Всё закончилось. Небеса подарили нам много месяцев спокойного, незамутнённого счастья, настоящей радости, а теперь решили, что хватит, нужно расплачиваться. Не понимаю только почему расплачиваться должна она, почему не я? С каждым днём, с каждой новостью вбивается по гвоздю в крышку моего будущего гроба.
Девочка моя, доченька, солнышко моё ненаглядное, если бы я могла взять всю твою боль на себя, взять все твои хвори, отдать тебе свои лёгкие, свою душу, своё сердце…
Она в больнице. Уже три месяца мы здесь безвылазно и без малейших надежд на излечение.
Каждый новый анализ плохой, каждое новое лекарство не помогает, каждый новый день не несёт в себе ничего кроме слёз, сочувствующих взглядов медперсонала, обречённости, пронизывающей каждую клеточку моего организма.
Устойчивая ко всем антибиотикам кроме одного, инфекция, которая день за днём разъедает моей крошке лёгкие, прогрызая в них крошечные отверстия, пока они больше не смогут выполнять свою функцию и она не задохнётся.
У моей девочки в лёгких синегнойные палочки.
А этот единственный антибиотик, производимый единственной лабораторией, которая сгорела за две недели до того как нам поставили диагноз.
Внутри меня больше ничего не осталось, я просто бесконечно жду непонятно чего, ловлю каждый момент, проведённый с ней, лелею как великую драгоценность каждый её печальный взгляд, каждый звук слабеющего голоска, каждое прикосновение её бледных, истончившихся ручек.
Что мне ещё остаётся?
Мирослав
- Хватит уже рыдать!!! Я не могу больше видеть эти постоянные слёзы! Она смотрит на тебя и тоже киснет, проснись уже, наконец, выходи из этого ступора!! – я орал и тряс её у себя в кабинете так, что думал, голова отвалится.
Но всё было бесполезно. Она смотрела на меня стеклянными глазами, отвечала только со второго-третьего обращения и почти не реагировала ни на что, после того как её насильно выгоняли из палаты дочери. Вообще-то не особо положено ей там находиться, но ребёнок совсем зачахнет в одиночестве.
Ник, козлина, приходит раз в две-три недели всего на полчаса-час, типа сын у него маленький дома, некогда ему. Когда всё было в порядке, когда болезнь усиленным лечением и профилактикой усмирили, всё время толкся возле них с Полиной, а когда муковисцидоз стал показывать зубы, только его и видели. Даже не козёл – крыса.
Лоренцо, чтоб его черти драли, хоть бы на месяц раньше высеял эту синегнойку. Да, стул в его кабинете я сломал зря, признаю. Он прав был, конечно, что и так случайно выявили и что в этом их центре могли бы подсуетиться раньше, да и что толку теперь кусать локти, когда заражение уже прошло. Инфекция хроническая, то есть убьёт её не сразу, время есть, но время работает против нас.
Полина вообще не приходит домой, спит на диване у меня в кабинете. Да, я ж теперь заведующий отделением, мне и не такое позволено. Ест только когда я насильно заставлю, и медленно, но неуклонно превращается в собственную тень. Кто бы знал, как мне за три месяца всё это осточертело. Не помочь ребёнку погребением себя заживо.
- Здравствуй, мой буйный-пребуйный друг, Мирослав.
- Лори, ты мне до пенсии будешь тот стул вспоминать?
- И даже дольше. Слушай, бросил бы ты эту малахольную, пока не поздно, на кой она тебе сдалась?
- Опять сорок восемь. Не брошу.
- Ну, ладно, сейчас у неё тяжёлый период, ребёнок болен и всё такое, сейчас её оставлять – свинство, хотя раньше тебя такие мелочи не заботили. А вот если выздоровела бы малышка, как тогда?
- Тогда тем более. Мистер Капелли, вы меня достали своими иезуитскими намёками и подковырками. Она моя, я за неё отвечаю и выбью из неё всю дурь, как только ребёнок поправится, тогда всё будет по-старому.
- А если не поправится?
- Тогда… не знаю, тогда и буду решать.
- Собственно, почему я пришёл. Дорогой мой буйный друг Мирослав, готовься бухаться мне в ноги и ублажать мой слух сладкими речами восхвалений, ибо я совершил невозможное. На чёрном рынке появился препарат.
- Оригинальный? – быстро спросил я, подделок и так до фига, нужно быть уверенным.
- Обижаешь, сразу проверил. По крайней мере, источник достоверный. Семья купила антибиотика под завязку, несмотря на то, что он и раньше некисло стоил, а ребёнок умер, печально, но ничего не попишешь. Лекарство они оставили в больнице, а один медбратик подсуетился и хочет теперь за него лимон двести.
- Сколько? – дверь в комнату открылась, явив бледную тень Полины, лежавшей там на диване, о которой я совсем забыл.
- Поль, зайди обратно, я потом к тебе подойду.
- Мирослав, давай я почку продам, только… - она срывается на плач, хватаясь за мой рукав.
- Полина, закрой дверь с той стороны! – выталкиваю её обратно, запираю на ключ, поморщившись, слыша истеричные рыдания, - Почку она собралась продавать. Да кто её купит за такие бабки да с такой наследственностью.
- Опа, что мы видели? Зомбоперерождение обратимо?
- Лори, потом позубоскалишь. Можешь с ним связаться, подтвердить покупку? Сто штук могу дать авансом прямо сейчас, на остальное мне нужно дня три, чтобы снять всё со счетов и вывести из активов.
- Он согласен ждать неделю, прежде чем выходить на другие каналы. Хорошо подумай, Мир, это очень много денег, либо больше, чем у тебя вообще есть, либо столько же. Оно того стоит? Ты будешь зависеть от зарплаты, не сможешь покупать себе новые тачки и жить в своё удовольствие.
- Если моя способность покупать себе тачки будет куплена ценой жизни ребёнка, как я потом смогу смотреть в зеркало, непонятно.
- Ещё раз настаиваю, чтобы ты подумал. Ситуация с болезнью не критична, ещё можно подождать, пока не восстановят лабораторию, тогда лекарство можно будет купить вполне легально.
- Лоренцо, давай ты не будешь мне говорить о критичности. Если бы твоему ребёнку какая-то гадость грызла изнутри лёгкие, я бы на тебя посмотрел. И не надо поднимать бровь, типа Камилла не мой ребёнок, они – моя семья и буду делать всё что смогу, пока буду вообще жив.
- В принципе я предвидел, что так и будет, поэтому подтверждение уже дал. Если твоих денег не хватит, спонсирую сколько смогу. Но… на пару валяний в ногах, всё же рассчитывал…
Я бухнулся перед ним на колени.
- О, великий Лоренцо Капелли… - начал я восторженным, правда, довольно издевательским голосом.
- Достаточно. Ладно, отец семейства, побереги энергию для своей… женщины. Но коньяка мы с тобой выпьем, когда всё закончится, так и знай.
- Спасибо, ты – настоящий друг, - с чувством сказал я, пожимая протянутую руку, Лоренцо ухмыльнулся и резким жестом обнял.
- Да не за что.
Лори ушёл, я отпер Полинку, она припала к моей груди, всё ещё не прекращая рыдать. Блин, ну откуда в ней столько слёз, где они берутся?
- Мир, спасибо! Мир, я отдам тебе деньги. Не сразу, но я расплачусь, честно.
- Где ж ты их возьмёшь, интересно? Не переживай, натурой отработаешь. И вообще, марш домой, приведи там всё в порядок и себя тоже, а то привезут лекарство, дочку выпишут… месяца через два, а дома разгром и запустение, - провёл ладонью по её волосам и сказал уже нормальным голосом, - Поль, честно, поезжай домой, а? Сегодня тебя уже к ней не пустят, я буду занят, ругаясь с банками, а ты хоть отвлечёшься на уборку, там реально жуть.
- Хорошо.
Она легко касается губами моей шеи (просто она оказалась ближе всего к её губам) и у меня чуть не падает планка. Стараюсь очень глубоко и медленно дышать. Блин, три месяца без секса, пусть даже и в очень переживательное время, это вам не баран чихал. У меня не было такого перерыва с того времени, как я вообще начал секс этот практиковать. Даже когда в университете у меня случилась свинка, осложнённая орхитом, и то всё закончилось быстрее.
Надеюсь, что она всё-таки отправится домой, не слишком устанет от уборки и сегодня вечером…
- Мирослав.
- Ну?
- На пару слов, - ко мне стремительно приближается Ник.
- Ну.
- Спасибо, что нашёл лекарство, - ещё и руку мне протягивает, типа закрепить союз. Вместо этого хочется смачно влепить ему в ухо.
- Нашёл не я, это сделал зав. педиатрией, я только оплатил, - почти всеми деньгами, которые у меня были. Нет, пятьдесят штук ещё осталось, но выпендриваться придётся поменьше, премия для меня теперь имеет значение.
- Всё равно, спасибо.
- Слушай, Ник, можешь своё «спасибо» засунуть туда, где тебе это доставит наибольшее удовольствие.
- Не всем же, блин, быть такими богатыми.
- Теперь мы с тобой равны, можешь радоваться. Хотя нет, ты – дешёвка, Ник. Зажимать тайком чужую женщину так ты первый, таскать подарки и гулять на площадке тоже пожалуйста, но зато стоило дочке заболеть, сразу же пропал без вести.
- И ты послушай, Мирослав. Не знаю, откуда у тебя были такие деньги, не хочу в это лезть. У меня маленький ребёнок дома, ты не отец, тебе этого не понять. Легко бросаться фразами типа, почему так, да почему эдак, а в чём мой сын виноват? Если я принесу в дом эту болячку, ему никто не выложит лимон на лекарства.
- Ник, ты меня убил. Хоть бы в интернет полез для приличия. Ты хоть знаешь, чем вообще больна твоя дочь или услышал слово «инфекция» и обосрался? Синегнойка опасна для Камиллы, потому что у неё муковисцидоз, остальным надо сильно постараться, чтобы палочки вызвали заболевание, к тому же они прямо сейчас есть на твоём сыне, и на тебе, и на мне, и на всех окружающих. Воздушно-капельным путём они не передаются, а целоваться с Камиллой в дёсны никто не заставляет. Одна беседа с её врачом и ты бы всё это знал, но нет, нам же проще отсидеться в кустах, пока другие всё порешают, да? И, кстати, какая такая боязнь заражения мешала тебе звонить ей почаще, а не раз в неделю? Почему ты на её письма по электронке отвечаешь только через два-три дня? Ты понимаешь, что ей невыносимо постоянно сидеть в больнице, ей хочется общения? Да только папе это по фиг, он потом пойдёт спасибо скажет тем, кто возле неё был и снова придёт погулять, когда всё наладится. Всё, избавь меня от своего общества, благодарности не принимаются. Большой привет.
************************
Я сегодня в первый раз ей соврал. Просто не могу выносить больше слёз, не хочу повторения кладбищенской атмосферы, не хочу снова наблюдать, как погрузившаяся в себя Полина невидящими глазами смотрит в пространство.
Камилла выздоровела. Мы выгоняли из лёгких синегнойку в течение двух месяцев, и нам это удалось, практически убив при этом почки. Но с этим мы справимся, восстановительная терапия и с почками будет порядок, насколько это вообще возможно. Страшно не это. Страшно то, что Камилла в результате побочного эффекта от лекарств оглохла.
И я сказал Полине, что это обратимо, что со временем слух восстановится, прекрасно зная, что этого не будет.
Проводил их домой, а потом соврал во второй раз, что у меня сегодня дежурство, закрыл кабинет и методично изничтожил пол литра спирта. Правда, меня не взяло.
Хотя через пятнадцать минут после последнего глотка я в этом усомнился, потому что запертая изнутри дверь приоткрылась, пропуская внутрь женщину, которая была и есть для меня важнее всех в этом мире. Да и вообще во всех мирах.
Женщину, без которой я отчаянно страдал, никому и никогда этого не показывая, женщину, которую я неистово любил, не признаваясь в этом даже себе, женщину, которую я пытался ненавидеть. Женщину, которая дала мне всё, а потом бросила.
Женщину, которая меня родила...
- Здравствуй, Мирослав.
Здравствуй, мама.
++++++++++++++++++++++++++++++++++
Он мне «спасибо» говорит? Фигассе!
Если вы забыли, кто у Мирослава мама, то это она. Вереен, то бишь))) Я её переодену, конечно, просто не могла удержаться и сделала ей образ пиратки)))
