I/2 Хлам в коробке
Когда вся твоя жизнь состоит из коротких воспоминаний о доме, длинных – о войне, бесполезных – о посещении спортзала, о том, как посмотрел на меня Майкл, о вечеринке у Амиры пару дней назад – она становится похожа на коробку с кучей хлама. Вроде и пригодится, но сам знаешь, что никогда и ничего оттуда не достанешь. Когда третий день корпишь над документацией к учениям – кажется, что эта коробка вполне полная и всего в ней достаточно, думаешь «а может, и порядок наведу». Не наведешь, конечно, но лживое чувство заполненности кажется мне лучше, чем пустота.
Майкл названивает третий день. Это как-то связано с тем, что после свидания, я отказалась прийти на его вечеринку в честь повышения, а на вечеринке у Амиры (она у нас механик теперь), мило подбивала признаться ей в своих недвусмысленных чувствах?
Видимо, недвусмысленные чувства у Майкла не только к Амире. Но какая мне разница? Он должен понимать, что я не любительница розовых соплей, а присылать мне дерево в горшке за любезное согласие прогуляться и поболтать – совершенно необязательно. Надо как-то сказать ему об этом, но как решают любовные вопросы двое бывших военных разного пола в мирное время – я не знаю. Сомневаюсь, к слову, что хочу.
На войне все гораздо проще – перепихнулись, никаких тебе чувств, высоких мотивов и материй; только ищешь: шанса почувствовать тепло чужого тела, отдушину, пару глупых ласковых слов под конец. Помогало. Не все были такими, конечно: любовных драм в любое время достаточно.
Майкл приложил к дереву записку с практически прямым предложением подумать об отношениях с ним. Отношения значат скорую свадьбу, кучку детишек – бегающих и шумящих, - и старость вместе в маленьком домике на окраине города. Не то, чтобы я против семейной жизни, но не с Майклом. И не сейчас.
«Прости, нам не по пути» - думаю я, выбрасывая конверт в ведро и вежливо кивая курьеру, когда он ставит горшок рядом.
Оживлю интерьер, хоть какая-то польза.
На работе – завал; из-за нехватки квалифицированных кадров меня назначают командиром звена. Сослуживцы уважительно кивают, когда утром я прихожу на работу. Думают, наверное, что никому из них не добиться подобного. Амира бросает завистливый взгляд из-за угла: уже знает и о повышении, и о чувствах Майкла ко мне. Не переживай, девочка, я не ищу себе проблем на голову – хватило, спасибо.
Сам Майкл мило улыбается, спрашивает о моем самочувствии, но получает холодный ответ и скрывается за дверьми.
В конце концов, я не школьница, да и он не мальчик. И время неподходящее.
Все как-то через «не» в моей жизни. А ведь я живу в Тихом только вторую неделю. Как там? Чем дальше в лес – тем гуще чаща? Нет, спасибо, в чащу из галлюциногенных грибов я не собираюсь.
Пускай терять мне нечего - девственность и та потеряна еще до войны, - пускать на самотек свою жизнь я не собираюсь.
Если мироздание собирается мстить мне за то, что я выжила, хотя и не должна была, за то, что я не подохла на войне в канаве под обстрелом, простой рутиной – я принимаю его вызов. И не через такое проходили, чего уж там.
Когда-нибудь и мне повезет.
На работе дела идут в гору: мне достается отряд опытных бойцов. Они поначалу не воспринимают меня всерьез, но уже через пару дней шестичасовых тренировок перестают отпускать колкие шуточки и помалкивают. Что поделать, если мама так и не научила уважать девочек – но не страшно, ведь у них есть я: я точно научу.
- Сержант Фессельн!
Оборачиваюсь. Ко мне подходит один из моих подчиненных: смазливый блондин с веснушчатым лицом - отдает честь (я киваю) – и на этом решает закончить наш непродолжительный разговор. У него трясутся ладони, взгляд бегает – он открывает рот, чтобы сказать что-то, потом снова закрывает. Как его вообще сюда взяли, если он двух слов связать не может?
- Рядовой?
- Сержант Фессельн, - он нервно сглатывает, - а вы замужем?
Я смотрю в его перепуганные глаза своим фирменным взглядом «а теперь подумай, что ты вообще сейчас сказал» и складываю руки на груди. Какой-то юнец (он старше меня на два года, кажется) смеет задавать мне подобные вопросы, да еще и на службе, где у подчиненных слишком длинные языки, а начальник может явиться в любой момент. Хорошо, что коридор пустой – либо все в душе, либо разошлись по домам.
- Я замужем за своей работой, рядовой…
- Захари. Меня зовут Кристиан Захари.
- Рядовой Захари. Постарайтесь впредь держать свои порывы при себе, а еще лучше – направьте силы на работу. У вас достаточно низкий показатель – вру и не краснею, вспоминая, кто такой этот Захари и какое место он занимает в списке бойцов – вам нужно тренироваться, а не бегать за своим командиром.
- Извините, сержант, мне не стоило спрашивать.
Под чем был человек, который выписывал твое направление сюда? Вместе с картинкой пейзажа через дорогу от моего дома в голову приходит и ответ. Неспроста они эти грибы оставили.
- Отставить извинения, Захари. Идите домой, пока дисциплинарное не получили.
- От вас хоть десять, сержант Фессельн.
Что? Это он флиртовать пытается сейчас? Прекрасно. Надеюсь, к завтрашнему дню он хорошо выспится. Потому что просто так я это ему не оставлю.
Пока я стояла в раздумьях, Захари снова отдал честь и скрылся за углом.
Вечер в Тихом неожиданно оживленный: люди ходят с довольными улыбками на лицах, впервые за пребывание здесь я вижу детей, худощавых и как будто напуганных. Когда война началась, им было не больше восьми лет - наверняка все происходившее так и осталось мутным пятном «плохо, хочется кушать, умирают люди» на периферии сознания.
Сегодня какой-то местный праздник, какой – не знаю, но по привычке иду в кафе, сажусь за любимый столик и жду заказ. Не знаю, почему люблю это место. Здесь все кажется родным.
В моей деревушке было похожее кафе, даже кусты росли такие же. Не знаю, как владельцы достали их и посадили, но, наверное, поэтому место так контрастирует с окружающей средой.
+1
А еще через дорогу – парк. Тоже, из старых. С зеленой травой, большим озером, березами, кленами и одинокой лавочкой возле берега Кратерного. Я ни разу там не была, просто наблюдала – но обычно парк пустовал по непонятной мне причине. На месте других, я бы проводила там все свое свободное время.
Нет, были и другие парки из серии «воспоминания о старом», любезно подаренные народу Ратушей, - но мне они не нравились. Там все искусственное, листья – пластмассовые, а трава как будто из резины; а еще непонятно зачем построенный атмосферный купол сверху.
Решено – обязательно схожу к Кратерному; как будет время.
- Сержант Фессельн?
Снова он, этот Захари, сидит через столик в компании каких-то неизвестных мне людей. Одного из них знаю по газете – этот огромный нос с горбинкой и маленькие глазки сложно не запомнить,- кажется, у него есть своя колонка в Тихийском Вестнике, но от статей веет госзаказом и абсолютной непросвещенностью в делах войны; наверняка сын местного чиновника.
- Рядовой Захари, снова вы, - киваю, когда он подходит ближе.
Он мило улыбается своей обворожительной улыбкой, кивает, спрашивает, можно ли составить мне компанию, и без разрешения садится напротив.
- Кажется, пару часов назад я настоятельно рекомендовала вам посетить зал, Захари, а вы прохлаждаетесь тут с друзьями в неформальной обстановке вместо тренировок?
- Нигде не написано, что в нерабочее время я не могу отдыхать! – у него почему-то краснеют кончики ушей.
Идиот.
Кажется, в своде законов прямым текстом сказано, что считается отдыхом в нерабочее время. Поход в кино на документальные фильмы, посещение развивающих лекций, занятия спортом, исследованиями – но никак не отдых в кафе с друзьями.
Хотя, о чем я говорю. Это же детишки чиновников, им все можно. Не замечаю, как фыркаю, ловлю на себе заинтересованный взгляд Захари.
- Что-то не так?
- Ваше присутствие здесь.
- Вы ждете кого-то, сержант?
- Да. Тишину, одиночество и свой ужин.
Захари кивает, встает и собирается уходить.
- Ты так хорошо выглядишь сегодня, Розмари.
Он говорит это тихо, но слух у меня хороший - повезло, что и нервы крепкие. Я молча сношу его выпад, наблюдаю, как он идет к выходу, на ходу прощаясь с друзьями.
Мир перевернулся к чертям или мне только кажется? Я могу понять: у многих давно никого нет, но это же не повод трогать меня. Почему вместо обычных приятельских чувств, что у Майкла, что у этого Кристиана, я вызываю недвусмысленные? В конце концов, для Майкла я подчиненная, для Захари – начальница, где уважение?
В своде законов явно не хватает одного важного пункта вроде «Насильно привлекать внимание противоположного пола запрещено»
Друзья Захари поглядывают на меня, переговариваются – не могу расслышать, о чем, - и потом уходят. Я наконец-то остаюсь одна и могу расслабиться, еду как раз принесли.
Интересно, суши сложно готовить? И если я раскошелюсь на новый холодильник, стойку и плиту – с меня же не убудет? В последнее время на еду уходит как-то подозрительно много денег.
Да уж, ремонт был бы неплохим решением, хотя и стоять в очереди за разрешением на перепланировку и списком доступной мебели не хочется.
Людей вокруг слишком много, в кафе – шумно. Уйду, стало слишком жарко, почему-то все вокруг давит и, кажется, что воздух совсем закончится, если вдохну еще раз.
Почему-то ноги сами тащат в Кратерный, я опускаюсь на лавочку и долго смотрю на озерную гладь – солнце успевает зайти, а на небе появляются первые звезды.
Вода спокойная, в ней отражается луна и свет от окна соседнего дома. Оттуда доносится ругань: женский голос на грани истерики пытается объяснить, что в работе педагога нет ничего страшного. Ей никто не отвечает, но через пару минут слышу, как хлопает входная дверь; свет в верхней комнате гаснет.
Видимо, у людей не все так хорошо, как кажется – усмехаюсь. Вместо того, чтобы после войны держаться друг рядом с другом, они ругаются, выясняют отношения из-за какой-то ерунды. Слышу женский плач – кто же виноват, что для нее не нашлось другой работы. И плачет же еще.
Не знаю, почему люди страдают из-за таких мелочей, не понимаю. Это все равно, что плакать из-за порезанного пальца или неправильно приготовленного блюда. Пускать слезы стало таким чуждым после всего, что произошло со мной, что даже смерть не стала бы поводом.
Вот, Розмари, не осталось в тебе никакого сострадания.
Плач затихает, первый раз слышу, как поет птица где-то на дереве, закрываю глаза.
Старый заброшенный парк недалеко от дома, Кэролайн, Бреннан и общий друг из приезжей семьи, так похожей на нашу. Тогда мы украли пару бутылок шамлийского (оно еще не было запрещено) и сидели на траве под палящим солнцем, пили прямо так – из горла, не стесняясь и не брезгуя. Пьяный смех четырех подростков наверняка слышала вся округа, включая и наших родителей. Смутно помню, что было потом – кажется, мы плавали в озере, катались на чьем-то мотоцикле по городу и немного оживили скучную рутину деревни.
Улыбаюсь. Вряд ли это повторится когда-то – и я не о своей жизни сейчас. Попробуй встреть пьяного подростка на улице – придется звонить в полицию, давать свидетельские показания против. Да или на том же мотоцикле после четырех вечера кататься – приятного от штрафа мало.
На улице совсем темнеет и становится прохладнее, чем обычно.
Вдыхаю полной грудью, откидываюсь на спинку лавочки и замираю, когда слышу хруст веток позади себя. Если это Захари, я утоплю его прямо в Кратерном. Его мне на сегодня хватило.
- Извините, если помешал.
Со мной рядом плюхается какой-то длинноволосый парень в поношенной куртке.
Мне становится не по себе – не от него: даже если он маньяк, я смогу дать отпор. От голоса, от какого-то знакомого глубокого голоса, который я слышала в своих воспоминаниях пару минут назад. Трясу головой, отгоняя наваждение – ты просто устала, Розмари. Просто устала. Нужно встать и поехать домой. И по возможности больше сюда не возвращаться. Возможно места, похожие на родные вызывают галлюцинации.
Загадочный незнакомец молчит, я не очень вижу его лицо, скрытое за черными волосами. Прощаться нужным не считаю – мы вроде и не здоровались. Встаю, но не успеваю даже шага сделать.
- Розмари?
Молчу. Сердце бьется так, что становится больно. Слова «нет, вы ошиблись, Розмари умерла, когда ей было шестнадцать, а то, что от нее осталось» застревают в горле.
Человек сзади смеется, сначала тихо и сухо, затем – нервно.
Я знаю этот смех, но так не бывает. Просто не бывает. Когда ты своими глазами видишь мертвое тело, когда ощущаешь под пальцами холод кожи – конечно, нет, меня просто глючит. От этих грибов, от еды, от работы – да от чего угодно. Может, я вообще сплю – или уже пару недель лежу в коме, контуженная снарядом, а мне кажется, что я тут, живу себе спокойно в Тихом.
Осознание приходит, когда меня резко разворачивают и прижимают к себе.
- Это ты? Скажи, что ты, Розмари.
Чувствую смыкающиеся на талии чужие руки, тяжелое дыхание в шею и эти прибрать-бы-их-в-хвост вечно длинные волосы, щекочущие лицо.
- Я думаю, ты…вы...обознались…- хочется оказаться у себя дома, запереться там и не выходить, подохнуть от голода или разрыва сердца – от чего еще умирают? – отпусти.
Последнее – сдавленно.
- Бреннан, отпусти, пожалуйста.