Лоренцо подошёл к дверям, достал из кармана новенькие блестящие ключи, на всякий случай обернулся, дабы убедиться в отсутствии лишних глаз и ловко отпер входную дверь. В нос сразу же шибанул тяжёлый, слоёный дух многодневной мужской печали, источник которого он без труда отыскал, лежащим навзничь на несвежей постели. Педиатр первым делом открыл окно, потом подошёл к другу.
На кровать садиться побрезговал, поэтому отыскал условно чистый стул и уселся рядом с головой Мира, практически свесившейся с края кровати.
- Фу, ну и вонища у тебя здесь. Я пришёл проветрить комнату.
Мирослав даже не открыл глаза, чтобы посмотреть на гостя. Зачем? Голос слишком знаком, чтобы ещё и зрительно выяснять, кто пожаловал. Нехотя разлепил губы, закашлялся при первой попытке подать голос и хрипло произнёс.
- Можешь сказать «я же тебе говорил»
- А я такого, кстати, не говорил. Ну что, по сюжету многих фильмов я обязан сейчас толкнуть прочувствованную речь о тщетности бытия, женском коварстве, что не стоит гробить единственную прекрасную жизнь ради сволочных баб и как апофеоз насильно отвезти брыкающегося тебя в стриптиз-клуб. Ладно-ладно, вижу по твоей скривленной физиономии, что не стоит. Представь, что я всё это уже проделал и тебе полегчало, сэкономим время, деньги, а также оставим зубы друг друга нетронутыми. Мирослав, - Лоренцо сменил тон с шутливого на серьёзный, - выкарабкивайся, давай. Я дал тебе кучу времени на «пожалеть себя» и «ничего не хочу», оно закончилось. Ты нам нужен, поэтому вставай и вперёд.
-- А смысл?
- А какой смысл в продолжении твоего нынешнего существования? Ты всю алкогольную промышленность так не изничтожишь, не стоит и надеяться.
- Лори, что мне делать? – снова обессилено закрыв глаза, спросил Мир, - У тебя такое было? Как из этого выбраться по-другому?
- Забей, - Капелли наклонился к другу, - возвращайся на работу, смотри бокс, пошли, сходим на футбол. Забудь вообще, что есть такое понятие как женщины. И прекрати себя жалеть, бедного несчастного. Не ты первый, не ты последний. Что мало на свете баб с дитями? Если хочешь, одолжу на пару недель своих спиногрызов, сам не рад будешь.
Мир хотел было отмахнуться от проявлений заботы, вставать, что-то делать, куда-то двигаться, откровенно не хотелось, но Лори прав, если он ещё пару деньков так полежит, ничего не изменится абсолютно, он только продолжит погружаться в вязкое гнилостное болото сожалений, гнева, мазохистских воспоминаний и планов, которым теперь уже никогда не суждено будет сбыться. Поэтому он, почувствовав росток былой решительности, приподнялся на одной руке и обвёл комнату мутным взглядом. Рука дрожала, а в комнате был неимоверных масштабов бардак, который только можно устроить, если пить не просыхая и есть что придётся, бросая коробки с пакетами тут же.
- Тогда я пошёл в душ и будем куда-нибудь выдвигаться. Ты где ключи-то взял?
- Сделал слепок с твоих, на случай каких неприятностей. Вот, пригодилось.
Когда мокрый, взъерошенный, но начавший приходить в себя Мир вышел из ванной, его мобильник, подсоединённый к зарядке начал отчаянно ежесекундно пиликать, получая смс-ки, тоскливо хранившиеся у оператора, покуда телефон адресата лежал в нокауте с пустой батареей.
- О, да у тебя тут куча сообщений от неё, - возвестил заглядывающий в экран Лоренцо, - Прочитаешь?
Мирослав подошёл, забрал из рук Лори жалобно пискнувший, так и не успевший хоть чуть-чуть зарядиться телефон, снял заднюю крышку, вытащил симкарту, сломал её пополам и остатки спустил в унитаз.
- Уже прочитал.
Неделей ранее
Вернувшись из ванной, где я, закрывшись, прорыдала какое-то время, увидела, что Ника в спальне нет, но по дочкиным возгласам, доносившимся поодаль, сразу поняла, где его искать.
- Папа теперь будет с нами жить!! - радостно воскликнула Ками, когда я вошла, - а где дядя Мир? Надо ему сказать.
- Дяди Мира больше не будет, - быстро сказал Ник.
- Не бу-удет? - разочарованно протянула она, - А почему?
Я только закусила губу.
- Камушка... - начала я, - понимаешь... Пока ещё ничего не решено, мы тебе потом всё расскажем, хорошо? - трусливо убежала от разговора я. У Мирослава лучше получается, он может говорить правду, но так, чтобы она звучала в адаптированной для ребёнка версии, у меня так не выходит.
- То есть, как это не решено? - жёстким голосом спросил Ник.
Я сделала большие глаза и шагнула назад. Ну не при дочери же это выяснять, как он не понимает? Повернулась и ушла в спальню. В общем, я до ночи, прерываясь на кормление притихшей Ками и какие-то домашние дела, пыталась разобраться в случившемся и решить, что теперь делать дальше. Нику не понравилась моя реакция, что я не бросаюсь в его объятья, но мне было просто необходимо самой понять, что теперь делать.
Спать я ушла в комнату к Камилле на освободившуюся постель, на которой ещё вчера спала Вереен. Хотя заснуть мне, естественно, не удалось.
Но несмотря на то, что жизнь моя превратилась не пойми во что, я улыбалась, смотря в потолок, периодически поднимала голову, смотрела на спящую Камушку, тихонько выскальзывала из-под одеяла, осторожно гладила е светлые волосики и буквально захлёбывалась острым ощущением радости. Моя доченька, моя хорошая девочка всегда будет со мной, а с остальным мы разберёмся. Ведь правда же?
Но разбираться было не в чем, независимо от моего решения сложилось так, что выбор уже сделан. Телефон Мирослава не отвечал, а печальный Ник был по-прежнему в моей спальне. Камилла была в растерянности. С одной стороны, теперь папа рядом, а с другой, куда-то делся дядя Мирослав, и как хорошо было заметно, она была вовсе не в восторге от этого факта.
- Полин, - на исходе третьего дня моего полуподвешенного состояния, когда я извелась вдоль и поперёк, Ник сам подошёл ко мне вечером, перед тем как я собралась ложиться и, взяв за руку, повёл в спальню, - Поль, не могу смотреть, как ты мучаешься. Ты вовсе не обязана жить со мной, если тебе не хочется. Я, наверное, уеду, извини, что так получилось.
- Куда уедешь? - зацепилась сознанием за самое важное
- Не знаю, скорее всего в Бриджпорт, там больше шансов найти работу.
В голове лихорадочно забегали мысли, а сердце почему-то замерло от ужаса, я вовсе не хочу, чтобы он уезжал, совсем не хочу. А как же Камилла?
- Ник... не надо, не уезжай, в Лаки тоже можно что-то подыскать, уверена. Ник...
Смотрю на него и отчётливо понимаю, что вообще не хочу его отпускать, он такой несчастный и такой родной. У нас столько всего было вместе, ты мой первый мужчина, ты очень много для меня значишь. Когда нас развели, равнодушно шлёпнули печатями на свидетельствах и выпроводили из ратуши, не сделали чего-то главного. Нас развели, но связь между нами не разорвали. Я всё ещё люблю тебя, Ник. Теперь, когда лежу, созерцая потолок в детской, слушая мерное дыхание моей девочки, я вспоминаю всё. Ты делал мне больно, но и я перед тобой виновата, ты неправильно поступал, но и я не без греха.
Обнимаю его, тесно прижимаясь к его груди, он зарывается лицом в мои волосы, тихонько вздыхает, но когда пытается приникнуть к губам, попутно переместив правую руку мне на грудь, я выскальзываю из его ладоней и скрываюсь в детской.
Не готова повторить вновь то, что было…
Прошло две недели. Я совершенно потерялась в себе, в этом мире, в своих чувствах, в своих мыслях, в людях, которые меня окружают, во всём. Я словно дикарь брожу среди цивилизации, открывая для себя вещи, которые всем давным-давно известны. В тот день, я думала сердце лопнет от боли, когда ушёл Мирослав, но в то же время, когда Ник сказал, что тоже уйдёт, вообще чуть не рассыпалась осколками. Не знаю, только допущение, только мысль о том, что я останусь одна, наполняет меня животным ужасом, я просто не смогу справиться.
Как у меня раньше получалось быть такой спокойной? Вчера любопытная Камилла сунула нос в банку с красным перцем, расчихалась, а я, прежде чем узнала причину, чуть не умерла от мысли, что муковисцидоз снова обострился. В каждой царапине, появляющейся на её многострадальных коленках, я вижу страшные предзнаменования, в каждой конфете на палочке – непреодолимую химическую угрозу, как у меня раньше выходило реагировать легче? Но в то же время, теперь я её гораздо лучше понимаю, мне хочется разговаривать с дочкой, общаться, мне действительно интересно то, чем она живёт, что у неё в головке, даже мультики мы смотрим с ней вместе и мне ни разу не скучно, как раньше. Я стала чем-то средним между лучшей подругой и оголтелой мамашей, точнее не чем-то средним, а постоянно мечущейся от одной крайней точки к другой.
Постоянно пыталась дозвониться Мирославу, но слушала только лишь бесстрастный механический голос автомата, сообщающий, что абонент со мной поговорить не может. Не знаю, может он выключил телефон, а может просто добавил меня в чёрный список, слышала, что так можно, но не знаю какие проявления.
В больницу к нему идти боюсь, а где он живёт, даже не знаю. Ну почему я раньше не интересовалась такими вещами?
И я не знаю, чего на самом деле хочу. Я же не могу быть с ними двумя, ведь правда же? Сердце сжимается от мысли, что со мной не будет Ника и душа рвётся от осознания, что не будет Мирослава. Как так может быть?
А ещё я стала рисовать. Нет, я и раньше рисовала, но всё равно это было совершенно не так, раньше я просто мазала кисточкой холсты, зазря переводя краски, больше чем уверена, что положительные отзывы о моих работах были сделаны исключительно из вежливости, теперь я сама вижу, что нарисованное ранее просто бездарность. Теперь же я просто бросалась на мольберт, будто на амбразуру, он стал моей самой большой отдушиной, самым желанным занятием, единственным способом поговорить с собой.
Рисуя, выплёскивала, выливала, извергала на ни в чём не повинный холст все те чувства, которые отныне просто перестали во мне помещаться, мне казалось, что все безудержные эмоции, которые рождает моё беспокойное сердце теперь пляшут на кончике кисточки, вплетаются в краски и проявляются точными мазками. Теперь я рисовала не картины, я будто писала историю своей жизни. Но закончив работу, поставив последний мазок и сняв с мольберта, холст тут же переставал меня интересовать и находил пристанище в гараже, будто бы мне процесс был гораздо важнее результата.
Что угодно было лучше, чем думать, что теперь делать дальше…
Стою перед его кабинетом, мне страшно и в то же время невозможно волнительно, а вдруг… а вдруг всё получится? Пятнадцать раз сделав вдох-выдох, толкаю дверь.
Он моментально поднимает глаза на дверной проём, резко вдыхает, но остаётся сидеть на месте, бессловесно буравя меня глазами.
- Здравствуй, Мирослав.
- Не могу тебе сказать того же.
Я готова к тому, что он будет меня колоть холодностью и испробует на мне все чудеса язвительности, я подготовилась и ничего не собьёт меня с намеченной линии. Чёрт, он бледен ещё больше, чем обычно, теперь его незагорающая даже под солнцем Лаки кожа может соперничать по белизне с молоком.
- Мир, прости меня, пожалуйста, нам нужно поговорить. Я понимаю, что после того, что ты увидел, понять меня будет сложно, но...
Всё ещё смотрит исподлобья, но хотя бы из-за стола вышел.
- Ты думаешь, что ситуацию можно исправить разговорами? Задам тебе один вопрос: ты выгнала Ника?
Опускаю глаза. Так непривычно, что его стрелы направлены на меня.
- Мне сразу озвучить, как называют таких женщин, как ты или сама догадаешься?
- Ему некуда идти. Правда, некуда, он потерял работу и из дома его выгнали, я не могу оставить его на улице. Мир, - сглатываю комок в горле, - я знаю, как это звучит и как выглядит, но я и правда люблю вас обоих. Я не знаю, как так может быть. И я не сплю с ним, правда.
- Больше не сплю, да? Того раза было вполне достаточно. Полина, чего ты хочешь, зачем пришла? Получить прощение? Сейчас этого точно не будет. Тебя терзает чувство вины за такой разрыв, типа я так много сделал для Камиллы? Я делал это исключительно ради неё, а не ради тебя и повторил бы, даже если бы знал заранее, чем всё закончится. Поэтому иди и решай, пожалуйста, свои моральные проблемы самостоятельно, я уже достаточно подтирал тебе сопли, больше не горю желанием с тобой возиться.
Вспыхиваю, начинаю чувствовать нечто похожее на негодование. Вскидываю голову, вижу, что Мирослав уже делает шаги по направлению к двери, чтобы выпроводить меня восвояси. Но я так просто не сдамся, поднимаю подбородок и выдаю главный козырь.
- Я беременна, Мир. Ещё слишком мало времени прошло и вряд ли это ребёнок Ника.
Он резко останавливается, быстро поворачивается ко мне, лицо искажается гримасой, а потом, нервно сглотнув, очень тихо отвечает.
- Полина, это запрещённый приём. Если ты таким образом собралась меня вернуть, я не просто разозлюсь, я тебя возненавижу, надеюсь, ты это понимаешь.
- Могу продемонстрировать тест.
- А то я не знаю, как это делается. Тест на овуляцию тоже показывает две полоски, а выглядит так же как на беременность. Ты думаешь, никто до тебя не пытался со мной это провернуть? Значит так, я снова сдам анализ, и если он окажется положительным, тогда и будем думать, что делать дальше. Но если со мной всё по-прежнему, то ты больше ко мне не подходишь и никогда не попадаешься мне на глаза, договорились?
И он, не дожидаясь моей реакции, сам вышел из кабинета, громко хлопнув дверью.
Через несколько дней я получила по электронке письмо, озаглавленное «Поздравляю Ника», в котором были скан-копии его анализов. Отрицательных.
А потом…
Потом я проснулась утром и поняла, не хочу больше никого выбирать, не хочу биться лбом в закрытые двери, как будет, так и будет. Да, я сделала ошибку, да я поддалась небывалым ранее эмоциям, да я люблю Мирослава и мне дорог Ник, а они оба с этим не согласны. Мне плевать. Слышите, плевать! Я знаю то, чего хочу я и это вовсе не торчание в больнице возле дверей его кабинета и убегание от Ника. Я выбираю себя и кто с этим не согласен, могут идти, куда им вздумается. У меня есть дочка, и я жду ребёнка, вот те, кто для меня дороже и важнее всех. Даже если оба мужчины от меня уйдут, мы прекрасно проживём втроём.
Поэтому я, заметив проснувшуюся дочку, помахала ей рукой и радостно сообщила:
- Камиллушка, у тебя будет братик или сестричка.
- Ух ты!!!! Мама, правда?!! Здорово!!! А когда? – она, конечно же, после такой новости, моментально сбросила с себя остатки былой сонливости, соскочила с кровати и запрыгала вокруг меня, заглядывая в глаза.
- Нескоро, в следующем году, - обнимаю её, - люблю тебя, моё солнышко.
- Ник, я беременна, скорее всего, от тебя.
- Да? – он выглядит растерянным, но мне всё равно, главное, что рада я, - Поль… есть анализ на муковисцидоз, ну… можно его провести ещё до рождения. Линнет его проходила.
- Зачем?
- Как зачем? Чтобы знать, болен ли ребёнок или всё в порядке.
- Зачем я должна его проходить? – естественно, я понимаю, к чему он клонит.
- А если и второй ребёнок…
- Тогда у нас будет второй ребёнок больной муковисцидозом. Ты же не хочешь предложить из-за этого его убить?
- Нет, но…
- Тогда и смысла в анализе никакого, кстати, помой, пожалуйста, посуду, хотя бы за собой. И позанимайся с Камиллой упражнениями, вообще не понимаю, почему ты её отшиваешь постоянно. И не смей ругать её, когда она вспоминает дядю Мира, он, кстати, всегда с ней занимался.
Я странно себя чувствую, я стала другой и не могу понять с чего вдруг такие перемены, я стала смелее, меня почему-то совершенно перестал пугать этот мир. Он будто бы стал для меня родным и знакомым и совсем-совсем не страшным. Теперь так просто и так хорошо жить, несмотря ни на что.
Стою возле зеркала, смотрю на собственное отражение. Это я. Улыбающаяся залихватской улыбкой, та, у которой не получается сдержать рвущейся наружу энергии, та, которая хочет прыгать, та, которая ничего не боится, та, которая отныне сама может без страха пройти по извилистой дороге под названием жизнь. Это я!
Смотрю на лицо, будто на холст, провожу кистью по своей коже, расцвечиваю яркими мазками губы, очерчиваю уверенными линиями глаза, растушёвываю пастельные пятна на веках.
Я другая везде, я буду красивой, я уже такая. Не потому, что измазала лицо краской, не потому что мои волосы уложены в другом порядке, не потому что мы бегали по торговому центру с Камиллой, примеряя, облачаясь, покупая новые одёжки, наперебой крутясь перед зеркалами и вводя в шок продавщиц невиданной вакханалией. Не потому. Просто теперь, несмотря на то, что в моих отношениях полная неразбериха, несмотря на многие проблемы, непонятности, несуразности и недоделанности, впервые за всю жизнь мне с собой хорошо.
- Мотя, привет!!
- Полька! Оп, а что у тебя такой радостный голос?
- Матильдушка моя дорогая, спасибо тебе за всё за всё, я безумно тебя люблю! – заливаюсь смехом.
- Хо-хо, с чего такой острый приступ признательности? Колись, что там такое у тебя произошло? – в голосе подруги сквозят задорные нотки, и я больше чем уверена, что перемены во мне ей понравятся.
- Да так, я изменила Мирославу с Ником, забеременела, и во мне что-то открылось, поэтому я больше не зашуганная прячущаяся в скорлупу маленькая девочка, теперь мы с тобой ещё посоревнуемся, кто более безумен. Готовься, Мотька, мы с Ками едем к тебе в гости!
- Ну, Полинаааа… Короче, приедешь, обсудим. Жалко только Ри с женой и детьми укатил в Китай в отпуск, у них там страсти такие в браке творятся, что срочно надо реанимировать, но мы и с тобой прекрасно зажжём, уверена. Давай, Полька, жду! И, пока не забыла, я тоже тебя очень люблю.
Я нажала на отбой, улыбнулась сама себе, посмотрела вдаль на заходящее солнце и глубоко вдохнула.
Мирослав, я люблю тебя, но у меня теперь есть нечто большее – мир.