– Что ты здесь делаешь?
Я удивленно уставилась на Мирослава. Ожидала увидеть кого угодно – Ника, Матильду, Риота, даже маму с папой, но уж никак не его.
– Работаю, – буркнул тот, как всегда, неприветливо.
– Кем?
– Показывай шов, – он проигнорировал мой вопрос.
Я испуганно вцепилась в подол и как можно теснее свела колени. Шов... он же в таком месте...
– Полина, – раздраженно нахмурился Мир, – я тебя видел не только голой, но и в разрезе, так что заканчивай реверансы и показывай шов, мне некогда, у меня обход.
Я совсем непонимающе глянула на него, и он сжалился.
– Да, я твой врач, так что фраза "Мирослав Диленович, огромное спасибо за операцию" будет более чем уместна.
И не дожидаясь, пока до меня дойдёт, он сам раздвинул полы моего халата. Я зажмурилась, ожидая, что сейчас будет больно, но он чрезвычайно осторожно отклеил бинт и стал смотреть на рану.
– Заживает хорошо. Не забудь поблагодарить Малику, это твоя медсестра, она за тобой ухаживает и, как вижу, неплохо. Будут жалобы, зови. Он развернулся, чтобы уходить, а я неожиданно для себя выпалила.
– Мир, у меня телефон разряжен, можешь дать свой на минутку?
Он ухмыльнулся, правый уголок губ пополз вверх.
– Проверить мужа, чего не пришёл?
– Дочка больная, – тихо ответила я.
– Держи, – он протянул мне аппарат, – после обхода заберу.
Я схватила мобилку, по памяти набрала номер Матильды.
– Моть, это я. Как там Ками?
– Полина! Ух, а почему номер другой? Камилла в порядке, пробовала рыдать, но я сказала, что ты дольше будешь выздоравливать, если она станет реветь. Ты как там?
– Я нормально. Ками не кашляла? Если она начнёт задыхаться, сразу зелёный ингалятор бери и скорую вызывай.
– Хорошо. Да нормально все, не кашляет, не чихает, вырывает у меня трубку...
– Мама, мама!! Когда ты приедешь? Мам, я буду слушаться, честно–честно! Не умирай только, ладно? Мама.
Глотаю слёзы, отчаянно стараясь не всхлипывать.
– Ками, девочка моя, я скоро вернусь, скоро. Слушайся тётю Матильду.
– Хорошо, мам! Я ждать буду. Я слушаюсь и таблетки пью. Не уходи, как папа.
Чувство вины в первый раз добредает до моей ослабленной и от этого раскрытой души.
Прощаемся, я ещё что–то говорю Моте, а когда отбой уже нажат, принимаюсь горько, навзрыд рыдать. Я плачу, выплескивая с соленой влагой всю накопившуюся беспомощность перед этим миром, перед Каминой болезнью, всю растерянность, всю неподьемную ответственность, которую сама взвалила на свои плечи и просто не могу никому доверить хоть малую ее толику. Я не умею, не знаю, я слишком ничтожна перед этим миром и не могу этого исправить.
– Полина, я понимаю, что у тебя тут душевная драма какая-то, но, во–первых, хватит реветь после операции, это не самое полезное для заживления занятие, а во–вторых, отдай телефон.
Даже не взглянув в сторону Мира, протягиваю ему аппарат.
– Спасибо.
Он уходит, и я снова погружаюсь в привычную пучину самокопаний. Ночью вдруг доходит, что дочка меня любит, на самом деле любит. Немного успокоенная этой мыслью, засыпаю.
Утром Мирослав снова появляется и после стандартных вопросов о моём самочувствии вдруг кладет мне на тумбочку зарядное устройство.
– Проверь, подойдёт ли к твоему телефону.
Разъём подходит, я благодарю, он сообщает, что через день меня выпишут и удаляется. Почему–то меня невероятно трогает этот подарок, услуга, о которой я не просила, хотя может быть, он просто опасается, что я буду постоянно просить его мобилку. Едва сдерживаюсь, чтобы не звонить домой каждый час. Если бы вы только знали, как упоительно слышать голос дочери, которая тебя ждёт. А ведь я и правда подумала, что ей не нужна, что яркие папа и тётя меня напрочь затмили, но нетерпеливый звонкий голосок раз за разом повторяющий "мама, приезжай" переворачивает всю душу. Она скучает, она ждёт, она любит. И я тоже. В этой каждодневной борьбе за выживание, за каждый ее вдох, я совершенно не давала себе возможности подумать о том, как сильно я ее люблю. Здесь, наедине с больничными стенами, с одиночеством, нарушаемым только медперсоналом, у меня появилось время на себя и на мысли...
Матильда права, я замуровала в доме себя и делаю с дочерью то же самое, надо что–то менять, надо выбираться в город, водить Ками в центр, на прогулки, да хотя бы в песочнице, сооруженной Ником возле бассейна, разрешать играть подольше.
Ник... Это имя вызывает только глухие отголоски бывших чувств, плюс вину, плюс отчего–то страх, плюс робкую надежду, что он вернётся и все может быть как тогда, когда мы были влюбленными школьниками... Хотя влюбленной школьницей была только я, он тогда стремился к деньгам. К чёрту Ника, ушёл и ладно, без него прекрасно справимся.
Во мне начинает просыпаться какая–то энергия, которая ищет выхода и за неимением точки приложения, выхожу в коридор. В конце–концов, Малика говорит, что мне нужно ходить, а не только лежать. Но почти резко пробежавшись в один конец, я уже устаю и решаю подойти к диванчику в общей нише, где стоял выключенный сейчас телевизор. Это и понятно, ночь, только я тут шатаюсь, все спят давно. Хотя, похоже, не все.
– Мистер Леско–о, – мелодично прозвенел женский голос, – идите к нам, хватит возиться с этими больными, вы и днём уделяете им достаточно внимания.
– Рив, вы прекрасно знаете, как я отношусь к вашим посиделкам во время дежурств, ещё и меня пытаетесь втянуть.
– Ну, Миииииир, ты же не расскажешь заведующему?
– А ты не боишься, что я сам стану заведующим?
– Я на это и рассчитываю.
– Тогда я точно положу край вашим ночным сборам.
– Ах, тогда мы выдумаем что–нибудь другое, Мирослав Диленович...
Я от любопытства выглянула, чтобы посмотреть, какая она эта Рив, но наткнувшись взглядом на целующуюся пару, быстро скользнула обратно.
– Полина? – да, не успела, – Полина, что ты тут делаешь, иди-ка в палату, быстро.
Я молниеносно бросилась к своей двери и скользнула внутрь. Но в кровать не легла, а почему–то стала прислушиваться к тому, что происходило в коридоре, благо ночью всё слышно очень хорошо.
– Полина? Не мисс как-то там? У тебя с этой курицей что–то было? – недовольный голос так и не рассмотренной мной девушки.
– Не называй её курицей, мы с ней жили вместе пять лет, – насмешливо ответил Мирослав, – кстати, она – миссис.
– Не миссис Леско, случайно? – с плохоскрываемым отчаянием ядовито поинтересовалась Рив.
– Нет, после того как мы перестали вместе жить, она вышла замуж.
– Пять лет? Это с двадцати трёх по двадцать восемь?
– Это с восьми по тринадцать, потом я уехал в интернат, а после того как приехал, она успела обручиться, – сжалился над девушкой Мир, – она – дочка моих опекунов.
– Может, ты и со мной поживешь, чтобы я потом замуж вышла? За тебя, например.
– Никогда не сделаю такой глупости.
– Какая же ты зараза, Мирослав.
– Но с этим все равно придётся мириться, потому что заведующим стану только я, а ты на мелочи не размениваешься, – усмехнулся он, а его собеседница удалилась, похоже в гневе, ибо с чего бы она с такой силой вдавливала каблуки в линолеум, что это даже было слышно.
Я улеглась в постель, а через минуту дверь открылась, впуская моего доктора.
– Я посплю тут у тебя на второй кровати, так она ещё больше взбесится.
– А... а пациенты?
– Я записку оставил, в какой палате меня искать. Ещё и на тот случай, если она не догадается. Спрашивать кто такая "она" не стоит, ты и так все прекрасно слышала, я в курсе как тут звук распространяется. И ещё, я и вправду наглый и жестокий, как ты и подумала.
– Я не дума...
– Это абсолютно неважно, спокойной ночи.
Он лег сверху на кровать и через несколько минут захрапел.
Я же заснула не сразу, ещё почти полчаса думая о Ками. Утром проснулась раньше и не понятно зачем, принялась его разглядывать. Так странно вообще, что мы вот так встретились, никогда не знаешь, кого и куда закинет жизнь.
Он шумно вдохнул, открыл глаза, обнаружил на себе мой взгляд, потянулся.
– Ты так всю ночь на меня просмотрела?
– Нет, – смутилась я.
– Наверняка, хочешь что–то спросить, не стесняйся.
– А почему тебя называют Диленович, если твоя фамилия – Леско?
Он, кажется, удивился.
– Хмм... тебя только это интересует? Я – представитель исчезающе малой в этом мире славянской народности, у нас обращаются не по фамилии, а по имени и производной от имени отца. Моего отца звали Дилен, поэтому я – Диленович. Если бы ты была славянкой, тебя бы звали Полина Гэриевна.
– Странно, но интересно, получается, все знают, как зовут твоего отца.
– Да. Хотя лично я бы предпочел лишний раз не вспоминать, но фамилия принадлежит матери, это тоже не особо приятно. А так хоть половина обращения содержит моё имя, что уже неплохо. Оп, а теперь стой спокойно и не пугайся.
Я не поняла и хотела переспросить, чего мне не пугаться, но тут случилось две вещи, во-первых, открылась дверь, явив лик какой-то медсестры, вроде бы Рив, а во-вторых, Мирослав стремительно сократил расстояние между нашими телами и стал меня целовать.
Время остановилось. Сначала я была скукожена от испуга, затаившая дыхание и вытаращившая глаза. Но потом веки сами собой опустились, руки поднялись навстречу его телу, а губы послушно раскрылись, подчиняясь его настойчивому рту. В животе что-то разлилось горячей волной и выстрелило кверху.
Всё?
– Всё. Это был конец служебного романа, – радостно проговорил Мир, обернувшись на закрытую с той стороны дверь, а потом добавил более тихим тоном, – я надеюсь. Полина, ничего личного и спасибо, что подыграла. Мужу лучше не рассказывай.
– Мы развелись, – абсолютно машинально ответила я.
– Тогда можешь рассказать. Кстати, за хорошее поведение выпишем тебя завтра, можешь сказать своим, чтоб приезжали за тобой.
Он вышел из моей палаты, а я ещё долго стояла истуканом, смотрела на закрытые двери и почему-то задумчиво гладила пальцами свои только что целованные им губы…
Я по-прежнему часто звонила Матильде, требовала отчёта о самочувствии Ками, о всех ингаляциях, которые они должны были делать, по памяти называла препараты, говорила с доченькой, слушала её рассказы о прогулках. Небеса, как же я люблю её, как я счастлива, что она у меня есть.
Только сердце кровью обливалось от осознания, что я сейчас не с ней, не рядом, не могу разделить с ней все те новые впечатления, которые сейчас у неё появились. Но скоро я вернусь, уже завтра, и мы вместе будем гулять, мы вместе сходим в этот новый центр, познакомимся с другими детками, другими мамами. Камиллочка, ласточка моя, ты самая лучшая на свете и сделаю так, что у тебя будет всё только самое лучшее.
А ещё... не знаю, может быть, смена обстановки на меня повлияла, может операция, может воспоминания о детстве, может ещё что, но в моей голове появилось на одну мысль больше. Теперь кроме дочери там стал обитать почему-то ещё и Мирослав. Думала я о нём немного и нечасто, он иногда забредал в мои размышления по поводу того как там теперь у нас с Ками будет всё в будущем.
И этот поцелуй... Он был подставным, просто чтобы позлить медсестру, но вспоминать о нём нравилось. Может быть, мне просто хочется, чтобы кто-нибудь меня целовал?
Попробовала подумать о Нике, но почему-то стало портиться настроение, будто бы даже мысли о нём погружали меня в старое, липкое безысходное болото наших предыдущих отношений. Куда всё делось, я же так его любила. Любила ведь? Не знаю. Я привыкла называть свои чувства словом «любовь», но вот что это было на самом деле? Почему я ни слезинки не проронила, когда он сказал, что со мной разведётся? Почему я так спокойна была на суде, когда он нервно сжимал и разжимал пальцы, почему? В последнее время меня абсолютно не трогала близость его тела, я не жаждала его поцелуев, мне было попросту всё равно. А стоило Мирославу коснуться моих губ, как что-то внутри меня проснулось, завибрировало, раскрылось. Почему так?
Наверное, я ужасно плохая, разрушила семью, лишила ребёнка отца и даже не переживаю по этому поводу, не страдаю, а стоило чужому мужику меня поцеловать, так я тут же думаю о его губах и, что самое страшное, мне хочется, чтобы это повторилось.
О какой ерунде я только думаю.
- Полина!! - машет мне Матильда, но не успевает подбежать ко мне быстрее, чем дочь.
- Мама!!! Мама, мама, мама, мама!!
Каждое «мама», она перемежает тем, что беспорядочно целует ту часть моего тела, которая в данный момент подвернулась.
- Доченька, девочка моя, хорошая.
- Так, а ну не ревём. Все в машину, дома доцелуетесь, - смеётся Мотя. А внутри она начинает вкрадчивым голосом, - Поль, мы... (хотя если быть более точной, то я), решили сделать тебе сюрприз. Поскольку у тебя теперь начинается новая жизнь, то всё должно быть совершенно по-новому. Переезжать в другой дом это перебор, а вот немного изменить обстановку, думаю, это хорошо. Правда слишком быстро выписали тебя, и я всего не успела, но так, думаю, тоже неплохо. Короче, я немного позанималась самоуправством, продала телевизор ваш во всю стену, многовековая пыль, покрывающая пульт сказала мне о том, что им вы всё равно не пользуетесь, мебель эту кожаную помпезную, которая тоже никому не нужна, ну и по мелочи, что не вписывалось в новый интерьер. Потому что, как мне кажется, Ник с Алем исключительно под собственный мужской вкус там всё у вас обставляли. Итак, я успела переделать только гостиную и детскую, можешь оценить, что получилось, надеюсь, понравится. И на детской площадке тоже появились новинки, дети обкатали, им понравилось. Кстати, осталось ещё до фига деньжищ, потому что телик этот ваш даже б/у стоил просто огромное состояние.
Я пожала плечами. Ремонт так ремонт, интерьер так интерьер, я не слишком была привязана к обстановке, даже если Матильда устроила готическую гостиную в доме, меня это сильно не напугает.
Но мне понравилось.
Мне очень понравилось, я с удовольствием посидела на новеньком диване, также обрадовало, что вместо телепанели появился книжный шкаф, который даже был с книгами. Причём теми, которые мне нравятся.
- Моть... спасибо, - от всей души обняла я подругу.
- Вау, Полька, я тебя прямо не узнаю, улыбаешься, светишься практически, с дочкой разговариваешь. Такое впечатление, что вместе с аппендицитом тебе вырезали замочек, который закрывал твоё сердце. Что там за волшебный доктор такой у тебя был?
При словах о волшебном докторе, я смущённо опустила глаза и что-то пробормотав под нос, поспешила наверх. Говорили же ещё и об обновлённой детской.
- А ещё я записала тебя к парикмахеру и даже не смей открывать рот для возражений, завтра, чтобы как штык, смотреть не могу на твою чёлку, ты что не понимаешь, что у тебя и так зрение не ах, так ещё и волосами глаза себе надо заслонять. Причёску я подобрала тебе такую, чтобы расчесалась и пошла, с мастером договорилась, поэтому всё, завтра ты туда идёшь и я в который раз приведу твою внешность в порядок.
- Я не буду возражать. Матильда, спасибо тебе. Я очень тебя люблю.
- И я тебя люблю, Полинка. Нет, только не снимайте, у меня тушь от слёз потекла!
Бонусы))))
На самом деле не так просто проходило окончание служебного романа)))
Мирослав так расстроился, что превратился в орангутанга)))
Оказывается, можно сидеть на диване с детьми. Вдруг кому-то пригодится))
Три девицы под окном
Обновлённая в который раз Полинка)))
- Камилла, по-моему, они прячут от нас конфеты.
