[ANka-ParTizanKA]

3.12. Особый гриф «секретно».

Департамент Контроля – особое секретное подразделение, специализирующееся на работе с потомками инопланетян (гораздо чаще их именуют сленговым «подкидыш») и прочих сверхъестественных существах (последнее скорее чисто теоретически, так как в Америке официальные случаи регистрации вампиров, вервольфов, призраков и прочей нечисти можно пересчитать по пальцам одной руки. В других странах ситуация примерно аналогична). Деятельность Департамента строго засекречена. Среди служащих можно встретить самых разных специалистов, объединяет всех лишь одно – каждый профессионал своего дела. Каждый новый сотрудник, без исключения, будь ты психолог для работы с семьей родителя, оперативник из разведки или СимБР или очередной проверяющий или даже лаборант проходят жесткий отбор. И, если кандидат его завалит, он так никогда и не узнает, что его личностью заинтересовалась самая секретная и специфическая спецслужба мира, просто проверяющий его человек из отдела подбора персонала через какое-то время переведется на другое место работы – вот и все. Но я стала исключением, почти что с честью выдержав два с половиной месяца издевательств и завалов со стороны Уильяма Хоупа. Добро пожаловать в Департамент Контроля! И не забудьте расписаться в подписке о неразглашении.

Скажу честно – от перспективы подобной службы я пришла в ужас. Ни на минуту не возникало в моей голове мысли что все это – шутка, и вот-вот выскочит из-за угла какой-нибудь улыбающийся придурок с воплем «Улыбнитесь, вас снимает скрытая камера!». О, я хорошо помнила одного высокого тощего двинутого на науке парня которому папа семь лет приходился опекуном, как и наше с Бернадетт недоумение по поводу того, что всем плевать на подобные случаи – правительству, ученым, разведчикам…ну не могли же они не замечать и не знать? Замечали, знали, действовали, да еще как…
- Всего в мире несколько десятков отделений Департамента – точное количество рядовым сотрудникам вроде нас с вами не известно, - рассказывал Роберт Адамс, недавний водитель, оказавшийся наделе моим новым коллегой, - в нашей стране их четыре – в южных штатах, на западе и востоке и, соответственно, наше, северное. Правда, гораздо чаще, чем с соотечественниками, мы имеем дело с канадцами.
- Границы и Аляска, - понимающе кивнула я.
- И миграция, - добавил парень, - после открытия Франкенштейна они почему-то поголовно считают, что холодный климат пагубно влияет на здоровье и нормальное развитие. Нам вниз.

С 25-ого этажа на 13-ый. Этакая типичная, ничем не примечательная многоэтажка. Исследовательский центр с сильной службой охраны. Не так уж далеко от истины, честно говоря.
- Общая и главная лаборатория, - отрекомендовал помещение Адамс, - у нас так же есть медицинский этаж…
- А остальные этажи? – перебила я, вспоминая самое начало лекции – ту ее часть, которая «этажи с десятого по семнадцатый – вотчина научно-исследовательского отдела».
- Это не наша территория, - пожал плечами мужчина и улыбнулся, - и, поверь мне, неподготовленному человеку туда лучше не соваться. Подтверди, Джесси.
Джесси была чуть ниже среднего роста улыбчивой девушкой, казавшейся несколько полнее из-за лабораторного халата.
- Подтверждаю, - сказала она и, оторвавшись от записей и просматривания помеченных пробирок, внимательно посмотрела на меня, - а вы – новый контактер? Я - Джессика Ллоуэл, отдел общей биохимии.
- Приятно познакомиться, Беатрис Муратти, - улыбнулась я.
- Провожу обзорную экскурсию, как видишь, - Адамс улыбнулся еще шире – казалось, эта женщина заражала всех окружающих своей улыбчивостью, - хотелось бы обойтись без внимания высокого начальства или профессора.
- Не получиться, он только что подошел, - улыбка и голос Джессики ожидаемо погасли, - доброе утро, мистер Вандер.

Таких совпадений просто не может быть…резко развернувшись, я чуть задела плечом Роберта и вытаращив глаза, уставилась на «чокнутого профессора Франкенштейна», неоднократно уже упомянутого Адамсом. Полулегендарная фигура не только Департамента, но и всего ученого мира, почти единственный случай подобного сотрудничества этой службы с подкидышем, внушающий страх и уважение…как Я могла не догадаться, о ком идет речь? Это же было так просто, так очевидно, так понятно…как же хорошо, что рядом не было никого из моих старых знакомых и коллег – видели бы они меня сейчас и моей репутации ничем не пробиваемой карьеристки пришел бы немедленный и наипозорнейший конец.
- Здравствуйте, мисс Ллоуэл, - приветственно кивнул Гарри – глухой, чуть надтреснутый голос не мог не поразить меня – если бы не знакомые шипящие нотки, я бы решила что ошиблась, - мистер Адамс. А вы, значит, и есть новый контактер?
- Так точно, - брякнула я и прикусила язык. Спасибо, что не козырнула!
- Не думал, что он интересуется отделом контактов, - донесся до меня задумчивый голос Джессики, смотрящей боссу вслед, - так что с экскурсией?
Провожая взглядом Гарри, я не сразу поняла, что вопрос адресован мне.

- Давайте в другой раз, – предложила я, и не дожидаясь ответа, развернулась к дверям и лифту.

***

Где-то вдалеке зашуршал ключ. Дверь открылась и закрылась – почти неслышно, но я все равно проснулась, хотя и не совсем понимала, когда именно – когда думала о том, кто проснулся в такую рань или когда спросила себя, какого черта делаю на диване гостиной. Под пяткой обнаружился сложенный в несколько раз лист плотной гладкой бумаги – карта, исчерченная разноцветными руками. Ручки обнаружились частично под другой ногой, частично, скорее всего, уже раскатились по полу. Сколько раз я уже давала себе слово не думать о работе дома? Родные скоро начнут на меня обижаться.
- О, Беатрис, - голос Альфреда звучал неприлично живо и весело для этого времени суток – командировка определенно прошла успешно, - хотя чему я удивляюсь? Ты уже проснулась или еще не ложилась?
- Нет, я еще сплю, а ты меня бессовестно будишь, - ответила я и осторожно потянулась, с неудовольствием отметив затекшую шею и боль в позвоночнике. Этого мне только не хватало…
- Ну, извини. Доброе утро, кстати.

Я и Альфред легко нашли общий язык и довольно быстро подружились – особенно если вспомнить, с каким скептицизмом я относилась к нему с самого начала их с Бернадетт отношений. То ли потому что когда-то, еще в колледже, они так и не составили пару, несмотря на все старания Бернадетт, то ли потому что серьезный, обстоятельный и последовательный зануда-Альфред был совсем не похож на всех тех мужчин, которые окружали сестру раньше и я просто не могла представить их рядом друг с другом – не знаю, что было тому виной, но ошиблась я по всем статьям и ни капли об этом не сожалела (ну, может быть, кроме тех моментов, когда после тяжелого дня в офисе Департамента была вынуждена спускаться за нормальным здоровым сном на первый этаж). Но это было не такой уж большой бедой, особенно в свете того, что в скором времени ребята собираются перебраться на новое место жительство – в дом, принадлежащий только им двоим.
- Может, подвернется еще вариант получше, - рассуждал Альфред, - да и квартиры я не смотрел. Пусть будет сюрприз. Не говори ничего Бернадетт, ладно?
- Не вопрос, - кивнула я и вытянула шею на хлопок двери ванной первого этажа. Угадайте, кто там стоял?
- О чем это Беатрис не должна мне говорить? – сурово сдвинув брови спросила сестра, окидывая пристальным взглядом то меня, то своего мужа. Что ж, прости Альф.

- Альфред хотел сохранить это втайне от тебя, - подбирающий слова Альфред так и не успел заговорить, - но, раз ты все равно почти все слышала...возможно, это станет для тебя ударом. В общем, крепись, дорогая. Альф тебе врал и на самом деле ты не была его первой женщиной.
И тишина…нарушил ее только смешок Фреда и возмущенный вопль Бернадетт, от всей души пихнувшей меня в бок. Что ж, допроса с пристрастием мы избежали, а все остальное Альфред сможет выдержать. Вот только зря я старалась – уже через час все в доме узнали обо всех подробностях – и об удачной командировке Альфреда, и о премии, которую ему выписали, и о том, что эту премию он планирует использовать в качестве первого вклада в будущий дом, и о том, то этот самый будущий дом он уже начал искать и даже рад, что так все развернулось.
- В конце концов, я в юридических делах все равно ничего не понимаю, - заметил Альфред, подставляя щеку для внеочередной порции поцелуев от Бернадетт.
- Брось, милый, - ободряюще произнесла Берн, - ну, это же так замечательно!
- Еще бы не замечательно – самой решать все самые важные вопросы семейного бюджета, - хмыкнул отец, накалывая на вилку последний кусок омлета.
- Папа! – возмущенно отозвались мы, а Альф рассмеялся и убрал руку с талии сидевшей рядом жены.

Даже несмотря на совсем небольшой срок совместной жизни и все еще витавшее в воздухе медовое настроение, не пропавшее после тех двух с половиной месяцев в уединенном бунгало на Твикки, всем было очевидно, что Бернадетт и Альфред друг для друга именно те самые пресловутые половинки одного целого, разбросанные по миру и мечущиеся в поисках второй своей части. Кто-то не ищет, кто-то не находит, кто-то долго и упорно пытается притереться и сойтись не со своим человеком, ломая и ему и себе стыки и разъемы и оставаясь в итоге ни с чем. Но этот случай был совсем из другой оперы. Редкое везение…не люблю подобных мыслей, знаю, что они тянут за собой. Спасибо работе и вновь обретенному статусу новичка, которого заваливают бытовой бумажной работой прежде чем доверить что-либо серьезное. То есть, кого либо серьезного – мы все-таки с людьми работаем. Наполовину людьми.
- Как здорово, что вы пришли! – суетилась вокруг меня молодая рыжая женщина, - я вас уже около недели жду.
Хлоя Ремингтон, моя первая подопечная. Ничего особенного – болтливая, улыбчивая, дружелюбная. Этакая типичная американская домохозяйка из старых-старых фильмов, только зеленокожая и с ученой степенью по математике.

Непосредственность и дружелюбие женщины не могли не шокировать. Хлоя рассказывала о переезде, о местах, в которых жила раньше, о своих соседях, о работе – да обо всем на свете! – а я слушала ее вполуха, сравнивала с Вандером и не находила ни одной общей черты. И, несмотря на то, что подкидыши, как и люди не должны быть одинаковыми, я не откажусь от того, что двое ученых должны иметь хоть какие-то точки соприкосновения. И пускай, с одним ученым я после перехода в Департамент даже не поговорила толком, а другую видела впервые в жизни…в общем, где-то на подсознательном уровне Ремингтон и ее дело мне не нравились категорически, несмотря на положительные характеристики, чистые во всех отношениях документы и все это благоприятное впечатление, которое она старалась производить на людей. Конечно, глупо считать, что меня не выставят из офиса начальника, если я заявлюсь туда с одним только «Мне не нравиться безупречное дело Хлои Ремингтон», так что я отправила официальные запросы во все четыре Департамента, в которых она проходила ранее и с чистой совестью направилась к своему рабочему месту, готовить речь, с которой я обращусь к руководству с просьбой о командировке. Вот только, судя по тому что это самое руководство сидит сейчас на моем стуле и за моим столом, мне придется импровизировать. Терпеть этого не могу.

- Мистер Баррет? – спросила я, опустив на стол папки с документами, - а что вы…
- Зовите меня Том, - разрешил мужчина и улыбнулся. Должна признать, улыбка ему шла. Я поняла, почему половина секретарш краснеет и глупо улыбается говоря о начальнике. И не только секретарш.
- Не любите лишнего официоза? – поинтересовалась я, - ладно. Так все-таки…
- Но прежде чем мы с вами перейдем на «ты», давайте вот что уточним, - мужчина поднялся со стула и через секунду уже стоял рядом и смотрел на меня, не улыбаясь, - почему Ремингтон все еще не поставлена на учет?
Что ж, все встало на свои места. Не то что бы я совсем этого не ожидала…но выволочку все-таки стоило устроить в кабинете.
- Я считаю, что дело Хлои Ремингтон нуждается в более тщательной обработке…
- Я знаю, - видимо, перебивать других – это его любимый стиль ведения разговора, - мне сообщили о ваших запросах. Объяснитесь.
- Хлоя Ремингтон была самым молодым руководителем кафедры в одном из лучших университетов Канады, у нее были отличные перспективы, и вдруг она бросает работу, выходит замуж, разводиться через два месяца и под фамилией мужа переезжает в Штаты, которые полностью исколесила за эти полтора года.
- Два. Но вы хорошо ознакомились с делом вашей подопечной, - заметил Баррет, - это похвально. Но я так и не понял, чем вам не угодила Ремингтон.

Глубокий вдох и медленный выдох. Да как же тебе объяснить?! Это интуиция, шестое чувство, врожденное и выдрессированное службой в криминально-следственном отделе чутье – называйте как хотите. Жаль только, что ни одно из названий не произведет впечатления на моего босса.
- Эта женщина была амбициозной, помешанной на работе и науке карьеристкой, - медленно заговорила я, - возможно, она могла бы бросить университет ради своего мужа и семьи, но учитывая развод…у нее не было никаких объективных причин.
- Иными словами, никаких фактов, только домыслы, - подвел черту под спором мистер Баррет, - а теперь послушайте меня, Беатрис. Ваша реакция и желание поймать кого-то за руку совершенно нормальна. Никто не может сразу и с легким сердцем принять то, что бок о бок с нами соседствуют потомки инопланетян. Именно по этой причине в Департаменте постоянная нехватка кадров. Давайте не будем открывать «сезон охоты на ведьм». Поставьте Хлою Ремингтон на учет и займитесь делами. Или – может, так будет даже лучше – загляните в архив, ознакомьтесь с имеющимися там материалами о подкидышах – в дальнейшей работе они вам не помешают. Удачного дня.
И, дружелюбно кивнув мне и ободряюще улыбнувшись, Том Баррет зашагал по коридору к своему офису, оставив меня стоять возле стола. Лучше бы он выволочку устроил…

Предложение прогуляться до архива после почти что публичного почти позора выглядело актуальным – остыну, успокоюсь, приду в себя, а заодно и время с пользой потрачу. В конце концов, может Баррет не так уж и неправ? Привычка быть во всем самым лучшим со многими людьми сыграла неприятную шутку. То есть, я, получается, согласна с тем, что я параноик и мне нужно сбавить обороты? А что еще остается? В Департаменте Контроля нет посредственных специалистов, только самые лучшие.
- Судя по тому, что ты в архиве и уже минут пятнадцать стоишь возле полки со статистикой, в командировку ты не едешь.
Слышимость в помещении было хорошая – услышать тихий голос почти что погребенного под бумагами на другом конце коридора Вандера казалось невозможным.
- Баррет рассказал тебе? – поинтересовалась я. И даже не удивилась тому, что мы вдруг заговорили – впервые за это время. Не считать же разговором тот обмен приветствиями в первые день?
- Нет, Пенелопа, - ответил он, - да я и сам видел, как на активную новенькую из отдела контактов делают ставки – выбьет она командировку или не выбьет.
Гарри ухмыльнулся, я кисло улыбнулась. Раньше я бы уже вытряхивала из него имена тех, кто решил на меня поспорить. Ну, точнее, попыталась бы вытряхнуть – что я, Гарри Вандера не знаю? Если он не захочет говорить – хоть пытай, все равно ничего не выяснишь. Мысль пронеслась в голове молнией, я подошла к столу еще быстрее.
- Ты смотришь на меня так, будто я опять позеленел, - произнес мужчина, изучая меня через стекла очков.
- Еще нет, - отозвалась я, внимательно рассматривая давнего друга, - ты знаешь, кто принимает ставки?

Гарри закрыл папку, уставился на меня. Ни одна эмоция не отразилась на лице, только уголки тонких губ дрогнули в полуулыбке.
- Собираешься развернуть репрессии?
- Нет, - я улыбнулась – не могла не улыбаться, поняв наконец-то в чем я ошиблась, - хочу посоветовать тебе пойти к этому человеку и поставить на меня.
- Сорву банк?
- Даю слово.

Пара слов о "паршивой овце"

Мысля попробовать испытать себя и свое терпение и сделать из свалившегося младенца-инопланетнина настоящего гибрида появилась у меня еще тогда, когда Мэтью Вандер только обзавелся животом, благо объяснительная всем этим поискам и метаморфозам была придумана примерно тогда же. Сомневалась я, однако, до последнего. Но выдумка за выдумкой, поворот за поворотом, объяснение за объяснением и вот уже история (на скромный взгляд автора) теряла значительную часть колорита без Гарри «Франкенштейна» Вандера, примерившего на себя шкуру паршивой овцы. С вампиризмом мы управились быстро, еще в университете, превратить же Гарри в ростомана или вервольфа было гораздо сложнее (особенно в ростомана – днем вампиреныш рисковал превратиться в зомби раньше времени), но все это было ничем по сравнению с долгими и нудными попытками его убить. Выводили на солнце, запирали в четырех стенах, гоняли под градом, а потом устроили на несколько часов в естественную науку и приобрели корову (которая, кстати, съела одного из гостей, за что ставлю себе штраф). Это была техническая сторона превращений

, которая имеет мало общего с версией Гарри Вандера и авторской выдумкой.
Гарри Вандер.

Женщина улыбнулась довольной, обещающей много неприятностей всем тем, кто встанет у нее на пути улыбкой и, резко развернувшись, стремительно зашагала к двери. Та плавно и бесшумно поплыла в сторону, открылась и закрылась, пропуская Беатрис - если бы она могла, уже давно неслась бы по коридору к нужному кабинету или архиву, захлопнув бы за собой дверь – Гарри хорошо знал ее характер. Даже странно было вспоминать сейчас какой шок он испытал три с половиной недели назад когда совершенно неожиданно, лоб в лоб столкнулся с дочерью Сандро в Департаменте Контроля в первый раз. Он знал, что Беатрис поступила на службу в СимБР («Не обижайся, но я искренне надеялся, что твой отец останется первым и последним федералом, которого я знал близко» - Сандро плеснул еще коньяка в свою стопку и поставил ее возле надгробия Мэтта Вандера. «Зато какие связи и перспективы» - задумчиво ответил ему Гарри, рассматривая бордовые, почти что черные в самом сердце розы, бережно уложенные рядом с соседним камнем. Когда это было – года три-три с половиной назад?). Он знал о ее успехах – не от Сандро, конечно, ибо разведывательные управления – это одна большая деревня, где все друг про друга слышали. А еще он знал о вечной текучке в кадрах Департамента и вечном поиске и проверке кандидатов. И совсем не удивился, когда Дэн Кэньон вдруг заговорил с ним об
очередном потенциальном контактере.
- Если, конечно, она не сбежит до окончания испытательного срока, - ехидно добавил начальник отдела контактов после. Если бы он вспомнил, что Дэн никогда и ни с кем не говорит о вероятных кандидатах, если бы поинтересовался просто, с чего такая откровенность а не поспешил вернуться в свой отдел, к исследованиям…

Как же хорошо, что он никогда не снимает темных очков – если бы хоть кто-то увидел тотшок в глазах руководителя научно-исследовательского отдела, «профессора Франкенштейна», просто человека, о котором по всем четырем Департаментам штатов (и десятку-другому научных отделов и просто лабораториях) ходило чуть ли не в два раза больше легенд чем о любом другом главе отдела в Департаменте, то его репутации пришел бы немедленный и наипозорнейший конец. Конечно, очки Гарри носил не для этого. Изначально берег глаза от ненормально-яркого для жителя севера солнца Технического Университета, где он учился, работал и проводил исследования в годы молодости, потом берег людей, потом уже просто привык, что учитывая особенности строения его лица, казалось остальным странным. Ну и, конечно, зрение его само по себе было не самым лучшим. С детства – ночи – за научными журналами, стащенными тайком из лаборатории Винера, дни за учебниками и домашними заданиями, потом специфические исследования, в том числе и с профессором Винером, быстро узнавшим о такой любознательности со стороны нового подопечного и предложившего поспособствовать. Он довольно быстро стал близоруким, а чувствительные глаза линз не признавали. Хотя, кто знает – может это было такое проявление этой его болезни, той самой, которая пачками выкашивала его прародителей и продолжает выкашивать их чистокровных потомков?До сих пор Гарри так мало знал об этом вирусе, пусть и гораздо больше, чем было известно профессору Винеру, доктору Орловскому или господину Есимата лет двадцать назад. Им была известна приблизительная статистика инфицированных (кстати, неправильная, но они располагали данными только о земных подкидышах, так что не суть), были известны признаки болезни, способы выявления приближения приступа, методы его предотвращения и (если предотвратить не удавалось – а случалось такое нередко) лекарства, чтобы облегчить боль.Самое необходимое и максимально возможное – считали они. Еще они все считали Гарри невезучим, причем вдвойне – мало того, что родился в семье спецагента и за ним даже в детстве был такой же контроль, как и за каким-нибудь неблагонадежным и неблагонастронным по отношению к людям, так еще и инфицирован…бедный парень! Что они об этом знали?

Генетическая память – обыденная вещь для того, кто должен был стать его родителем и совершенно невероятная для тех, кто стал. И если бы самого Гарри с детства не заинтересовали странные знания и совершенно точно не его воспоминания (они доставляли ему больше всего неприятностей), такие, которые не могут быть доступны ребенку не умеющему разговаривать, которые проще и понятнее было бы принять за разыгравшуюся фантазию и забыть (насколько это возможно – генетическую память никакие годы и века не способны уничтожить). Но она не доступна тем, у кого доминантен человеческий ген, только таким, как он.
Когда ему исполнилось четырнадцать, Гарри начал задумываться о поступлении в университет. Конечно, возраст был помехой, но в школе было уже нечего делать. Да и как-то стыдно порой бывало перед Сандро, когда к нему в очередной раз заявлялись с требованием призвать к порядку обнаглевшего гения и заставить посещать совершенно не нужные английскую литературу, социологию или историю. Студентом он заслужил репутацию странноватого ботаника-вундеркинда, но его странности не казались обитателям студгородка такими уж и странными. Безлюдная пустыня прятала немало тайн, и люди привыкли ничему не удивляться.
Он быстро привык – к незнакомым людям, к преподавателям, к профессорам в закрытых исследовательских центрах, куда ему удалось попасть исключительно по протекции мистера Винера – старику было интересно, на что Гарри способен сам, хотя он и считал, что сумел убедить младшего Вандера в искреннем и совершенно бескорыстном желании помочь несчастному парню. Он привык к самостоятельности и к постоянным нагрузкам – теперь он сам мог решить, что, когда и сколько ему необходимо пройти. Привык к соседям – особенно после окончания колледжа и поступления в аспирантуру. «Друг» - громкое слово. Но хороших приятелей и знакомых он найти сумел. Болезнь – болезнью, одержимость - одержимостью, а молодость в жизни бывает только один раз.

Так, занятый то работой, то получением степени, то экспериментами, то друзьями Гарри не заметил того момента, когда среди последних появилась несколько непонятная до определенного времени фигура.Пенелопа. Вьющиеся черные волосы, золотисто-карие глаза, теплая заразительная и всегда искренняя улыбка (генетическая память была хорошей вещью, однако о некоторых моментах жизни своих предков Гарри все же предпочел бы не знать). И, как назло, ее совсем не интересовали ухаживания лаборантов, аспирантов и однокурсников и вместо того, чтобы как нормальные первокурсницы таскаться по вечеринкам, клубам и магазинам она с удовольствием пропадала в лаборатории и посещала лекции для старших курсов, которые читал Вандер.
Ему двадцать два года, он аспирант и талантливый ученый, плюс ко всему подкидыш с непонятной генетической болезнью, не имевшей названия в человеческом языке. Ей – восемнадцать, студентка биофака, красавица, умница и далее по списку. С одной стороны – почему бы и нет (бери от жизни все, что можно – сказал бы старший брат). С другой – какого черта он творит (непременно спросил бы отец, сурово сдвинув брови). А с третьей – не пошли бы вы со своим мнением (или не твое это собачье дело – как скептически заметил бы его опекун).
Гарри никогда не предавал большого значения отношениям. Нет, у него бывали девушки (в школе, в колледже, на отдыхе) но романы пролетали быстро и забывались безболезненно. С Пенелопой же было иначе.Он честно пытался забить, бесился и ревновал, разрывался между голосом разума и собственными желаниями и чувствами. Она недоумевала, злилась, когда ее игнорировали, пыталась разузнать о частных исследованиях и экспериментах Гарри Вандера (это ведь из-за них он заслужил прозвище Франкенштейн), не всегда одобряемых и поощряемых исследовательским центром, но не чинивших никаких препятствий, напрашивалась на место хотя бы лаборанта…как-то так они и сблизились.

Подробности не имеют значения – это все слишком его, слишком там. Он и сам не мог объяснить, как и когда впустил Пенелопу настолько далеко в личную зону. А она не хотела из этой зоны уходить. Между ними ничего не изменилось – они не хихикали, не обменивались шуточками, записочками, туманными намеками и взглядами и вздохами. Не то что бы Гарри целенаправленно скрывал отношения, просто считал, что любовь – любовью, а того, что он начальник Пенелопы никто не отменял. Но у них были свои вечера (скорее ночи) с прогулками, ужинами и звездами, рассыпанными над пустыней.
- Жарко уже, - грустно сказала как-то незадолго до начала их первого лета девушка, когда они выходили из клуба – наполненный людьми, дымом сигарет и алкоголем зал казался неприятным местом до выхода в теплую пустынную ночь – двадцать семь по Цельсию.
- Хочешь, махнем на Твикки? На все лето, – предложил Вандер, и, поймав настороженный и полный надежды взгляд, пустился в объяснения, - у меня там дом, после отца остался…
До начала каникул оставалось два месяца, но они с удовольствием планировали эту поездку. Целых три недели. А потом у него случился очередной приступ. Следующий должен был стать последним. Вандер всегда старался быть реалистом, и понимал, что даже если его затея увенчается успехом, он не проживет долго и никогда не расстраивался по этому поводу. Раньше. Но тогда, глядя на Пенелопу, от этих мыслей становилось особенно паршиво.
- Кажется, с Твикки мы пролетели, - шутил он, обнимая честно старавшуюся не всхлипывать Пен.
- Ты знаешь, Гарри, - тихо говорила она позже, - мне, кажется, я знаю один вариант, как тебе помочь.
Гарри хватило одного взгляда, что бы понять – Пенелопа до сих пор сомневалась в своем решении и отчаянно хотела обойтись без него, но не знала как.
- Рассказывай, - велел он, - потом решим.

Через два месяца он стал вампиром. И это оказалось не так страшно, как они с Пенелопой уже успели себе представить. Трансформацию он перенес относительно легко – во время приступов с ним и не такое случалось, тонированные стекла позволяли снизить риск рассыпаться в каком-нибудь помещении на минимум, проблема питания легко решалась при помощи бывшего однокурсника, прекрасно помнившего, что в свое время его не выставили из Технического Университета исключительно благодаря помощи Гарри Вандера, договориться о переводе исследований и экспериментов в лаборатории без окон было и вовсе оказалось проще простого – пользуясь некоторыми привилегиями и поддержкой известных в крайне узких кругах людей Гарри Вандер занимал лучшие лаборатории, часто необходимые не только ему, так что руководство было счастливо, услышав такую просьбу. А вот найти людей, которые согласятся помогать вампиру-подкидышу-Франкенштейну было гораздо сложнее.
Гарри расстраивался поначалу, но сейчас знал – это было к лучшему. Потому что согласившиеся сформировали его нынешнюю команду. А тогда он перебивался помощью случайных практически людей, часто больше вредивших исследованиям, нежели помогавшим ему. Нет, Гарри знал, что вампиры живут вечно (или около того – Оливер Хакси выражался крайне туманно, да и кто знает, есть ли вампиры ТАМ?), у него было время, но…у других таких же как он его было гораздо меньше.

В Департаменте этого решения не одобрили. С представителями Северного, где он числился как помощник в исследовательском отделе, проходящий обучение состоялся серьезный и неприятный разговор, представителя Южного отделения, его куратора-контактера он через несколько месяцев тотального наблюдения требований отчетности был готов расчленить и пустить на эксперименты, хотя никогда ранее не отличался кровожадностью и вспыльчивостью и всегда держал себя в руках при встречах. Пока этот олух не заявил о том, что ему необходимо нацепить браслет с радомаячком. Через две недели после того…хм…разговора Гарри вернулся в Рочестер. Все вздохнули спокойно – и южане, и северное начальство, и Майлз, Дженкинс и Олдер – его помощники, которые заинтересовали Департамент Контроля и не были против такого перевода, и Гарри с Пенелопой. Только Сандро отсылал дочерей из города – на всякий случай. Что ему рассказывала Лавинья о тех годах, про которые он не должен был помнить ничего? Этого он никогда не узнает, да и спрашивать не будет – уж больно двусмысленно будет это выглядеть. А через полгода он снова уехал – на сей раз уже из-за Сандро и Глории. Нет, бывший опекун и его жена не выставляли его – у Гарри всегда была хорошие отношения с Александром и его женой и сами они искренне недоумевали, с чего такая срочность. Ну не говорить же им, что он стал случайным свидетелем скандала?

А дальше…собственно говоря, Гарри просто не повезло. Просто он встречал Пенелопу вечером с работы – он часто так делал. Просто они решили срезать путь и пройти через парк – так они делали тоже нередко. Просто на них напала собака – бешеная, как показалось ему сначала. Просто…в конце концов – он вампир или где? Отброшенная одним ударом в сторону от места схватки Пенелопа в ужасе смотрела на происходящее и не могла пошевелиться – ни убежать, ни позвать на помощь, ни даже просто закричать или закрыть глаза. Через несколько минут они упали – Гарри и то, что недавно было собакой. Еще через пару секунд девушку отпустило, она было дернулась проверить раны Вандера (своими глазами ведь видела, как чертова псина чуть ли не куски мяса от него отгрызала) но резкий его окрик ее остановил.
- Не смей подходить! – почти что прорычал Гарри, чуть приподнявшись и снова упав.А ведь он всегда так гордился своей выдержкой. Гордился тем, что может обходиться минимумом крови, растянуть один пакет на два, а то и три дня, а сейчас…
- Я позвоню в скорую, - снова заговорила Пен и тут же сама себя поправила, - нет, лучше ребятам…
Вандер согласно хмыкнул и закрыл глаза. Шагов ее не слышал – только почуял, как отдалился от него ее запах. Четвертая группа, такая редкость…он не вытерпит. О последствиях потребления крови больного животного он думал тогда меньше всего. А зря…

- Такое могло случиться только с тобой! – довольная собой Джулия Майлз потрясла над ним бланками с результатами исследования, - поверить не могу, что они существуют!
- Ты про оборотней? – уточнил он скептично. Случаи нападения людей-волков были известны, хотя и не подвергались широкой огласке. Не ловили их за руку исключительно потому что с мародерами стаи всегда разбирались сами – у вампиров были такие же порядки.
- Да нет же, - Джулия разложила бумаги в правильном порядке и полезла за кпк, - вот, смотри. Ликантропия передается через укус оборотня, либо волка, зараженного ей. Однако, чисто теоретически, в случаях спаривания с незараженными суками щенки могут стать просто носителями. При укусе он не заразит ни человека, ни зверя, но уже его щенки могут родиться с ликантропией. Или так же носителями.
- Ты встречала их раньше?
- Впервые в жизни вижу! – отозвалась женщина, - и вообще, я не понимаю, как ты заразился. Он же только кусал тебя, или…?
- Или.
Майлззамолчала. На следующий день, когда он сообщил начальнику, что отныне не только подкидыш-вампир, но и оборотень, он ругался больше часа.
А исследования не стояли на месте. Они уже близки были к финалу, и желание поскорее получить результат будоражило кровь лучше любого стимулятора. Даже самые незаинтересованные и пацифистски настроенные члены его команды вроде Бенедикта Олдера, для которого (по его же собственным словам) был важен не столько результат, сколько сам процесс, в котором было сделано немало других, полезных для людей, открытий, начинал изнывать от нетерпения.

Гарри же оставался спокойным, никак не реагируя на положительные результаты исследования очередного образца. Найти вакцину, останавливающую развитие болезни у младенцев и маленьких детей было нетрудно. Найти вакцину, которая останавливала развитие болезни у детей более старшего возраста было сложнее. Найти же средство, способное остановить и вылечить взрослого почти невозможно. Особенно если вспомнить, что максимальная продолжительность жизни подкидыша – двадцать пять лет.
Но Гарри Вандеру это удалось. Он просчитал предполагаемую реакцию, проверил ее на клеточном уровне на самых разных образцах, учел все что можно…кроме наследственной болезни сердца.
- Ты должна выйти за меня замуж, - такими были первые слова Гарри, когда его в первый раз чудом вытащили из получасовой комы. Пенелопа удивленно захлопала глазами. Ей вспомнился их давний, шутливый разговор «Ты бы за меня вышла? – Только если ты станешь ученым с мировым именем!». Многое тогда было по другому…
Бросить любовника и научного руководителя и оставить больного мужа – две совершенно разные вещи, а Пенелопа была молодой, цветущей женщиной.
- После моей смерти моя жена будет иметь право распоряжаться моими записями. Если же наследников не будет – ДК имеет право распоряжаться ими по своему усмотрению, - объяснил Вандер женщине и, черезсебе, тихо добавил, - прости меня.
Пенелопа кивнула, проглатывая комок. Через две недели они поженились – без лишних церемоний и свидетелей. Еще через два дня начался завершающий этап проверки – вакцину проверяли на инфицированных подкидышах. Добровольцев было трое –Тим Корвель, 12 лет, США, Пабло Рокко, 19, Мексика и Хелен Гарсон, 28, Канада.
- Родитель отказался, есть сестра двойняшка, здоровая, склонность к точным наукам и физике, - листала ее досье Пенелопа, - а, вот, нашла! Так же занималась спортом, в хорошей физической форме, необычайно сильное для инфицированного подкидыша сердце.

Собственное сердце – точнее то, что от него осталось после реакции на препарат – снова заныло. Гарри поморщился и потянулся за пробирками с лекарством, гадая, доживет ли он до конца эксперимента. И упустил из вида настороженно-задумчивый взгляд женщины, снова просматривающей рентгеновские снимки и кардиограмму Хелен Гарсон. Впрочем, Пенелопа быстро взяла себя в руки – подкидыши очень хорошие физиономисты, обмануть их необычайно сложно. Рисковать было нельзя
Результаты оправдали все ожидания, а именно – полное излечение уТима, весьма заметный прогресс в лечении Пабло и ухудшение здоровья Хелен. Ее предупреждали, что препарат только-только вышел, что скорее всего при таком развитии вируса, как у нее, не поможет ничего, так что Гарри не было перед ней стыдно. Почти. С одной стороны – Хелена могла дожить до тридцати, если бы не согласилась на участие в эксперименте. Сейчас у нее было около полугода. С другой…об этой самой другой он старался не думать – умирать, знаете ли, непросто. Зато о ней думала Пенелопа. Думала и не понимала, как такое могло случиться – Хелен дожила до двадцати восьми – без болезненных процедур, без постоянной боли, без поиска лекарств, а Гарри умер бы тогда, пять лет назад, если бы она на свой страх и риск не вспомнила про вампиризм.
- Пенелопа, - голос Расти Дженкинса отвлек ее от мыслей. Она развернулась – и поняла все.
- Он уже почти сутки в бессознанке, - Джулия швырнула в кресло халат и с остервенением сорвала перчатки с рук, - впервые так долго…
- Подождем еще, - кратко сказала она, - что с остальными?

- Как всегда, - усмехнулся Бенедикт, крутанувшись на стуле, - Тим жалуется, говорит уже осточертела ваша лаборатория, ни приступов, ни признаков нет. С Рокко тоже все в порядке, хотя кое-какие признаки были, но сейчас все в порядке. Подержим еще. У Хелен Гарсон ухудшения, с пищеварительной системой еще хуже, питаем внутривенно, без толку. Теряет сознание раза два в неделю.
Мужчина замолчал, нахмурился, и снова заговорил, но Пенелопа его уже не слушала.
Всем известно, что в случае переливания крови, пересадки костного мозга и других органов желательна не только совместимость и одна группа крови, но и родственные связи. Случай Гарри не был исключением – либо кровные родственники, молодые, здоровые, полные сил, не собирающиеся умирать и не знающие ничего о департаменте контроля, либо сородич с другой стороны. Сам Гарри из двух вариантов выбрал бы третий – со своей смертью, но Пенелопа не могла его отпустить. И не могла решиться, раз за разом просматривая и сравнивая медицинскую карту Гарри Вандера и Хелен Гарсон. То принимая решение, то в ужасе от него отказываясь. Заканчивались вторые сутки его комы. Все меньше и меньше шансов на возвращение. Господи, как же долго, подумала она и тут же осеклась.
- С каждой минутой все меньше шансов на то, что нам удастся вернуть Гарри, - говорить начал Расти, одаривший каждого из коллег пристальным взглядом, - лекарство вводиться по его графику, анализы отправлены в лабораторию, и возможно…
- УГарсон приступ! – запыхавшийся и бледный лаборант без стука влетел в кабинет начальства. Ученые переглянулись и сорвались со своих мест – кто-то побежал за медицинской бригадой, кто-то к Хелен Гарсон. Пенелопа прошла в палату, где лежал Гарри. Он никогда не пошел бы на такой шаг (ради самого себя – уж точно) и не одобрил бы ее поступка. А впрочем, кто ему расскажет? В палату ворвались медики, Пенелопа вышла, стараясь не смотреть на еще не остывшее тело. Оставалось только ждать.