Правда, узнать Саманту было непросто. Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как она променяла светлые волосы и нежный цвет глаз на черные, безжизненно свисающие, пряди и яркие фиолетовые линзы? Честно, я уже потерял всякий счет дням, утонув в ежедневных заботах, вроде вытягивания супруги из хищных лап очередного любителя молодых и красивых и продвижения собственной кампании на выборах.
Всего несколько месяцев назад у меня было все то, о чем можно мечтать в двадцать лет: успешная карьера, красивая, любящая меня жена и умница-дочка. Сегодня от чувств к жене остались лишь какие-то отблески сожаления.
Нужно сказать, что после того, как позвонил Лоуренс, мне действительно потребовалось время, чтобы как-то привести чувства в порядок и убедить себя в том, что мне нужна та жизнь, которую я веду. И когда, спустя год после рождения Катрин, я наконец обнаружил, как сильно мне нужна моя супруга, выяснилось, что я-то ей уже не был нужен. И когда я натыкался на её колючий взгляд из-под ядерно-черной челки, в нем ясно читалось несколько вещей. «Где ты был, когда мне было плохо?», - было первой и самой главной причиной. «Что я могу сделать для тебя сегодня?», - вступал я в беззвучный диалог с холодными глазами. «Оставь. Меня. В покое».
Ладно.
Отпустить Саманту было не так сложно, просто потому, что я не успел к ней привязаться настолько, чтобы держаться за нее, как за спасительную соломинку.
Куда труднее признаться Катрин в том, что у мамы есть дела поважнее разваливающейся семьи.
В те недолгие часы, которые она проводила дома, она могла позволить Кэти провести время с мамой. В такие минуты не было человека счастливее моей дочери. Мне было больно наблюдать за тем, как протягивающиеся ручки, испуганный взгляд Катрин натыкался на колючую фиолетовую проволоку, обмотавшую сердце жены.
- Мама! – однажды резко и требовательно воскликнула Кэти, когда её попытка пообщаться с Самантой в очередной раз закончилась крахом.
Саманта и глазом не повела, продолжая красить глаза. Наверное, она так и не поняла, что это было первое слово её дочери.
Я поклялся, поклялся, что какой бы дрянью я ни был, для своей дочери я стану лучшим отцом на свете. Просто потому, что она этого заслужила своим существованием и тем, что вносила в мою жизнь неведомые ранее эмоции.
После выхода книги Саманты, она вдруг резко сделалась страшно популярной. И основным её занятием стали какие-то бесконечные семинары и тренинги по…
Ладно, я даже не возьмусь гадать, по чему именно. Судя по названию её справочника, это что-то далекое от вещей, интересующих меня.
Я, всё же, прекрасно понимал, что нужно менять свою жизнь. И даже видел то, что именно стоило заменить.
Но для каких-либо действий необходим был хотя бы минимальный запас сил, желания. А мое желание ограничивалось тем, чтобы иметь возможность каждый день прижимать к себе того, кто любил меня так искренне и безвозмездно. И в те момент, когда хрупкие ручки годовалого ребенка хватали мои, в те моменты, когда я в очередной раз разогревал еду для приходящей под утро Саманты, когда мой отец передавал в трубку слова гордости за меня… Я чувствовал, что что-то щемящее разрывает мою грудь, готовое выскочить и оторвать часть своей жизни, оставив только дочь. Или, хотя бы, заставить меня схватить кухонные ножницы и уменьшить длину волос в два раза. Это спонтанное желание пришло в мою голову тогда, когда в очередной раз я заглянул в зеркало, тайно надеясь увидеть там что-либо вроде подсказки на будущее. Но на меня глядел лишь испуганный паренек с длиннющими космами, прикрывающими глаза.
Через полчаса на меня смотрел другой человек. Я не покажусь тупицей, если скажу, что вместе с той прической, которую я носил последние пару лет, я потерял какую-то глупую отрешенность во взгляде?
Майклу нравилось, когда я укладывал свои волосы так, как я уложил их сейчас.
Твоя жизнь никогда не будет казаться тебе идеальной. Тебе будут казаться прекрасным отдельные моменты, какие-то фрагменты, но никогда – вся жизнь. Если мы приходим к абсолютному счастью, мы прекращаем движение. Жизнь – это постоянное действо. Никогда не жалей о том, что не знаешь, что с ней делать. И никогда не дели свое существование на плюсы и минусы, потому что рано или поздно ты свихнешься, выясняя, жалеешь ли ты о том, что женился на чужом человеке, если этот брак подарил тебе любимую дочь.
Прошлое стоит любить за то, что оно прошло. За то, что оно уже случилось раз и более никогда не повторится, как бы ты не хватался за него.
Прошлое стоит любить за те счастливые моменты, которые ты сохранил внутри себя и пронёс через года.
Но ты никогда не можешь предсказать, в какой момент твое прошлое ворвется в настоящую жизнь и перевернет всё к чертям.
***
- Добрый вечер.
Один маленький шажок – и мое прошлое заходит в дом, мотает башкой, смахивая с волос снежинки, и отряхивает обувь. Пара шажков – и вслед за Майклом в прихожей оказывается… настоящее моего прошлого? Ладно, всего-навсего его жена. Его жена. Всего-навсего?!
- Меня зовут Беатриче, - маленькая, почти как у Кэти, рука ложится в мою и потрясает её. – Это я предложила Майклу навестить вас с супругой. В конце концов, стоит знать конкурента в лицо.
Для меня её не существует, я смотрю прямо в кристальные глаза Майкла. Из некоторого подобия нирваны меня выводят её последние слова.
Она, видимо, обрадовалась тому, что удалось отвлечь меня от её мужа, и кинула на меня гордый взгляд, с легкой насмешкой.
- Я из Аппалузы. И я одна из тех, кто сейчас целится на место мэра города, как представитель семьи, прожившей тут около пятидесяти лет, а не как приезжий сынок богатых родителей.
Я окончательно оторвался от лица Майкла, вслушавшись в то, что она говорит.
- Извините, но почему я тогда в первый раз о вас слышу?
Видимо, я попал куда надо, так как Беатриче выдало легкое дрожание верхней губы, прежде, чем она вновь взяла себя в руки.
- Пожалуй, потому что последние годы я была слишком занята спасением собственной семьи от банкротства, чтобы часто появляться в городе. Мои родители скончались, пока я получала диплом, и у меня осталась лишь двоюродная сестра в этом городе. Но ей не хватило средств, чтобы оплатить налоги, - Беатриче перевела дыхание и продолжила более спокойной интонацией: - Если вам интересно, моя сестра посмела сбежать, бросив меня одну в этом городе. И я намерена остаться и восстановить справедливость без этой трусихи. Меня поддержит публика, Джулиан. Это меня знают все семьи вокруг, это я несчастная сирота, и это у меня есть диплом политологического факультета, даже если нет мешка денег. Тебе здесь нечего искать. Это мой город, и я докажу это.
Я в недоумении застыл, глядя, как большие зеленые глаза суживаются от злости, которая буквально сковывала их обладательницу. Как искривляется её, ярко обведенный, ротик, как некрасивая морщинка ложится на лицо. Передо мной стояла уже не очаровательная рыжая девушка, а какой-то монстр, готовый наброситься и проткнуть мне горло наманикюренным пальчиком.
- Это мой город, - повторяет миссис Лоуренс, явно получая удовольствие от того, как звучит это предложение. Затем на какое-то мгновение смущается, видимо, вспомнив, что пришла в роли доброжелательной соседки.
В повисшую паузу мой взгляд опять скользит к лицу Майкла, который не выражает не единой эмоции, с какой-то псевдонежностью глядя на рыжее чудовище. Последнее, в свою очередь, взмахом головы поправляет упавшую на лоб челку и протягивает мне свою руку еще разок, видимо, желая повторить наше знакомство.
- Беатриче Бьюти, очень приятно, мистер Ричмонд, удачи на выборах.
Бьюти! Мой взгляд мгновенно покидает лицо Майкла, а сердце сжимается болезненным импульсом. Бьюти, черт возьми, Бьюти!
- Как зовут твою сестру? – чуть ли не закричал я, сам удивляясь такой эмоциональности.
- Грэйси Бьюти, - пожала плечиками Беатриче, явно недовольная такими вопросами. Недовольная тем, что разговор не о её собственной персоне.
На одно мгновение мне показалось, что нет никакого Майкла в этой комнате, нет никакой Саманты, нет ничего, кроме этого связывающего звена с чудачкой со светлыми волосами и солнечными глазами. Из раздумий меня вывело появление супруги.
Я три раза попросил её не наряжаться специально. Но тщетно. Саманта очень хорошо знала, кто такой Майкл, и по каким-то, не вполне понятным мне причинам, явно решила поставить его на место. Сам Майкл, за вечер не произнёсший ни слова, лишь иронично вскинул бровь, когда Саманта вышла в коридор. Глаза она подвела так ярко и жирно, что я сперва мог её не узнать под слоями косметики. Черная шевелюра была безупречно уложена, фиолетовые глазищи требовательно впились сперва в мое, а затем в лица окружающих.
Она представилась (под моей фамилией, конечно) и затем, не одарив присутствующих даже подобием улыбки, ушла на кухню.
Беатриче последовала за ней, мне даже показалось, что за эти пару мгновений они успели друг другу понравиться. Сначала я решил, что они очень отличаются друг от друга: эта маленькая, вертлявая Беатриче и моя, походившая на скалу, когда ей этого хотелось, Саманта. Но, заглянув в их одинаково холодные глаза, я понял, что они очень похожи, и это было проблемой.
Как только наши жены удалились из комнаты, я ясно почувствовал, что остался один на один с Майклом. Осознание этого ударило в голову, и я мгновенно отвел взгляд. Да, подумал, что мы так и останемся стоять в напряженной тишине, и даже тайно порадовался этому, но тут услышал голос Майкла.
- Как ты тут?
В его вопросе я не услышал ноток злой горечи, скорее почувствовал участие. Ответить «плохо» не позволяла гордость, ну, во всяком случае, то, что от нее осталось. Поэтому я с очень гордым лицом издал какой-то нечленораздельный звук, который должен был произвести на него впечатление.
Затем я подумал, что стоит проявить вежливость, и поинтересовался в ответ:
- А ты? – и с удовольствием отметил, что сердце даже не ускорило биение при этом вопросе. Впрочем, это могло объясняться тем, что оно уже достигло максимума и быстрее биться просто не могло.
- Я отлично, - с легкой усмешкой он впился взглядом в меня. Изо всех сил я постарался не подать виду, что чувствовал что-то. – Слышал, у тебя есть дочь. Можно я посмотрю?
Это был настоящий удар ниже пояса. Для меня Катрин и Майкл находился на разных полюсах спектра эмоций, возможно, положительных эмоций. Я решительно замотал головой, плохо соображая, что именно я имею против их знакомства. Но тут, на благо, в прихожей появилась озлобленная Саманта и заявила, что ужин готов.
- Приятного аппетита! – возвестила она и так треснула тарелкой по столу, что я чуть не подавился.
Сидевшая на другом конце Беата слегка вздрогнула, хихикнула, и на её стервозном, скучающем лице появилось подобие улыбки.
У неё было точно такое же выражение лица, как у Майкла, с единственной разницей. Майкл не был таким придурком.
Я был.
После ужина, прошедшего под аккомпанемент пустой болтовни Саманты и Беатриче, Майкл вновь продолжил просить меня:
- Пожалуйста, позволь мне взглянуть на неё. На твою дочь.
Последние слова она так тщательно и грустно выговорил, что я готов был поклясться, что он не притворяется. Что хочет её видеть. Зачем?
Казалось, что Кэти давно ждала, когда можно будет выйти к гостям, но из-за природной робости и, кто знает, быть может, сочувствия ко мне, не показывалась.
Однако, в тот момент, когда Майкл представился ("Дядя Майк", как мило) и протянул к ней руки, что-то случилось. Сперва она смотрела на него с широкой и искренней улыбкой, затем на мое испуганное лицо, а потом сжала губы и вздрогнула, и я ясно увидел, как на небесно голубых глазах выступили огромные бусины-слезы.
Тут уж я решительно отобрал из рук Майкла дочь и отнес её в спальню. Майкл с интересом наблюдал за моими действиями и собирался что-то сказать, как вновь появилась Саманта. На этот раз она буквально светилась, видно, уж очень приятным ей показалось знакомство с миссис Лоуренс.
- Кошечка моя, - ласково обратилась она к Кэти, которая уже, видимо, вообще не понимала, что происходит, но потянулась к любимой маме. – Иди ко мне, будем знакомиться с тетей Беатой.
Так я остался в спальне наедине с парнем, в которого был влюблен. Забавно, правда?
- Джулиан, - как же издевательски нежно он произносит моё имя, - я хотел с тобой поговорить.
- О чем?
- О выборной кампании. И о моей супруге.
- Да, здорово, давай это обсудим.
- Я думаю, мы оба понимаем, что она заслуживает победы куда больше тебя?
- Что? – я чуть не уронил челюсть, явно не ожидая такого поворота, они что все свихнулись с этими выборами?
- Она сирота и коренная жительница, конечно, ей лучше знать, что нужно Аппалузе.
- Извини? – я все еще не понимал, чего Майклу от меня нужно.
- Почему бы тебе не снять свою кандидатуру?
- Это невозможно, мой отец…
- А, ну да, конечно, - с какой-то ядовитой ухмылкой вспыхнул мой собеседник. – Твой отец уже второй раз собирается сломать мою жизнь?
Я с трудом узнавал Майкла, вернее то, в кого он превратился. Или всегда им был? Нет, не может быть.
- Если ты не хочешь по-хорошему, я продолжу, - деловито заявил Майк. – Есть кое-что такое, что всегда будет твоей слабостью.
Я почти не слушал его, вовлеченный в собственные размышления. Мне всё яснее становилось то, как сильно я ошибся. Когда я слышал его болтовню, мне было все равно, что именно он говорит, я готов был любить его за его чудесный голос и за то, что он в принципе есть. Теперь я вслушался в его слова, и меня обдало холодом. Тем холодом его души, который сейчас он источал, вцепившись глазами в мое лицо.
Мне даже не удалось успеть понять, что именно переменилось, как он схватил меня и буквально притянул к себе.
Отпустив меня, наконец, он, видимо, остался доволен произведенным эффектом. Может быть, посчитал то выражение моего лица ошеломленным восторгом. Но я не был в восторге от того, что он прикоснулся к моим губами, прикоснулся к моему телу, к моей жизни.
Он использовал то, что я молча умолял его не трогать. Воспользовался мной.
Я искал в нем поддержку, это было ошибкой. Единственным, кто мог помочь мне, был я.
Тут Майкл совершает какое-то небрежное движение, достав из карманов что-то, что было припасено специально для этого момента. То самое, хранящее память о чем-то, так много значащим для меня. Идиот, я считал, что это значит много для нас обоих.
- На твоем месте, - тихо и вдумчиво, как ребенку, объясняет он...
- На твоем месте я не был бы рад, если эти фотографии попали бы в местные газеты.