кивнула, тревожно наблюдая, как он подносит вилку ко рту. Иногда Ник делал вид, что ему вкусно, хотя было видно, что нет, и я не знала, куда провалиться от стыда, иногда он даже не мог притворяться, вздыхал и шёл на кухню делать бутерброды. А я сама не могла определить вкусно или нет, потому что из-за переживаний мне всё казалось невкусным, не до конца приготовленным, неправильно сделанным и так далее.
Кусочек рагу отправляется в его рот, и я напряжённо застываю на своём месте, неестественно выпрямив спину и затаив дыхание. Он отводит глаза, еле слышно вздыхает, но продолжает трапезу. Мне стыдно, ужасно стыдно, но ничего поделать нельзя, три раза переприготовленное блюдо было уже не улучшить.
Доев без особого энтузиазма, он отставляет тарелку и потягивается.
- Блин, Полька, ну и денёк был сегодня, это что-то.
Я собираю тарелки со стола, несу в посудомойку, потом возвращаюсь к нему.
- Ник, мне надо тебе сказать...
- Говори, - мгновенно напрягается он, - что-то случилось?
- Я беременна, - робко улыбаюсь, с надеждой глядя на мужа. Сейчас он вскочит, радостно меня обнимет...
Ник шумно выпускает воздух из лёгких и, растерянно глядя вниз, принимается чесать затылок.
- Чччёрт. А как? Ну, ты же таблетки пьёшь вроде.
- Не знаю, - отвечаю упавшим голосом.
- Не пропускала? Там вроде бы надо постоянно это делать.
- Нет, - вру я. Не специально, честно, просто забывала часто, потом принимала по две сразу, ну сложно мне делать что-то каждый день, - ты... ты не рад?
- Почему? - тихо и всё так же потерянно отвечает, - рад. Просто... неожиданно как-то. Когда-то это должно было быть, только рановато. Ну с финансами у нас пока нестабильно, мало в смысле. Ты даже не знаешь, сколько за эту махину в которой мы живём нужно платить. Да и не совсем в этом дело. Поль, ну куда нам ребёнка? Как ты с ним будешь справляться? Ты даже полы нормально вымыть не можешь и футболки мне постирать. А я на работе всё время, мне надо вообще там жить, чтоб повысили и платили больше. Я думал, что мы встанем на ноги, ты научишься всему, закончишь свою академию, я получу какую-нибудь должность и потом мы уже займёмся детьми.
Едва могу сдержать слёзы. Он прав, конечно, и я виновата, потому что не пила вовремя таблетки, потому что как всегда пропустила, не уследила, забыла, и получилось как обычно.
- Ну не плачь. Не надо, Поленька, извини, извини, пожалуйста, - наконец обнимает меня, я уже не сдерживаясь принимаюсь рыдать на его груди, - ну прости, ну придурок я, такие вещи ты мне говоришь, а я как идиот себя веду. Всё нормально будет. Ну, успокойся, Линочка, тебе теперь волноваться нельзя. Извини, просто на работе такие проблемы, там чувак один меня подсиживает, всё выслужиться хочет на моём фоне, просто зла не хватает вообще. Пошли спать, да? Ты всё приготовила на завтра, что нужно было?
Я киваю, шмыгая носом, он достаёт из кармана носовой платок и вытирает мне слёзы.
- Ты сама как ребёнок, честное слово.
Потом пошло легче, он привык к этой мысли, стал нежнее ко мне относиться, всегда ел, что бы я ни приготовила, даже полы за мной перемывал так, чтобы я не видела. Осторожно и почти благоговейно клал руку мне на живот.
- Ты представляешь, там уже человек. Вот мы делали это самое, а теперь он родится. Это так странно, честное слово.
Мне тоже было странно, хотя до конца я не понимала и часто втихаря пыталась делать то же самое, силясь что-то почувствовать.
И заставлял меня ходить в эту жуткую больницу, сам он со мной не мог, потому что был на работе и мне приходилось одной идти в это страшное, громадное здание, слушать докторов, постоянно пугающих меня всё новыми анализами и возможными последствиями, стоять очереди, испуганно смотреть в карточку, силясь понять все эти непонятные слова и диагнозы. Особую тревожность врачам доставляли мои глаза и почки. Из-за зрения сказали сразу готовиться к кесаревому сечению, а почки работали хорошо, но от них в любой момент можно было ждать подвоха вплоть до диализа (одно это слово меня приводило в ужас). Ник всячески интересовался моими походами в клинику и следил, чтобы я делала всё, что там говорили.
Но потом стало проще, потому что приехала Матильда! Она провела у нас всего неделю, но как всегда смогла вернуть меня к жизни. Она вихрем внеслась в наш дом, мгновенно проветрив и осветив его до основания. Растормошила меня, разноцветила и заставила улыбаться.
- Полька!! Ты ж беременна, ты должна лучиться счастьем и радостью, а ты киснешь по обыкновению. Что там у тебя стряслось?
Узнав о моих проблемах, она наехала на Аля, чтобы тот научил меня готовить (влюблённый братец, естественно, был на всё согласен), наехала на Ника, что за работой своей вообще ничего не замечает, пошла со мной в больницу и даже не врача пыталась наехать, но в кабинет со мной её не пустили, поэтому она просто ограничилась поддержкой.
- Забей, - веско сказала подруга, - доктора всегда пугают, работа у них такая, чтобы если что вышло, то они предупредили типа. Ри, например, говорили, что ходить сможет с большим трудом, если вообще сможет, а ты сама его видела. Да и мне много чего рассказывали о будущем, но я не верю. И ты не верь. Ты выносишь, родишь, и всё будет замечательно. А кесарево, значит кесарево, ничего страшного. Делай всё, что они говорят, только близко к сердцу не бери. Поняла?
А потом она уехала и всё пошло по-старому.
День шёл за днём, неделя сменяла неделю и потихоньку текли месяцы неумолимо приближая меня к часу Ч. Мне странно было ощущать себя беременной, тошнота по утрам, неприятие некоторых продуктов, обострившееся до невозможности обоняние, понемногу увеличивающийся живот – всё это почему-то никак не складывалось в моей голове с образом малыша в розовых или голубых пелёнках.
Это казалось оторванными друг от друга понятиями, каким-то сюрреалистическим действом, что из меня раз и появится существо, которое станет новым человеком.
Непонятны и немного странны были разговоры Ника с моим растянутым, поднимающимся горкой животом. С кем он говорит? И зачем? Да, машинально моя рука сама тянулась к этой поверхности, за которой скрывается новая жизнь, но так вело себя моё тело, а не разум.
Потом в гости приехал Аль за остатком вещей и новостью о том, что часть дома выплачивать ему не нужно, он привёз документы, в которых отказывается от владения в мою пользу. Просто его мама с папой подкинули ему деньжат как подарок к свадьбе, да и зарабатывает он теперь тоже неплохо, столица ведь.
Я ужасно жалела, что Аль не взял с собой Мотеньку, хотя понимаю, что с её сложнопроходящей беременностью лучше быть дома. Но я хотя бы слушала о ней в его рассказах, когда мы сидели вместе в гостиной, пусть и обращён монолог был больше к Нику, с которым Аль сблизился гораздо сильнее, чем со мной.
- Прикинь, мы уже где-то месяц как поженились, я на работе, у нас запара страшная была, только-только разгрузились, разогнулся со лба пот смахнуть, тут раскрываются двери, залетает Мотька прям на кухню в ресторане, бросается на меня, рыдает и говорит: «Я тебя люблю». Ну, я обрадовался, конечно, обнял её, думаю, что наконец-то, сказала, а потом хоба мысль такая, почему она ревёт-то, может, случилось чего. С ребёнком что-то или с Риотом или с родителями, а то и с тобой, Полька. Делать же что-то надо, А если всё в порядке, спрошу — испорчу момент, расстроится. И ещё понимаю, что у меня в правой руке нож зажат вообще-то, как бы его так перехватить поудобнее, чтоб не упал. Тут народ на кухне видит, что я сначала был счастлив как слон в весенний день, а теперь рожа у меня напряжённая, обдумываю чего-то судорожно, и начали они подозревать, что нечисто тут дело, ну и понятно, что подумали. Тут решил вмешаться Петер: «Девушка, а он вообще-то женат». Мотька отлипает от моей груди, поворачивается и спокойно так ему отвечает, что, дескать, в курсе она, потому что женат я как раз на ней. И добавляет: «Не обращайте внимания, я и раньше была с приветом, а как забеременела, вообще с катушек съехала». Все расслабились и давай ржать. Мне тоже смешно, но я же не могу, торжественный момент жеж, только челюсти сцепил и глаза выпучил, чтоб не прыснуть вместе со всеми.
Она сама начинает хохотать, поворачивается ко мне и говорит, чтобы я присоединялся ко всеобщему веселью, а то вид у меня как у лемура, которому на хвост наступили. А меня такая нежность вдруг переполнила, я нож отложил всё-таки и стал её целовать прям у всех на глазах. Они кричали что-то одобрительное, кто «горько», кто «идите в подсобку». Потом отдышался и ответил, наконец, что тоже её люблю. Я её в зал посадил, салат фирменный приготовил, вечером домой вместе поехали. Эх, классная у меня жена всё-таки, что ни говори, хоть и нервы мне изрядно помотала до свадьбы. Хотя после свадьбы и даже во время свадьбы было то же самое. А вообще я просто историю моих родителей повторил, они тоже цапались вначале жутко, только я молодец, мои помирились, когда мне уже около года было, а с Матильдой м ещё до родов справились.
Так было радостно слушать о Матильдушке хоть и заочно, хоть и из чужих губ, но всё же. Хотелось бы ещё узнать побольше о Риоте, но брат только пожимал плечами.
- Да хорошо вроде у него всё. Нормальный мужик, мы ремонт вместе делали, перестраивали спальню одной из мам под детскую, они обе купили себе другую квартирку, поменьше, чтобы жить отдельно. Ну, спокойный, что грабли этот Ри, хотя жена ему регулярно истерики закатывает, но он даже голос на неё ни разу не повысил. А так музыку пишет, переживает только, что потом непонятно будет как играть, чтобы не тревожить детей.
На следующий день Аль уехал, и дни снова потекли привычной своей чередой. Ник повыносил из комнаты моего брата лишнюю мебель и купил кроватку. Ремонт не делали, потому что мужу некогда, а мне нельзя.
И так тихо-тихо, незаметно, пришло время отправляться в клинику.
Ник сидел в коридоре больницы и, чтобы не думать о другом, прокручивал в голове выволочку начальства, не желающего отпускать его накануне важной встречи. Тираду, после которой он всё равно сегодня не явился. Плевать, не выгонят, на нём весь отдел держится.
Потом встал, прижал ладони к глазам. Не плакал, нет, просто такой вот знакомый с детства жест. Когда хотелось побыть одному, он таким нехитрым способом, закрывался от всех. Я никого не вижу, значит и меня никто не видит. Тогда это помогало, внешний мир отступал, затихал, где-то поодаль бушевали вопли родителей, тише слышалось возмущённое сопение брата, приглушался гул уличных возгласов, звон битого стекла и другие звуки, которые теперь будто бы не могли пробраться сквозь толщу ладоней. Я в домике. Помогло и сейчас, не так тревожил сердце тихий шелест каталки, провозимой санитаром, глаза не могли видеть анропоморфные очертания тела, доверху накрытого простынёй, тихий гул голосов врачей, обсуждавших какие-то болезни, график дежурств и расписание футбольных матчей не так врезался в сознание, а немногочисленным пациентам и посетителям теперь и в голову бы не пришло обратиться к нему с каким-нибудь ничего не значащим вопросом, типа, как куда-то пройти, или где можно найти такого-то доктора.
Но отгородившись от мира, оставшись наедине с собой, Ник только больше погрузился в переживания. Он мог бы уехать, после того как привёз Полину, толку от него мало, находящегося невообразимо далеко от операционной, куда увезли его испуганную девочку, но понимал, что просто не сможет ничем заниматься, не сможет быть на работе, не сможет быть дома, не сможет быть нигде, кроме этого места. Он долго не увидит ни её, ни ребёнка, только в фильмах добрые медсёстры выходят, показывают счастливому папаше новорожденного отпрыска и пускают к маме, только что ставшей ею. В жизни, особенно после операции с красивым, но тревожным названием «кесарево сечение», мало кто думает о бледном от переживаний отце ребёнка, который всё узнает в последнюю очередь и максимум на что может рассчитывать, это на безразлично-уставший голос: "Звоните позже". Он это понимал, но упорно торчал в коридоре, как приклеенный.
Многочисленные «а вдруг» терзали его беспокойный от бездеятельности разум. Если хотите довести нервы до исступления, просто дайте жертве время, много времени, которое совершенно нечем занять, кроме тревожного ожидания.
«Плановая операция, ничего страшного, вот естественные роды гораздо опаснее и для глаз и для почек», - так убедительно говорили врачи. Но так было бы понятнее, она была бы в сознании, а не как сейчас, безмолвно лежит на столе, а её живот режут острой медицинской сталью.
Со свистом Ник выпускает воздух из лёгких и ужаснувшись увиденной картинкой, поспешно отнимает руки от лица, быстро встаёт. Не потому что устал сидеть, просто нужно сменить положение, впрочем, это помогает ненадолго.
Панически мечутся мысли: а вдруг он не всё предусмотрел, вдруг она не приняла какие-то таблетки, а он не проследил, вдруг так загружен был работой, которая выпивала из него все соки, высасывая то по капле, то целыми глотками жизненные силы, и не уделил жене нужного ей внимания, вдруг вызванные только чрезмерной усталостью и тихой завистью к её домашнему ничегонеделанью упрёки, на самом деле глубоко её ранили и… и вдруг (об этом, замирающий в ужасе мозг не хотел думать, но думал всё равно), вдруг он больше её никогда не увидит.
- Поленька, прости меня, я и так много в чём перед тобой виноват. Прости, только выживи, моя хорошая. Всё изменится, честно, всё будет по-другому, только выживи, выживи…
Он даже не заметил, что по щеке поползла прозрачная, едва заметная первая капля.
Уже лежу на каталке, чувствую, как подо мной пробегают метры больничного коридора, поскрипывают колёса, открываются двери. А я смотрю в потолок, белый больничный потолок операционной. Когда на лицо опускается маска, заботливо положенная туда анестезиологом, я спокойна.
Потихоньку мир уплывает куда-то в сторону, всё гаснет, и я остаюсь в тотальной, чёрной, непроглядной и непролазной темноте.
Она живая, она клубится, движется, сжимаясь и разжимаясь, но от этого не страшно, а почему-то тепло.
Рассеивается.
Редкими неяркими сполохами проступают дымчатые, прозрачно-переменчивые очертания чего-то. Свет понемногу нарастает и уже можно видеть.
Вокруг меня плотная, живая плёнка. Уютная и тёплая. Сквозь неё плохо видно, сквозь неё ничего не почувствовать, но так спокойно… так хорошо и покойно тут.
Как покойнику.
Он резко вскочил, каким-то шестым, двенадцатым, двадцать пятым чувством ощутив, что вот эта медсестра, вышедшая в коридор, обшаривающая взглядом там находящихся немногочисленных людей, пришла что-то сказать именно ему. И сердце выжало на максимум, вспенив и без того с свистом проносящуюся по аорте кровь. Не приходят просто так! Не хочет же она сказать, что Поли…
- Кто тут Крэй?! Есть такой?
Нет, голос не пропал, просто обездвиженные неведомым параличом губы отказались повиноваться, поэтому он, утробно хрипя, сделав широкий шаг ей навстречу, совсем по-дикарски ткнул кулаком себя в грудь.
- Да успокойтесь вы, папаша. У вас девочка, с ребёнком и роженицей всё в порядке, можете ехать домой, к ним сейчас всё равно нельзя.
Ник не был способен ни на слово, ни даже на взгляд благодарности. Почувствовав ногой, врезавшейся в жёсткую конструкцию стула, что поблизости есть сидение, просто плюхнулся туда, откинулся назад, легко соприкоснувшись затылком с выкрашенной зеленоватой краской стеной и бессмысленно, но умиротворённо повторяя
- Всё в порядке.
Косяяяяяяяк!!!!! Если вы его заметили, можете записать себе пять за наблюдательность))) Собственно до меня дошло только перед самыми родами и что-то менять было поздно, а выходить без сохранения и получать штраф не хотелось.
А вот и сам косяк:
Беременная Полина без очков!))) Просто ходит она у меня в спортивном костюме, потому что в обычной и официальной одежде она в платьях, в которых живот не отображается, то есть она ходит согнувшись назад, а живот абсолютно плоский. А в спортивном костюме я её раньше не снимала, поэтому очки туда не цепляла))) И сюжетом никак не обыграть сей факт. Извините, пожалуйста, за техническую неточность!!)))
Кстати, кубик мне опять помог)))
