86. А если бы он
- А если он спросит, где Вы, тогда
какие нужны слова?
- Отдайте мое золотое кольцо,
и не нужны никакие слова.
(с)
- Что здесь происходит? – резкий голос отца прорвался сквозь окутавшую меня пелену, чувство дежавю коснулось липкими лапками и тут же растворилось в нигде, возвращая меня из уютной зеленой и беззаботной Академии Ля Тур в реальность. Я увидела, словно в замедленной съемке, как женщина, кажется приходящаяся мне прабабкой, оттолкнула от себя моего жениха (бывшего?) и неестественно, надтреснуто, как будто после долгого перерыва тоже спросила:
- И в самом деле, что?
- Терри, ты не узнаешь меня? – Энди попятился назад, тем временем бабушку привели в чувство, и вся семья выстроилась стеной. Хлопок входной двери возвестил о возвращении мамы.
- Джон? Джон Андерс?! – неподдельное изумление, голос ее громкий и въедливый продолжал, - Кто все эти люди? Где я нахожусь?! Почему это все вообще происходит?! Я хочу объяснений!
- Я тоже, - все мгновенно обернулись ко мне, ногти впились в ладонь, только никаких слез. Не сейчас, Урсула, нет.
- Именно, - бабушка и дед говорили в унисон, все требовательно воззрились на Энди, не оставляя ему путей к отступлению.
И он заговорил. Долго, сбивчиво и путанно объяснял, как же так все получилось, кто он такой на самом деле и что хочет от нашей семьи.
Джон Малкольм Андерс, блестящий ученый, выпускник бакалавриата ГСУ и аспирантуры Теха, в свои двадцать пять уже имел докторскую степень по генетическим исследованиям продолжительности жизни, а так же отличное предложение работы в крупной лаборатории Бухты Беладонны. Он его принял, через три года возглавил отдел, через шесть – создал первый прототип останавливающего старение эликсира. В тридцать два он принял свою первую дозу «зеленого зелья» и с тех пор не изменился ни на день за прошедшие с того дня шестьдесят пять лет.
- Это был первый прототип, использованный на людях, - звучало даже печально, - мы проводили эксперименты на самих себе. И все работало, но выявилась куча побочных эффектов, самыми страшными из которых были привыкание, бесплодие… И психические отклонения. Я понял, что у меня никогда не будет детей только через восемь лет.
Ученые изменили формулу, сумев избавиться от наркотической зависимости, затем последовала возможность иметь потомство, а вот над сохранением здравого рассудка они бились до сих пор. Нестабильность этого параметра не позволяла выпустить препарат на большой рынок, в мир просочились только экспериментальные образцы, которые и дали пищу слухам о пагубном зелье.
- Потеряв возможность обладать семьей, я вдруг понял, как страстно желал ее обрести, - мужчина закрыл лицо руками, - Чудо случилось через еще десяток лет, когда я работал в больнице Стренджа собирал материал для исследований. В основном сравнивал цепочки ДНК здоровых людей со своим и своих коллег, тоже использовавших эликсир, пытался найти закономерности…
По ошибке перепутав пробирки, Энди запустил сравнительный анализ своего ДНК и женских образцов. Один из них выявил стопроцентное родство. Но что, но как?
Потянув за ниточку, ученый обнаружил, что когда-то давным-давно, случайный секс на выпускной вечеринке оказался с последствиями. Он прекрасно помнил ее – Терезу Антонию де Лоран, в которую был даже немного влюблен. Их общая дочь сейчас носила под сердцем их общего внука, но он же не знал! И винить было уже некого, к тому времени сама Терри уже десять лет как трагически умерла.
- Эликсир, нестабильный и почти ядовитый, съедал мои мозги, я понял, что хочу ее вернуть. Мне нужна была моя настоящая семья, - продолжал говорить Джон, начав шагать из угла в угол, все затаили дыхание, - На поиски способа ушла бездна времени, когда я снова вернулся в Стрендж, уже родилась Урсула и семейство де Лоранов славилось своей закрытостью, в дом никого постороннего не допускали. Зелье имеет еще один недостаток – теряешь всякий счет времени, когда у тебя его бесконечно много.
Для воскрешения из мертвых требовалось много работы, которую можно провести только непосредственно находясь рядом с останками. И тогда Джон Андерс, сменив букву в фамилии, подобрался ко мне, обманом вошел в наш дом и сумел-таки вернуть к жизни ту, которую любил.
- Любил? – бровь Терезы Антонии изогнулась высокой дугой, - Любящий никогда не сотворил бы такого!
- Я хотел вернуть тебя, чтобы мы были вместе! – Боги, неужели я никогда не видела этот сумасшедший блеск в его глазах, - И у меня получилось, Терри!
- Глупец, - она сделала широкий жест, обведя рукой всю семью - Посмотри, что ты наделал! Моей дочери сейчас больше лет, чем я пролежала в могиле, без обид, Серафина. Все мои друзья давным-давно умерли, и, в отличии от этой девочки, я тебя никогда не любила. Что теперь, погладить тебя по голове, Джон?
- Но я, - лицо его помертвело.
- Убирайся, - красные вампирские глаза полыхали гневом, она буквально выволокла моего бывшего жениха в прихожую, а теперь выталкивала за дверь, невзирая на его мольбы - Ты не член нашей семьи и никогда им не станешь!
Откинув длинные черные волосы, прабабка обернулась и посмотрела на всех нас, застывших в немом изумлении. Она положила руки на пояс, прокашлялась, прежде чем поинтересоваться:
- Ну? Я хочу знать, что именно пропустила!
Участвовать в этой трагикомедии дальше было просто выше моих сил. Не извинившись, я растолкала медливших с ответом родственников, и убежала наверх, в свою комнату.
- А я тебе говорил, - донеслось мне вслед от отца, но за мной он, к счастью, не пошел.
Сердце стучало как ненормальное, казалось, сейчас оно выломает ребра и вывалится наружу, пачкая уродливыми кровяными кляксами светлый ковер. Захлопнув дверь, я сползла вниз, на автомате повернула ключ в скважине, и горько разрыдалась, сворачиваясь калачиком на полу. Какая-то ведьма определенно сейчас зверски хохотала, втыкая булавку за булавкой в куколку с локоном моих волос. Нет-нет-нет, ну не могло, не могло это все быть правдой, это просто сон, утром все пройдет!
Не прошло.
Какие там булавки… Кто-то на всю катушку использовал скальпель, стремясь превратить мою душу в лохмотья.
Все потеряло смысл, только теперь уже по-настоящему. И надежда на светлое будущее тоже умерла, корчась в страшных муках и оставив горькое послевкусие таблеток снотворного. Я не могла спать, не хотела есть, не желала никого видеть, и уж тем более говорить. Неделя проходила за неделей, я почти не покидала пределов своей комнаты, запиралась там и просто смотрела в пустоту, валяясь в несвежей пижаме на разобранной кровати. Амаранта и Реми обрывали телефон, но даже их голоса не принесли бы сейчас утешения, так что я отказывалась говорить и с сестрами. И хуже всего то, что все, почти все, предупреждали меня, но любовь ослепляет. Боги, как я могла только ничего не видеть? Четыре года этот человек морочил мне голову, обещая счастье и праздник. Права была Мара, Энди всегда вел себя странно, права была Реми, которой он никогда не нравился, права была Ная, которая норовила каждый раз цапнуть его за ногу… Все были правы, только я, как идиотка, верила каждому ласковому слову. Прадед! Единственный мужчина, который обратил на меня внимание – мой собственный прадед! И хуже всего не то, что он выгляди чуть старше меня, даже не то, что я мечтала с ним переспать, а то, что он сделал это не потому что влюбился, просто использовал меня.
Не закрывай глаза. Образ его словно бы отпечатался на веках, не смотри на него. Забудь, забудь, забудьзабудьзабудьзабудь… - аутотренинг не работал, я все еще его любила.
С работы, конечно же, я уволилась незамедлительно. Отец легко сумел замять совершенную мной кражу, никто даже и не заметил отсутствия некрофона на положенном ему месте. Взамен я помогала ему с зельями, все равно постоянно рассматривать потолок надоело где-то через месяц, а внизу никто хотя бы не стучался поминутно в дверь, спрашивая «Урсула, милая, как ты?» или «Урсула, милая, я принесла тебе ананасовый сок, выпей его обязательно!». Тут были только отец и я, не утруждавшая себя долгими одеваниями - старый халат вполне годился.
- Вот видишь, я был прав на счет этого твоего Энди, Урсула, - в очередной раз завел нотацию отец, перелистывая плотные кривые страницы своей книги, - Но ты ведь была так уверена в своем выборе! И вот что вышло!
- Да, папа, - губы сам отвечали, пока мой разум все глубже погружался в кипящее месиво в котле прямо перед глазами. Какая разница, что он там говорил, ответ «да, папа» всегда был универсальным, пусть и завел меня в саму Ассамблею. Не помню как, не помню зачем, вроде что-то подписала, Рената Темная покровительственно хлопнула меня по плечу и исчезла в сиянии магипортации. Главное, отец был доволен и даже не читал мне морали целых три дня, правда потом ему отказали в приеме в Совет Темных, и все началось снова. И пусть, так мне и надо, глупой неразумной девчонке, которая сразу должна была заподозрить неладное, а не восставать против отцовской мудрости. Он ведь всегда хотел для нас всех только лучшего.
Перемещения по дому я старалась совершать как можно быстрее и не заметнее, стремилась сливаться с обстановкой, чтобы избежать лишних разговоров и расспросов. Говорить, по-прежнему, совсем не хотелось, я даже перестала отвечать на письма Геда, хотя он исправно писал их практически ежедневно, находя для меня слова утешения. Всю ситуацию ему, наверное, пересказала Ремедиос, ну или он узрел ее своим предсказательским даром, от которого меня брала оторопь.
Тереза Антония, которая громко проинформировала всех, что оторвет голову любому, посмевшему назвать ее бабушкой, постепенно обживалась в доме. Я сторонилась ее, испытывая двоякое ощущение: она разрушила мою жизнь, но она же вообще позволила мне появиться на свет. Кроме бабушки и дедушки, все обращались к ней «кузина Терри», поддерживая легенду о дальней родственнице, решившей перебраться в Стрендж из-за гонений на вампиров и оборотней в Цветущих Холмах. Она постепенно обживалась в доме, быстро привыкнув к новому расположению комнат, которое было устроено уже после ее смерти, а так же заняв бывшую спальню моих сестер. Я никогда не заходила туда, но мельком видела, что стены оклеили угольно-черными обоями, постелили новые полы и ковры, ну и вампирский гроб – едва влез в дверной проем. А вообще там все гораздо больше походило на офис: рабочий стол, стеллажи с книгами и папками, семейные фото (в основном прабабушки Азы, бабушки Сефи и дедушки Уилла) в рамках, компьютер.
Тереза Антония привела себя в порядок: скупила полмагазина одежды на любой случай, сделала современную стрижку, стала накладывать макияж в соответствии с модными тенденциями. Ну, наверное. Во всяком случае, больше она не носила то открытое платье, не красилась ярко-красной помадой и таким же лаком для ногтей, но выглядела все равно потрясающе. Глупо, что после всего случившегося я все еще видела в ней соперницу, ревниво оценивала каждый ее шаг, тогда как предмет раздора покинул стены этого дома целых четыре месяца назад.
Зато вот бабушка и дед были счастливы, стараясь каждую свободную минутку проводить вместе с драгоценной матерью и теткой. Пожалуй, понимаю бабулю, хотя это и странно, когда собственная мать выглядит на добрых тридцать лет моложе тебя, но пусть такое случилось бы и со мной, от матери меня было бы просто не оторвать. О нет, я люблю Дженни искренне и горячо, она была, есть и будет моей самой настоящей мамочкой, но хотя бы раз в своей жизни я хочу увидеть ту, что меня родила.
- Джон все-таки сделал доброе дело, - услышала я сквозь закрытую дверь своей комнаты, - вернул мне тебя, мама.
- А как же бедняжка Урсула, Серафина? – строгий голос Терезы Антонии разрезал воздух.
- О, она сильная девочка, - дедушка Уилл вмешался в разговор, - Я знаю, что она справится. Верю.
Ох, ничего ты не знаешь, дед! Маленькая, глупая, слабая и бесхребетная, которая даже не может собственные страдания прекратить раз и навсегда. Какая жалость, что нельзя просто лечь и умереть по заказу, я бы сейчас с превеликим удовольствием!
Плита загорелась неожиданно, только я хотела вынуть из духовки готовое мясо, как вдруг веселые язычки пробежали по кромке, перекинулись на стол, полотенце, занялись пламенем навесные шкафчики. Что я сделала? Да ничего, стояла и смотрела, как обугливается и чернеет наша кухня, как пляшет, резвиться на столешнице огонь, просто не в силах вымолвить ни единого слова.
«Ну и пусть» - голые ноги обдало жаром, я закрыла глаза…
- Глупая девчонка! – отец оттолкнул меня, срывая скобу с огнетушителя, - Дженни, ты тоже уйди вон, куда лезете!
Белая струя пены, такая тоненькая на фоне полыхающего костра, обвила огонь удавкой и принялась душить, медленно отвоевывая уже занятую территорию. Мама взяла меня за руку и потянула прочь из кухни, в глазах ее стояли слезы. Да нет, вряд ли только из-за меня, буквально пять минут тому назад я слышала, как отец отчитывает ее в ванной. Уловила только обрывки фраз о каком-то неизвестном мне Рэнди.
- Урсула, милая, очнись же ты! – мама потрясла меня за плечи, - Да, тебя предали, но жизнь на этом не закончилась. Вернись к нам, пожалуйста.
Она довела меня до комнаты, я вяло поблагодарила за заботу и повернула ключ в замке с той стороны. Не могу. Не хочу. Не буду. Больно.
Папа, кстати, принял возвращение из мертвых собственной бабушки довольно холодно, мама легко сошлась с ней, я же предпочитала вести с кузиной Терри политику взаимного невмешательства. Дом был недостаточно велик, чтобы полностью исключить наши встречи, но если вдруг таковая случалась, то мы подчеркнуто равнодушно кивали в знак приветствия и отворачивались в разные стороны. Сроить теплые родственные отношения мне с ней совершенно не улыбалось, особенно с учетом ее характера и нрава, слава о которых легко прошла сквозь поколения. Спасибо, с меня хватит одного отца и Амаранты в придачу, которая все еще не угомониться и обрывает телефон. Я не говорила с сестрами, да и вообще почти ни с кем, уже полгода.
Чаще всего я обнаруживала Терезу Антонию в гостиной, рассматривающей фотографии на полках или в фотоальбомах, некоторые она скопировала и разместила у себя в кабинете. Мне вся эта любовь и признательность к семье казалась наигранной, пусть неприязни к моему отцу она не скрывала, от любезного обращения с дочерью, зятем и мамой у меня сводило зубы. К слову о зубах – клыки кузина прятала мастерски.
Я понимала, что застряла в горе, понимала, что депрессия чересчур затянулась, но возвращаться к «нормальной жизни» вовсе не тянуло. А она у меня разве есть? Моей жизнью уже давно стал Энди, теперь его нет, и все мечты разбились на тысячи сверкающих осколков, осталось только тупое существование и механическое исполнение обязанностей. Свадебное платье, тщательно подогнанное по фигуре, сшитое лучшими швеями города, отправилось на свалку вместе с той коробкой фотографий и прочей мелочи – у меня больше нет прошлого, он растворилось в тумане времени, как и будущее. У меня вообще больше ничего и никого нет.
Одиночество грызло меня, уже не так больно, я почти и не замечала оставленных его зубами прорех, погружаясь все больше и больше в отчаяние и жалость к себе. О, вот это чистая правда, я – жалкая.
Это подтверждало и зеркало, отражая опухшее от сна и слез (когда же, ну когда же вы уже закончитесь?!), растрепанные волосы, которые я давно перестала заплетать в косу, и пропахший отцовскими зельями насквозь халат. В дверь деликатно постучали.
- Мне ничего не нужно, спасибо, - устало ответила я, вспоминая, не забыла ли запереть комнату на ключ. Не смотря на мою реплику, дверь все равно отворилась, чуть скрипнув петлями. Я недовольно скривила губы, уже принялась отвечать – Я же ска…
И вдруг осеклась, пораженно уставившись на посетителя. В голове вдруг сделалось пусто, только кто-то ударил в гонг с громким «бомм-м-м!», предваряя мой вопрос:
- Что здесь делаешь ты?