Эмрис смотрел в невинные карие глазки и не верил им ни на миг. Он понимал, конечно, что девочка шутит, но инстинкт самосохранения, которому он привык доверять, требовал бежать, и как можно быстрее и дальше. Сатин бесстрашно тянулась к коту, знала, что он не причинит ей вреда, и, удивительно вдохновенно для шестилетнего ребенка, уговаривала Эмриса пойти с ней в бассейн. Дескать она ну никак не справится одна, без его поддержки, такого сильного, храброго, умного. Поддержка отца, очевидно, не бралась в расчет, но Эмрис все равно не чувствовал себя польщенным. Он пятился назад, отступая от надвигавшейся на него Сатин, хвост дергался и ходил ходуном, напоминая взбесившийся ершик для чистки труб.
Только что откушав запеканки с грибочками я с ленивым умиротворением наблюдал за домашними баталиями. Раздалась телефонная трель и донесся голос Реми, сначала радостный, затем торопливо-обеспокоенный.
- Визерис, - сказала она, появившись в поле зрения, и мы уставились на нее в три пары глаз.
«Бассейн временно накрылся», - осознала Сатин.
«Я временно спасен», - осознал Эмрис.
«Сейчас меня оторвут от стула и поволокут причинять добро, наносить справедливость и спасать котят», - осознал я.
- Визерис, - повторила Реми с той мягкой интонацией осторожности и настойчивости, на которую была способна только она. – Ты не подвезешь меня в больницу?
«Очень много котят», - понял я, обреченно поднимаясь с места.
Подвозить в итоге пришлось еще и маму, оставив Сатин на попечение Эмриса и Леонида (первый для проформы ворчал, второй же беззаветно обожал маленького невинного ангела).
В больнице нас встретила целая делегация. Зареванная тетя Такхизис трясущимися руками вцепилась в мое крепкое мужское плечо. Тетя Джульетта, хоть и была непривычно бледна, вела себя сдержанней. На какой то миг я испугался, что у меня стало еще на одного кузена меньше, но дверь палаты распахнулась и на пороге появилась знакомая рыжая шевелюра. Осирис едва кивнул и посторонился, пропуская нас.
На больничной койке лежала Келла.
У меня был определенный опыт посещения больниц, но по долгу службы это было преимущественно изгнание духов, опрос свидетелей или осмотр останков. Здесь же, когда в бинтах и зеленке лежала пусть и формальная, но родственница, а вокруг столпилась, стеная, собственная семья, становилось изрядно не по себе.
Возле кровати Келлы сидела девочка лет десяти, растерянная, напуганная. С каким-то запоздалым, заторможенным пониманием я догадался, что это Освин, их дочь.
- Авария! Страшная авария! Какой то мерзавец не справился с управлением и врезался в нашу девочку!, - надрывный шепот тети Хиз, пересказывающей маме суть произошедшей трагедии, громовыми раскатами разносился в гнетущей тишине палаты. Келла была под капельницей, но в сознании, хотя и смотрела на нас мутным взглядом, не понимая и не узнавая. С минуты на минуту должен был появиться врач.
Глухой грохот, топот и восклицания возвестили о появлении кого-то очень шумного и очень деятельного, и вряд ли это был врач.
- Где моя дочь? – шум становился все ближе и отчетливей. Видимо какая то медсестричка ринулась грудью защищать двери от разгневанного отца.
- Генерал Шарп, здесь нельзя шуметь! Здесь больные, им нужен покой! Послушайте…
Но генерал слушать не желал, медсестра, видимо, была сметена с пути и он ворвался в палату. Отец Келлы, а это, по всей видимости, был именно он, был преклонных лет, суров, бородат и фиолетов. Столь решительно ворвавшись, он первым делом заметил не свою дочь, а мою мать, наткнувшись на нее взглядом и застыв на месте. Я нисколько не сомневался, что мама неотразима, но лично я бы на месте Келлы оскорбился.
- Привет, Гавэйн, - первой отмерла тетя Такхизис, даже забыв всхлипывать.
Что то смутное зашевелилось в моей памяти, какие то обрывки рассказов и фотографий. Кажется с Келлой мы были родственниками чуть более близкими, чем формально.
Появившийся, наконец, врач, толстый, лысый коротышка в белом халате, увидев в палате столпотворение в палате, пришел в неописуемый гнев. Выглядел он при этом ничуть не менее внушительно, чем генерал, хоть и не был фиолетовым.
Нас выгнали в коридор, набежавшие санитары уволокли каталку с Келлой куда то в направлении реанимационного отделения. Мы остались ждать вестей и диагноза.
Тети Джульетта и Такхизис удалились на второй этаж в кафетерий запивать валерьянку чаем, я оказался на лавке рядом с Освин. Она сидела тихо, сосредоточено, серьезно смотрела перед собой без единой слезинки, и я чувствовал себя очень неловко. Я не имел ни малейшего понятия, как утешать и взрослых то, детское же горе повергало меня в легкую панику.
Мама с генералом уединились за фикусом и до меня долетали обрывистые клочки их разговора, пока я пытался придумать что-нибудь умное, что бы заставить эту маленькую девочку если не улыбнуться, то перестать так неестественно, не по-детски серьезно, вглядываться в пустое пространство.
- Сначала мы переехали в Гринвич, я устроился на работу. Спустя лет пять родилась Келла. Я к тому времени дослужился до лейтенанта. Вскоре меня перевели в Лондон.
- А ее мать?
- Помнишь Аврору? Я ее пристрелил. Эта дура решила, что агрессивный национализм это именно то, что ей не хватало в жизни. Связалась с террориставми, и на одной из операций по обезвреживанию случился досадный инцидент.
Гавэйн так смачно и так горько сплюнул в фикус, что я вздрогнул, а Освин, наконец подняла на меня глаза.
- Почему ты до сих пор не появлялся?
- Я всегда на дух не переносил Верону.
- Ты ни о чем не сказал Келле.
- Нет. Я очень не любил Верону,
Спустя полторы недели ожесточенной борьбы за ее жизнь, Келла скончалась. Нам сообщил об этом все тот же врач, с синими кругами под глазами, все такой же лысый и, кажется, скинувший пару килограмм.
- Мне жаль, - глухо произнес он, каким то тошнотворно привычным делом захлопывая папку с ее историей болезни. – Соболезную.
Фиолетовое лицо генерала исказилось, приобрело странный баклажановый оттенок, мне показалось, что еще пару мгновений и он убьет, раздавит несчастного доктора. Но он сдержался, как то обмяк и, решительно отодвинул со своего пути толстяка и ломанулся к телу дочери.
В морге было холодно, серо. У тела Келлы, накрытого простыней, уже стоял, изваянием застыв, Осирис. Он не шевелился, я даже сомневался, что дышал.
- Идем… - подтолкнула меня мама.
Я заторможено кивнул. Что-то потусторонне жуткое, неправильное и нереальное было в том, что над мертвым телом молодой женщины стояли двое мужчин, любивших ее больше жизни – отец и муж.
Похороны стали очередным испытанием и для всех нас, но для Осириса особенно. Я никогда не испытывал к Келле особенно теплых чувств, не понимал, что такого особенного нашли в ней и Мордред и Осирис, не испытывал воспетого романтиками голоса крови. Теперь, стоя у ее могилы, я испытывал не то, что бы угрызения совести, но легкий дискомфорт где то под ребрами определенно. Глупая человеческая природа всегда заставляет живых чувствовать вину перед мертвыми, причем преимущественно за исключительно воображаемые грехи. Впрочем, вполне возможно, что дискомфорт был вызван стенаниями Осириса. Он так страдал, что стоя рядом с ним я ощущал себя крайне неловко.
С тех пор я начал появляться в доме Шарпов регулярно. Убитый горем Осирис, очевидно, забыл и простил мне все грехи, и вообще ему было не до разборок со мной. Тетя Такхизис, в силу легкого своего нрава, пережила гибель невестки без особых сложностей и искренне радовалась обилию в доме гостей.
В большинстве случаев я брал с собой Сатин. Малышка не очень разобралась в сути проблемы, но в достаточной мере осознала, что дело ответственное и деликатное. Несмотря на вполне обоснованную замкнутость Освин, разницу в возрасте, девочки неплохо поладили. Как и многие социальные аспекты, женская дружба оставалась вне моих познаний и понимания, но дети много времени проводили вместе, предаваясь своим юношеским развлечениям, и деятельная натура Сатин в итоге, кажется, немного оживила совсем было поникшую Освин.
Оживить Осириса оказалось куда сложнее. В своем неизбывном горе он почти не показывался на глаза, бросил работу и все свое время проводил в комнате за мольбертом, на котором постепенно, но неумолимо вырисовывались черты любимой жены. Трудно судить о том, стал ли он менее общителен, но разговаривать с ним определенно стало сложнее. Стоило кому то попасться в поле его зрения, как он в добровольно принудительном порядке услаждал слух несчастного бесчисленными воспоминаниями о своей десятилетней супружеской жизни. У Осириса была хорошая память и историй хватало, в среднем, на пару часов, после этого даже самые крепкие и сочувствующие торопливо сбегали от греха подальше.
Через пару недель после похорон Келлы по ночам, ближе к полуночи, в доме Шарпов начинала дрожать посуда, а еще через неделю начали являться смутные прозрачные силуэты. Призраки и раньше изредка являли свое присутствие, особенно часто были замечены Дэрреш Ротрэ и Фрея Шарп, но до сих пор они вели себя тихо и безобидно, разве что в окно посреди ночи мечтательно заглянут, да возле вазы дымкой мелькнут. Вопреки расхожему мнению излишне самовлюбленных болванов, мертвым совершенно плевать на живых и меньше всего они жаждут их внимания. За некоторыми исключениями, конечно. Этот случай был явным исключением и с особенной ясностью это стало понятно, когда милейшая бабушка Фрея начала выскакивать из-под кровати и кидаться на Освин. Вреда, конечно, не причинила, но напугала изрядно.
Серьезно поговорив с Осирисом, временно вернувшимся в реальность, я настоятельно советовал ему развешать по дому с десяток амулетов специально от буйных призраков. Единственное, что спросил у меня тогда Осирис, есть ли шанс, что вместо Фреи появится Келла.
Насколько мне известно, после того, как тетя Джульетта самолично амулеты и развесила, набеги призраков прекратились.
Набеги призраков прекратились, но особого покоя это не принесло. Раз за разом, пару раз за неделю, в доме вспыхивал пожар. До сих пор пожарные успевали спасти и обитателей и имущество, но уже начинали суеверно ворчать. Смена пожарной системы особого результата не принесла. На нее, конечно, была потрачена изрядная часть семейного бюджета, получены всяческие заверения производителя, но дом продолжал гореть, несколько раз едва не осиротив Освин окончательно.
В конце зимы скончалась тетя Такхизис. Вопреки тому, что можно было ожидать, она погибла не от призрака и даже не в пожаре.
- Инфаркт, - сказали врачи. - Такое бывает. Вышел человек за хлебом, дошел до булочной, а там...
- Она всегда плодотворно ходила за хлебом...- тихо, так обманчиво, преувеличенно цинично заметила тетя Джульетта, сжимая холодные пальцы.
Та зима была холодной, земля промерзла насквозь, всклокоченные, ошалелые вороны насмешливо смотрели, как мучительно лопаты врезаются в мерзлую почву. Такхизись казалась неожиданно молодой. И улыбалась.
- Займись этим делом, - попросил Арам, положив передо мной заявление от некоего мистера О Шарп, и я с недоумением воззрился на испещренный кривыми каракулями листок. Мистер О Шарп утверждал, что его жену убили темные силы и теперь эти самые силы всячески угрожают благополучию его и всей его семьи. Заметив мое легкое замешательство Арам расценил его по своему и торопливо добавил.
- Можешь с собой своего кошака взять.
Я усмехнулся, Эмрис с Арамом друг друга откровенно недолюбливали. Эмрис недолюбливал Арама, как недолюбливал всякого, кто не говорил ему, какой он умный, гибкий, хитрый и какой у него пушистый хвост. Арам недолюбливал Эмриса, постоянно подозревая, что тот собирается нагадить ему в тапки.
Как бы там ни было, Эмрис согласился составить мне компанию и нанести визит, на этот раз сугубо деловой, Шарпам. Вся многочисленная техника, которую я волок на себе через всю территорию их особняка, заглядывая под каждый куст и под каждый камень, не выявила ни малейшего присутствия каких либо черных, или хотя бы завалящихся сереньких, сил. Эмрису, казалось, было глубоко наплевать и на меня, и на предполагаемые силы, и на возложенные на нас обязанности. Он беспечно носился по газону за бабочками, ловил солнечных зайчиков, выпускаемых из окошка Освин, и вообще вел себя крайне несолидно.
Он посерьезнел только когда мы оказались в бывшей спальне Келлы. К тому времени я свалил все оборудование в углу столовой и практически отчаялся, смутно подозревая, что тут требуется специалист несколько другой области. Скажем медицинской. Однако Эмрис замер, немигающим золотистым взглядом уставившись на достопамятный Келлин портрет.
- Я нашел твои темные силы.
Найти причину проблем оказалось проще, чем объяснить Осирису. Впервые за долгое время оказавшись в особняке фон Вальде, Осирис негодовал, рвал, метал и отказывался слушать.
- Я понимаю и сочувствую твоему горю, - уныло бубнил я. - Но ты перестал контролировать собственную силу.
- Келла! Они убили мою Келлу! А потом мама...
- Это был несчастный случай, авария. Это больно, но так случается. А тетя Такхизис... Просто пришло время, все мы рано или поздно...
- Не рассказывай мне про время! Мне лгали, что оно лечит! Оно лишь отбирает...
Я хотел было заметить, что времени, в общем то, объективно говоря, прошло не так уж много для полного излечения, да и сам Осирис никоим образом ему не способствовал, но кузен вполне мог погорячиться и дело закончилось бы очередными похоронами, на этот раз моими.
- Осрис, ты сейчас не можешь контролировать дар. Нет никаких темных сил, по крайней мере у вас в доме, но ты ничуть не менее опаснее их. Ты лучше меня знаешь, на что способен, даже не осознавая этого.
- Ты врешь мне! Ты всегда всем лгал!
- Лгал, - не стал отпираться я. - Но тебе стоит... - "лечится" хотел было брякнуть я, но в последний момент вспомнил о деликатности. - Отдохнуть. Сходи к Великой Саше, попроси заблокировать Дар, езжай куда-нибудь в отпуск. И избавься от портрета, он делает тебе только хуже.
Осирис угрюмо и грозно сопел, но хотя бы не пытался меня задушить, что, на мой взгляд, уже было хорошим знаком.
- Ты ни в чем не виноват, - попытался вкрадчиво утешить я. - Ну, почти ни в чем.
Осирис одарил меня испепеляющим взглядом. У меня всегда не очень выходило с утешениями.
Осирис все таки послушался, подозреваю в основном благодаря помощи Реми. Сразу после визита во Дворец Света он сгреб в охапку Освин и отправился на море.
- Освин пишет, что они очень мило отдыхают, - улыбаясь, сообщала мне Реми и показывала фотографии. На фотографиях Осирис хоть и был зеленоватого оттенка, но уже не такой мрачный, так что мы решили, что цвет лица это от смены климата и местных деликатесов. Еще неделю и он будет в порядке.
- Освин пишет?
- Они с Сатин переписываются. Это так мило и так...
- Старомодно, - с готовностью подсказал я. Женская дружба по-прежнему оставалась для меня загадкой.
«Он должен был быть там, в самой высокой башне, и мне надлежит встретить его лицом к лицу и повергнуть. Я не знал, по силам ли мне это, но обязан был попробовать. Ведь только я знал, откуда он явился сюда, и только благодаря мне он сумел сделать это...
Наверху была тяжелая деревянная дверь. Я толкнул - она оказалась запертой. Я ударил изо всех сил. Дверь с грохотом рухнула.
Он стоял у окна. Закованное в легкую броню мужское тело венчала голова козла.
Я переступил порог и остановился.
Он обернулся на грохот и теперь пытался уловить мой взгляд за сталью забрала.
- Смертный, ты зашел слишком далеко...»*
- Все, герои, закругляйтесь...- Реми настойчиво отобрала у меня книгу, игнорируя наши с Сатин возмущение. - Завтра продолжите, а пока спать.
Она поцеловала в лоб меня, затем склонилась над Сатин, поправляя одеяло.
- Но принц победил, да? - требовала определенности дочь, обнимая подушку. Я изобразил загадочную физиономию, а Реми, покосившись на меня, снова улыбнулась.
- Уверена, что да.
Когда мы тихонько прикрывали дверь детской, Сатин уже беспечно посапывала в подушку.