– Рэйланд! Чтобы завтра без отца не приходил! Как же меня достали твои выходки! Николас, вот ты бы хоть иногда присматривал за своим братом! Я надеюсь, что такое больше не повторится! – выкрикнула директриса и скрылась в запутанных коридорах школы. Опять двадцать пять.
– Без отца, как же, – усмехнулся Рэй, вертя в пальцах зажигалку, – Совсем нет у учителей чувства юмора. Зачем присматривать за мной, я что, маленький? Чувствую себя как в первом классе.
– Просто она уже дождаться не может, когда мы свалим отсюда.
– Скорее не мы, а я. Ты-то у нас всегда был примерным мальчиком.
– Опять началось… Не надо, прошу тебя.
– Ладно, забей, пошли, заберем Роуз, опять наверно в библиотеке сидит.
До конца школы оставались считанные недели, но мой дорогой братец даже сейчас не упускал возможности над кем-то подшутить и вдоволь посмеяться. В этот раз он всего лишь провел зажигалкой под датчиком дыма, отчего по всему второму этажу сработали противопожарные системы. Результат: лужи, мокрые дети, наказание директрисы. Опять убирать заставят. И опять отца вызовут. Ну как отца. Для нас с Рэем это вообще больная тема. С первого класса вся школа думает, что наш отец развелся со своей кровожадной женой-вампиршей, которая бросила двух маленьких мальчиков, сделав бывшего благоверного отцом-одиночкой, который, в свою очередь, не долго-то горевал и женился на героине-француженке, согласившейся принять непутевых вампиренышей. Пусть все они вообще что хотят, то и думают. С самого раннего возраста на нас с братом сыпались оскорбления, в нас тыкали и показывали пальцем, словно на дрессированных собачек. А все потому, что двое мальчиков совсем не были похожи на своих «родителей». Мы сами начали понимать это, но далеко не сразу. А жаль. Возможно, все было бы намного проще.
Когда мне было 13 лет, а Рэю 14, все и открылось. Нет, мы догадывались, но окончательно убедились в этом только тогда. Кажется, был октябрь. Да, точно, октябрь, еще так холодно было, что нам пришлось ехать до дома на метро. Иногда мне хочется, чтобы не было этой правды, не было всего этого обмана, вождения за нос. Хочется родиться в нормальной семье. Но нет. Слишком многого хочется. В этот холодный вечер папа и мама рассказали нам, что настоящих маму и папу мы больше никогда не увидим. Впрочем, как и не видели все эти годы. По рассказам мамы Конни, наши настоящие родители летели в Бриджпорт, чтобы навестить маминых родителей, но их самолет упал, не долетев менее сотни километров. Перед тем, как улететь, мама попросила Констанс присмотреть за нами, пока они будут в отъезде. Так мы и остались в этом доме. Мне тогда была всего неделя. В тот вечер я первый раз увидел маму на фото. Золотые волосы, огромные добрые зеленые глаза... Теперь это фото всегда стоит на полке в нашей с Рэем комнате. Думаю, нам оно нужнее, чем всем остальным. Больше о ней мне ничего не было известно, ровно как и об отце, от которого осталось лишь имя – Ян. Папа говорит, что мы очень похожи на него, каждый раз прибавляя фразу: «Дьявольская генетика». Безумно приятно слышать такое, не правда ли? Еще однажды отец, придя домой после очередной беседы с директрисой, неосторожно обронил фразу: «Ну весь в мать, собрал все самое худшее, что было». Я не знаю, что чувствовал тогда Рэй, но думаю, несложно догадаться, как ему было паршиво. С тех пор он все еще держит обиду на отца, но второго тоже можно понять: воспитать чужих двоих детей, любить их так же, как и свою единственную дочь, желать им только добра, не рассказывая ничего о прошлом… Иногда нервы могут просто не выдержать. Только вот Рэйланду что говори об этом, что нет – все без толку.
Может показаться странным, но сейчас, вспоминая каждую мелкую деталь этого октябрьского разговора, я все меньше верю их словам. Не потому, что они уже один раз крупно соврали и растеряли мое доверие, нет, просто много несостыковок получается… Я не знаю. Похоже, никогда мне не добраться до правды. Еще и сны эти… Каждую ночь один и тот же сон, в котором мама в свадебном платье уходит куда-то навстречу свету, оставляя меня одного. Лучше бы она вообще не снилась мне. Как Рэю. Лучше бы я вообще не рождался. Толку все равно никакого. Проживаю время впустую, все равно впереди вечность. Столько вопросов… Но кто же даст мне на них ответы? Кто поможет найти себя? Свои корни? Свою сущность?..
Хоть бы кто отозвался…
***
В библиотеке было пусто; пахло пыльными книгами и какой-то плесенью. Гадость. Опять Роуз рылась в хранилище.
– Мальчики, вы представляете! Оказывается, кошки видят в темноте в 10 раз лучше, чем мы!
– Боже, Рози, – Рэй закатил глаза, – Давай уже завязывай со своими книжками… И да, ты сейчас людей имела в виду?
– Ну да, людей… А вы домой?
– Домой. Ты с нами?
– Я, пожалуй, посижу еще часик, такая книжка интересная, не могу оторваться! Вы идите, я дорогу домой знаю, доберусь.
– Ладно, к ужину только вернись, а то стемнеет, и я искать тебя потом не буду, – я говорил, что мой брат джентльмен?
Розетта была необычной девочкой. Когда-то в детстве, хоть мне и стыдно об этом говорить, но я играл в куклы своей младшей сестры Оливии. Причем, она играла в нормальных кукол, а я теребил какую-то старую потрепанную куклу, подшитую уже раз двести, не меньше. Я вырос, но кукла эта была дорога мне просто как память. Когда в доме делали ремонт, я по неосторожности оставил ее в коробке в лаборатории отца, где она вскоре и стала человеком. А виновата во всем папина экспериментальная сыворотка оживления предметов. Я иногда ненавижу его научные штучки. Увидев в своей лаборатории это чудо швейной мысли, он и взял мою куклу как образец. С тех пор у нас живет Роуз. Она, конечно, интеллектом не блещет, но любит узнавать что-то новое, а мы ей просто не мешаем. Самое удивительное, что став человеком, она помнила совершенно все, что с ней происходило до превращения, и теперь часто подкалывает меня отрыванием пуговиц на ее платьишке. Что она хотела, мне тогда и трех лет не было.
Как обычно, выйдя из школы, мы с братом бежим наперегонки до дома. Ветер сопротивляется, убегает, но ты находишься под действием адреналина, такое чувство, что в тебе просыпается все твое животное начало, и хочется схватить ветер за хвост, словно добычу, словно долгожданный трофей. Я редко выигрываю в подобных забегах, все-таки, брат находится в лучшей форме. Ох, не было бы на свете девчонок, он бы умер со скуки и заплыл жиром. И как всегда, он победно улыбается при выигрыше.
***
– Как ты думаешь, какой она была? – время уже заполночь, а мы сидим с включенными ночниками, на свет которых часто прилетают мотыльки. Ночь для нас – особое время. Именно ночью пробуждается что-то такое, чего нет днем, мы начинаем думать иначе, говорить иначе, видеть и понимать все иначе. Наверное, поэтому я так люблю наши ночные разговоры.
– Мне кажется, она была очень доброй. И ласковой. Единственное, что я помню – ее глаза. Такие яркие, искрящиеся любовью, светом, солнцем… Она не могла просто так нас оставить, – каждую ночь Рэй говорит одно и то же. Я так завидую – он помнит хоть что-то. А я совсем ничего не помню. Пустота. Эту пустоту так хочется чем-то заполнить, но кувшин пуст – вода в нем испарилась уже давно. На первый взгляд кажется, что он давно смирился с тем, что никогда не увидит маму и папу, но это только так кажется. Он никогда не показывал своих истинных чувств, всегда держал их внутри себя, оставаясь невозмутимым снаружи, и меня учил этому, и только ночью он открывал мне свою душу, потому что больше было некому. Возможно, поэтому мама и ушла, потому что знала, что друг без друга мы не пропадем.
– Думаешь, случилось что-то такое, что разлучило ее и нас?
– Я уверен в этом. Других вариантов и быть не может. Катастрофа – это же бред, так говорят всем, когда не могут найти рационального объяснения. Или когда скрывают правду.
– Может, и правда, случайность…
– Нет, ну вот если бы это сказал кто-то другой, то ладно, но я не ожидал, что ты версию случая поставишь под сомнение.
– Ты прав. Я уже сам не понимаю, что говорю.
– Школа закончится – и мы докопаемся до правды, я тебе обещаю, братишка.
– Я знаю, ты ведь всегда держишь свое обещание.