Портленд встретил нас проливным дождем и затянутым серыми тучами небом – машину приходилось вести почти вслепую, с трудом выбираясь из залитых водой колдобин. Я ворчал на Пирса, на океанический климат, на ведущих прогноза погоды, но втайне радовался такой перемене температур - после давящей жары университета Фиесты портлендская прохлада казалась просто спасением.
Я отвез Пирса на съемную квартиру, любезно предоставленную ему работодателем, и дальше отправился на такси: Отто было решено временно оставить у него. Я тоже успел подыскать себе жилье, но там не было возможности арендовать гараж, а оставлять машину на растерзание местным угонщикам мне не хотелось.
Пансион «Победа» находился в двух часах езды от центра, и был, похоже, последним оплотом коммунизма в симлендском капиталистическом царстве – такие дома не строили уже давно. Рядом уютно расположилось автобусное депо, и я заранее предвкушал ежедневный подъем в полпятого утра под рев моторов.
- Господин Хагенштрем! – Сара Штомпель, хозяйка пансиона, уже поджидала меня в холле, - вы, наверное, поздно выехали? Я ждала вас еще к десяти.
«Если бы я поздно выехал, вам пришлось бы спасать меня с отрядом аквалангистов» мрачно подумал я, осматривая холл.
Госпожа Штомпель проследила за моим взглядом и виновато улыбнулась.
- Краска облупилась, я знаю, - сказала она, - всё никак не попрошу сына обновить. Зато в вашей комнате я только-только побелила потолок. Желаете взглянуть?
Я кивнул и шагнул за ней в лифт.
Комната была маленькой и темной, с единственным окном, выходящим на дорогу. Я ностальгически улыбнулся, вспоминая свою крохотную комнатушку в общежитии.
****
- Это самая большая комната в доме. Здесь раньше жила какая-то певица – никак не могла запомнить её фамилию – так она из этого самого окна и выбросилась. Я сама, своими руками там внизу всё потом отмывала, - сказала госпожа Штомпель, - но вы не волнуйтесь. Это полгода назад было. После этого здесь никто и не жил.
«Неудивительно» подумал я, когда мы уже спускались вниз, на кухню.
****
- Плиту вы будете делить с семьёй Смит, - тем временем продолжала она, - зато стол – только ваш. Уборкой занимаются все по очереди, ваши дни – среда и воскресенье. Мы часто травим крыс, так что будет неплохо, если вы сможете несколько дней в месяц проводить у друзей. Ах да, и не оставляйте кастрюлю с супом на плите – господин Клегг может в неё плюнуть. Какие-нибудь вопросы, мистер Хагенштрем?
- Хорошие новости есть? – пробурчал я, мысленно оценивая не очень-то радужные перспективы.
Госпожа Штомпель задумалась, но в следующий миг её лицо просияло:
- Конечно. Арендная плата всего триста пятьдесят шесть симолеонов. Будете подписывать договор?
Я кивнул. Конечно, я подписал бы в любом случае – найти более дешёвое жилье было бы сложно, а что-то другое я пока не мог себе позволить. Госпоже Штомпель вовсе не нужно было рекламировать свой товар, чтобы я согласился его купить.
Позже, когда дороги немного подсохли, мы с Пирсом съездили за мебелью. А вечером мне доставили заказанный еще пару недель назад компьютер компании «Хамбл и сын» - единственный предмет роскоши, который я мог себе позволить /правда, был ещё телевизор – подарок одной из бывших, но он не в счет/.
****
И вскоре я привык. К дежурствам дважды в неделю, к летучим мышам, остервенело бьющимся об окно, к ежемесячной травле крыс и еженедельной оплате счетов.
Преждевременная кончина неизвестной певицы перестала волновать мое воображение, а гул и грохот со стороны автобусного депо – будить меня по утрам.
Вскоре я облюбовал комнату госпожи Штомпель на первом этаже – она велела заходить, если у меня появятся проблемы, но почти никогда там не появлялась.
Впрочем, её отсутствие скорее радовало меня, чем огорчало – потому что в комнате был шкаф. Большой антикварный шкаф, доверху забитый книгами – и все свободное время я проводил там, отыскивая среди ненужных справочников и словарей книги по маркетингу и управлению персоналом.
Единственное, к чему я привыкнуть никак не мог – это соседи.
О господине Клегге я был предупрежден заранее, но масштабов катастрофы я тогда не мог и представить. Он сразу почему-то невзлюбил меня, и стал регулярно наказывать меня за мифические провинности – обыкновенно порчей моих продуктов или перерезанием электрических проводов.
Другие жители пансиона, казалось, немного побаивались его – очевидно, его выражающие ненависть ко всему человечеству взгляды действовали не только на меня. Единственным существом, к которому Клегг, похоже, был хоть немного привязан, был его худенький пудель.
А прямо рядом со мной жила семья Доу, супруги Артур и Бет – мечта адвоката по бракоразводным процессам. Слушая их жаркие споры за стеной /за моей стеной! В три часа ночи!/ я все больше убеждался в пагубном влиянии брака на нервную систему.
А еще у них была дочь, Камилла – рыжеволосая девочка лет четырнадцати. Склочный характер родителей она, видимо, не унаследовала – зато бросала на меня такие недвусмысленно жаркие взгляды, что при встрече с ней я всегда старался побыстрее ретироваться в свою комнату /мысленно напоминая себе о том, что в симлендских тюрьмах делают с парнями, которые вступают в связи с девушками моложе семнадцати/.
Единственным островком адекватности в пансионе оказалась комната четы Смит, с которыми я делил кухонную технику. Уинстон Смит когда-то служил в Тотенбурге /у меня неизменно замирало сердце, когда он утром спускался вниз и здоровался со мной на ломаном тотенбуржском/, а его жена Кэтрин угощала меня булочками, когда у меня заканчивались продукты.
А заканчивались они часто. Чаще, чем я мог позволить себе покупки в продуктовом. Я в первый же день разослал резюме всем ресторанам Портленда и ежедневно просматривал газеты на предмет свободных вакансий – но диплом, свидетельствующий о /пускай и успешном/ окончании философского факультета Ла Фиеста, очевидно, не производил впечатления на потенциальных работодателей. Конечно, всегда можно было устроиться кассиром в МакКорм – хотя бы чтобы оплачивать счета – но честолюбие и глупая надежда, что мне вот-вот повезет, заставляли тянуть с трудоустройством.
Спустя пару недель чудо все же случилось – шеф-повар знаменитого ресторана "Лондост" обзавелся внуками и решил уйти на пенсию, попрощавшись с блестящей карьерой. А так как замена ресторану нужна была срочно – они взяли меня.
Первые дни я летал в ресторан, как на праздник. Мне нравилось чувствовать себя необходимым, нравилось, как закипала работа, когда я переступал порог кухни, у меня каждый раз ёкало сердце, когда я читал положительные отклики о своих блюдах в книге отзывов.
Но со временем выматывающая работа стала превращаться в рутину. К тому же Джулиен Кук, единоличный владелец ресторана, не упускал случая уколоть меня побольнее, наведываясь на кухню.
- Эта утка настолько не прожарена, господин Хагенштрем, что она улетит раньше, чем её принесут клиенту, - цедил сквозь зубы он, заглядывая под крышку подноса, - и если на вас поступит хоть одна жалоба, вы улетите вслед за ней.
Девушки-официантки ободряюще улыбались мне, и советовали не принимать близко к сердцу.
- Это потому что ты новенький. Он со всеми новенькими так. Еще привыкнешь, - говорили они.
А я вздыхал и старательно отгонял от себя мысль, что МакКорм был не такой уж плохой идеей.
****
Когда я учился в Техуниверситете, я все время ждал выпуска. За каждый год мысленно ставил себе галочку и представлял, как здорово будет, когда я, наконец, получу диплом.
Сейчас диплом пылился в ящике моего стола, а я снова принялся ждать – только теперь уже выходных. Я все так же ставил воображаемые галочки после каждого прожитого рабочего дня и облегченно вздыхал, когда наступал вечер пятницы. Как сегодня.
Я зашел в комнату госпожи Штомпель, чтобы почитать что-нибудь – но едва я присел на диван, то сразу понял, что сегодня я больше ничего сделать не смогу. Я просто сидел, чувствовал, как гудят напряжённые мышцы и как радуется тело долгожданной передышке. И думал, что это самое прекрасное чувство в мире – знать, что завтра утром не нужно никуда идти.
Дверь тихонько скрипнула, и я встрепенулся – я не уверен, что хозяйка одобрила бы вторжение на свою личную территорию – но увидев просунувшуюся в дверной проем голову господина Смита, вновь откинулся на спинку дивана.
- Не помешаю? – хрипло спросил он, и я покачал головой.
- Что вы, Уинстон, - я подвинулся, освобождая место для него.
Тот присел рядом. Мы молчали несколько минут, а потом он вдруг спросил:
- Вы служили в армии, Ник?
- Нет, - почему-то признаваться ему в этом было немного стыдно, - я учился. Моя мама была бы против.
Уинстон удивленно вскинул брови, и я пояснил:
- Мой отец был военным. Дослужился до генерала во времена тотенбуржских войн с Малым Континентом в восьмидесятых.
- Он был убит?
- Не знаю. Но мама всегда говорила, что не простит мне, если я пойду по его стопам.
Уинстон замолк на некоторое время, а потом вновь повернулся ко мне:
- Правильно говорила. Я там сына потерял, - Уинстон отвернулся и уставился в одну точку где-то на противоположной стене, - это сейчас наши с вашими знаться не хотят, а тогда - дружба народов, взаимовыручка. За победу мать родную продать готовы были. Я и сам тогда в морфлоте служить вызвался… а сейчас не пошел бы.
Я хотел выдать какую-нибудь дежурную фразу о сочувствии, но слова почему-то застряли в горле. В самом деле – у Уинстона было в тысячу раз больше причин ненавидеть Тотенбург, чем у всех тех, кто звал меня варваром в университете. После расистских настроений в Фиесте мне странно было осознавать, что после всего, что с ним случилось, он вот так просто сидит рядом и разговаривает со мной. Уинстон заметил моё замешательство и как-то кисло улыбнулся.
- Вы здесь долго не засиживайтесь, - он вздохнул и тяжело поднялся с дивана, - утром Кэтрин блинчики сделает – можете прийти.
Я кивнул, и Уинстон, отсалютовав мне, вышел из комнаты.
****
Утром госпожа Смит зашла ко мне сама. Взволнованная и бледная, она с порога заявила:
- Господин Хагенштрем, у нашей Китти пополнение.
Я сдержал ехидный смешок – кошек у Смитов было четверо. Ну, до недавнего времени. Я до сих пор не понимал, как они там все вместе умещались, учитывая, что их комната раза в полтора меньше моей – но факт оставался фактом.
- Двоих мы уже пристроили, а малыш Юджин остался без семьи, - продолжила она, - так вот, не могли бы вы…
Она протянула мне котенка, и ухмылка тут же сползла с моего лица.
- Госпожа Смит, я не уверен, что…
- Он вам не помешает! – тут же заверила меня она, - он такой тихий! Вы его и не заметите. Я даже буду приходить и кормить его, когда вы на работе!
Юджин смотрел на меня большими грустными глазами, и, казалось, пикнуть не смел. Идея соврать что-нибудь про аллергию на шерсть погасла в моей голове, едва вспыхнув.
- Хорошо, - покорно кивнул я, и госпожа Смит просияла.
- Вы не пожалеете, обещаю! – воскликнула она, усаживая Юджина на мою ладонь, - теперь вам больше не будет одиноко. Я же вижу, вы всё один да один…
Предупредив ряд вопросов о личной жизни, я пробурчал что-то про работу и выпроводил её в коридор. А потом вновь обратил взгляд на нового питомца.
Юджин сидел на полу – там же, куда его посадила бывшая хозяйка. Я осторожно подхватил его на руки – совсем еще крошечного.
- Ты влип, приятель, - вздохнул я, стараясь не сжимать его слишком сильно.
И подумал, что стоит, пожалуй, заехать в зоомагазин после работы.
