Это смешно, но в шкафу из нормальной одежды оказалось только одно-единственное платье. Я поспешно влезла в него, с трудом застегнув молнию на спине, и с тоской подумала, что здорово поправилась после девятого класса {спасибо за тортики, Люк!}. Я не помню, зачем вообще решила взять его с собой – но кто знал, что оно так пригодиться мне сейчас?
Всё остальное я гордо выбросила ещё вчера, вместе с любимой коллекцией лаков для ногтей {чёрный, чёрный и чёрный}. Диски Дэнни Килта должны были полететь следом за ними, но в последний момент моя рука дрогнула. В конце концов, должна же я была оставить хоть что-нибудь на память о бурной юности?
Спускаться вниз было почему-то страшно. Без сантиметрового слоя пудры на лице я чувствовала себя совсем беззащитной – я даже дома всегда делала макияж, и теперь просто спуститься к завтраку без оного было для меня сверхзадачей.
Едва переступив порог, я почему-то застыла как изваяние, предоставив всем желающим возможность вдоволь на меня наглядеться.
- Что, Мэри, в стране закончился гуталин? – просипел какой-то увалень за дальним столом, и его тут же поддержала волна смешков по всей столовой.
Я хотела рявкнуть что-нибудь обидное в ответ, но сдержалась, вовремя вспомнив, что я теперь нормальная девушка. Нормальные девушки не вступают в дискуссии с умственно отсталыми, так ведь?
«Живи пока, смертный» мысленно разрешила я ему, продефилировав через всю столовую за тарелкой. Но, выковыривая из омлета ветчину, всё же мысленно пару раз переехала увальня на асфальноукладочном катке.
Шепотки утихли минуты через две, но скотина Гаррисон и его подпевалы продолжали таращиться, и мне стало неуютно.
«Паук посмеялся бы, глядя на меня сейчас» промелькнуло у меня в голове.
Забавно – но я подумала о нём только сейчас, целый год проучившись вдали от дома. Когда я уезжала, он клялся, что будет звонить мне каждый день – но так ни разу и не удосужился набрать мой номер.
«Наверное, его папа замучил на работе в магазине» решила тогда я, но звонить первой не стала. Да и что нас связывало, кроме глупых детских бунтарств? Он, наверное, давным-давно превратился из грозного Паука в паиньку Альберта - мамину радость и папину гордость - и протирает сейчас нормальные человеческие штаны на нормальной человеческой работе.
И, в конце концов, какое мне до него дело - у меня же теперь есть Люк?
****
- Ты уже совсем взрослая, - прошептал папа, - сейчас я это вижу.
- Смотри не лопни от гордости, - фыркнула я, переступая порог «Пиковой дамы» - теперь уже моего предприятия.
Навстречу мне продефилировал менеджер, обычно заменявший папу, когда тот был в отъезде. Я уже видела его несколько раз, но он никогда не проявлял ко мне особенного интереса. Теперь же, когда я стала его фактической начальницей – он заметно переменился.
- О, вот и юная леди! - проворковал он, пожимая мне руку, - меня здесь называют мистер Майерс, но для вас – просто Гордон. Если возникнут какие-нибудь трудности, обязательно обращайтесь ко мне. Для юной леди будет непросто разобраться со всеми тонкостями ведения дела – но вы можете на меня положиться.
- Я поняла, Гордон, - в ответ я сжала его руку – сильнее, чем обычно; он скривился, но ладонь не убрал, - вообще меня здесь называют Мэри, но для вас – мисс Хагенштрем. Я наслышана о том, как вы справляетесь со своими обязанностями, поэтому всецело вам доверяю. Единственное, что вам стоит запомнить – я люблю двойной мокко без сахара, - я оскалилась, и Гордон кисло улыбнулся в ответ, - кофе-машина довольно проста в управлении. Я верю, что вы справитесь.
****
Руководить мне нравилось. Пожалуй, это мне нравилось больше всего – пускай в мои обязанности входила масса всяких нудных мероприятий вроде встреч с поставщиками или бумажной волокиты, но именно благодаря возможности кем-то командовать я почувствовала всю прелесть своей новой должности. Я всегда считала «Пиковую даму» если не неизбежным злом, то уж во всяком случае, досадной неприятностью, вроде посещения стоматолога – вроде и не хочется, но посещать надо.
Сейчас, почувствовав, что такое власть, я поняла, как папа мог посвящать этому дни напролёт – это опьяняло. У меня внутри что-то загоралось каждый раз, когда наша уборщица Эльза кивала в ответ на очередное моё распоряжение - и шла выполнять, не задумываясь о том, должна ли она слушать девятнадцатилетнюю девчонку.
Гордон, поначалу смотревший на меня свысока, всё же покорно таскал мне кофе в кабинет – каждое утро, без лишних напоминаний. Вскоре его взгляд с надменно-насмешливого сменился озлоблённо-напуганным – и я ликовала, понимая, что он ни-че-гошеньки не может сделать.
- Папа взрастил тирана, - комментировала Сью, не отрываясь от курсовой работы.
- Ты так говоришь, как будто это плохо, - пожимала плечами я.
Сейчас, наблюдая, как сестрица с женихом в сумасшедшем темпе нагоняют пропущенный материал, я подумала, что мы успели поменяться местами в это время. Сью и Энди теперь посещали все лекции и носа не высовывали из библиотеки, в то время как я, поглощённая работой, едва находила время для занятий. К счастью, заработанная за первый год репутация заучки позволяла мне оставаться до какой-то степени безнаказанной – преподаватели вздыхали, смотрели на меня с укором, но принимали на две-три недели просроченный проект.
Мои отношения с одногруппниками перестали походить на бесконечные перепалки и сменились скорее взаимным игнорированием. Теперь у меня больше не было времени замечать их колкости, и они просто перестали их отпускать.
Напротив, какая-та часть соседей мужского пола теперь внезапно разглядела во мне существо женского пола, и каждый раз провожала меня взглядом не доеной коровы, когда я спускалась к завтраку.
Кеннет Баракет, который, помнится, стеснялся меня во времена моей буйной неформальности, теперь с трудом подыскивал повод просто заговорить со мной. Я сперва хотела красиво отшить его, как делают правильные героини драм довоенного периода и современных телевизионных сериалов, а потом передумала. И сама стала благородно одаривать его своим вниманием, правда, в строго дозированной форме – когда требовалось попросить его написать за меня курсовую или закончить какой-нибудь проект. Он не отказывал.
Свободное от учёбы и «Пиковой Дамы» время я старалась посвящать Люку – правда, теперь всё больше по телефону. Он сам теперь не мог проводить со мной целые часы, как раньше – напуганный портлендской предубеждённостью к иностранцам, он с головой погрузился в учёбу, пытаясь довести свой профессионализм до такого уровня, чтобы цвет его волос перестал иметь значение для работодателей {мой железобетонный аргумент, что перекраситься проще, эффекта не возымел}.
А с папой я стала видеться редко. Радостно повесив на меня заботы о кофейне и кормлении кошек, он теперь постоянно где-то мотался, лишь изредка заезжая домой.
- Познал прелести пенсионного возраста, да? – беззлобно поддевала его я, когда он после нескольких дней отсутствия внезапно распахивал дверь нашей квартиры.
И я, в общем-то, порядком удивилась, когда он однажды в субботу пригласил меня на семейный обед. Нынче папа редко радовал меня фирменными кулинарными изысками – обычно я просто покупала полуфабрикаты в ближайшем супермаркете – и я не стала упускать возможность снова попробовать человеческой еды.
Он открыл через три звонка – вылетел за порог, какой-то всколоченный, и порывисто обнял меня.
- Не задуши! – привычно просипела я, внезапно поняв, от кого Сюзанна унаследовала свой медвежий захват.
- Проходи, я сейчас что-нибудь сделаю, - засуетился он.
Я хотела сказать ему, чтобы он не спешил – но слова застряли в горле, едва я переступила порог квартиры. Здесь определённо что-то изменилось.
Я блуждала взглядом по гостиной, пытаясь уловить, что именно, и вдруг до меня дошло – розы. Розы на столе.
Нет, раньше, когда я ещё училась в школе, я часто пыталась привести папину холостяцкую берлогу в божеский вид, но папа неизменно выбрасывал каждый найденный на столе букет – у него от цветочного запаха якобы болела голова.
Теперь злополучный веник стоял и благоухал на всю квартиру.
- Папа, у тебя здесь женщина? – прошептала я, почему-то не решаясь сказать это громко.
Он хотел что-то ответить, но необходимость в этом отпала – из спальни {из папиной спальни!} выплыла она. Та, что, очевидно, переменила папино отношение к цветам.
- Мэри, - улыбнулась она, - ты ещё красивее, чем на фотографиях!
Я нервно сглотнула, не зная, что ответить. Нет, я знала, что папа не соблюдал целибат после развода – женщины у него были всегда, и я об этом знала. Ну, теоретически – как знала, например, о том, что наша планета круглая и вращается вокруг солнца. Практически я могла убедиться в этом разве что случайно – если подслушивала папины разговоры по телефону или видела, как он провожает очередную пассию до такси.
Домой он их не приводил, и, упаси Мортимер, не знакомил их со мной. Поэтому моё минутное замешательство было вполне объяснимо.
- Это Джейн, Мэри. Она теперь будет жить с нами.
****
За столом папа молчал. Зато Джейн говорила, и говорила много – о том, как они с папой познакомились и расстались в студенческие годы, о своих совсем уже взрослых сыновьях, о теперь уже бывшем муже, наконец давшем ей развод. Я изредка вставляла слово или два и искоса поглядывала на папу, меланхолично пережевывающего обед.
Странно, но папино молчание меня не напрягало. Да и его, видимо, тоже – он молчал как-то…уютно. Помнится, мама всегда настаивала, чтобы высказывался каждый – семейные обеды часто из процесса поглощения пищи превращались в процесс обсуждения общих проблем. И теперь казалось странным, что папа молчал. Что Джейн разрешала ему молчать.
Я смотрела на них, и думала, что, пожалуй, в этом есть какая-то гармония. Между ними не было неловкости, недопонимания, ощущения, что они вместе из-за привычки или от безысходности – и я подумала, что, пожалуй, хочу, чтобы у нас с Люком было так же.
Я тоже говорила бы, громко, много, эмоционально – а он бы слушал и молчал. Лотарио, ну разве не идеально?
- Свадьба через две недели, - сообщила Джейн, когда мы встали из-за стола, - надеюсь, вы с сестрой сможете вырваться. Я хотела бы познакомиться и с ней тоже, - она улыбнулась.
- Обязательно, - сказала я и улыбнулась в ответ.
Папа бросил на меня вопросительный взгляд, и я кивнула, давая понять, что всё в порядке.
Мне, в общем-то, было, что сказать ему на прощание, но я благоразумно решила обойтись без пылкой речи.
- Только не оставляй больше бутылки от пива под кроватью. Или за две недели она от тебя сбежит, - бросила я ему, и хлопнула дверью.
****
- Знаешь, как говорят – седина в бороду, бес в ребро, - хихикнула Сью, оторвавшись на секунду от процесса полирования ногтей, - кто бы мог подумать, что он даст себя захомутать?
- А главное – сколько молчал-то, а? – усмехнулась я, - мог бы хоть намекнуть.
- Папа-то? – рассмеялась Сью.
Я мысленно с ней согласилась – папа не стал бы предупреждать. Это было вполне в его духе, долго молчать, а потом внезапно огорошить какой-нибудь новостью. Он вообще чаще делал, чем говорил. Да и чаще, чем думал, пожалуй.
- Эй, ты куда? – подняла голову Сью, едва я направилась к двери.
- Схожу за почтой.
- С ума сошла? Там дождь. Энди скоро вернется, я позвоню ему, чтобы забрал по дороге.
Я отмахнулась и всё же пошла вниз, бросив мимолётный взгляд в окно. И правда, дождь лил, как из ведра – пусть я и привыкла к капризной портлендской погоде, но наблюдать подобную сырость в солнечном ГСУ было странно.
Морщась от капель дождя, я сунула руку в почтовый ящик - письмо обнаружилось всего одно. Внутри всё почему-то неприятно похолодело, когда я увидела логотип «Мебельной корпорации Гаррисона» на конверте:
Уважаемая мисс Хагенштрем,
Я уверен, нам нужно встретиться и обсудить одно общее дело.
Прошу перезвонить мне, когда у Вас будет на это время.
Бендикс Эллиот Гаррисон
