Многим людям будет знакомы такая ситуация – родители отчитывают за что-то неразумного сына или дочку подростка, уже считающего что он взрослый и сам за себя может все решать, и когда чадо гордо удаляется под домашний арест говорят ему вслед что-то вроде «Когда у тебя будут свои дети, ты нас поймешь!». К счастью, меня и Бернадетт данная часть пубертатного периода обошла стороной. Наверное, потому что у наших родителей было слишком мало времени, что бы тратить его на нудные лекции, скандалы и поиски примирений и им гораздо проще было схитрить и сохранить отношения, скажем, как будто бы вспомнить о том, что в квартале от дискотеки, куда мы собрались с друзьями, расположен бандитский наркопритон за которым уже месяц следит мистер Терри Льюис, старший брат Ллойда, папиного университетского приятеля. Да и мы с сестрой никогда не давали серьезных поводов – ну, подумаешь вернулась как-то раз Бернадетт со свидания в половине второго ночи (наткнулась в темноте на бильярд, завизжала с перепугу и переполошила весь дом, а потом доказывала что это на нее покойная бабушка Лавинья накинулась с отповедью), ну, на радостях в первый месяц шестнадцатилетия, на который мы получили в подарок от отца машину, изображали из себя Шумахеров (когда об этом узнал папа, устроил нам выволочку, конфисковал права и ключи на три месяца, а карманные деньги пустил на оплату штрафов), ну напилась я накануне того рождества (в первый раз и как матрос, вернувшийся из дальнего плавания) но оторвами мы не были никогда.
Паиньками, впрочем, тоже. Всего понемногу. Идеальный баланс. Золотая середина. Особенно если говорить о двоих сразу – ведь мы с Бернадетт всегда отличались друг от друга, хотя и стали именно такими, какие мы сейчас есть исключительно благодаря присутствию в своей жизни еще и сестры-двойняшки и знанию того, что несмотря ни на что рядом всегда будет человек, который тебя поддержит. Ну, или почти всегда…
- Мое слово – нет.
Я старалась выглядеть как можно более серьезнее и суровее и не обращать внимания ни на что – ни на несчастный умоляющий взгляд Стефани, ни на полную немого укора Бернадетт, ни на…не обращать внимания, я сказала! Кто-то должен проявить твердость и как это ни неприятно, этим кто-то являюсь именно я. Точь-в-точь мамаша, поучающая неразумного подростка.
- Ну пожалуйста, Беатрис, - взмолилась Фани – да-да, Фани, моя бойкая, резкая и самоуверенная кузина, - Рокки не будет доставлять проблем, обещаю. Правда, Рокки?
Рокки промолчал, лишь украдкой посмотрел на меня. Понимает прекрасно, что дальнейшая его судьба зависит от моего решения и всем своим видом показывает, что готов ко всему – если разрешу остаться – будет рад, а если решу, что не место ему в нашем доме – немедленно уйдет.
- Не будь заразой, Беа, - включилась в активные действия Бернадетт, доселе молчавшая, - пусть остается. Неужели у тебя рука поднимется выставить за порог такого милашку?
Они что, сговорились, что ли?! Неужели только я понимаю, какой это риск и ответственность? Я еще раз взглянула на расположившегося на диванчике Рокки и…не смейте меня больше называть бесчувственной стервой.
- Черт с ним, пускай живет, - выдохнула я и, уклонившись от благодарственных объятий и поцелуев, развернулась к комнате, - но если что – по врачам меня не таскать!
Так в нашем домике появился еще один обитатель – Рокки. Неряшливый, невоспитанный, прожорливый, игривый, непосредственный и обаятельный – три последних качества ему приписывались сестрами, которые были готовы просить этому чудовищу все на свете и на корню пресекали любые мои попытки наставить наглое животное на путь истинный. О, теперь я прекрасно понимаю маму, которая всегда резко отвечала «нет» на наши просьбы завести собаку. Она прекрасно знала, что несмотря на все наши обещания следить за песиком мы будет только играть с ним и рассказывать друзьям, какая у нас классная собака, а кормить, выгуливать, убирать придется именно ей и папе. Сейчас сценарий действий именно таков – Стефани и Бернадетт отмахиваются от моих предложений дать объявление или отвезти щенка в приют и оживленно обсуждают между собой судьбу новоявленного любимца, а возиться с этим самым любимцем приходиться именно мне.
Как будто мне без этого нечем было заняться! Ох, если бы я знала, какой головной болью обернулось бы мое дурацкое ребячество с поздравлением Лесли Хаффингтон с новосельем, которым она целиком и полностью обязана мне... Хотя нет, вру, слишком велик был соблазн, да и вряд ли бы кто-то воспринял бы всерьез слова дискредитировавшей себя студентки вообще и какую-то ссору в кампусе в частности, если бы заместитель декана философского факультета не проходил мимо как раз в тот момент, когда Хаффингтон орала:«Думаешь, тебе сойдет с рук то, что ты взломала базы данных и подставила меня?!»? Сойдет, еще как сойдет, в этом я почти не сомневалась – хаккерская атака была совершена с одного из компьютеров Три-Вата, меня в тот момент в ГСУ не было, а жульничество с экзаменами еще надо было доказать. Но даже такой дуре, как Хаффингтон было понятно, что реакция ректората на слова «своего» человека будет разительно отличаться от реакции на очередную сплетню, курсирующую по улицам студгородка и такого шанса реабилитироваться она упускать не собиралась.
- Они начинают расследование, - говорила Бернадетт, особенно тщательно кромсая помидоры и перец для своего омлета. Верный признак раздражения – совсем как у мамы.
- У них нет доказательств, - произнесла я и села, раскрыв коробку с рисовой лапшой, - признаваться в этом никто не станет, так что прорвемся.
- А ты знаешь, кто за него берется? – чуть шевельнув сковородкой и не касаясь блина лопаточкой, сестра подкинула омлет в воздух. Тот описал живописную дугу, перевернулся в воздухе и снова шмякнулся на сковородку. Ой, мамочка…
Тревис Колман, бывший прокурор округа ныне наш декан, Даяна Шепард, его зам именовавшаяся в прошлом судьей Шепард, и, конечно же Боб Рендл – мне определенно было чего бояться. Каждый – асс, настоящий профессионал своего дела, до которого мне о-о-очень далеко. Не имея абсолютно никаких доказательств (все указанные им Лесли мои, так сказать, клиентки, дружно отрицали ее слова, гораздо быстрее подруги сложив два и два) во время «неформальной беседы по делу» - это так они именовали допрос с особым пристрастием – каждый легкостью доводил меня до такого состояния, когда я уже была готова во всем покаяться и будь что будет. Лишь осознание того, что без моего признания на меня ничего нет помогало держать лицо. К тому же мне везло – именно в тот момент, когда я уже почти была готова рассказать все меня отпускали на все четыре стороны. Каких усилий мне стоило просто кивнуть и выйти за дверь, ни словом, ни взглядом, ни жестом не выдав облегчения и радости. Через десять дней расследование свернули – приехали родители Лесли Хаффингтон. Как бы сильно не хотелось им реабилитировать дочь, оба прекрасно понимали – если ее обвинение подтвердиться, ей же самой будет только хуже, ибо хулиганство (топорный взлом и подделку данных вполне можно так назвать, хоть и с большой натяжкой) еще можно замять, а вот несоответствие знаний студента высоким требованиям ГСУ…в общем, пронесло.
- Наконец-то! Еще один гамбургер! – Бернадетт не могла сдержать эмоций, заметив меня в дверях студенческой забегаловки, - рассказывай же, не тяни…
- Да все нормально, - ободряюще улыбнулась я и приземлилась на стул рядом, - если не считать, конечно, того что теперь клан Хаффингтонов точит на меня зуб.
Как по заказу в памяти всплыла миссис Хаффингтон, мать Лесли, лощеная платиновая блондинка неопределенного возраста, ее приторно-любезная улыбка и слова о «досадной случайности» и «неприятном инциденте, который стоит побыстрее забыть». Даже если бы я не была дочерью политика и журналиста, не поверила бы в это ни на секунду. Семья Хаффингтонов была довольно влиятельной – в центральных штатах. Особенно в тех сферах, что имели отношение к светской жизни и тусовке – шоу-бизнес, проценты акций в каких-то компаниях, пара журналов…в певицы, актрисы, модели, топ-менеджеры и бизнес-магнаты я не рвалась (тем более, так далеко от дома), все остальные родственники тоже, так что могут наточить себе хоть целую челюсть. Впрок, так сказать. Расследование осталось позади и все вздохнули с облегчением, включая Тревиса Колмана и Боба Рендела – несмотря на прессинг, который они устраивали мне те десять дней, оба понимали, каким пятном это легло бы на весь факультет.
- Но вы же понимаете, что мы не можем умолчать об этом факте в своих рекомендациях, - говорил декан, - конечно, решение остается за руководством академии, но…
- Понимаю, - прервала я профессора, как можно незаметнее забирая лист, - я могу идти?
Ответом мне послужил кивок. Дверь открылась и закрылась и я оказалась в коридоре у стендов с объявлениями. В конце концов, от той моей мечты за версту отдавало подростковым максимализмом и наивностью.
Глупо, конечно. Глупо и странно, то что всех нас тянуло именно в правовую сферу. Джеймс занимал пост помощника юриста в конторе, где работал его отец. Бернадетт тоже мечтала о ДКСМ, пока после третьего курса не попала на стажировку в суд. У меня и Стефани желания были далеко не такие мирные – карьера разведчика и служба в полиции. Родители будут в шоке. Особенно папа – Дейл и Стефани лет с семнадцати постоянно ссорятся из-за того что дядя не одобряет решения единственной дочери, я же, как и вся остальная семья была лишь сторонним наблюдателем этих ссор и – всего пару раз и совершенно случайно – свидетелем разговоров Дейла и папы тет-а-тет.
- Стефани семнадцать лет и строить сумасшедшие планы в этом возрасте – совершенно нормально, - серьезно говорил он, не сводя взгляда с нервно затягивающегося Дейла.
- Какие мы рассудительные!- резко отозвался обычно сдержанный Дейл и с силой вдавил окурок в пепельницу, - посмотрел бы я на твою реакцию, если бы Беа и Бернадетт заявили что-то подобное…
- Если бы кто-то из моих дочерей сказал бы мне, что хочет идти работать в полицию, я бы ей ответил: «Так держать, милая! Но для этого тебе нужно во-первых, быть старше двадцати одного года, во-вторых, иметь абсолютно чистое досье и в-третьих, закончить не только школу, но и колледж». К этому возрасту она, скорее всего, уже забудет об этой своей гениальной идее. А вот о том, что отец считает ее дурой, неспособной принять элементарных разумных решений – вряд ли.
Папа всегда знал, что сказать. Думаю, если бы я рассказала ему обо всем, он бы нашел нужные слова что бы переубедить меня. Или перешел бы к полной поддержке брата и его тактики и все равно добился бы своего. Впрочем, теперь это уже неважно…внизу хлопнула дверь – либо Мартин и Брендон вернулись от друзей (в девять часов? Вряд ли…), либо Льюисы и Райны расходятся по домам. Первое семейное рождество за последние восемь лет…этот день определенно войдет в историю. Как и ожидалось, внизу обнаружились только отец, Алиса и Дейл, Ноэль и Джеймс, Бернадетт и Стефани и снующий от одного к другому с требованием поиграть с ним Рокер – именно так с легкой руки двойняшек звали сейчас найденного Стефани осенью непонятной породы щенка (после того, как он сжевал ее контрольную работу, кузина все-таки согласилась с тем, что собаку из дома нужно удалить).
- Не знаю, как меня после этого не выгнали с работы, - заканчивал под общий смех очередную байку из своей практики Джеймс, - вам урок на будущее, девочки – инициатива наказуема.
Какого он творит?! Не поверю, что не понимает, что сейчас последуют вопросы о наших планах на будущее, и тогда…только Рождество не хватало портить.
- Дейл, если бы ты сразу сказал, что весь рождественский вечер мы будем разговаривать о работе, я бы остался в Лос-Анджелесе, - произнес папа, когда смех поутих окончательно, - трудоголиков мне хватало и там…
- Уж чья бы корова мычала про трудоголиков! – засмеялся Дейл, - мне, в конце концов, всего сорок девять.
- Мне тоже не шестьдесят, - кивнул отец.
- А в шестьдесят он будет говорить «Ну мне же не семьдесят пять», - подхватила Бернадетт.
***
Год подходил к концу и медленно, но верно на нас надвигалось массовое помешательство, вызванное паникой и выпускными экзаменами. Даже те, кого все эти четыре года учеба мало волновала переживали и брались за учебу, про ботаников вроде нас не говорю – и так все ясно. Хотя с другой стороны – с чего переживать? Выпускные экзамены вряд ли преподнесут сюрпризы вроде внезапно открывшейся одаренности и гениальности Сэма Гринвуда, но желание сделать все безупречно, не дать преподам ни единого повода не повесить твою фотографию на стенд «Лучшие выпускники ГСУ» побеждало все. Ну, или почти все.
Вот Бернадетт, например…только что внимательно просматривала одолженные у меня конспекты, а через пять минут, глянув на часы, отбросила их в сторону и засобиралась на…так и быть, сделаю вид, что поверила, что на кулинарные курсы, а не любоваться на Альфреда Тодера, единственного симпатичного парня на этих самых курсах. Еще до рождества сестра рассталась с Элмером и неожиданно тяжело переживала разрыв (именно из-за этого мы, собственно, и отправились тогда домой). После каникул дома Бернадетт быстро восстановилась и уже через месяц нашла покой в новом увлечении – кулинарии. Никогда не умевшая и не учившаяся готовить – с такими людьми, как я или папа в этом не было необходимости – Бернадетт твердо вознамерилась освоить это сложное искусство и теперь часто зависала на форумах для домохозяек, выискивая оригинальные рецепты, подружилась с несколькими признанными кулинарками колледжа и даже поучаствовала в конкурсе для начинающих поваров, где заняла почетное третье место. Следующим шагом стали курсы, на которых она и познакомилась с Альфредом.
- Никогда такого не видела, - удивлялась я, - обычно это вокруг тебя все круги нарезают, а это…
- Все бывает в первый раз, - рассудительно заметила Бернадетт, - а может, его вообще женщины не интересуют?
- А что, логично, - прищурилась Стефани, разглядывая нанизанный на вилку кусочек бисквитного коржа, - Бернадетт игнорировать может только гей, а мужик, который любит готовить это само по себе извращение.
Сообразив, что сморозила, Фани поперхнулась тортом и насторожено посмотрела на нас.
- Редкие исключения вроде дяди Сандро только подтверждают общее правило! – поспешно добавила кузина.
Дни пролетали быстро, словно их проматывали как пленку на видеокассетах. Самые важные, казалось бы, вещи, мы едва успевали замечать. Например, расставание с Максом…господи, как я накручивала себя, переживала, чуть ли не перед зеркалом репетировала, волновалась больше, чем перед защитой диплома, а оказалось, что оглянуться на прошлое в последний раз и помахать ему в след, пожелав счастливого пути совсем не больно. Глупость какая…четыре года. Многое изменилось за это время, что-то по нашей воле, что-то вопреки нашим желаниям, что-то просто само по себе, потому что ничто в этом мире не может застыть на месте, как бы сильно нам этого не хотелось. Когда я вспоминаю, как не хотела ехать сюда, пыталась убеждать, уговаривать, скандалить мне становиться смешно, смешно и грустно. Наверное, это осознание взросления или что-то в этом духе. Господи, нашла о чем думать! Наверное, это у меня такой особый талант грузиться по поводу и без даже тогда, когда жизнь действительно прекрасна, а впереди – две недели, подумать только – еще целых две недели в университете, две недели, за которые можно успеть сделать все то, до чего у тебя не доходили руки все эти долгие четыре года. Завалиться нелегально на вечеринку одного из греческих обществ и посадить свой собственный каштан в студенческом парке. Пробежаться голышом вокруг студсовета и встретить рассвет на главной башне ГСУ. Посетить как можно больше студенческих вечеринок в честь выпускного и не забыть при этом о своей собственной. Многое нужно успеть. И самое время начать.
