92. От неба до неба
Реки бегут
Разве о том грустить?
Не дано иного,
вот и бегут
Видно не тут
Хочет меня впустить
Путь от неба до неба
Через леса
Я поищу, ведь всё может быть…
(с)
Равномерное механическое попискивание вихрем ворвалось в словно вакуумную темноту и тишину, чтобы вдруг напомнить мне о том, что когда-то существовало что-то еще. Тогда мне показалось, будто бы волна подхватила тот странный комок мыслей и чувств, в который превратилось мое сознание, и вынесла его на берег, будто бы морские водоросли, растущие на рифах Моря Цветов возле острова Твикки. Я с трудом разлепила веки, только чтобы тут же их смежить – яркий белый свет вспорол глаза, вместо вскрика с губ сорвался глухой стон.
- Урсула?!
Все тело было будто бы чужим, но этот голос я узнаю из миллиардов, эти шершавые подушечки пальцев слишком хорошо мне знакомы. Гед. Медленно, осторожнее, чем в прошлый раз, снова открыла глаза и, прищурившись, попыталась понять где я и что произошло, на фоне мутно-белого выделялось бледное лицо моего мужа, к которому я и потянулась, едва слышно прошептав его имя.
- Ты вернулась, - сказал он, по смуглой щеке покатилась слеза. Гед смахнул ее и попытался отпустить мою руку, - сейчас я позову врача, тебя необходимо осмотреть.
Он пропал из моего поля зрения всего на мгновение, даже голос было слышно, но мне все равно это показалось вечностью. Воспоминания об аэропорте, лестнице и падении вспыхнули фейерверком в голове.
- Как долго меня не было? – я спросила у Геда, едва он снова присел на край кровати. Ответ слегка затянулся, вокруг моргали экраны медицинских приборов, окно было закрыто шторой, и я никак не могла разглядеть пейзаж, чтобы понять где нахожусь.
Он так ничего и не успел сказать, поскольку в больничную палату ворвались мои родственники полным составом, за исключением кузины Терри, очевидно был день, даже врачу пришлось почти с боем прорываться через эту «осаду». Краткий осмотр, по его мнению, показал хорошие результаты, так что всем радостным родственникам было разрешено еще некоторое время побыть рядом, что меня ничуть не расстроило.
- Урсула, милая, мы все так волновались! – бабушка, чего я никогда за ней не замечала, промокала слезы платочком. Дедушка подошел и просто погладил меня по голове.
- Терри шлет тебе горячий привет, раз уж не может сама присутствовать, - мама сидела по другую сторону кровати от Геда, за спиной ее молча маячил отец, но на лице его красноречиво было написано облегчение.
Вопросы роились и множились как пчелы в улье, торопиться задавать их я не стала, побоялась что в общем гомоне просто не услышу ответ. Через некоторое время всех попросили-таки покинуть помещение, остался только муж, по-прежнему державший меня за руку. Смотря в сторону и медленно проговаривая слова, Гед сказал:
- Ты была в коме больше месяца, Урсула. И я боялся, что потерял тебя навсегда, но отказывался верить, что это случилось так быстро.
А потом он рассказал мне все.
Как отчаянно звал меня в аэропорту, умоляя вернуться, как подбежали кем-то вызванные (слава Богам!) медики, увезли меня сначала в пункт приема в аэропорту, а потом уже в больницу на острове Твикки.
- Но ты и сама догадываешься, какие там больницы – пара пластырей в аптечке и пылью покрытая доисторическая палата реанимации. Они толком даже обследование провести не могли, только с трудом поддерживать тебя в текущем состоянии, - муж встал и беспокойно ходил туда-обратно по комнате, словно заново переживая все события, - Я не знал что делать. Ко всем прочему, они напрочь отказывались дать разрешение на перевозку в Стрендж, да у них и нормального медицинского вертолета тоже не было…
Кузина Терри прилетела через два дня, отчаянно ругаясь на нелетную погоду над Южным морем, нашла в доме Геда в полубезумном виде: не выспавшегося, небритого и в позавчерашней одежде. Заявила, что дело так не пойдет, и в мгновение ока организовала перелет.
- Почти не выходя из своей «Керрари» с личным водителем и тонированными стеклами. Тогда тебя уже привезли сюда, сделали полное обследование и очень вовремя. Если бы ты была просто в коме, то врачи Твикки сделали все верно, но тут вмешалось еще одно обстоятельство…
- И какое? – я спрашивала, чувствуя как внутри зарождается страх.
Он прекратил шагать, остановился прямо напротив кровати, с широченной улыбкой заявив:
- Ты беременна, любимая.
Я едва не впала обратно в кому от этого заявления, всю мою радость просто невозможно было выразить, ведь надежда была уже почти потеряна.
- И давно?
- Почти семь недель, - Гед снова присел рядом, я нашарила его ладонь и сжала так сильно, как могла, - Именно поэтому ты упала в обморок, тогда. Обычно в этом случае практикуют прерывание беременности, но я категорически запретил.
- Ты был прав. Иного я бы тебе не простила никогда, ведь мы так мечтали о малыше!
Наверное, именно беременность способствовала т быстрому выздоровлению, меня отпустили уже через две недели, в честь чего дома и устроили большой обед. Мама и бабушка, похоже, простояли у плиты весь день, приготовив все мое самое вкусное и самое любимое, хотя мне было достаточно просто снова оказаться дома. Присутствовали почти все, даже кузина Терри поучаствовала, хотя и только номинально – к еде она и не притронулась, только отец не стал отпрашиваться с работы и стул его пустовал.
Гед определенно решил, что я хрустальная, поэтому не отходил ни на минуту, впрочем, отчасти он был прав, я еще чувствовала слабость и поддержка никак не была лишней. Хотя вот иногда я предпочла бы, чтобы меня оставляли одну – например, когда роскошный обед попросился обратно. К сожалению, Ксана Светлая оказалась права, выносить ребенка было ничуть не проще, чем зачать, и жутчайший токсикоз первым это подтвердил, если не считать обморок.
На работе мне, конечно же, сразу выдали декретный отпуск, полностью войдя в сложившееся положение, так что теперь у меня было почти безразмерное количество свободного времени. И я тратила его на строгое выполнение всех рекомендаций из книг о беременность, которые успела выучить наизусть еще во время ожидания этого чудесного события. В основном я старалась побольше гулять, чаще всего не уходя далеко от дома, в чем мне безумно помогал перестроенный когда-то давно павильон. Там можно было заняться любимым рисованием, или же просто посидеть в приятной тени, скрываясь от палящих лучей жестоко солнца Стренджа.
Долгожданная беременность, не смотря на не прекратившийся даже к середине второго триместра токсикоз, приносила мне только радость, которую омрачало лишь то, что я так много пропустила, пролежав без сознания. Прошло не мало времени, прежде чем я смогла смириться с тем, что внезапно оказалась на втором месяце, но это было всего лишь каплей в океане моего счастья.
Дома все тут же окружили меня повышенным вниманием, особенно когда начал подрастать и округляться живот. Мужа так и вовсе было почти не оторвать, похоже Гед никак не мог дождаться, когда же ребеночек начнет толкаться, и я отлично его понимала, даже привыкла к постоянному ощущению его ладоней на животе. Ная, кажется, совершенно никак не могла взять в толк, почему вокруг любимой, изрядно пополневшей, хозяйки все так суетятся, озадаченное выражение буквально не сходило с ее морды.
К сожалению даже безмерное количество положительных эмоций не могли улучшить моего самочувствия, которое почти все время балансировало на грани «плохо» и «так себе». И хотя ни один врач не мог найти объективную причину для этого, я уже теперь понимала, что виной всему мои неправильные энергопотоки, которые сейчас так же затронуты формированием малыша, как и все остальные системы моего организма. Это беспокоило, но я молилась только о том, чтобы сам ребенок родился здоровым, все остальное ушло далеко на второй план.
В лучах восходящей радости наметилось еще одно черное пятно – смерть дедушки Уилла. Плавно подбирался шестой месяц, токсикоз дал мне небольшую передышку, я как раз устроилась в гостиной на диване с книгой, положила уже немного опухающие ноги на подушку, когда со двора раздался душераздирающий вопль. Со всей возможной скоростью я помчалась туда, возле входной двери уже была отчаянно прислонившаяся к стеклу Тереза Антония, которая никак не могла выйти наружу – туда, где над телом деда рыдала бабушка.
- Уилл, Уилл, Уилл… - повторяла она как заведенная, плечи ее вздрагивали, руки гладили застывшее навсегда лицо.
- Бабушка, пойдем, ну пожалуйста! – просила я ее, пытаясь оторвать от тела, хотя и у самой уже слезы застилали глаза.
- Серафина! – послышалось грозное от двери, - Оставь его, ты ничем не можешь помочь!
Бабушка дернулась, затихла и медленно поднялась, направляясь к входу в дом. Солнце сдвинулось, и тень позволила кузине Терри выйти на террасу, откуда она и кивнула подоспевшей по вызову службе похоронного бюро, работники деловито приступили к своему делу. Медик констатировал смерть, тело быстро погрузили в машину и выдали соответствующие документы для оформления похорон и так далее.
- Ну-ну, милая, - никогда не видела такой нежности в багровых глазах Терезы Антонии. Она обняла дочь и повела ее внутрь, - Это было неизбежно…
Странной они были парочкой – мать, выглядевшая ровесницей собственной правнучки, и убеленная сединой дочь. Но впервые я смогла увидеть их именно такими, не просто какими-то родственницами, не просто двумя женщинами, а мамой и дочерью.
Сама я потом вволю наплакалась в объятиях Геда, который и сам близко воспринял уход моего деда, потому что они всегда были друг другу симпатичны, да и отношения между ними складывались не в пример лучше, чем с моим отцом. А в следующие несколько недель пришлось вытерпеть шквал звонков с соболезнованиями по поводу кончины такого замечательного человека, бабушка, погрузившись в глубокое горе сразу после похорон, отказалась вообще подходить к трубке и в принципе игнорировала любые попытки общения. Вместе с дедушкой ее будто покинули все силы, согнулся железный стержень, сделав блистательную Серафину II разом на пятнадцать лет старше. Она облачилась в траурно-черное платье, закрылась в их с дедом «кофейной» спальне, бесконечно терзая смычком струны своей старой скрипки. Я пыталась поговорить с ней, утешить и ободрить, но в тот день, похоже, мы потеряли сразу двоих. Мне и самой очень не хватало дедушки Уилла – всегда ласкового, доброго и с лучистыми голубыми глазами, однако, бесспорно, я даже не могла себе представить каково это – потерять любовь всей своей жизни. Даже при одной только мысли о возможности потерять Геда, сердце сжималось в комок.
Тереза Антония посоветовала мне оставить бабушку в покое:
- Она вернется, просто дайте ей немного времени. Лучшей думай о малыше, ему сейчас радость просто необходима, - с этими словами кузина положила свою прохладную руку мне на живот, ребенок немедленно пихнул ладонь и Терри засмеялась, - Кстати, вы ведь недавно были у врача. Пол уже можно определить?
- Да, можно, - кивнула я, - Но мы с Гедом решили этого не делать.
- Почему?
- Просто нам все равно, - я слегка пожала плечами, опускаясь в кресло, - этот малыш будет любимым, какого пола он бы ни был, так что нет никакой разницы, узнаем мы это сейчас или через три месяца.
- Восхищаюсь вашим терпением, - засмеялась Терри, - Серафину тогда назвали «хитрым ребенком», пол было невозможно определить, но если бы получилось, то я бы не утерпела. А имена выбрали?
- Ну, с этим мы тоже решили не торопиться, хотя у меня есть кое-какие мысли, да и у Геда тоже. Но, думаю, мы определимся окончательно уже после родов.
С одной стороны бабушки мне остро не хватало, как и деда, с другой же, боюсь, еще одну женщину с советами по здоровому питанию и поведению я бы просто не вытерпела. Мама бесконечно забивала холодильник фруктами и овощами, которые там портились, поскольку съедать их в таком количестве было просто нереально. Кузина Терри больше налегала на специальную гимнастику, но и заказать лишний особо питательный йогурт-другой тоже успевала. Меня же только-только отпустила постоянная тошнота, так что я стремилась выбирать пищу аккуратно, не провоцируя желудок на новые кульбиты.
Как и предсказывала Ксана, беременность продолжала протекать тяжело, чем дальше, чем труднее приходилось. Я все больше слабела, хотя выполняла все-все предписания по питанию, физичесим упражнениям и прогулкам, но это не работало. Ноги стали быстро опухать, так что большую часть времени я просто лежала у себя, читая книги и журналы, и ожидая возвращения с работы мужа. Несмотря на все трудности, счастье распирало меня изнутри словно воздушный шарик с гелием, долгожданный малыш был все столь же огромной радостью, исполнением заветной мечты.
Постепенно звуки скрипки стихли, иногда по дому бродила бледная тень прежней женщины, хотя основное время она все равно проводила у себя, допуская в покои только Наю. Однако, это было уже значительным прогрессом, ну или нам так казалось.
Увлеченная тяжелым и радостным ожиданием ребенка, я так мало внимания обращала на все вокруг, что даже не сразу заметила, как мгновенно постарела мама. Всего за пару месяцев ее красивые черные волосы покрыло серебро, раньше словно замороженное во времени, лицо расчертили морщины, даже отец выглядел моложе нее – седина так и не тронула его шевелюру. Нельзя сказать, чтобы отец каким-то особенным образом отреагировал на два столь важных события в жизни семьи, как и всегда, он продолжал отсиживаться в своей лаборатории. Конечно, он не пропустил похороны отца, однако явно присутствовал там исключительно «для галочки», как и на любом другом семейном мероприятии, даже не столь мрачного направления. Будущий внук или внучка же, похоже, вообще не интересовали его, а я совру, если скажу, что меня это ничуть не задевало, пусть мнение отца мне было не так важно, как раньше, но хоть капля внимания доставила бы мне немного удовольствия. Вот зато Гед, когда не был на работе, постоянно проводил время со мной, поддерживая и оберегая меня и ребенка от всего мира.
Тем временем, пришло время задуматься и о детской комнате, и прежде всего – где ее вообще сделать, поскольку места в доме уже не оставалось. Конечно же, мы могли расстроить дом еще, но это тоже было связано с большими трудностями, так что мы долго ломали голову над решением этой проблемы. Помогла в результате Тереза Антония, которая добровольно уступила свою комнату и переехала на цокольный этаж, где до сих пор были остатки лаборатории Энди немедленно отправленные на свалку. Я переживала, что мы доставляем так много неудобств ей, но кузина только махнула рукой:
- Я же понимаю, как важно вам быть рядом с малышом. Да и мне самой будет куда комфортнее там, куда у солнца даже нет шанса проникнуть.
- Спасибо тебе огромное! – мне хотелось бросится ей на шею, но здоровенный шар, образовавшийся на месте моего живота, уже не позволял такие физические упражнения.
В результате мы с мужем совместно разработали проект, который на наш взгляд идеально подходил для любого малыша, мальчика или девочки. Постаравшись выразить все чувства, которые охватывали нас в связи с предстоящим событием, мы получили красивую комнату: светлую, цветную, радостную и нежную.
Начавшийся еще на Твикки приступ энтомологии меня все еще не отпускал, поэтому когда случался тот редкий момент совпадения подходящего времени и моего самочувствия, я хватала банку и стремилась заполнить свой небольшой ящичек с бабочками и жуками. В этих прогулках меня непременно кто-нибудь сопровождал, чаще всех, конечно, Гед, хотя с ним поиск новых экземпляров больше грозил перерасти скорее в романтическое свидание, что нисколько меня не расстраивало. Ну не была я, увы, исключением из тех женщин, которые во время беременности становятся эмоционально нестабильными, которым требуется больше подтверждений в любви и желании мужа, чем обычно. А как еще я должна себя чувствовать, когда чуть ли не каждую неделю приходится покупать одежду все большего и большего размера? Даже радость материнства не всегда могла перекрыть подстегнутые гормонами глупости, которые я себе придумывала за те десять минут, на которые муж мог задержаться на работе. Но, к счастью, мой Гед терпеливо выносил все мои капризы, день за днем доказывая, что я не только осталась не менее любимой и желанной, но даже, совсем напротив, еще сильнее привлекаю его.
Сильные, откровенные чувства моего мужа неоднократно смущали меня, даже еще в то время, когда наши отношения только начинались. Иногда мне казалось, что я просто не могу дать ему того же, хотя без всяких сомнений и оговорок, люблю его ничуть не меньше. Я быстро привыкла к нему рядом, хотя порой из-за излишней эмоциональности хотелось остаться одной и даже были попытки прогнать его, впрочем не часто завершавшиеся успехом. Гед всегда умел находить нужные слова, чтобы изменить мое решение, да и я признавала его правоту в том, что чем дальше, тем больше присмотра мне требовалось. Тот обморок в аэропорту Твикки был далеко не последним, я регулярно теряла сознание на протяжение оставшихся месяцев беременности, пугая до холодного пота всех родных и близких, а ближе к родам это еще и участилось. В очередной раз обнаружив меня на полу гостиной без сознания (благо, прошло всего несколько минут), муж решительно позвонил врачу, пришлось собрать вещи и отправиться в больницу при горячем одобрении всех заинтересованных лиц.
Но шел уже девятый месяц, да и я сама беспокоилась о благополучии малыша, поэтому нисколько не протестовала против таких мер, тем более, что сам Гед никуда не делся, даже почти каждую ночь оставался в моей палате на раскладной кровати. И эта поддержка, в то время, как приближался час X, заставляющий меня волноваться и нервничать, значила больше, чем можно выразить словами или чем-то еще. И, конечно же, мой самый лучший и самый любимый муж был рядом, когда я, на неделю раньше назначенного срока, согнулась пополам от первой схватки, что в моем положении было не так уж и просто. Сквозь нараставшую боль, мелькнула мысль: похоже, цена за мое материнство еще не была выплачена полностью А потом я закричала, не в силах вынести это последнее испытание молча.