- Так что там про снежного человека?
- Я не помню точно… у Берта в книжке только картинку и подпись разглядела, а ты же его знаешь… сразу начал верещать, что мы еще маленькие… фу, - дочь смешно наморщила нос. – Тоже взрослый выискался.
Альберт действительно несколько задрал нос, когда пошел в первый класс; страшно гордился каждым домашним заданием и преувеличенно старательно выводил в тетрадке буквы и цифры.
Близняшки пожимали плечами и показательно ничего не делали – часами валялись в бабушкиной кровати
или возились с растениями в саду, куда старший брат всегда очень любил ходить… но из гордости выходил не раньше, чем сделает все уроки.
Зато первый класс закончил без единой четверки – молодец, чего уж там.
- Ладно вам брата обсуждать – осенью тоже в школу пойдете… давайте я вам лучше про снежного человека расскажу?
- Да, давай! – дети тут же забыли, что хотели перемыть старшему косточки, и уставились на меня.
- Значит так… Снежный человек очень добрый, умный и веселый; у него жесткий коричневый мех, сильные руки с твердыми-твердыми мозолями, а рот очень широкий, потому что он постоянно улыбается.
Ну да, я его видела – один раз, когда он забрел в лагерь в Озерном краю. До сих пор вспоминала как теплую добрую сказку, заблудившуюся в настоящем. И сейчас, рассказывая детям об этом чудесном существе, вдруг поняла, что до дрожи хочу снова очутиться там, среди волшебного хвойного леса, горящих костров и сказок.
Уже через три дня мы радостно распаковывали чемоданы на даче; местные жители, присматривавшие за домом, встретили нас с распростертыми объятьями, особенно Гермиону; впрочем, красота и обаяние нашей принцессы никого не оставляли равнодушным.
А снежный человек(да, мы все-таки встретились с ним – сколько было радостного визга!) и вовсе заобнимал девочку до посинения.
Здесь все осталось таким же волшебным, как в тот раз, много лет назад. Так же поднимался ароматный пар от раскаленных камней в банях,
так же катались по бревнам дети(только теперь уже – наши дети), не боясь ледяной воды,
так же оттягивали руки тяжелые метательные топоры.
И это было прекрасно. Только мама впала в странную меланхолию, все чаще бывала задумчива, почти каждую ночь уходила гулять по поселку, белому от снега в середине лета – здесь и не к такому привыкли. Одна. Мне не хотелось думать, что, гуляя, она вспоминает Ноэль.
У нас начался второй медовый месяц (и пусть Томми ворчит что хочет, первый все равно был-был-был), дети, забыв о своих распрях, развлекались, кто во что горазд (да так, что иногда последствия игр приходилось долго-долго убирать).
За весь отдых могу припомнить только один неприятный эпизод – когда дети спросили, почему тут везде есть телевизоры, а у нас нет. Вообще-то…
…мое знакомство с телевизором ограничилось одним вечером в школе; мне тогда было лет десять. Вообще-то, предполагалось, что мы смотрим учебные фильмы, но сестра Диклейн, совсем молодая женщина, всегда была к нам добра – и ее можно было попросить показать что угодно. Кино про любовь нам тогда было не слишком интересно, но, как и все дети, мы обожали страшные истории – и попросили поставить нам страшилку.
Тогда я узнала, что слушать сказки и смотреть – совсем не одно и то же.
Это было отвратительно. Казалось, я тону в пронзительно-бирюзовом мире, иногда угасающем до серого, редко-редко вспыхивающем красным. Липкий ужас забрался под рубашку, обнял холодными лапами.
В какой-то момент рядом раздался всхлип – Кэрин сидела, закрыв лицо руками, и тихо плакала.
Просмотр пришлось прервать; монахиня напоила нас горячим травяным отваром и разрешила лечь в ее комнатке – идти сейчас через всю школу мы бы вряд ли смогли.
Я всю жизнь спала крепко, но сегодня, несмотря даже на успокоительные травы, вздрагивала и просыпалась от каждого шороха…
- Как ты? – честное слово, молчать не было сил.
- Лучше, - ответила подруга немного сонно. – А ты?
- Страшно, - призналась я. – не могу уснуть.
- Не бойся, - даже по шепоту было слышно, что она улыбается. – Это ведь просто страшные картинки; к тому же, я здесь…
В свете луны, пробивавшемся через легкую занавеску, ее лицо казалось белым-белым. И глаза – совсем светлыми, спокойными, словно не она недавно глотала слезы. Я крепко сжала ее холодную влажную ладонь – так, на всякий случай… так мы и уснули, взявшись за руки.
Я слишком хорошо помню этот эпизод: свой страх, свою бессонницу. И именно поэтому не хочу, чтобы до совершеннолетия мои дети смотрели телевизор. Но рассказывать и объяснять это тогда, за семейным столом, было просто невозможно; пришлось отговориться общими фразами.
К счастью, дети ими удовлетворились.
На даче мы прожили почти до конца августа; потом уже дети в один голос заявили, что хотят домой, готовиться к школе.
…И как обычно, первый учебный день застал нас врасплох. Даже завтраки я едва успела приготовить(Ательстан уж боялся, что придется справляться своими силами).
Отличник Альберт крепко спал, видимо, забыв, что должен подавать младшим пример собранности. Насилу его подняли. В довершение всего, куда-то подевалась Гермиона… она, кстати, нашлась в саду. Зависнув в тридцати сантиметрах над землей, дочь что-то говорила яблоне, а мы с Мордредом смотрели на это круглыми глазами.