Я не хочу сказать, что я не любил этого ребенка заранее. Я хочу сказать, что я любил его из-за всех возможных сил любви к человеку, которого не знаешь, но понимаешь, что любить его обязан. И не сказать, чтобы такая принужденная любовь приносила удовольствие.
Впрочем, это окуплялось чувствами к Саманте. Тут уже хватало разных эмоций – начиная от желания защитить её от любой неприятности до глубокого человеческого уважения. Правда, я пока не придумал достойное название такому коктейлю из чувств, но, кажется, в фильмах это называют «любовью».
В Аппалузе время не стояло на месте : невзрачная осень сменилась слякотной зимой, которая постепенно подходила к концу, когда я начал осознавать, что срок уже подходит.
И пускай три страшные буквы – ПДР – были назначены на начало июля, мне стало, то, что называется «ссыкотно», еще в марте. Потому что с Самантой начали происходить самые заметные изменения.
И я это не о том, что после зимы она уже начала походить на маленький шарик, что ей, не знаю, как это сказать, но, в общем, безумно шло. Ей было действительно сложно, я видел это. Эмоционально. Да и физически, конечно, тоже.
Когда тебя то в туалет, простите, тянет, то резко хочется есть, то настроение катиться к плинтусу без видимых причин… Тут сложно взять себя в руки и заниматься домашними делами. Про свою работу она и вовсе забыла и сосредоточилась на делах хозяйства. Но и тут все валилось из рук.
Так что я, если честно, избрал наименее травмоопасную тактику – стал реже появляться дома. Да, мне было стыдно. Но всё лучше, чем рисковать получить в голову тарелкой за то, что назвал жену ласково «бегемотиком».
Можно подумать, что я сосредоточился на работе или что-то возле того, но это не имеет смысла.
Я сосредоточился на том, что ни на чем не сосредотачивался, и это приносило мне удовольствие. Но не то что бы мое начальство было в восторге от такого принципа. Но однажды на моем пороге появилась особая вещица. Особая шестиструнная вещица из хорошего материала.
Она лежала прямо на моем столе, перекрыв собой бесконечные стопки заявлений жильцов. А сверху лежала открытка без подписи. Но у меня было пару версий, кто мог сделать мне такой подарок. Либо тот, кто очень хорошо меня знал, либо тот, с кем я был знаком недавно, но меня уже научились понимать с полуслова.
Впрочем, к концу шестого месяца и этот образ жизни ленивого овоща потерял свою прелесть, т.к. теперь Сэм требовалось не столько свобода выражения своих эмоций, сколько чувство спокойствия. А кто может подарить его, кроме мужа? А это, вроде бы, я.
Просиживая дни дома, Саманта научилась готовить пару новых блюд, прочитала все книги о новорожденных, которые смогла достать в местной библиотеке и даже добралась до почты, которая находилась на другом конце города. Последнее меня наиболее поразило.
На нашу свадьбу пришло куча подарков, что меня нисколько не удивляло, меня удивило то, что нашлись и
подарки из Аппалузы, и даже с Исла Парадайсо. В общем, все эти уведомления о посылках валялись в нашем почтовом ящике, пока моя жена на седьмом месяце не решила потащиться в окрестности Аппалузы, в местное почтовое отделение. Но таково было её желание.
Сильнее всего меня поразил книжный шкаф, который привезли грузчики в тот же день. На упаковке значилось имя Хуаны, и было приписано пару забавных слов. Саманта, как любительница читать все подряд, была, кажется на седьмом небе от счастья.
Но еще большее удивление у нее вызвало другое. Когда я, наконец, собравшись со всем своим мужественным мужеством, уселся рядом с ней и открыл книгу со сладким названием "Мой малыш".
На обложке красовался до мерзости розовощёкий младенец, который тянул руки к тому, кому случилось взять в руки книгу.
Я прочел все главы о беременности, и мне даже начала нравиться эта книжка, потому что она была довольно толковой. Только меня немного сбивали разные картинки с людьми с глупой улыбкой. Но кое-что для себя я вынес.
Во-первых, беременные женщины любят, когда им играют на гитаре. Я даже приспособился играть кое-какие колыбельные, пока Саманта засыпала. Она так забавно жмурилась, как котенок, когда я настраивал гитару, чтобы сыграть ей любимые песни.
- Знаешь, мне кажется, у тебя очень хорошо получается играть, - прошептала она, когда очередная «Колыбельная» подошла к концу.
Я улыбнулся и еще раз повторил финальные строчки: «О, милая, вот звучит колыбельная, колыбельная для тебя одной».
Во-вторых, когда твоя спина постоянно болит, в особенности поясница, из-за того, что внутри тебя уже восемь месяцев, как поселился маленький спиногрызик, нет ничего приятнее, чем заботливых рук, делающих массаж. Я неплохо умел это делать, натренировавшись еще на Майкле, когда-то. Только в этот раз под моими руками оказалась спина моей жены и матери моего ребенка, а не семнадцатилетнего полубезумного парня.
И в-третьих, нет ничего более успокаивающего для взволнованной и уставшей девушки, чем планирование совместного будущего. Что бы то ни было – выбор фильма на ночь или кроватки для вашего ребёнка. Или, например, поход в фотосалон для семейного фото.
Или долгих споров по случаю выбора имени вашей малышки, после того, как врач протягивает вам снимок вашей дочери.
В такие моменты успокаивалась не только Саманта, но и мерзкое ноющее чувство в моей груди. Нашепчивающее чужое имя, заботливо подставляя ненужные воспоминания и…
В общем-то, серьезно мешающее жить.
Но я чувствовал себя безмерно счастливо, когда гладил живот Сэм, ласково приговаривая имя моей дочери. А затем выслушивал бесконечные нападки жены, категорически несогласной с именем «Катрин».
- Сейчас никто не называет так детей, это совершенно устаревшее имя и вообще, оно глупое, - я прямо чувствовал, как взлетают вверх нотки её голосе, но не чувствовал, что откажу дочери в имени Катрин Ричмонд.
- А что ты можешь предложить, - спросил я исключительно из нежных чувств к Сэм, потому что знал, что был готов попросить дать ей побольше наркоза в день родов, чтобы лично записать имя в свидетельстве о рождении.
- Мне очень нравится Аделина. Изысканное имя, - с придыханием заявила Саманта, прижимая руки к животу.
- Оо, нет, - возмутился я. – Нашу дочь не будут звать Аделиной.
- Предлагаю спор, - сощурила глаза Сэм, скрещивая руки на груди, и добавила с лёгким смешком: - Если вы, ваше величество Ричмонд, конечно, не боитесь честного спора.
Это был ну просто удар ниже пояса, и я сказал, даже не дослушав условия нашего спора, своё «согласен». Впрочем, условия оказались очень простыми. Если у новорожденной будут темные глаза, как у меня, то её назовут… Аделиной (женская, однако, логика, мол, раз с цветом глаза малышка взяла мои гены, то имя ей точно достанется от мамочки). Ну и соответственно наоборот: если из колыбельки на меня взглянет пара светлых глазенок, я имею право назвать свою дочурку тем именем, которое уже крепко ассоциировалось у меня с ней.
До чего же странно – любить человека, ни разу в жизни не видев его.
А затем случилось что-то из ряда вон выходящее. Я, как обычно, делал вид, что… Я, как обычно, работал на ноутбуке, обрабатывая новые жалобы, поступающие на сайт, когда внезапно выскочило уведомление о новом письме. Ничего не подозревая, я нажал на ссылку, и тут на экран вылезло сообщение крайне неожиданного содержания.
«Уважаемый мистер Ричмонд», - обратились ко мне с экрана.
«Рады уведомить вас о том, что ваш роман на двести страниц «Страдания юного романтика» был успешно опубликован в нашем издательстве. Вы будете получать гонорар в размере двухсот долларов в месяц в течение года на карточку, номер который вы указали при отправке книги.
С уважением, издательство «Еще раз о любви»»
- Офигеть, - проблеял я, еще раз пробежав глазами по экрану, убеждаясь, что это не шутка.
Офигеть. Написав эту книжку, проживая в доме с мужчиной, двести страниц страданий моей несчастной души о моей нетрадиционной ориентации. То, что должно было быть уничтожено – увидит свет. Остается только надеяться, что эти идиоты не додумаются выпустить её под моим настоящим именем. Нет, к счастью, я даже тогда не был полным идиотом и указал псевдоним. Спасибо, прошлый Джулиан хоть за это.
А затем наступил июль.
Я читал собственную книгу, дивясь собственным неправдоподобным фразам и радуясь тому, что Саманта последнее время спала крепким младенческим сном. Не знаю, что именно повлияло на дальнейшие события, может упоминания младенцев, но… Катрин не терпелось вырваться на волю раньше срока.
- Господи, - рывком села в кровати Саманта. Я, плохо соображая, быстро засунул книжку, на обложке которой значился мой псевдоним и целовались нарисованные парни, под одеяло, но понял, что жене было совсем не до моих книг.
- Господи, - повторила Сэм. – Я, кажется, рожаю, вызывай скорую.
***
Когда два дня спустя я, наконец, стоял у больницы, глядя, как моя Саманта неспешно идет по крыльцу с огромным свертком в руках, я уже точно знал, что увижу, развернув сверток.
На меня смотрела пара кристально ясных голубых глаз.
- Я люблю тебя, Саманта Ричмонд, - прошептал я, наматывая на палец прядь светлых волос. – И тебя, Кэтрин, тоже очень люблю.
