[Satyavati]

Звуковая дорожка:


Запись шестьдесят вторая. Л-файлы: Пятьдесят оттенков черного.

- Стоп! – заорал Феликс. С его темпераментом не драмы исторические, а боевики снимать. – Шарлотта, почему ты кривляешься вместо того, чтобы изобразить скорбь? А ты, Эмили…
- Лайла.
- Не важно. Ты должна кашлять, задыхаться, понимаешь?! У тебя чахотка!!
Своим ором всё впечатление от Италии мне портит. Парик тяжелый, платье жмет, никакого сочувствия.

Тощая девица, качающаяся, как тростник на ветру, щелкнула хлопушкой и промямлила:
- Сцена пятнадцатая, часть третья, дубль пятый!
- Начали!
«Шарлотта» стала произносить свой текст, я – изображать смертельно больную. Еще пару дублей и у нас получится отыграть все так, как надо Феликсу, потом гримерка, избавление от корсета, итальянская паста, томаты, сыр, оливковое масло, мужчины... От размышлений меня оторвало то, что я не могла вздохнуть. Грудь сжало жгутом, а трахеи перестали пропускать кислород. Я стала ловить ртом воздух, натужно кашлять, пытаясь избавиться от того, что мешало мне дышать, и все это превратилось в дикий приступ, который закончился глотком такого желанного воздуха и тремя большими каплями крови на белоснежном платке. Я сделала еще пару хриплых вдохов и, наконец, смогла нормально вздохнуть.
- Снято! – подбежал режиссер. – Лайла, как у тебя прикольно получилось! То, что надо. Кровь не была запланирована, ну да ладно, так даже лучше. А как ты побледнела! Ты действительно так хороша, как о тебе говорят! - Феликс похлопал меня по плечу. - На сегодня все свободны!
Кое-как я доплелась до гримерки и уселась на стул, тупо глядя на платок. Я, безусловно, молодец, вот только я не играла. И кровь настоящая. По спине прошел холодок.

Дальше становилось только хуже: меня уже не надо было гримировать под умирающую Бронте, потому что кашель усилился, появились круги под глазами и вес стал постепенно уходить сам по себе, превращая меня из цветущей Лайлы в увядающую Эмили. Будет смешно, если гример получит Оскара за работу самой матушки Природы. Сходить к врачу времени у меня не было, да и потащи меня кто насильно, я бы не пошла – мне было до жути страшно. В руки медиков я попала не по своей воле - после обморока на съемочной площадке меня отвезли туда на «Скорой». Но и тогда, сдав анализы и получив ингалятор, я вернулась к работе, чтобы не думать ни о чем постороннем. Но через неделю опять пришлось вернуться в больницу.
Сознание медленно возвращалось. Сначала сквозь туман послышались чьи-то крики:
- Нет! Уходите! Уходите! Проклятые собаки, нечего здесь вынюхивать! Прочь!
Я приоткрыла тяжелые веки – палата, койка рядом, на которой мечется мужчина лет пятидесяти, отмахиваясь от кого-то, кого я не могла разглядеть. Запищала аппаратура, прибежали медсестры, врач. Одна из девушек задернула занавеску, чтобы я не видела своего соседа и вколола мне что-то в капельницу. Я провалилась в сон.

***

- Как вы? – доктор изучал меня сквозь толстые стекла очков.
- Плохо, - прошуршала я сухими губами. – Что было вчера?
- А, это. У вашего соседа были галлюцинации. Такое случается при посттерминальном синдроме.
- Чего? – поморщилась я.
Доктор посторонился, открывая моему взору мирно спящего старика:
- Вашему соседу вкололи успокоительное, он вас больше не потревожит.
- Когда я пойду домой?
- Боюсь, что в ближайшее время не пойдете.
- У вас есть отдельные палаты?
- К сожалению, это муниципальная больница и отдельные палаты не предусмотрены.
- Почему я упала в обморок? – этот допрос начинал надоедать. Почему сразу мне не выдать всю информацию?!
Мужчина замялся, подыскивая слова:
- У вас, - он заглянул в карту, - Лайла, парапластический синдром.
- Что еще за хрень? – не сдержалась я.
Он внезапно стал серьезным:
- Парапластический синдром – это реакция организма на появление рака.
- Рак? У меня?! Не может быть, вы ошиблись.
- Нет, мэм, к сожалению, анализы показали, что у вас рак легких. Мелкоклеточная карценома.
Я смотрела на него вопросительно – что за манера сыпать непонятными медицинскими терминами.
- Вам лучше проститься с родными. Это не лечится, - тихо выдохнул он последнюю фразу.

Ужас, гнев, страх, отчаяние – все эти чувства в один миг завладели моим сознанием:
- Сколько мне осталось? – я вцепилась в простыни так, что побелели костяшки пальцев.
Было видно, что он не хочет отвечать. Что ему легче выдать мне кучу названий на латыни, обмануть для успокоения, чем включить обратный отсчет времени.
- НУ?!
- Два месяца, максимум три. У вас последняя стадия. Если бы вы обратились к нам раньше, проходили обследования каждый год, можно было бы…
Я уже его не слушала. Откинула голову на подушку и смачно выругалась. В этот момент старик на соседней кровати застонал.
- Да уберите же его отсюда! – заорала я.
- Я попрошу вколоть вам успокоительного, - виновато поджал губы врач и поспешил прочь из палаты. Тотчас прибежала медсестра со шприцем. Перед глазами опять все поплыло, и я провалилась в сон.

Я лежала весь следующий день, отвернувшись к стене, и размышляла о своей жизни. Сначала решила, что эти врачи в больнице самоуправления видели только порезы да синяки, лечили ОРВИ и никогда не сталкивались с кашлем посильнее. У меня может быть туберкулез, воспаление легких, аллергия, ну никак не рак. Макаронники все напутали, как пить дать. От этой мысли стало легче, но ровно до тех пор, пока мозг услужливо не напомнил, что диагноз показали медицинские исследования. Тогда они не умеют делать элементарный анализ крови, возразила я. Взяли чужую кровь, элементарно перепутали результаты или по задумчивости вместо минуса поставили плюс.

Течение мыслей прервал очередной стон соседа по палате – старого мистера Скомпарса. Его все время держали на лекарствах, поэтому он практически никогда не был в сознании, только иногда жалобно стенал. Когда действие лекарств ослабевало, он обычно звал свою дочь и жену, но за все время, что мы делили палату, к нему никто так и не пришел.
Я перевернулась на другой бок, чтобы сходить в туалет, но замерла на месте – старик внезапно открыл глаза и закричал. Если бы я не видела, как в первый день он мечется на койке, я бы решила, что он парализован. Крик был негромкий – мистер Скомпарса был изможден раком – поэтому на него никто не прибежал. Я поспешила по своим делам.
От больничной еды и лекарств, что мне кололи, я была слаба, поэтому простая прогулка до туалета забрала гораздо больше сил и времени, чем обычно. Вернулась в палату с бешено стучащим сердцем, размышляя о том, что местные эскулапы не лечат, а калечат. Мой сосед теперь стенал и умолял:
- О, пожалуйста, освободите меня! – при этом он глазами, полными слез и ужаса смотрел в сторону двери.
Это продолжалось в течение шести часов: Скомпарса повторял одно и тоже, как китайский болванчик. Ему сделали укол, но он подействовал ненадолго, дав мне возможность поспать. А потом все началось снова. От старика остались только кожа и кости, питание ему кололи внутривенно, но тут он пытался убежать и спрятаться, рвался куда-то, как сумасшедший. Он всхлипывал, что его окружили, что он пойман и что его держат ужасные существа. Он звал на помощь и трясся, пока ему не вкололи сильную дозу морфина. На следующее утро труп мистера Скомпарса увезли в морг.

Смерть соседа подействовала на меня удручающе. Я вдруг осознала, что не вечна, что, возможно, тоже больна и уже через пару месяцев также оставлю этот мир, задыхаясь и кашляя. А что если диагноз правильный? На лбу выступил холодный пот, меня стало лихорадить. Надо убираться отсюда как можно скорее.
Я позвонила Лике и объяснила ситуацию, попросив приехать и забрать меня из этого ужасного места.

Затем я позвонила дочери (Марк со мной после последнего скандала не разговаривал и трубку не брал):
- Привет, Энни!
- Не называй меня так, ты же знаешь, я не люблю это детское имя.
- Прости. Я сейчас в Италии. Ты не хочешь приехать ко мне?

- Нет, - не раздумывая.
- Я заболела, Э.. Анна. Мне нужна твоя поддержка.
- В прошлый раз ты тоже сказала, что заболела, а на самом деле просто хотела попасть в топ десять самых сексуальных мамочек.
- На этот раз все серьезно, правда.
- Да, конечно. Именно это ты сказала в прошлый раз, когда я припомнила тебе позапрошлый обман и счастливую историю семьи Табаско для журнала.
- Я твоя мать и ты должна мне верить, когда я говорю, что больна!
- Я искренне верю, что ты больна, мама. Но не приеду, потому что это все враньё.
- Откуда столько дерзости в тринадцать лет, юная леди!
- Мне шестнадцать, - спокойно поправили на том конце. – Через месяц семнадцать исполнится. Могла бы запомнить. Или в журнале каком прочитать. Но ты же только себя замечаешь.
- Да как ты смеешь! Мне плохо, я умираю, а ты обвиняешь меня в каких-то совершенно незначительных проступках!

Анна замолчала, размышляя, верить мне или нет. В конце концов она холодно ответила:
- Игнорирование своего ребенка и превращение жизни моего отца в ад – это не незначительные проступки. Увидимся! – и положила трубку.
Я разозлилась. Как эта малявка смеет упрекать меня! Что ей известно о жизни в свои шестнадцать! Вот приеду домой и намылю ей шею хорошенько. Пришла смс от Лики, что из-за загруженности на работе они с Соло смогут приехать только через неделю. Я вздохнула.
Через десять минут позвонил телохранитель Джон.
- Мисс Табаско, на студию звонила ваша дочь. Я сказал, что вы на съемках и перезвоните, когда освободитесь.
- Идиот, - заорала я. Но Джон был привычен к перепадам моего настроения, поэтому молча выслушал тираду о своей тупости и вежливо попрощался. Теперь все, что я ни скажи, навсегда будет враньем в глазах дочери.
То, что с родственниками не особо удалось поговорить, меня не сильно расстроило – у меня есть Лика и Соло. Приедут, заберут меня, а дома я им всем покажу, где раки зимуют. Ха, у меня рак, а у них буду раки. Смешно. Поеду лечиться в лучшую больницу к лучшим специалистам, и все наладится. Все будет хорошо, как всегда.
Только видения мечущегося в агонии старика не давали покоя. Картина перекошенного лица соседа по палате часто являлась во сне, и я просыпалась в холодном поту. Неоднократно размышляла о том, что буду делать, если диагноз в Бридже подтвердиться. Часто можно слышать, что это освобождает: делаешь все, что пожелаешь – грабишь банки, прыгаешь с парашютом, пробуешь запретные наслаждения итд. Но мне кажется, что это не так. Я придерживаюсь теории о том, что мы живем не одну жизнь и за все, что сделаем, придется рано или поздно отвечать.

За три дня до приезда Лики и Соло я увидела Их. Огромные, мохнатые, с грязной шерстью, толи волки, то ли собаки, залезли в палату через окно и стали ходить кругами вокруг моей постели, вынюхивая и скалясь. Сердце ушло в пятки, меня охватил страх даже пошевелиться, спина покрылась холодным потом.
Но когда один из монстров подошел вплотную, глядя на меня своими пронзительными красными прицелами, меня прорвало:
- Кышь! – я стала размахивать руками, пытаясь отогнать зверя. – Вали отсюда! Не приближайся! Прочь!
Не подействовало – другие, ощерившись, сомкнулись вокруг меня плотным кольцом. Я стала лихорадочно жать на кнопку вызова персонала. Прибежала медсестра, которая беспрепятственно прошла сквозь гончих, даже не заметив их, и ввела морфин в капельницу, от которого я очередной раз провалилась в яму. Злые морды все кружили вокруг меня, но теперь из-за действия лекарства я не могла пошевелиться – ни позвать на помощь, ни отмахнуться. Все, что сходило с уст, это тихие стоны. Они пугали меня всю ночь, на протяжении которой заснуть так и не удалось.

На следующий день стало хуже: я уже не могла ничего есть – все выходило наружу. Единственное, что я могла себе позволить – сосать смоченную в воде ватную палочку. Лекарства уже не помогали: я забыла, что значить глубоко дышать – воздух поступал в легкие маленькими дозами, с хрипом, и вызывал долгие приступы безостановочного кашля. Метастазы распространились по всему телу, вызывая непереносимую боль, но я запретила колоть мне что-либо кроме простого обезболивающего, которое мало помогало. Когда сознание прояснилось от морфина, я поняла, что со мной происходит то же, что и с мистером Скомпарса и с ужасом ждала прихода тех, от кого он пытался на немощных ногах убежать и спрятаться в нашу первую встречу. Хоть я и запретила колоть мне морфин, во время приступов медсестры дружно кивали, глaдя меня по руке, но в глазах их читалось лишь желание успокоить смертельно больного человека, просьбу которого можно не брать в расчет. Кто важнее: обезумевшая раковая больная или пациенты и персонал, вынужденные терпеть её «терминальное беспокойство», напоминающее живым, что они тоже не будут жить вечно? Ответ был очевиден.

Оказалось, что у меня нет двух месяцев. Все произошло уже через четыре дня, накануне приезда Соло и Лики, который им пришлось еще раз отложить из-за занятости на работе последней. Я почувствовала облегчение и даже смогла сделать глоток сока, показавшегося мне амброзией. На этом вся моя радость и закончилась. Они пришли ночью: внешне напоминали людей, но вид у них был, как у исчадий ада, - взъерошенные угольные волосы, темная, почти черная кожа, огромные мускулы и шкуры вместо одежды. Клыки вместо зубов и смрадное дыхание, в руках – острые, похожие на мачете, ножи. Среди них было пару женщин, таких же отвратительных, как и мужчины. Монстры были настроены решительно. В этот раз посланники подземного царства вошли в дверь и окружили меня со всех сторон, заслонив свет своими бурыми телами. Я подскочила на постели, взвизгнув от ужаса, и вжалась в стену. Забыла обо всем, хотелось только одного – чтобы они ушли и оставили меня в покое. Но этого не произошло: саблезубые схватили меня за руки и стали тянуть за собой. От них пахло гнилью и разложением вперемешку с гарью – видимо, именно такое зловоние стоит в преисподней. Я попыталась вырваться, и мне это даже удалось, залезла под кровать, но меня вытащили и оттуда. Тогда я забилась в шкаф, изо всех сил вцепившись в дверную ручку, чтобы они не смогли открыть. Из-за двери раздавались недовольные животные крики, затем дверь разлетелась на мелкие куски от одного удара топора. И тут… я увидела себя лежащей на больничной кровати в пустой комнате. Но при этом мое прозрачное, тонкое, как говорят экстрасенсы в многочисленных телевизионных передачах, что вечерами показывают по кабельному, тело было тут, в шкафу, ощущая, как исчадия ада крепко держат меня за руки и тянут в открывшуюся беспросветную тьму. Я кричала, но ни звука не слетало с синих губ, я сопротивлялась, но нападавшие были сильнее, я пряталась – меня находили. Я вспомнила фразу, вычитанную как-то в интернете: феминизм – до первого достойного мужчины, коммунизм – до первого личного капитала, атеизм – до первой тряски в самолете. И решила позвать на помощь Бога. Пожалуй, это был первый раз за многие годы, когда я о Нем вспомнила, но надежда на свои силы умерла, и я впервые задумалась о значении фразы «мы приходим в этот мир и уходим из него с пустыми руками».

Из меня сама собой стала вырываться мольба о помощи в виде всех известных мне имен Бога:
- Господи! Отче наш! Аллах! Иегова! Будда! Кришна! – исчадия ада замерли, затем отступили. Но как только я замолчала, они с новой силой накинулись на меня. Так я звала очень долго – монстры кружили вокруг, скалили клыки, но не могли приблизиться. Внезапно меня дернуло в сторону, и я опять оказалась в теле – хрипя и задыхаясь от крови. Горло рвало на части, тело лихорадило, где-то вдали слышался противный писк аппаратуры. В комнату вошла медсестра в белом халате и молча уставилась на меня. То есть просто стояла и смотрела, как я умираю. Я стучала кулаком по постели, скорчившись пополам, откашливая кровь и пытаясь поймать хоть глоток воздуха, не было даже силы прикрикнуть на безразличную свидетельницу моих последних минут.
- Я умираю, помогите же! - просипела я, зайдясь в очередном приступе.
- Я помогу тебе, - светлая тень отделилась от двери и подошла ближе. – Я спасу тебя, если ты выполнишь одно условие.
- Все, что угодно! Пожалуйста! Я умоляю! – всхлипывала я. – Мне очень больно и страшно!
- Я понимаю, - спокойно парировала девушка, как будто у нас была целая вечность, чтобы договориться. – Я спасу тебя, если ты вернешь свою семью.
- Семью? Родители мертвы, сестра тоже! – отчаяние захлестнуло меня.
- Нет, не эту. Ты вернешь Марка и Анну. Будешь примерной матерью и женой. Да-да, женой.
- Но… - хотела возразить я, - но он предал меня! А она с ним заодно! Они ненавидят меня, даже не захотели приехать!
- Никто не говорил, что будет легко. Договорились?
В эту секунду кровь пошла горлом, образовав огромное алое пятно на постели, капли по простыне стекали на кафельный пол, и дышать стало невозможно. «Да! ДА!» - мысленно закричала я что есть сил и провалилась в белый туман.
- У тебя есть год, - услышала я голос в голове.

***

- Стоп! – заорал Феликс. – Шарлотта, почему ты кривляешься вместо того, чтобы изобразить скорбь? А ты, Эмили…
- Лайла.
- Не важно. Ты должна кашлять, задыхаться, понимаешь?! У тебя чахотка!!
- Хорошо, только дайте мне пять минут, мне надо сделать важный звонок.
- Хорошо, - режиссер окинул меня недовольным взглядом. Видимо, сомневался в том, что я действительно так хороша, как говорят. – Перерыв на перекур!
Я рванула в гримерку и схватилась за телефон – мне казалось, что за это время у меня должна быть уйма не отвеченных звонков. Но экран был темным. Мельком посмотрев на себя в зеркале, я дрожащими пальцами набрала номер Марка.

После долгих гудков (видимо, на том конце долго думали, поднимать или нет), я услышала знакомый голос:
- Алло!
- Марк, это Лайла. Я так соскучилась по тебе.