- Фрау Хагенштрем! – в комнату ворвалась хорошенькая розовощекая фройлян Хассе и покрутила в руках стопочку писем, привлекая к себе внимание, - почта!
Марджори тяжело поднялась со стула и заковыляла к ней.
«Наверняка хозяйка комнаты требует вернуть долг» подумалось ей. Письма редко радовали ее, но теперь ей особенно нечего было ждать от жизни – и она ждала почту.
- Хозяйка просила передать, что дает вам еще неделю отсрочки, - защебетала фройлян, будто отвечая на ее мысли, - в одной из квартир вчера пулей окно пробили, так что ей теперь не до вас. Но вы не затягивайте с оплатой, ей нужны средства на ремонт. Ладно?
Марджори торопливо кивнула – ей не терпелось поскорее выпроводить гостью, чтобы приступить к чтению.
Взгляд ее тут же зацепился за розовый конверт, так сильно контрастирующий с безликими серыми счетами – и она тут же отложила последние в сторону.
«Портленд, Главная улица, 10. Отправитель – Николас Хагенштрем» значилось на конверте. Дрожа от нетерпения, Марджори принялась открывать его, стараясь не повредить красивую розовую бумагу.
В конверте обнаружилась стопочка симолеонов - раньше их не принимали в Тотенбурге, но сейчас, когда Симленд обрел статус «сверхдержавы», их стали принимать везде. К деньгам прилагалась фотокарточка и небольшая записка, которую Марджори тут же достала и принялась жадно вчитываться в неразборчивые строки.
Здравствуй, мама!
На фотографии твои внучки, Мэри Джейн и Сюзанна, здесь им уже исполнилось четырнадцать. Я хотел свозить их к тебе, но их мать не позволила мне пересекать границу Тотенбурга, пока там ведутся военные действия. Когда все утихнет, я обязательно вас познакомлю. Прости, что не звоню – очень много работы.
Твой Ник
Марджори улыбнулась старческой беззубой улыбкой, проводя пальцем по фотографии.
«Если бы можно было вернуть время назад, я бы вышла замуж снова. И родила бы во второй раз. Девочку» думала Марджори в сорок, когда оплачивала последний счет колледжа им. Святой Беллы. Она знала, что Ник поступил в университет, но не знала, в какой именно – да и не интересовало это ее тогда. Она слишком давно ждала этого мига – когда сын повзрослеет, и его не нужно будет обеспечивать. Тогда она еще работала в пекарне, и получала весьма неплохое жалованье – у нее голова кружилась от мысли, что теперь его можно будет тратить только на себя. Позже, возвращаясь в пустую квартиру, она впервые подумала, что ей чего-то не хватает.
«Если бы можно было вернуть время назад, я бы ни за что не отпустила Германа. Разве так уж важны были его измены? Он увидел бы повзрослевшего сына, и понял бы, что ничего нет важнее семьи» думала Марджори в пятьдесят. Тогда она как раз была уволена с работы, спасавшей ее от одиночества последние годы. Марджори знала свое дело, и в пекарне ее ценили – еще с десяток лет она точно могла бы успешно работать, если бы не глупое ранение в ногу, которое она получила накануне пятидесятого дня рождения. Район, где она снимала квартиру, считался безопасным – но стычки там тоже случались, и Марджори оказалась среди тех, кому не повезло.
Государство выделяло ей небольшую пенсию, но квартиру пришлось сменить на крохотную комнатку, и экономить на каждой копейке. Марджори подсчитывала жалкие гроши, и вспоминала времена, когда отказывала себе во всем, чтобы дать Нику образование. Экономить для кого-то другого было намного приятнее.
«Если бы можно было вернуть время назад, я ни за что не отпустила бы Ника. Я помогла бы ему устроиться здесь, и мои внуки росли бы у меня на глазах» думала Марджори сейчас, разглядывая девочек на фотографии и незаметно для себя комкая записку от Ника в руках.
«Я обязательно напишу тебе ответ. Завтра» думала она, ковыляя к любимому креслу у окна. Глаза слипались, пусть до вечера и было далеко – и только ноющая боль в ноге не давала ей погрузиться в сон.
Утром, когда фройлян Хассе нашла ее в том самом кресле – холодную, бездыханную – она все еще сжимала в руке клочок бумаги.
