Она, захлёбываясь рыданиями, толкает в сторону человека с лопатой и навзничь бросается в яму на гроб, на который уже брошено несколько комьев земли. Кидаюсь к ней, протягиваю руку.
- Мотенька, не надо, хорошая моя, вылезай.
Мотает головою, всхлипы похожи на утробный вой.
- Моть...
Мне помогают, какой-то мужчина наклонившись, пытается вытащить её поддерживая под безвольные руки. Кажется это Аль.
Она поднимает голову, обводит всех мутным взглядом.
- Вы не понимаете. Вы все не понимаете. Ну зачем я буду жить без него, а? Я никогда не была без него, ни разу, оставьте меня тут, засыпьте вместе с ним. Так будет правильно.
Шатаюсь. Открываю рот и закрываю глаза от неимоверной боли, скрутившей сердце, гнойный нарыв сухих глаз, прорвало и я больше не могу видеть мир, наконец-то размоченный слезами. Да уберите ваши руки, не нужно шептать мне "успокойся", я тоже не могу без него.
Не могу, слышите?!!
- Тихо-тихо, девочки, тихо...
Нас обнимает Аль. Одной муж другой брат. Так же как Ри, только наоборот.
Синхронно открываем глаза и встречаемся взглядами.
- Он всё равно умер, понимаешь? - жалобным полудетским голосом сквозь слёзы, - Поль, ну почему так? Мы ведь держали его как могли, ну зачем так, а?
- Не знаю, Моть...
Выдержать. Выдержать, выдержать, выдержать. Самый сложный это первый день после похорон. До этого кажется, что всё неправда, кто-то ошибся. Да я слышала "время смерти двадцать три часа, семнадцать минут", да, нас, оттиснутых к стенке не успели выгнать и я своими глазами видела сплошную линию, которую не всколыхнул дефибрилятор. Но всякое ведь бывает, осознание ещё не произошло, тогда казалось, что как-то что-то можно исправить... Теперь нет.
Вхожу в опустевший дом, где его больше не будет. Вхожу, это громко сказано, лежу скрючившись на полу, ведь так и не смогла пересечь линию порога. Ничего, скоро придёт Линнет, приведёт детей, тогда придётся встать.
Нет, я ошиблась, самое сложное это спустя неделю после похорон. Тогда ещё вокруг меня были люди, были какие-то обязательные действия, которые я должна была совершать. Звонки, разговоры, кто-то постоянно приходил, тряс меня за плечи, говорил, что я должна быть сильной. Кто это был? Хотя, какая разница.
Приехала мама, так хоть немного легче. Папа не смог - болеет. В Хидден? Да, хорошо, мы поедем. Четыре недели беспамятства, когда я бросила детей на бабушку и просто навзничь валялась на кровати, практически не покидая комнату.
Риотушка, милый мой, солнышко, я люблю тебя. Бесконечно могу повторять это до тех пор пока не начнут кровоточить дёсны. Люблю, люблю, люблю. Ри, самый лучший на свете, Ри.
Внутри меня черно, потому что с твоей смертью закончился весь свет. Тебя вырвали из души с мясом, ошмётками сухожилий, обломками костей, насильно оторвали от меня, приросшей, сроднившейся с тобой. Слёзные протоки скоро расплавятся от непрерывно текущей солёной воды, кровь окончательно сгустеет, обратившись вязкой жижей, потому что больше не для кого толкать её вверх по аорте. Остаётся только, упав на колени, на одной ноте голосить. Орать в пустоту о том, что ты для меня значишь.
Матильда увезла Дану и Рэя в Бриджпорт, а потом во Францию, ей снова разрешили въезд. Аль перепоручил кому-то руководство рестораном, уволился из сети, чтобы поддерживать жену. Мы поделились, мне досталась могила, на которую я могу приходить так часто, как смогу, а ей живые копии с его глазами.
Практически не общаемся, каждая из нас напоминает другой о нём и это невыносимо переживать, горло рвёт на части от каждого такого воспоминания.
Три месяца после похорон не легче. Я понимаю, что прошло много времени, жизнь продолжается, нужно что-то делать, а не сидеть с опущенными руками, созерцая бесконечность, тупо уставившись в стрелки часов, чтобы не пропустить время, когда дети вернутся из школы. Я больше не рисую, те чёрные разводы, выходящие из-под моей кисти, сложно назвать искусством.
Через пять месяцев после его смерти, я стала притворяться, что мне лучше. Иногда даже растягивала рот в улыбке, правда Ками говорила, что выглядит это жутко. Они у меня молодцы, старшая следит за младшей, до сих пор стыдно вспоминать, что она вела её за ручку во второй класс, а не я. Прости меня, Каринушка, прости моя девочка, я знаю, что должна быть сильной ради вас, да только не получается.
Через полгода приехала Матильда.
Долго смотрела тяжёлым взглядом в мои потухшие глаза, а потом отвела ладонь и со всей дури заехала мне по щеке.
- Прорыдайся уже наконец, хватит висеть в этом полуподвешенном состоянии, хватит! Ты опять закапсулировалась, вылезай уже. Всем хреново. Ты провела с ним семь лет, а я больше сорока, меня вообще пополам разрезали, но я и то выжила. Прекрати себя хоронить, слышишь!! Ему это не нужно.
Потом мы вместе плакали, обнявшись возле его могилы и наперебой рассказывая друг другу всё, что только могли вспомнить. все моменты, связанные с ним, все разговоры.
Не могу сказать, что стало легче, замороженность схлынула, обнажив рану, которая и не думала заживать, ежесекундно бомбардируя всё новыми воспоминаниями.
Прошло семь месяцев, я выжила, стала снова потихоньку рисовать, вылезать в мир, на самом деле интересоваться чем-то за пределами собственной израненной души, а не просто делать вид. Обнимала упирающуюся Карину. "Ой, ма, да нормально всё, я не обижаюсь и никакой моральной травмы у меня нет" С Камушкой-то всегда было проще, она справилась быстрее всех, наше замечательное солнышко.
Только с этого времени я стала снова вспоминать про Мирослава, эти мысли даже немного помогали, будто память о чём-то светлом, что кода-то было в моей жизни была способна хоть немного развеять внутренний морок.
Я выбралась и жизнь, наконец-то стала потихоньку приходить в норму. Только уже без него... Так, всё, я же обещала не плакать...
Через тринадцать месяцев после его смерти...
Я возилась с тестом на пироги, поминутно сверяясь с рецептом (ну что поделать, не могу по памяти делать даже любимые блюда, которые готовлю очень часто), периодически украдкой смахивая как всегда набегающие слёзы. Главное, чтобы дочки не заметили, потому что и впрямь сколько можно. Услышав звонок, вытерла руки, выпачканные в муке, глянула наверх, девчонки не слышат, наверное, и пошла к входу.
Никогда не понимала фразу "не поверила своим глазам", но со мной произошло именно это.
- Привет, - таким голосом, будто бы выходил буквально на минутку, поздоровался Мирослав.
Не могу выдохнуть. Воздух, набранный резким удивлённым вдохом потерялся где-то в глубинах грудной клетки и кажется, даже сердце боится сделать лишний удар, чтобы не спугнуть видение. Он? Правда он? Впиваюсь глазами в каждую чёрточку, небеса, небеса, небеса... Лицо каменно-напряжено, черты стали грубее и жёстче, но это он.
- У тебя такой вид, будто бы сейчас в дом позвонил призрак.
Нервно сглатываю и наконец прихожу в себя.
- Так и есть в какой-то мере, заходи, пожалуйста.
Сердце отчаянно гонит кровь в виски. Мир… Абсолютно не представляю, что теперь делать. Он входит, озирается, цепляется взглядом за меня.
- Полюбила чёрный цвет или случайно так получилось?
- Я в трауре. Знаю, это сейчас глупо, но мне так нужно.
Его лицо моментально искажается испугом.
- В трауре? Камилла?
Поспешно качаю головой.
- Нет-нет, с Камушкой всё в порядке. Риот, - сглатываю комок, - мы поженились, а через семь лет он умер. Лейкемия... - зажимаю рот рукой, тщетно пытаясь сдержать рыдания. Чёрт, время уже прошло, а всё равно любое упоминание обрушивает на меня столько боли. Сдержаться не получается и я, закрыв лицо руками, реву.
- Ри, - будто припоминая, тянет Мир, - Он очень классный... был. Прости. Значит, всё-таки тебе открылся. И ты его полюбила. Да, его нельзя было не полюбить, путь земля ему будет пухом.
Киваю, изо всех сил продолжая зажимать рот, но плечи ходят ходуном всё сильнее. Надо тише, тише, сейчас прибегут дети, я и так постоянно их расстраиваю слезами. Надо успокоиться, надо взять себя в...
Чувствую, что мои руки тянут вниз, подносят к губам стакан с водой. Забираю посуду, делаю глотки и спазмирующее горло понемногу отпускает.
- И-и-извини, - говорить ещё сложно, но пытаюсь, - я помню, что ты не любишь вымакивать воду, - воспоминания о ситуации, в которой слышала эту фразу, приминают тяжестью каменной плиты, и я принимаюсь хохотать вкупе с перманентными рыданиями.
Мирослав крепко сжимает мои запястья, отнимая их от лица. Отпускает, кисти повисают плетьми, потом приподнимает подбородок и светит фонариком, добытым из кармана, мне в правый глаз. Что он там собирается увидеть в глазном дне? Ошмётки моей души?
- Тебе бы к врачу обратиться, уже до нервного истощения себя довела. Ладно, я пошёл. Хотел зайти, посмотреть, как у тебя дела. Вижу, что не очень, но ничего тут не поделаешь, это нужно просто пережить. Я проездом, живу теперь в Бридже, вот ездил в Санлит на море, решил заехать, раз уж я здесь. Кстати, я тебя простил, если тебе это интересно. Ну, всё, пока. Держись.
- Стой, - хватаю его за руку. - не уходи, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты увидел Карину.
- Кто это?
- Твоя дочь.
- Полина, - упреждающе поднимает ладонь.
- Да, я помню, что ты бесплоден, ты мне даже заключение присылал, я помню. Но … сходи, посмотри на неё. Я не знаю, как это возможно, но это так.
Он скептически приподнимает бровь, но я в упор на него смотрю всем своим выражая решительность остановить, если ему вдруг вздумается уйти. Безмолвный диалог завершается в мою пользу, он пожимает плечами и бросает:
- Где она?
- В детской, уроки делает с Камиллой.
- Дядя Мирослааааав!!! Уииии!!!
На Мира налетает белокурое восторженное чудо.
- Привет, оленёнок, - улыбается тот, - как твои дела?
- Ой, очень здорово! Учусь хорошо, умница-красавица и вообще молодец.
- Рад слышать. Ну ты и вымахала, я тебе скажу, скоро выше меня будешь.
Ками довольно хихикает и указывает рукой куда-то себе за спину:
- А вот моя сестра Карина, ты её ещё не видел, - хитро улыбается и тихонько выскакивает из детской.
На Мира исподлобья с вызовом смотрит девочка, сидящая за столом, на котором, кстати, никаких признаков выполняемого домашнего задания нет, потому что единственная книга лежит нераскрытой.
- Мирослав? Это вы что ли мой отец?
Мир берёт стул и присаживается рядом. Внимательно смотрит на её волосы с красными сполохами прядок.
- Пока не знаю. Но, похоже, что да.
- Так вот кто виноват в том, что меня мелированной дразнят.
- Уж прости, мне тоже от отца достались. Но в школе не дразнили, ха, попробовали бы только, - он автоматически отшучивается, сам же цепко, внимательно разглядывает каждый сантиметр её кожи, не зная в какую из крайностей броситься, ужаса или ликования. Ужаса потому, что не поверил тогда Полине, уехал, добровольно лишил себя и дочь стольких лет... а ликования, оттого что закрытая, запечатанная, замурованная в самой глубине души мечта, оказывается, восемь лет как сбылась. От этого сумасшедше дрожит в груди сердце. Дочка? Дочка...
- Что же без подарков пришли? Во всех фильмах показывают, что вернувшиеся отцы кучу коробок приносят, дети их отвергают сначала, а потом плачут у папаш на груди и доверяют все секреты. Так вот мы последний пункт пропустим, а от подарков я не откажусь.
- Я узнал о тебе всего несколько минут назад, поэтому прости, как-то не успел, - у Мира подрагивают руки, по инерции продолжает бросать какие-то необязательные фразы, но глаза до ужаса серьёзны и совершенно невпопад основному тону у него вырывается, - Ты не по годам взрослая, Карина.
Она вторит ему таким же тяжёлым взглядом.
- Пришлось, знаете ли. Пока папочка где-то шатался.
- Теперь папочка нигде шататься не будет, будь уверена, - облизывает пересохшие от волнения губы, - Карин, я прекрасно знаю, что ты обо мне думаешь, я всё это прочувствовал и сам, в восемь лет меня бросила мама, а отец ещё раньше. В своё оправдание могу сказать, что твоё существование для меня нонсенс, потому что я болел и в результате у меня не может быть детей, я сдавал анализы миллион раз.
- Тогда может быть не вы мой отец.
- Да я, я, ты сильно много видела людей с натуральными красными прядями? И характер, точно мой, сразу видно. Карин, давай, во-первых, перейдём на ты, а во-вторых, пройдём побыстрее период взаимного недоверия. Я понимаю, что ты меня в первый раз в жизни увидела, но давай притворимся, что ты уже как следует на меня подулась, я исполнился раскаяния, а потом мы помирились, и всё стало хорошо. Подарков будет немерено, обещаю. Я никогда тебя не брошу. Ты – моя дочь.
Она секунду подумав, протянула ему руку:
- Замётано. Ты мне нравишься, я тебе верю.
Мирослав пожал маленькую детскую ладонь, а потом вытянул её со стула и обнял, тихонько шепча.
- Дочка. Моя дочка, моя девочка.
Полина
Я ужасно переживала. Вскоре ко мне прибежала радостная Камилла, закружила в шутливом танце, обрадовано смеялась, что дядя Мир вернулся, но я совсем не была в этом уверена. Да, он всё увидит и Каринушку, естественно, не бросит, но со мной вряд ли будет.
Слова любви из моих уст прозвучат для него издёвкой. Изменившая ему, потом вышедшая замуж за другого, вдруг заявляет о прежних чувствах. Бред, не иначе. Но ведь он же пришёл. Он сам сказал, что простил, Чёрт, какая же я лицемерка с этим трауром, думающая о мужчине. О том, о ком я не прекращала думать все эти годы. Даже Ри, мой дорогой, всепонимающий, всепрощающий, святой Ри и тот смирился с этой моей тайной любовью, не думаю, чтобы он ничего не понимал.
Дверь в детскую открылась, у меня отчаянно забилось сердце, и я непроизвольно стала ближе к лестнице, чтобы... преградить ему путь на выход? Ага, это у меня, конечно, получится.
Увидев меня, вниз не сошёл, только махнул рукой по направлению к себе и отправился, наверное, в спальню.
Я медленно поднялась наверх, нервно кусая губы.
Он ждал меня внутри, сидел в кресле, опустив лицо в ладони.
- Полина. Я не понимаю как это возможно. После того как ты мне сказала, что беременна, я естественно подумал, что мамочка всё же постаралась, хоть и сказала, что у неё не вышло, но я сдал анализы ещё раз шесть, все они были отрицательны. Но Карина определённо моя дочь, не может быть таких совпадений. Надо же, ты родила мне ребёнка. Небеса, да я в ногах у тебя валяться должен, хотя ты так по мне проехалась. Знаешь, я очень хочу, но не могу поступить как тогда, просто поставить тебя перед фактом. Я прошу тебя, разреши мне жить с вами, жить рядом с дочкой. Я не смогу как Ник приходить по воскресеньям, я должен быть с ней, видеть её каждый день и так столько времени потеряно. Ну, отвечай.
Чувствую во рту привкус крови, значит, губу я всё-таки прокусила. Да, так и должно быть, он будет с Каринушкой, это его ребёнок, он её не оставит, конечно.
- Полина, почему ты молчишь? Я уважаю твою скорбь, пальцем к тебе не притронусь, но никогда не смогу отказаться от ребёнка...
Закрываю глаза, от льющихся слёз и спазмирующего горла становится тяжело дышать. Мир... Мирушка, что тебе ответить? Не выдерживаю, бросаюсь ему на грудь, сжимаю его такое любимое, такое желанное тело, заходясь в слезах, проговариваю.
- Мирослав. Я знаю, что плохая, я знаю, что ужасна, ты имеешь полное право меня ненавидеть, не верить, не прощать, но я люблю тебя, Мирослав. Я всё время тебя любила. Прости, пожалуйста, прости. Я не знаю как так можно, наверное, я падшая, низкая женщина, но я и Ника любила, правда любила, и Риота, и тебя люблю.
Не могу продолжать из-за слёз, окончательно задушивших меня приступами. Он как-то очень осторожно держит меня в руках, не так как раньше, никакой страсти нет в этих объятьях, и одно это наполняет моё сердце отчаянием.
- Всё, всё, - гладит меня по голове, - всё, успокаивайся потихоньку. Ты и так наревелась, не нужно больше. Теперь всё будет хорошо. Как была маленькой нежной девочкой, так ею и осталась. Успокаивайся. Ты каждый день так плачешь, да? Я завтра вколю тебе что-нибудь успокоительное.
Как раньше... от его заботы плачу ещё сильнее, меня уже просто трясёт от слёз, изо всех сил цепляюсь за его одежду немеющими пальцами.
- Рёва ты корёва, - целует меня в волосы, - раздевайся, ложись, я в душ. Но спать мы с тобой не будем, не переживай. Точнее, мы будем только спать.
Отпускает меня и идёт в ванную. Я переодеваюсь в ночнушку, правда, всё ещё не могу успокоиться, уже сержусь на себя, да сколько можно рыдать-то? Но остановиться не получается, тело сотрясается в пароксизмах.
Это истерика. Не могу поверить, что он останется, что это вообще он, что пришёл, будет теперь здесь. Так не бывает. Я сошла с ума и его лицо лишь отблеск ненадёжной памяти на подёрнутом сетью трещин экране моей души.
Он выходит из душа, ещё с минуту смотрит на меня, пытающуюся прекратить плакать, а потом решительно направляется к выходу.
- Я сейчас вернусь, в трусах никуда не убегу, не волнуйся, - а потом слышу из-за двери, - так, я не понял, почему ещё никто не спит? Время видели? Вперёд!
- А чего это ты тут командуешь? Мама нам разрешает...
- Мама не может вам разрешать толочься в десять вечера за компьютером в будний день, мигом в постель, я сказал. И да, командовать я буду, привыкай.
- Карина, лучше пошли спать, - слышится голосок Ками.
Через несколько минут Мирослав возвращается с бутылкой коньяка и стаканом.
- Надо же, как я спрятал, так он и пролежал, теперь выдержка будь здоров. Держи, выпей немного, это поможет, хоть чуть-чуть расслабишься. Не фонтан, конечно, но в аптеку за успокоительным я сейчас не побегу, страшно тебя оставлять.
Послушно глотаю обжигающую жидкость, горло нещадно жжёт, кашляю, но по телу разливается тепло. Кашляю. Кашляю всё сильнее. Потом резко подскакиваю, бегу в туалет и меня начинает рвать. Снова дрожу, но теперь от холода, от озноба бьющего моё тело.
Мир заходит, вручает мне стакан с тёплой водой.
- Попей. Потихоньку, осторожно, надо было сразу тебе воды принести, а я с коньяком влез. Пошли вниз, сделаю тебе чаю.
Мотаю головой.
- Я не хочу на кухню, давай тут останемся.
- В ванной? Пошли тогда уж на кровать.
Отводит меня в спальню, ложится и прижимает к себе, я всё равно периодически всхлипываю, он слегка покачивает меня, будто баюкая. Через какое-то время, так и не прекратив судорожно за него цепляться, засыпаю.
- Алло, Лоренцо, привет.
- Мир. Ты уже вернулся в Бридж?
- Нет, я уже вернулся в Лаки.
- Хо, я правильно понял? И как оно? Она сама или с кем-то?
- Конечно, ты понял всё правильно. Ты знаешь, она родила мне дочь. Ты что не мог сказать мне, на кого она похожа?
- Ну, извини, я её даже не видел. А, нет, припоминаю что-то такое было, любопытствовал, но я как-то не силён определять по младенцам на кого они там смахивают. А потом я и вовсе переехал.
- Ладно, не суть, я так, понятно, что если бы ты увидел её волосы, сразу бы мне свистнул. Я вот что хотел спросить, ты не знаешь телефон местного психиатра? Ну а вдруг?
- Отчего не знаю, знаю, но без понятия практикует сейчас или нет. Мистер Шеллис, если я не ошибаюсь. А что такое, ты настолько окосел от любви, что тебе нужна срочная помощь?
- Нет, всё хуже. Полина замуж вышла во второй раз, а муж умер. Судя по документам, год назад, но она всё ещё в пике и состояние её мне совсем не нравится. Может это на мой приезд так бурно среагировала, не знаю, но вчера всё время надрывно плакала, а сейчас спит, давление ниже плинтуса, брадикардия, по показаниям детей, постоянное депрессивное состояние, в общем, надо что-то с ней делать, а что я не знаю.
- А как она тебя встретила?
- Говорила, что любит и билась в истерике. Слушай, ты не мог бы звякнуть этому Шеллису и попросить, чтобы приехал сюда?
Он привёл ко мне психиатра. Было довольно странно проснуться и первое, что увидеть, чужое незнакомое лицо, к тому же принадлежащее доктору такого профиля. Со мной долго беседовали, потом Мирослав колол в сгиб локтя какое-то лекарство, нежно касался моего лба губами, от чего хотелось замереть в этом мгновении навеки. А потом я спала. Очень долго и крепко спала, исцеляемая сном, как неким целебным снадобьем.
Мне снился Риот, он улыбался. Говорил, чтобы я не грустила, а то зря он что ли нашёптывал Мирославу идею поехать в Лаки. А ещё просил отпустить, мои слёзы держат его сильнее свинцовых печатей, не давая улететь туда, где светло.
Просыпалась. Мир кормил меня, поил какими-то отварами, колол, нежно целовал в щёки, говорил, чтобы я не беспокоилась о детях.
Засыпала. Снилась Камилла, которая строго что-то мне вычитывала, а потом хохоча убегала на какую-то залитую солнцем лужайку и звала за собой, убеждая, что это моя будущая жизнь.
Просыпалась. Приходила Карина, буравила меня своими серьёзными глазами, чмокала в щёку и убегала, а под одеялом я находила какую-нибудь мягкую игрушку, которую прижимала к сердцу.
Засыпала. Уже ничего не снилось, просто мерно качалась на волнах спокойствия и сквозь сон чувствовала, что он меня обнимает. А значит, что всё и правда теперь будет хорошо.