96. Дракон
Там тот последний в моем племени легко
Расправит крылья - железные перья,
И чешуею нарисованный узор
Разгонит ненастье воплощением страсти,
Взмывая в облака судьбе наперекор,
Безмерно опасен, безумно прекрасен.
И это лучшее не свете колдовство,
Ликует солнце на лезвии гребня,
И это все, и больше нету ничего -
Есть только небо, вечное небо.
(с)
Жаркое стренджтаунское лето, как всегда, плавно и незаметно перетекло в такую же жаркую и душную осень. Распознать этот переход можно было исключительно по новому листу отрывного календаря, ведь с кактусов не падают золотистые листья, а холодные ветра придут в Великую Пустыню только к декабрю. Теодор встретил свою шестую осень одетый в новенькую синюю форму частной школы имени Святого Августа, куда мы с Гедом его определили еще в прошлом году. Директор был просто счастлив принять под свое крыло еще одного ребенка известного семейства и горделиво демонстрировал выпускные фотографии наших предков, висевшие вдоль лестницы вместе с другими снимками бывших учеников. Да, многие из нашей семьи закончили эту школу, единственную из близлежащих частных заведений практиковавшую смешанное обучение. Я хорошо помнила, как томилась Амаранта в стенах школы для девочек имени Святой Октавии, куда нас отправил отец, как трудно было мне потом в академии привыкать к обществу молодых людей, и мне не хотелось такого для своих детей. Здесь отдельно ведутся уроки для мальчиков и девочек, однако досуг и факультативы общие для всех, такому жизнерадостному и общительному ребенку, как Тео это подойдет как нельзя лучше.
Подарком к первому сентября стала новая отдельная комната. Кофейную спальню бабушки и дедушки заменила яркая детская, сделанная с учетом пожеланий сына и похожая на сказочный замок в миниатюре. У Тео теперь совсем другие потребности, чем у четырехлетнего Блейза, так что им необходимо каждому иметь свою спальню.
Старший сын, едва войдя в более-менее сознательный возраст, резво проявил интерес к спорту и подвижным играм, так что вовсе не стоило удивляться развешанным повсюду плакатам со знаменитыми спортсменами. Больше всего Тео любил баскетбол, в школе сразу же записался в секцию и теперь мог часами пропадать в школьном спортзале с мячом. Впрочем, это вовсе не означало, что его не интересуют футбол, волейбол, бокс, бег с препятствиями, прыжки всех видов и так далее. Честное слово, я даже не знала, что существует столько видов спорта!
Еще летом мама приняла решение оставить работу и удалиться на отдых, я ее активно поддержала, как и мой супруг, Тереза Антония и вовсе хмыкнула «давно пора». Папе эта идея не очень понравилась, но под общим давлением он счел наиболее простым выходом просто подписать заявление о выходе на пенсию заслуженной сотрудницы лабораторий Базы и более этой темы не касаться, это всем показалось наилучшим выходом из ситуации, так что очередного скандала удалось избежать.
Мама и раньше много помогала мне с малышами, благодаря чему я не знала такой проблемы как «с кем оставить ребенка», всегда могла пару часов побездельничать в свое удовольствие, зная, что сыновья будут под надежным присмотром и в опытных руках. А еще мама стала учиться игре на пианино, пусть получалось у нее далеко не так волшебно, как у кузины Терри или бабушки Сефи, но уши заткнуть не хотелось. Тео и вовсе с горящими глазами смотрел, как суховатые тонкие пальцы перебирают клавиши, извлекая слаженную мелодию.
Новые увлечения и друзья (которые теперь зачастую целой толпой посещали наш еще недавно тихий и спокойный дом), тем не менее, ничуть не отвлекли Теодора от любимого младшего брата. Неизменно, каждый день сын уделял внимание Блейзу, выкроив время между спортивными секциями, домашними заданиями и друзьями, Тео терпеливо помогал брату строить новый проект из конструктора – любимое занятие младшего. А мне ужасно нравилось, когда оба ребенка, сурово сдвинув брови, что-то сосредоточенно выводили разноцветными мелками на бумаге. Вообще-то, рисование, у нашему с мужем общему разочарованию, не увлекло ни одного из мальчиков: старший предпочитал активные игры, а младший что-нибудь более упорядоченное, вроде кубиков или конструктора.
Два года, на самом деле, в возрасте Теодора и Блейза – все еще солидная разница, но сыновья будто бы не замечали ее. Охваченный новыми впечатлениями старший сын, часто врывался в детскую и без умолку начинал болтать, пересказывая все события дня брату, тот, в основном, по-прежнему был молчалив, но порой мне казалось, что сыновья ведут между собой вполне конструктивные диалоги.
Мне нравилась эта дружба между детьми, пусть я не была такой чувствительной к эмоциям, как Реми, но все равно почти ощущала, как невидимые узы накрепко соединяют из сердца. Тео всегда спешил поделиться не только впечатлениями, но и знаниями, например - научил Блейза петь детскую песню, которую они разучили в музыкальном классе в школе – второй любимый урок старшего, после, конечно, физкультуры. Младший тоже явно привязался к брату, теперь уже редко можно был заметить на его личике недовольную гримасску, все чаще он смеялся или улыбался, играя с Теодором. Меня и Геда такой роскошью баловали реже, все-таки Блейз оставался очень серьезным и немногословным для своих четырех лет.
Все шло своим чередом: дети подрастали, скоро Блейз уже должен был пойти в нулевой класс и готовиться к школе. Вот, вроде только что я носила под сердцем первенца, долгожданного и любимого, а теперь он уже выпрыгивает из школьного автобуса и нехотя вручает своему папе триместровый табель, который, судя по выражению лица Геда, не пестрит отличными оценками. Время бежит неумолимо и слишком быстро, отмеряет положенные нам годы жизни, только кузина Терри все не меняется.
Годы не трогали ее, вампирская кровь заставила возраст навсегда застыть на отметке тридцать восемь, тогда как я, родившаяся семьюдесятью годами позднее, уже отметила тридцаипятилетие и по утрам маскировала тональным кремом морщинки. Разобравшись с основательно запущенными делами «Галереи», Тереза Антония продолжала тщательно следить за бизнесом, скрупулезно подсчитывая приходы и расходы. По ночам она зачастую растворялась в темноте, решая какие-то свои загадочные дела, в которые предпочитала никого из нас не посвящать, я думаю и к лучшему. Наши с ней отношения уже долгие годы были теплыми и родственными, Терри не редко помогала мне советом в трудных ситуациях или делом в неразрешимых. Пусть наше знакомство не слишком удачно началось, однако же теперь, когда я вижу ее вечером за партией в бильярд, на ум приходит только одно: сегодня все в полном порядке. Она всегда излучает спокойствие и уверенность в собственных силах, те самые, которых мне и по сей день не всегда хватает.
Совершенно не могу взять в толк, почему все родители считают самым сложным периодом то благодатное время, когда малыш лежит в кроватке, завернутый в пеленки и изредка лишь напоминает о своих потребностях. С Теодором все было совершенно не так: стоило только ему обрести хоть немного самостоятельности, как вся жизнь в доме стала крутиться вокруг него, взрослые старательно оберегали сначала его самого от травм, падений и опасных предметов, а потом, наоборот, опасные и не очень предметы от него самого. Кроме большого ремонта в кофейной спальне, пришлось так же переоборудовать почти весь задний двор, добавив туда баскетбольное кольцо и городок для игр. Теперь Тео почти все свободное время проводил именно там, отрабатывая броски в корзину или просто лазая по всевозможным турникам и лесенкам, после чего все коллективно обрабатывали многочисленные ссадины и вытаскивали занозы из самых неожиданных мест. Но ребенок был счастлив, а это было для всех нас самым главным. Гед тоже много времени проводил со старшим сыном, немного смысля в баскетболе, скорее он учился у него каким-то хитрым броскам, чем наоборот. Оба, обычно, возвращались довольные друг другом и с улыбками до ушей.
Тем временем мы с Блейзом прекрасно проводили время, удобно расположившись на террасе с чаем и какой-нибудь интересной книжкой. Удивительно, ребенку еще не было пяти, но он страстно обожал книги, особенно если с красивыми картинками. Можно было спокойно оставить сына наедине с парочкой томиков и уйти на час, два, даже три, а по возвращении застать его в том же виде, в котором и оставила: увлеченно рассматривающим страничку за страничкой. Ничего удивительного в том, что ребенок (не без помощи Тео) выучился читать еще задолго до того, как отправился в подготовительный класс, для нас же с Гедом это обстоятельство стало поводом истинной родительской гордости.
Я любила такие вечера, которые можно было провести рядом с моими мужчинами. Мерно стучал тугой баскетбольный мячик, заливистый смех Тео и похожий, но чуть ниже, Геда разносились далеко над пустыней. Блейз не рвался к отцу и брату, с удовольствием устраиваясь у меня на коленках и рассматривая очередную книгу, которую мы читал вместе, к счастью, пока еще он не настолько хорошо умел распознавать печатный текст, чтобы моя помощь ему не понадобилась. Теплая тяжесть сына на коленках успокаивала и дарила то самое, настоящее счастье.
Темным пятном на моей эйфории снова расползался внезапный интерес отца к Тео. Конечно, ведь мальчик уже подрос и теперь можно начинать учить его всяким магическим штучкам, маскируя их под классными невинными фокусами, а на деле заманивать в свою веру. Да, я просто боялась, слишком боялась того, что не смотря на все наши усилия, всю любовь и нежность, которую мы с мужем испытывали по отношению к детям, влияние моего отца окажется роковым.
О нет, к Теодору он относился совсем иначе, чем ко мне и сестрам в свое время. Никаких ограничений, никаких запретов, только аккуратные, вполголоса, поучения о том, как надо или не надо поступать. Мой старший сын – мальчик впечатлительный и эмоциональный, чудеса, которые любит ему демонстрировать дед, вызывают у него бурный восторг и восхищение, от которого у меня сжимается сердце. Так же, как и когда я вдруг застаю Тео посреди гостиной, внимающим наставительным словам моего отца, который обещает, что однажды и мой мальчик сможет сотворить такое же волшебство.
Почему я не противилась как в прошлый раз, когда увидела отца с Блейзом? Ну, на самом деле мне очень хотелось возвести между папой и Тео непреодолимую плотную стенку, но героическим усилием я сдержала себя. Потому что не хотела становиться как мой отец, ни за что на свете я не хотела уподобляться ему и строить жизнь моих детей из одних сплошных запретов и штампов со словом «нельзя». Я помнила себя в возрасте Теодора, помнила как обидно было, когда отец сквозь зубы выдавливал «не смей!» малышке Амаранте, которая всего-то и хотела привести в гости подружку из школы, как горько было слышать каждое «нет», которое неизменно звучало в ответ на любую просьбу. Мои мальчики еще совсем дети, но уже личности, не придатки ко мне, Геду или нашим желаниям и представлениям о том, какие они станут, а значит они сами могут решать кому они станут уделять свое время. Конечно, это не значит, что я полностью самоустраняюсь от их воспитания или не стану следить за кругом общения сыновей, однако никогда в своей жизни они не услышат прямого запрета.
Это был первый наш серьезный разговор с Тео, когда я мягко постаралась осторожно рассказать ребенку о том, что с дедушкой не все так просто. Гед помогал мне и вступал в беседу, если я начинала сбиваться и путаться в словах, вместе мы смогли более-менее внятно высказать свою позицию, которая вовсе не требовала немедленного прекращения всех контактов с дедом, ведь мы, все-таки, семья и живем в одном доме. Самая сложная часть была в том, чтобы мягко объяснить сыну – дедушка Джолион не тот, кто должен служить примером для подражания, в основном именно потому, что магию и волшебство он любит сильнее, чем свою семью. Да, возможно не стоило говорить этого ребенку, но лгать сыну стоило еще меньше, а потому мы сказали все как есть. К нашему удивлению, Тео вовсе не был поражен открывшейся истиной:
- Дедушка Джо не плохой, - сказал сын, - но он говорит много, скучно и все время про магию. Сначала было интересно, а теперь все опять то же самое.
- Почему тогда ты так много с ним разговариваешь, если тебе не интересно?
- Думаю, что ему очень одиноко, - пожал плечами ребенок, - и просто составляю ему компанию, дедушка обычно радуется. Ведь он не знает, что я его не слушаю.
Кто бы мог такого ожидать от восьмилетнего ребенка? Я и сама с опаской отнеслась к беспечным словам Тео, только понаблюдав немного дольше, поняла их правдивость. Ребенок и правда научился строить вежливый заинтересованный вид, никогда не отказывая деду во внимании, но при первой же удачной возможности сына как ветром сдувало на любимую баскетбольную площадку.
И, конечно же, кто мог его в этом винить? Кидать мяч в корзину, съезжать вниз по пожарному шесту на игровой площадке или даже учить старую мудрую Наю какой-нибудь команде – это куда как веселее, чем слушать нудные непонятные речи старого деда. С души свалился огромный камень, за Тео можно было больше не переживать в отношении моего отца, пусть во мне и не было столько беспечности, чтобы отпустить все совсем на самотек. Я приглядывала за ними издалека, держалась в стороне, однако всегда готова была вмешаться и не позволить папе заполнить неокрепший еще разум магической чушью. Пусть мой сын сначала немного подрастет, а потом уже сам решит, насколько ему интересен магический мир, все равно у него будет шанс познакомиться с ним во время стандартного обучающего курса.
Пока Теодор не проявлял ровно никакого повышенного интереса к колдовству, предпочитая этому спорт и музыку. Самые разнообразные ноты – от классических мелодий до грубого громкого рока доносились из колонок в его комнате, диски с альбомами любимых исполнителей занимали уже целых три стойки. А спортивные достижения оценила даже школьная администрация, уже во втором классе Тео вошел в основной состав школьных команд по легкой атлетике, баскетболу и бегу на короткие дистанции, полки в его комнате быстро заполнились всевозможными кубками и медалями, в ящике стола прочно поселилась толстая стопка грамот и дипломов. Таким ребенком можно было только гордиться!
Незваный гость пришел еще в сумерках, когда темнота едва начала поглощать посиневший и посеревший без солнечных лучей город. Я как раз вытащила ароматный вишневый пирог из духовки и сбросила фартук, намереваясь позвать семью к столу для вечернего чаепития, но тут в дверь позвонили. Увлеченная своими мыслями, я рассмотрела сквозь расстекловку двери только смутные очертания мужского силуэта, прежде чем распахнуть дверь.
- Добрый ве…
Слова застыли у меня в горле, едва только взгляд упал на лицо стоявшего на пороге человека. Подстриженный, одетый в деловой костюм, изменившийся, но так ни на день не постаревший, это все же был он. Гость тоже замер, потом как-то неловко и скованно потер запястье и нарушил затянувшееся молчание:
- Урсула. Давно мы не виделись.
- Тринадцать лет, Энди, - ответила я, вцепившись в дверную ручку, чтобы унять дрожь, - и не могу сказать, что скучала.
- Понимаю, - он опустил взгляд, потом вздохнул и сделал крошечный шаг вперед, - Могу я войти?
- Смотря зачем ты пришел в мой дом на этот раз.
- Только поговорить.
Где-то очень-очень глубоко внутри мне всегда было жаль Энди. Или стоит звать его Джоном? Я слишком долго искала оправдания для его поступков, так что сама поверила в то, что он ни в чем не виноват. И пусть многое изменилось, что-то давно забытое шевельнулось в моей душе, и я посторонилась, сделав приглашающий жест рукой.
По пути в гостиную, я подхватила на руки Блейза, вручила его Геду и попросила отвести обоих мальчиков наверх, пока не провожу гостя. К сожалению, пока я этим занималась, из ванной вышла Тереза Антония, мгновенно зашипевшая и оголившая клыки, так что мне пришлось немного поработать миротворцем, прежде чем мы втроем устроились и начали беседу. Мы с Джоном-Энди сели, кузина Терри же осталась стоять и не сводила с мужчины прищуренных глаз:
- И что ты здесь забыл, Джон? – яд так и сочился в каждом ее слове.
- Я пришел принести свои извинения…
- Через тринадцать лет?
- Курс лечения и реабилитации от зависимости Эликсира Жизни занимает не мало времени, к тому же я употреблял не законченную формулу и многие последствия стали необратимы. Я старею внутри, но не снаружи.
- Хочешь, чтобы мы тебя пожалели?
- Нет, не хочу. Я заслужил это. А вы, особенно ты Урсула, никак не заслужили того, что я сделал с вами, когда мой рассудок совсем помутился. Честно говоря, даже почти не помню последние полтора десятка лет, до того как оказался в клинике…
Он все говорил-говорил-говорил, почти не оправдываясь, только умоляя простить его, Тереза Антония вставляла свои едкие комментарии, а я смотрела на него и не понимала, как могла столь страстно влюбиться в этого мужчину. Что я могла ему сказать? Прошло слишком много времени, чтобы хранить обиду, тем более на человека явно не владевшего собой, поэтому через час уже почти бессвязного потока слов, встала и прервала его:
- Я прощаю тебя. Давно простила, ведь в итоге все обернулось только в мою пользу. Но рада, что ты, Джон, все-таки пришел сюда и сам признал свои ошибки, - впервые назвала его настоящим именем, - теперь же, будь добр, покинь наш дом и никогда больше не возвращайся. Наша история закончена давным-давно.
- А наша – еще раньше того, - добавила кузина Терри, закрывая дверь за немедленно повиновавшимся гостем.
Только поднявшись наверх, в спальню, где беспокойно ходил из угла в угол Гед, упав в его объятия, прижавшись к его груди и почувствовав, как родные руки прижимают меня крепче, я поняла, что меня всю трясет и колотит. Вся моя выдержка вышла за дверь вместе с мужчиной, который разбил мне сердце тринадцать лет назад, перед мужчиной же, который собрал его вновь до мельчайших осколков, мне не нужно было притворяться.
- Ну-ну, любимая, успокойся, - его губы коснулись виска, собрали покатившиеся по щекам слезы.
- Вспомнила… Вспомнила, как было тогда, - выдавила я из себя, пытаясь отогнать навязчивые образы сцены, когда Тереза Антония впервые явилась передо мной во плоти.
Гед взял меня за плечи и легонько встряхнул, заглянул в глаза и твердо сказал:
- Это было давно. И закончилось, слышишь? Теперь ты моя, Урсула! – теперь он почти до боли сжал меня в объятиях и прошептал на самое ушко, - А я – твой. И те дети, что сейчас топчутся под дверью в ожидании куска любимого пирога – наши.
- Я люблю тебя, - чувствуя, как невольно начинаю улыбаться, ответила я мужу.
- Знаю. Но я тебя сильнее, - ответил он и поцеловал меня. И этот поцелуй уже вовсе не успокаивал, напротив мгновенно разжигал внутри меня огонь, грозивший сжечь до тла все разумные и не очень мысли.
Ох, Гед! Чтобы я без тебя делала? Не знаю, не понимаю, чем сумела заслужить такое счастье, как ты и двое наших чудесных сыновей. И, впервые, я просто не хочу об этом думать. Хочу любить тебя, хочу обнимать наших детей и печь им пироги, хочу просто жить и наслаждаться тремя самыми главными подарками судьбы в моей жизни. У меня есть все.