[Enlil]

Солнце село уже часа два как, и опустившаяся на Верону ночь укрыла ее удивительно низким, удивительно звездным для середины весны небом.
- Хорошая ночь, - одобрительно заметил отец перед тем, как под аркой соединить наши с Реми руки. Реми улыбалась мне, сияла не хуже магического светильника, что вытащили из подвала специально для такого случая. Я улыбался ей в ответ, а потом все звуки, кроме отцовского голоса, стихли, будто покрытые толстым слоем воды.
- Lune Silme, Rene Yalume ar le, - шептал он едва слышно, но слова колокольным звоном отдавались в моем мозгу, переплетаясь с чужим, далеким, вросшим в кожу. «Свет Синей Звезды, Память Прошлого, и ты, Король-Дракон», - Fenume-Aran, mi sina lume, - кажется, меня начинало пошатывать, лицо Реми расплывалось, только ее глаза, обеспокоенные, полные лунного серебра, оставались такими же яркими. Отец протянул чашу, на дне которой плескалось белое, и Реми замешкалась. «Молоко» - запоздало понял, вспомнил я, зубами стаскивая с левой руки перчатку. «В этот миг, под вечным пологом неба, примите детей своих», шелестело в моем мозгу, к горлу подкатывала тошнота, и я скорее почувствовал, чем услышал, как ойкнула Ремедиос – руки у меня были ледяные. - Nu aira tellimbo, net hina sina.
«Кровь будет плохо течь», - краем сознания успел подумать я, отчаянно стремясь заглушить глухой шепот в собственной голове. Но нет, стоило отцу ловко, будто всю жизнь этим занимался, резануть по моему запястью, как на небольшом, аккуратном порезе выступили алые капли.
- Tengwe serce anta vanda ar si men hain er.
Я зачарованно смотрел, как растворяется в молоке, будто в белом тумане, наша с Реми кровь. «Знаком крови дана клятва, - затихал голос в моей голове и отец с невозмутимостью профессионала размешивал содержимое чаши переплетенным пучком мирта, омелы и тиса. – И отныне путь их един».
Пахло оно, почему то, миндалем, да и на вкус больше всего напоминало амарето.

Меня отпускало, и под дружные рукоплескания мы с Реми целовались у свадебной арки. Странное ощущение того, что я теперь женат, даже больше, чем женат, судя по отцовскому энтузиазму, не переполняло, но настойчиво маячило где то на краю сознания. Вообще, я бы предпочел, если уж так приспичило, провести ритуал как-нибудь вечерком на веранде, без пышных свадебных торжеств и огромного торта, который все равно практически никто есть не будет. Но я был благодарен хотя бы за то, что при бракосочетании присутствовали только родственники, которых набралось, между прочим, как моих, так и Реми, общим счетом весьма приличное количество. И все они сейчас вопили «Горько», только мама задумчиво жевала какую то печеньку, скинув туфли на каблуках под ближайший куст.
Мы целовались, я обнимал ее за талию, хрупкую, изящную, отчаянно цеплялся за нее, чувствуя, как вокруг воскресают звуки.
Аr si men hain er.

На семейном торжестве, среди знакомых и давно приевшихся лиц родни свежим глотком воздуха мелькали зеленое и красное пятно - сестры де Лоран. Старшая, Урсула, скромная тихая девушка, смутно напоминала мне кого то, кого я никак не мог вспомнить. Рыжеволосую красавицу усадили за столом рядом со мной, но, пока я уныло соскребал со своего куска торта взбитые сливки, развлекали ее приемущественно другие родственники. Ну, вернее, как развлекали...
- Урсула, дитя мое, - очень, слишком серьезно вопрошала тетя Джульетта, - а как у вас в Стенджтауне нынче с урожаем репы?
Урсула отвечала, что в Стенджтауне не растет репа и тетя ужасалась.
- Как же так? Как же горожане живут без репы? Куда смотрит мэр? Бедное дитя. А я и смотрю, что худенькая, бледная. Это все от недостатка репы. А с хреном у вас как? Хоть пару центнеров набралось?
Урсула смущалась и терялась, объясняла, что хрена в Стенджтауне тоже нет, вообще ни хрена нет. И даже репы нет. Только кактусы. И электроэнергия. Тетя кивала, сочувствовала и украдкой подкладывала Урсуле салатик. Без хрена, но, зато, с ветчиной.

Вторую сестру Реми, Амаранту, опекал Мордред. Сногсшибательная, эффектная красавица в алом ничуть не смущалась чужим взглядам и персонально мордредову вниманию. Некоторое время я ожидал, что Мордред начнет учить девушку танцевать макарену, неизменный элемент его ухаживаний, но, как выяснилось, Амаранта и сама неплохо знала макарену, а так же канкан и еще десяток увлекательных танцев, которые очень понравились Мордреду и уничтожили фикус, весьма неожиданно для танцующих оказавшийся слишком близко.
- Все равно он никогда мне не нравился, - философски сообщила мама, ногой соскребая осколки горшка в угол. - Зато теперь есть место, куда поставить папоротник. Я всегда мечтала о папоротнике. У него даже название благороднее. Пааапооороотниик. Ты слышишь, Виз, как звучит? А фикус, это же практически неприлично.
Танцующая парочка тем временем опасно приближалась к акации.

Урсулу я снова увидел уже в чайной комнате. К ней аккуратно подкрадывался разливающийся соловьем Гед и только тогда, ошеломленный внезапным озарением, я вспомнил, где раньше видел эту девушку. Я видел ее везде. Она смотрела на нас своими теплыми карими глазами со всех стен всех обиталищ академии и даже в загородном доме в горах. Рыжая красавица, та, что Гед рисовал одержимостью маньяка все эти годы.
- Итак, ее зовут Урсула, - произнес Мордред, подойдя со спины. Думал он, кажется, о том же, что и я.
- Скажем ему? Или подождем, пока он догадается сам?
- Я бы не хотел рисковать. В старину дурных вестников сажали на кол.
- Гед может.
Я смотрел, как светится Гед, как теребит в руках розу из нашего сада Урсула, как заботливо мой кузен подливает ей чай и расслабляется в беспечной улыбке лицо девушки, озадаченной урожаем репы.
На ее пальце тонкой золотой полоской поблескивало кольцо. Она была обручена.

Через пару часов должно было светать. Гости, многочисленные родичи, и не думали расходиться, прикончив первый ящик с вином, они только входили во вкус и, судя по воплям за окном, с подачи и под руководством Мордреда собирались играть в игру с яблоками и бумажками.
Реми сидела на кровати, теребила кружевной рукав платья. Мы исчезли с праздника практически незаметно, одолеваемые жаждой уединения, но теперь на меня навалилась усталость. Я старался не смотреть на нее, не потому, что она не нравилась мне, потому что вспоминал Бэт. В моей жизни было не так много женщин, и до сих пор, мне казалось, все было куда проще. До сих пор, мне казалось, я никому ничего не был должен. За Реми же я отвечал. Виной тому было наше обручение, или кроткий нрав, нежные серые глаза, я не знал, не хотел об этом думать, боялся знать.
- Визерис… - едва слышно выдохнула Реми. Я обернулся, поймал ее взгляд, огромные серые глаза на бледном лице, и, присев перед ней на корточки, коснулся ее пальцев губами. Она улыбнулась, легко повела плечом, и так же легко с него скользнула тонкая кружевная ткань.
Мой нежный, хрупкий цветок.

Утром Мордред мрачно на меня косился, требовал звукоизоляцию в свою комнату, либо другую комнату, подальше от меня, желательно на первом этаже и в самом дальнем углу. В присутствии Реми он вел себя деликатней и разве что неумеренно душевно поздравлял ее с замужеством.
Сразу после завтрака, отец, суровый, непреклонный и в красной пижаме, отвел меня в семейную галерею.
Я помнил ее с самого раннего детства, еще когда дед Даламар приносил меня сюда, рассказывал дивные сказки, разглядывая вместе со мной портреты предков. Сказки отца, как правило, были страшными, и только позже, уже приняв Дар, я заметил тонкую серебристую вязь на рамах.
- Dortha Amaurea, - прочитал я, едва ощутимо пробежав пальцами по изголовью первого в ряду портретов. – Ждущий Рассвет.
- Забавно, учитывая то, что лорд Аствелл, согласно семейным преданиям, на склоне своих лет стал вампиром, - цинично прокомментировал отец.
- Sule Erume, - красные глаза с вертикальным зрачком смотрели на меня с картины раздраженно и, кажется, презрительно. – Ветер Пустыни.
- Я слышал, что свободные вампиры до сих пор трепещут при упоминании Рована фон Вальде. Не уверен, чем именно, но, кажется, в свое время он нанес им тяжелую моральную травму, - отец лениво закинул в рот арахис в шоколаде, а я сделал еще шаг, к следующему портрету.
- Nare Nosta. Огонь Возрождающий, - я покосился на отца и тот преувеличенно недоуменно приподнял бровь.
- Что? К нему у меня претензий не нет. Напротив, Рокэ был первым, кто озаботился защитой дома и основательно попортил прическу Королевне.
- Rene Din, - ясными синими глазами, смеясь, на меня смотрел дед. Совсем молодой, беззастенчиво рыжий и беспечный, каким я его никогда не знал. – Память Тишины.
- Он меня пытал, - не удержался отец. – Удивительно неустойчивая натура, не про тестя будет сказано.
- Gli Ravenne, - этот портрет я знал лучше прочих, на нем была мама.
- Янтарная львица, - перевел за меня отец.
Однако на этот раз ее портрет не был последним в ряду. Еще один шаг, правее, и я с некоторым изумлением и скептицизмом воззрился на собственную физиономию.
- Не говори мне, что у меня и в жизни такой вид, будто я разом проглотил все реагенты дедовой лаборатории и теперь не знаю, сохранить перед смертью лицо или бежать к целителю.
Отец фыркнул и от комментария воздержался, чем возмутил меня еще больше.
- А надпись где? – в отличии от всех предыдущих портретов, на моем рама была совершенно чиста.
- Она появится после. Когда ты проживешь свою жизнь и пробудится другая кровь.
Понятнее не стало, но я кивнул.
- Что ж… спасибо за подарок.

Пару дней спустя мне потребовалось заглянуть в гости к Геду, позаимствовать пару амулетов и серебряную чашу. На пороге меня встретил сам кузен, привычно дружелюбно улыбнулся, однако стоило мне предпринять поползновение проникнуть в дом, в коем я с ранних лет был любим и привечаем, перед самым моим носом в дверной косяк уперлась рука Геда.
- Кхм, - деликатно заметил я и Гед улыбнулся, как ни в чем не бывало, очаровательно и беспечно, как улыбался одноклассницам и бабушкам на рынке.
- Подожди тут, я сейчас принесу все, что тебе нужно.
Вздернутая бровь не произвела на него ни малейшего впечатления и пришлось предпринять еще одну попытку.
- Ты даже не напоишь меня чаем?
- В другой раз. Не пытайся взывать к моей совести, Виз. Сегодня она надежно защищена.
- Гед? – звонкий девичий голосок заставил меня вздрогнуть. На фоне дверного проема, мелькнуло что-то рыжее. Я расплылся в усмешке, а Гед торопливо попытался закрыть дверь. Я перехватил ее, не давая захлопнуться, и приветливо помахал тете с дядей, как можно очаровательнее улыбнулся девушке.
- Итак, Урсула.
- Да, - Гед помрачнел.
- Она сообщила тебе, что обручена?
- Да.
- И ты пригласил ее к себе, на ужин с родителями.
- Да.
- Ты показал ей свою комнату? – я приподнял вторую бровь и облокотился на косяк, скрестив на груди руки и окончательно лишив Геда потенциальной возможности закрыть дверь.
- Нет.
- И правильно, она увидит твои картины, закономерно решит, что ты маньяк, сдаст тебя полиции, затем примчится ее жених и папаша и ваш дом покажут на первой полосе криминальной хроники.
- Убирайся, - все так же беспечно сообщил Гед, я даже не сразу расслышал. Гед отзывчиво повторил. – Убирайся.
- Мне нужна чаша и…
- Хммм…. – на пару мгновений Гед изобразил глубокую мыслительную деятельность, а затем отрезал. – На ебее закажешь, - после чего как то очень ловко меня потеснив, захлопнул передо мной дверь.
Отношения с родственниками у меня порой не ладились совершенно.

Не прошло и месяца с моей свадьбы, как прекрасная Амаранта де Лоран была легкомысленно забыта Мордредом. На ее место заступила другая, столь же брюнетистая и стройная, но, на мой взгляд, заметно проигрывающая в яркости и харизме. Впрочем, справедливости ради, с Мордредом они смотрелись неплохо. Почти одного роста, оба черноволосые, кареглазые. Первые ее пару визитов в наш дом я никак не мог вспомнить, где ее видел, пока она, заметив мое замешательство, не закатила глаза.
- Келла Бруно. Секретарь миссис Пряхо. Еще немного, и я из милосердия к твоей памяти обзаведусь бейджиком, Визерис. Либо на ближайший день рождения подарю мешок Пирацетама.
- Я попрошу Мордреда записать и передать это завещание следующей своей девушке. Будет обидно, если я лишусь столь щедрого дара по вине Мордредова непостоянства.
Келла фыркнула и отвернулась, Мордред за ее спиной изобразил мне что-то, очень похожее на удушение.

Настырная девица, тем не менее, стала появляться в нашем доме только чаще. Традиционными стали ежесубботние партии в карты. Она приходила на пару часов раньше того момента, когда с работы должен был вернуться Мордред, и они с Реми уединялись в беседке, сплетничая о чем то своем, сугубо женском. Не то, что бы я был против, в конце концов, расставались они весьма довольные друг другом, а Реми после этого порхала и сияла. На порхающую и сияющую Реми смотреть было приятно.
Вскоре их встречи участились до пары раз в неделю, усугубляясь походами по магазинам и совместными просмотрами новейших журналов по технике. И, хотя при близком столкновении, мы с Келлой все еще продолжали шипеть друг на друга, я смирялся с ее существованием в жизни Мордреда и Реми.

После свадебного отпуска, в который мы с Реми, естественно, никуда не поехали, я вернулся на работу, где меня с ликованием встретил Арам, загрузив десятками папок с неразобранными бумагами. Как он тут вообще без меня раньше жил?
- Я слышал, ты женился, - заметил Арам в первый же день с явной обидой в голосе, принципиально уставившись в экран ноутбука.
- А? Ну да, - причин его обиды я понять не мог, да и заклинание на очередном артефакте требовало концентрации.
- Как прошло? Невеста красавица? Много гостей было? Как торт?
- Ммм… да, ничего так, - я остановился, ошеломленный внезапным озарением, и обернулся. – Постой. Ты обижен, что я не пригласил тебя?
Арам насупился, только подтверждая мою догадку. И я почувствовал себя остро неприспособленным к социальной адаптации. Приглашать Арама на свадьбу мне и в голову не приходило, список гостей я не видел в глаза, да и вряд ли он был, скорее всего просто приперлись те родственники, кому было до этого дело.
Не то, что бы мне стало неудобно, но под ложечкой засосало. Что полагается говорить в таких ситуациях, я не имел ни малейшего понятия.
- Мнэээ… извини?... – предположил я. Арам махнул рукой.
- Не бери в голову. Лучше послушай. У нас тут дельце одно, у коллекционера из восточной Европы сперли одну редкую побрякушку. Настолько редкую и настолько важную, что нам с тобой присылают помощника. Некто А. С. Венленд, темный маг четвертого уровня, специализации некромант. Прилетает на следующей неделе.

Помощник прибыл в четверг в три утра, сразу из аэропорта заявившись к нам и оказавшись длинноногой блондинкой. Заспанный Арам в мятой рубашке, с явственными отпечатками подушке на лице, торопливо перебирал бумажки, поминутно их роняя и заползая под стол их поднимать. Временами он застревал там надолго и, опасаясь, что он там заснул, мне приходилось украдкой его пинать. Каждый раз, в ответ на пинок, он вздрагивал, сотрясая стол, и отзывался «дада, милая, я вынес мусор, конечно». Стервозная баба разбудила его, уже садясь в такси в аэропорте, после чего застряла где то по пути практически на полтора часа.
- Вот фотография артефакта, - презрительно цедила она, и Арам послушно взирал перекошенным заспанным взором на фотографию здорового, размером с кабачок, молочно-белого кристалла. – Его называют «Песнь Коатликуэ».
- Песнь… куда? – нервно икнул Арам.
- Коатликуэ, - негромко подсказал я, девушка даже не подняла на меня взгляд. – Богиня ацтеков. Заведует землей и огнем, символизирует начало и конец жизни.
- Поразительные познания, - процедила девица. – Он пропал из резиденции мистера Хироши Оми две недели назад. Его необходимо вернуть.

- Вот стерва, - простонал Арам, когда, после двадцатиминутного визита, девица удалилась, оставив у нас десятки фотографий и каких-то квитанций. – Не могла подождать хотя бы часов до девяти? Две недели же ждали, прежде чем к нам припереться. Еще бы пару часов подождала, ничего бы с ней не случилось, - Арам зевнул, порылся в бумагах и нащупал ее визитку. – Тут только фамилия и инициалы. Как там, она сказала, ее зовут?
- Она не представилась.
Прикрыв глаза, я все еще видел ее лицо, аккуратное, как у куколки, большие, чуть раскосые серые глаза, которым куда больше подошло бы быть голубыми. Я все еще слышал ее голос, нет, не рассказ про «Песнь Коатликуэ», полузабытый, казалось, истошный, истеричный вопль «Я не хотела»,
Она изменилась, волосы стали короче, косметика делала ее старше. Но я помнил ее. Я узнал бы ее из тысячи лиц.
Кривой усмешкой, болью, ядом.
Мы так давно не виделись, Сильвия.