[Enlil]

Jana Weber, ответ

Визерис мерский гад, с какой стороны не посмотреть, но я почему-то как дурочка умилялась весь отчет. Вот здесь, например:

Да, Визерис периодически, так сказать, умилительно злобен) Не потому что злостное зло, а потому что придурок))

но тот факт, что он отправил Реми в Стрендж возмутил

Тут ты к нему излишне жестока) Он жн не вредности за ради, хотя и вредности тоже, но скорее потому, что, по его мнению, пока он тут будет взрывать и громить что-попало, и Реми и ребенку будет безопаснее под крылышком родичей, тем более Геда, которого он знает и которому доверяет, как бы там ни было))

Визерис такой Визерис.

Вот вот) он же у нас крут, как пасхальное яйцо, какие тут могут быть сомнения?) Прав даже когда не прав!))))))

Понравился визит к Абрахаймам.

Оооо, как я рада!) Это был мой первый опыт такого рода, и я считаю, что чрезвычайно полезный) Вообще люблю Абрахаймов)))

Ну и финал! Просто потрясающе вообще *___*

Это было тяжко, но, надеюсь, мы справились) Как я счастлива, что на седьмом поколении мы с этой хренью закончили) ну, почти)))

безумно жалко, что с Бейлоном так вышло

Дааа, Бейлона жалко... я как то даже не ожидала, что он так рано помрет... и так вовремя) Я к нему как то уже привязалась, мы столько времени были вместе... я его так любила... *хныкхнык* но увы, это должно было рано или поздно случится.
Зато Реми беремена!)))

Лилиьет, ответ

Я неожиданно прониклась к Келле уважением. Всё-таки она по-своему хороша, несмотря на так раздражавшую Визериса болтовню. Чувствуется, что ли, порода.)

Я вообще люблю Келлу) и Абрахаймов) и Сильвию) и Морриган) В общем, всех люблю!)))
Визериса ее болтовня раздражает исключительно потому что он Визерис) Она пытается хоть что то изменить, а он же крут, как это самое, ему не до таких глупостей)
а порода та даааа... хехехеееее))))

очень это характерно - искать облегчения в мордопобитии руками несчастного кузена

собственно да, сам он даже себе признаться прямым текстом не может, что считает себя виноватым, его особенно никто не обвиняет, вот и нарывается, что б хоть как то удовлетворить совесть)))

Осириса поздравляю с рождением дочери.

ну что тут сказать... обнимемся же и поздравим друг друга!!! *обнимашки*))

Теперь я поняла, что ты подразумевала под трагической судьбой последней.

Ты не представляешь, какие тонны бальзама излила на мою душу) Я никогда, в общем то, не пыталась показать ее такой уж плохой. Да, она с приветом, с крупным таким приветом, но не нам с Визерисом об этом судить. А за этот фрагмент я вообще волновалось больше всего, причем начиная с начала седьмого поколения и первого появления Сильвии)

Кстати о. Я правильно поняла, что Королевна потеряла интерес к Визерису, а Визерис перестал видеть отголоски прошлого, потому что Реми забеременела? Всё, связь перешла к наследнику?

Именно, мой гениальный, умнейший, очаровательнейший фей!))) Визерис перетал интересовать Королевну в качестве хранилища Короля, Визерис это понял и сбагрил Реми вместе с новым потенциальным хранилищем от греха подальше) ну и на всякий случай разнес все от обиды, оскорбленной гордости и прочих важных вещей, в который, естественно, Визерис никому не признается)

Мирдин.) Интересно, Визерис был бы польщён, смущён или раздосадован, если б узнал, кто на самом деле котейка, который вот уже второй раз вытаскивает его из беспросветной зааа...падни?))

тут я немножко чувствую, что накосячиа) Все не совсем так, как полагает фей) Кошак, конечно, определенно имеет отношение к тому, что ты думаешь, но не настолько прямое) Они просто тезки, хотя тому есть обоснование)) даже несколько обоснований))

Лысеющий критикан, тоже мне.

Ну а то ж...))

Добавлено через 2 минуты

Небо надо мной выгнулось куполом и кружилось, кружилось, кружилось, словно детская карусель с лошадками. Только лошадок не было, и от этого, почему то, становилось очень грустно. Я бы мог смотреть в это небо целую вечность, так тихо и спокойно было. Но из под этого синего купола на лоб мне упала холодная капля, заставив недоуменно моргнуть, а за ней еще одна, и еще. Дождь спугнул тишину и покой, я начинал чувствовать холод, сырость, как ноет рука, как впиваются в хребет камни. Я повернул голову и взгляд упал на оленя. От струй дождя он потемнела неровно, полосами, и стал отдаленно напоминать зебру.
Лежать дальше было невозможно, все конечности затекли и онемели, да и смотрелся я со стороны, вероятно, весьма странно.
- Здесь живут олени, - невпопад буркнул я, озвучив почему то всплывшую в памяти мысль. Олень отозвался печальным скрипом давно несмазанных петель.

Я пошатывался, словно во сне. Попытавшись опереться на забор, я едва не навернулся вместе с забором в куст. Только спустя пару шагов я узнал дом, спустя еще несколько я увидел их. Стройная девушка и маленькая девочка в синем платье. Девочка нетвердо, но целеустремленно вышагивала своими крохотными ножками, упрямо и сердито отталкивая руки матери.
- Пути, - возмущалась она. – Сама! Пути!
Я улыбнулся и подался вперед, к ним. Под ногами хрустнула ветка и девушка подняла лицо. В серых глазах цвета лунного серебра отразилось почти испуганное, недоверчивое изумление, будто она увидела призрака.

- Визерис, - выдохнула Реми, замерев с ребенком на руках. Девочка с исследовательским интересом юного натуралиста воззрилась на меня и предприняла попытку навернуться с рук матери. Я смотрел на них словно сквозь расплывающуюся дымку, не понимая на каком я свете. Нас разделяло всего пара шагов, но ноги словно прилипли к земле, не заставить себя продвинуться ни на миллиметр. Это странное чувство нереальности происходящего, бешено стучащее сердце и, впервые, колкий страх прикоснуться. Не сделать ни шага, не прикоснуться ни на миг из страха, что они растают, что рассыпятся, что я просто сошел с ума.
А потом Реми улыбнулась, просияла, и кинулась мне на шею. Дочь возмущенно пискнула, зажатая между наших тел.

Я блуждал так долго, что моей дочери успел исполниться год. Реми назвала ее Сатин, маленькое, очаровательное, как ангел и упрямое, как носорог, создание. В дождливом, пахнущем хвоей и сырой землей Джеверелли, она жила в своем маленьком бело-голубом царстве.
Я стоял у ее кроватки, опершись локтями на борт, и смотрел, как она спит. Из косичек выбивались растрепанные черные прядки, на по детски округлом личике застыло глубокомысленное выражение вселенского знания. Я стоял до тех пор, пока она не просыпалась. Она открывала янтарно карие глазки, видела меня и улыбалась. И что то внутри почему то теплело и щемило. Я протягивал ладонь, опасаясь прикоснуться к этому маленькому, хрупкому созданию, а она бесстрашно хваталась за мой палец.

Короткие, яркие, будто вспышка феерверка, ночи под шум дождя за прозрачным пологом из органзы.
Я не знаю, о чем думала Реми, как судила обо мне, но она улыбалась ласково и тепло, а я смотрел на нее неверяще и жадно. Она опускалась мне в руки птичкой, трепетной, хрупкой, и все внутри замирало, а потом поднималось волной.
Это были ночи, которых я никогда не знал и не понимал. Полные чувственной романтики, забвения и какого-то сказочного, лунного света.

Блуждая по теням в сопровождении кота я разучился отличать правду от вымысла, реальность от видений, потерял ощущение времени и пространства. Здесь, в Джеверелли, я словно застыл в крохотном мире под толщей воды. И был абсолютно счастлив.
- Я умер? – иногда спрашивал я Реми.
- Глупый, - отвечала она и целовала. И мне становилось абсолютно все равно.
Я никуда не торопился, ни к чему ни стремился, ничего не жаждал.
Реми готовила, накрывала на стол и, когда ставила передо мной тарелку, я ловил ее пальцы. Ужин затягивался и успевал остыть прежде чем Реми удавалось освободиться, растрепанной, порозовевшей и смеющейся.

Мы вернулись в Верону когда снег в Джеверелли плотно утвердился, известив о наступившей зиме, и холодный северный ветер с гор начал биться в окно.
Реми была рада вернуться домой, Сатин была рада всему новому, но больше всех была рада видеть нас мама.
Я не видел ее целую вечность и острое чувство вины накатило при взгляде на нее. Новые морщинки у глаз, одиночество и усталость. Они очень похожи с Реми, неожиданно подумалось мне, такие разные и такие похожие. Самые прекрасные.
В моей жизни было три самых прекрасных женщины в мире, и одна из них сидела на руках второй, пытаясь дотянуться до рыжей прядки с редкими седыми просветами, а третья обнимала меня, пока я грелся, ткнувшись носом в ее макушку.

Эмрис переехал вместе с нами. Вернее, судя по его морде, он осчастливил нас своим обществом и лишать нас его благородно не собирался. Деятельная Сатин быстро оценила плюсы такого положения и вскоре уже Эмрис подозревал, что решение его было немного поспешным и опрометчивым. Пылкая любовь Сатин возможно и льстила ему, но зачастую тяготила и даже немного удушала. Каким бы ни был кот волшебным, юный пытливый ум умудрялся его найти, сжать в страстных объятиях, оттаскать за хвост и сделать участником всех своих детских игр. Мы находили Эмриса заваленного подушками, запертого в шкафу, оседланного и всячески притесняемого. Но, тем не менее, Эмрис терпел и светился, и Сатин светилась вместе с ним.

Все спали той ночью, а я случайно заглянул проведать спящую дочь, когда увидел над детской кроваткой склонившуюся женскую фигуру в одеянии темной волшебницы. Я напрягся, на пару мгновений испугался, а потом узнал ее.
- Привет, - не оборачиваясь, произнесла Яна и мягко коснулась темной головки. Сатин не спала, но не плакала, только молча, серьезно смотрела на странную светящуюся тетю над ней.
- Ты разбудила мою дочь, - негромко возмутился я, остановившись рядом с ней и скрестив руки на груди. – Ты могла бы хотя бы предупредить о своем визите.
Яна едва слышно рассмеялась.
- Извини, я только хотела взглянуть. Не хотела беспокоить. Я была тиха, как мышь, но она почувствовала меня. Славная маленькая ведьмочка.
Из под кроватки, чуть подрагивая, виднелся кончик хвоста и пристально следил за Яной золотистый кошачий глаз.

Яна жмурилась, греясь у камина, и беззаботно попивала зеленый чай с жасмином. Я видел ее такой же, как когда то, при первой нашей встрече, но не узнавал. Что-то изменилось и я никак не мог понять что.
- Значит ты снова Великая.
- Ага. Новые кандидатуры не выдерживали никакой конкуренции и мне достаточно оказалось подождать несколько лет и немного усилий. Не смотри так, никаких подковерных интриг, - торопливо добавила она. – Саша поддержала мою кандидатуру, старый опытный знакомый лучше молодого, амбициозного сопляка. А ту досадную историю удалось выдать за жертву на благо прогресса. Так что я теперь почти героиня. Все, что не делается, Виз, делается к лучшему.
- Ты стала фаталисткой.
- Просто стала лучше понимать Великую Сашу. С возрастом и потерями приходит… что-то вроде смирения.
- Эмриса ты послала?
Яна хмыкнула и подавилась чаем.
- Нет, этот кошак сам по себе. Он больше чем кот и больше, чем дух. Его нельзя приручить, он делает то, что хочет, совсем по кошачьи, и жрет себя изнутри совсем по человечьи.
- Он спас меня.
- С ним бывает. Я рада, что он с вами. Он, конечно, паршивец, но ему нужна семья.
- А что сталось с…
Яна чуть передернула плечом и поставила чашку на полку камина.
- После того, как ты разнес склеп этой стервы, долго штормило. Сейчас тихо, о ее нежити ничего не слышно, а сама она… фигурально выражаясь, ты разнес ее оболочку и размазал дух, как черничное варенье по блину.
- И что будет теперь?
- Будет? – Яна пожала плечами. – Жизнь будет. Пройдет время, Тьма снова обретет сознание. Сатин вырастет, станет красавицей. Эмрис останется с вами, полюбит, как никогда не умел. Ты будешь жить, как человек, учиться жить. А мы с Сашей будем смотреть и завидовать.

Арам встретил меня на пороге «Flut» с объятиями. Около получаса мне потребовалось, что бы донести до него, что я больше не маг. Арам так искренне радовался моему появлению, что я терялся, не очень понимая, что происходит.
Почему я раньше никогда не замечал, что у меня есть друг? Почему не замечал, что он беспокоится обо мне? Почему не замечал, что дорог кому то, принимая, игнорируя, как данность?
Араму было все равно, какой у меня ранг, что я натворил, он просто радовался. И я неожиданно понимал, что тоже ему рад.
Обратно на работу меня приняли без малейших возражений. Тем более, что за время моего отсутствия новых кадров не появлялось.

Дома с порога одуряющее вкусно пахло пряным супом и вишневым пирогом. На кухне хозяйничал неизменный Леонид.
Под дробный мелкий топот ножек, ко мне топало маленькое чудо. Оно ломилось, сбегая от матери, спотыкалось, падало, но не плакало, и поднималось вновь.
- Папа! – пищало оно, вцепляясь мне в ногу, а за ней торопилась Реми, не успевшая перехватить энергичное дитятко. Реми целовала меня в щеку, улыбалась. Я подхватывал дочь на руки, заглядывал в карие глазки, подняв над головой.
- Малетик! – тут же требовала Сатин, дрыгала ножками и смеялась. – Малетик!
Реми забирала у меня сумки, а я с преувеличенно обреченным лицом жертвы деспотичного режима покорно изображал самолетик.