95. Лента в волосах
Обернуться бы лентой в чужих волосах,
Плыть к тебе до рассвета, не ведая страх,
Шелком в руки родные опуститься легко
(с)
Небо казалось голубее обычного, желто-оранжевые пески Великой Пустыни не такими унылыми, а торчавшие вдоль дороги исполинские молочаи почти напоминали деревья – таким я запомнила тот день, когда нам позволили забрать из роддома нашего младшего сына. Гед вел машину, серебристо-серую старушку, собранную еще нежными руками Ремедиос в Ля Тур, а я не могла наглядеться на кроху Блейза. Месяц в инкубаторе все равно не позволил ему набрать вес и рост, достаточные для крепкого новорожденного, поэтому он был намного меньше и легче, чем Теодор два года назад. Врачи посчитали, что ребенку будет лучше расти дома, в кругу семьи, выдали нам длинный список рекомендаций и рецепты на сердечные лекарства. Но мне было все равно, я смотрела в его кристально-ясные карие глазки, тщательно заворачивала в конверт из тончайшей льняной ткани, прижимала к сердцу и гладила по макушке, уже покрывшейся легким каштановым пушком. Самое главное – малыш теперь с нами, все остальное плавно ушло на второй план, ничто не могло сравниться с тем трепетом, который всякий раз охватывал меня, едва только любой из сыновей оказывался в моих руках.
Тео принял маленького братика с изрядным любопытством, немало нам всем пришлось приложить усилий, чтобы приучить старшего к порядку и не позволять ему беспокоить младенца, которому нужно было еще время, чтобы поднабраться сил. Даже еще двухлетний, Теодор был, к счастью, достаточно самостоятельным и сообразительным, удивительную для своего возраста солидарность он проявил, когда перестал будить чутко спящего Блейза громкими требованиями, которые раньше любил высказывать, если вовремя не вынуть ребенка из кроватки.
Я не знаю о чем думал мой маленький старший сын, когда с серьезным видом перебирал кубики или разрисовывал мелками бумагу на детском столике. Стоило только взять в руки Блейза и направиться к пеленальному столику, как Тео моментально переставал преследовать меня или Геда, как любил это делать, чтобы обратить на себя внимание. Ребенок тут же находил себе другое занятие и нисколько не препятствовал заботам о младшем брате, а их было намного больше, чем у обычного младенца его возраста.
Больничная карточка трехмесячного младенца была слишком толстой для такого крохотного существа, но именно с ней нам нужно было сверять каждый свой шаг. Хитросплетение незнакомых труднопроизносимых слов складывалось в пугающий диагноз, у меня голова кругом шла от всех медицинских терминов, да и Гед тоже явно с трудом продирался сквозь чащу совсем не своей сферы. К счастью нам и не пришлось слишком вникать во все это: кузина Терри решительно вырвала у меня из рук пачку бумаг, перелистала с истинно вампирской скоростью что-то бормоча себе под нос. А потом вынесла вердикт, быстро определенный наметанным глазом:
- Успокойтесь оба. Да, это врожденный порок сердца, пока еще рано говорить, но скорее всего генетический, - она еще раз сверилась с бумагами, - великим спортсменом парню не стать, безусловно, однако жизнь он сможет вести абсолютно нормальную.
- Ты уверена? – кулак в груди стал потихоньку разжиматься.
- На все сто. Конечно, никаких сильных физических нагрузок, профилактические препараты и всегда под рукой должна быть аптечка на экстренный случай, никто не застрахован - я подумала, что сейчас кузине не хватает тонкой дамской сигареты, изящно дымящейся и зажатой в длинном мундштуке. – Патологию определяют в средний уровень, ближе к легкому, так что не надо с ним носиться и сдувать пылинки. Блейз – обычный ребенок, за ним только надо чуть внимательнее присматривать.
Слова Терезы Антонии, опытного врача, помогли мне значительно расслабиться. К полугодовалой отметке в жизни младшего ребенка, мы больше не чувствовали меч, который будто бы повис на тонкой леске над хрупкой шейкой.
Множество забот, связанных с Блейзом, взял на себя Гед, иногда мне казалось, что муж словно все еще старается загладить свою вину за давно минувшие дела. Я сама давно уже успокоилась на этот счет, да и произошедшие после события сгладили острые углы, но похоже супруг чувствовал все немного иначе. Он почти не спускал с рук младшего сына, редко когда я могла сама заняться ребенком, сделать прописанный врачом массаж, покормить из бутылочки или даже поменять пеленки.
- Гед, хватит, пожалуйста! – взмолилась я, опережая мужа и прорываясь к кроватке, где тихонько хныкал из-за грязных подгузников Блейз, - Он и мой сын тоже.
- Прости, - с искренним раскаянием в голосе сказал супруг, отступая в сторону, потом вдруг обнял меня сзади и привлек к себе, прямо вместе с ребенком на руках, - никак не могу избавиться от мысли, что мог потерять вас обоих.
Хотелось постоять так еще немного, но малыш требовал немедленного внимания к своим нуждам, так что я отстранилась и, легко поцеловав мужа в щеку, отправилась менять подгузник Блейзу. Потом вручила чистого и переодетого сына Геду и велела снова уложить его в кроватку:
- Все будет хорошо, - сказала я мужу, когда он наклонился над колыбелью, не увидела, но почувствовала, как он улыбнулся.
Полугодом позднее я только порадовалась немного чрезмерному вниманию Геда к сыну, поскольку папа внезапно вспомнил о существовании у него целых двух внуков. Конечно, для меня не было секретом, что отец всегда хотел сына, просто такие перемены в настроении слишком настораживали, особенно если вспомнить мое собственное детство. Годы прошли, но ничего не изменилось: равнодушно скользнув взглядом по Блейзу, у которого не было магических способностей, отец сразу же направился к кроватке Тео. Мама никак не могла быть для него серьезной преградой, ей всегда было трудно противостоять отцовской железной воле, но присутствие Геда в детской меня заметно успокаивало. А он каким-то сверхъестественным чутьем всегда выбирал нужное время, мягко и ненавязчиво, без открытых конфликтов не позволял моему отцу ничего лишнего в отношении внуков. И пусть звучит глупо! Но я знаю своего отца достаточно хорошо, чтобы всеми силами постараться оградить своих детей от его влияния. У меня нет, и никогда не было, к нему доверия.
Первый День Рождения Блейза отмечали тоже в теплом семейном кругу, только кузина Терри в этот раз не присутствовала на торжестве. Я никогда не понимала, зачем для такого праздника устраивать шумное торжество, звать каких-то гостей, ведь это, прежде всего, важный день для самого именинника и его семьи. Когда дети повзрослеют, то я с радостью приму в доме хоть целую толпу друзей и одноклассников, но зачем на их праздниках толпа незнакомых коллег мамы и папы, умиленно смотрящих как родители помогают сыну задуть свою первую свечку на именинном торте? Пусть сейчас все будет спокойным, уютным и домашним, после всего пережитого нам всем это нужно.
Если основываться на сухих фактах и выдержках из медицинских карт, то наш младший сын рос вполне здоровым (за исключением врожденного порока сердца) мальчиком, по всем параметрам не выходил из пределов нормы. Но каждый раз беря его на руки я чувствовала насколько он меньше и слабее Тео в этом возрасте, мне становилось горько и больно от того, что ничего с этим нельзя поделать. А Блейз смотрел на меня своими огромными глазами, хлопал ресничками и сохранял удивительную для ребенка его возраста серьезность. Да и вообще малыш редко улыбался, в отличие от старшего брата – смешливого и бурно реагировавшего на все, происходящее вокруг. Гед пожал плечами и перевернул страницы утренней газеты:
- Он просто другой, Урсула, вспомни хотя бы себя, Реми и Амаранту, - он чуть нахмурился, видя что так просто убедить меня не получится, - или, вот тебе другой пример: мои кузены Мордред и Визерис, а они вовсе близнецы.
- Мне все равно кажется, будто бы он понимает больше, чем дети должны в год и три месяца.
- Так это же хорошо – муж улыбнулся, - значит, растет умным мальчиком.
Блейз, может быть, и собирался вырасти маленьким гением, однако меня больше беспокоила его замкнутость. Теодор просто обожал младшего братика, не смотря на существенную в этот момент разницу в возрасте, с радостью принимал его в любые свои игры, делился любимыми игрушками и всячески демонстрировал свое расположение и привязанности. Не редко можно было застать мальчиков сидевших по разным углам, Тео с явно насупленным видом уныло ковырялся в конструкторе, Блейз сосредоточенно вставлял кубик в квадратное отверстие и был полностью всем доволен. Правда, обиды старшего надолго не хватало, поэтому отвернувшись на минутку можно было при возвращении обнаружить уже совсем иную картину: заливисто хохочущий Теодор обнимал молча сопротивляющегося брата и теперь тоже был полностью всем доволен.
Удивительно, что еще в таких совсем небольших детках уже так ярко и открыто проявляется характер. Младший весьма явно предпочитал держаться в стороне от шумной компании, даже на прогулках всегда можно было найти сына в углу песочницы внимательно строящим куличик за куличиком. Тео, напротив, обожал быть в центре внимания, а потому обычно собирал вокруг себя целую толпу таких же трех-четырехлетних малышей, без устали выдумывая все новые и новые игры.
Я так и не могу припомнить ни разу, когда бы застала Тео хныкающим или в плохом настроении, он словно бы всегда улыбался, заражая всех своей неуемной энергией и позитивом. Старший сын никогда не отдавал предпочтения кому-то одному из родителей, он с одинаковым восторгом повисал на шее у Геда или расплывался в улыбке, когда я брала его на ручки. Мое сердце радовалось и билось сильнее, при взгляде на моего счастливого улыбчивого мальчика, такого радостного и беззаботного, какой никогда не помнила ни себя, ни своих сестер. Наблюдая за играющими в детской сыновьями, я думала: нет на свете ничего лучше, чем тяжесть собственного ребенка на руках, чем поцелуй любимого мужа и счастья, как пирог с черникой, поделенного на четверых.
А вот Блейз всегда выделял из всех взрослых Геда. Бывало не просто уговорить сына поужинать, искупаться и лечь спать, если вдруг муж задерживался на работе. Блейз отчаянно хмурил крошечные бровки, плакал и пытался уползти подальше от меня или мамы, тогда как стоило на пороге комнаты показаться моему супругу – все капризы прекращались как по волшебству. Иногда мне становилось даже обидно, ведь я-то любила обоих своих детей абсолютно одинаково! Но что здесь можно было сделать? Ведь двухгодовалому крохе нельзя просто взять и объяснить такие вещи! Оставалось только день за днем завоевывать доверие младшего сына, который явным подозрением, но все же скоро стал принимать и меня. Он с самого начала не отличался общительностью, даже совместные игры с братом интересовали Блейза намного меньше, чем Тео, который к младшему, напротив, тянулся. Но тот больше любил терзать большую игрушечную голову кролика или детский клавесин, чем строить вместе замок из цветных деталек конструктора.
Дети росли, наверное, быстрее чем нам бы того хотелось, но нашего времени им пока требовалось только больше. Например, Тео уже потихоньку учился читать, пока только едва дошел до середины алфавита, да и торопиться было некуда – до школы еще оставалось достаточно времени, чтобы успеть как следует подготовиться. К великому нашему удивлению Блейз тоже заинтересовался буквами, хотя сам только-только научился внятно говорить, а тем не менее с видимым удовольствием занимался вместе с братом. И пусть ему еще слишком рано, мы с Гедом постарались поощрить совместные занятия сыновей и намеренно стали заниматься сразу с двумя, постепенно замечая как отношения их развиваются и крепнут, превращаясь уже в обоюдную привязанность к друг другу. Тео, кажется, был просто на седьмом небе, когда младший братишка стал куда чаще соглашаться на общие игры, а не угрюмо сидеть в уголке и отмалчиваться. Веселый щебет и смех из детской радовали и меня, потому что отличие младшего ребенка от сверстников пугающе бросалось в глаза.
Болезнь Блейза проявлялась не так сильно, как можно себе представить – никаких приступов, таблеток или уколов, срочной реанимации и еженедельных походов в больницу. Мы ежемесячно посещали врача, раз в три месяца сдавали анализы и делали кардиограмму, даже не пришлось сильно ограничивать ребенка в чем-либо – он сам по себе был не слишком подвижным, предпочитая более спокойные развлечения. Он был по-прежнему заметно меньше Теодора в этом возрасте, позднее стал сидеть и ползать, а твердо ходить на ножках смог и вовсе только после двух лет. Но были у него и преимущества, даже перед старшим братом: Блейз учился почти моментально, к трем годам уже изучил все буквы и цифры, даже научился читать короткие слова, он был наблюдательным и внимательным, .мог долго заниматься чем-то одним без усилий со стороны родителей. Тео же постоянно вертелся, крутился и отвлекался каждые три с половиной минуты, нам было уже заведомо жаль его учителей в школе, мы с Гедом так же представляли и кипы жалоб и замечаний, которые непоседа непременно будет приносить с собой. В строгих и чопорных частных школах не очень-то жалуют таких студентов, гордясь своей железной дисциплиной, однако же уровень образования там несравнимо выше, чем в обычной городской школе Стренджа. Потихоньку мы уже начинали присматриваться к буклетам учебных заведений, выбирая подходящее для наших мальчиков.
Подогрев и выложив на тарелочку детское питание, я отправилась наверх, намереваясь разбудить Блейза от дневного сна и покормить фруктовым пюре. Гед взял сегодня Тео с собой на работу, куда тот уже давно просился, мама отправилась в книжный клуб, Тереза Антония была у себя, отец тоже – можно было считать, что мы с младшим остались вдвоем. Но в детской меня ждал большой сюрприз.
- Папа?! – неестественно тонко пискнула я, застав отца на руках с внуком. Блейз, к моему удивлению, не выказывал ни малейшего недовольства, как делал обычно, стоило только приблизится какому-нибудь незнакомому человеку.
- Урсула, - спокойно приветствовал меня отец, - решил поближе познакомиться с внуком.
Я подошла и решительно забрала ребенка, прижав сына к себе покрепче:
- Нет, - просто ответила я ему, а вечером рассказала обо всем мужу.
На следующий день в холле наверху все наблюдали небывалую картину – мужчины играли в шахматы. У Геда с моим папой были довольно прохладные отношения, потому что ни один из их не одобрял другого, так что они старались как можно реже пересекаться. Разговор шел вполголоса, но я все равно сумела услышать металлические нотки в голосе моего мягкого и нежного мужа, он никогда не говорил при мне таким тоном. Больше папа никогда не пересекал порога комнаты детей без моего ведома.
И пусть это было слишком жестоко. В моем детстве и юности отца вообще такие вещи не волновали, может быть, если он воспитывал нас с сестрами иначе, наши жизни сложились бы тоже по-другому!
Впрочем, если посмотреть на это с другой стороны, то все вышло не так уж и плохо: Амаранта замужем за своим Саймоном, их сыну уже восьмой год, Ремедиос тоже нашла свою любовь и растит прекрасную маленькую Сатин, а у меня и вовсе – целых трое любимых мужчин. Но это не значит, что я смогла забыть и простить все те запреты и наказания, которые безропотно терпела много лет, твердо убежденная в том, что отец хочет нам лучшего. Это, может быть, и так, однако прежде всего он хочет лучшего только себе, превращая даже собственных детей в средства достижения цели. Я просто не могу себе позволить безвольно смотреть со стороны, как отец снова искалечит чью-нибудь жизнь, хватит с него трех наших и маминой, великое благо, что не все свои планы он смог довести о конца!
Тряхнув головой, я откинула мрачные мысли и подняла на руки Тео, с дивана в гостиной поднялся Гед с Блейзом на руках. Мальчики сонно хлопали длинными ресницами и терли глазки, пытаясь прогнать сон. Я подошла к мужу, и он, одной рукой придерживая сына, заправил мне прядку волос за ухо, а потом улыбнулся:
- Люблю вас больше всего на свете.
Он говорил мне это каждый вечер со дня рождения Блейза, но мне нисколько не наскучило.
Тепло и счастье коконом окружали меня, хранить и прятать их я вовсе не собиралась, потому что этим надо делиться. Поцеловав Теодора в макушку, а мужа – в щеку, ответила:
- Я вас всех тоже.
Просто не могло больше в этом мире существовать женщины, счастливее меня.