Это не он, слишком рано для его прихода, конечно, бывает разное, но я знаю, что это не он. Может быть, глупо лишь по звуку открывающейся двери определять кто за ней, но я чувствую, что права. Вытираю руки полотенцем и делаю шаг к лестнице, если она направится сразу к спальне, где я углядела оставленные ею вещи, то в закутке кухни может меня и не заметить.
Я понимала, почему она оставила именно эти предметы на виду и почему Мир их не убрал. Она показала, что место не освобождено полностью, а он с этим согласился.
Угадала. Нетерпеливый цокот каблуков, и...
- Ой, - рыжая симпатичная девушка чуть не подпрыгивает, - не ожидала тут никого увидеть, здравствуйте.
Да. Я права. Моложе и красивее. Улыбается, она уверена, даже не рассматривает чужую женщину, которую застала в доме своего мужчины, как соперницу. Наверное, меня даже рассматривать нельзя в такой роли.
- Здравствуйте, вы, наверное, Клара.
- Да, - она улыбается ещё шире и ещё доброжелательнее, - Мирослав, наверное, говорил обо мне, - еле заметно её подбородок вздёргивается кверху.
- Упоминал, - можно же так сказать, - а я Полина.
Никогда не видела, такую молниеносную смену самых разных эмоций на одном лице, но справляется она с собой, надо признать, быстро.
- Тогда присядем, - кивает в сторону дивана, - хочешь, сделаю чаю? Разговор, чувствую, будет непростым.
- Нет, спасибо, - делаю несколько шагов и присаживаюсь на сидение. Она, замешкавшись на пару секунд, выбирая между желанием показать себя хозяйкой, которая вольна распоряжаться содержимым дома и благовоспитанной девицей. Вторая побеждает, и девушка не без изящества, приземляется рядом.
- Давай откровенно, - просит она, всё ещё уверенно улыбаясь, - я решила к нему вернуться. Мы погорячились, поругались, с кем не бывает. Но четыре с половиной года отношений не выбросишь коту под хвост, ведь правда? Наше с ним будущее ещё можно спасти, ваше, вряд ли. Я так понимаю, ты узнала, что он вернулся в Бриджпорт и приехала попытать счастья? Раз ты здесь, выходит, получилось, но не думай, что это повышает шансы, мы с ним очень близки друг другу.
Четыре с половиной года... Это в три раза больше, чем мы были вместе.
- Но если ты знаешь моё имя, - тихо отвечаю я, - значит, он обо мне говорил.
- Ах, нет, - отмахнулась она, - это Лори. Полина то, Полина сё, ему нравится меня третировать, вот он тобой мне все уши и прожужжал. Поль, честно, не трави себе душу, мы с ним разберёмся, а тебе только лишние волнения. К тому же представь, он придёт, мы поднимемся наверх поговорить, беседа понятно чем закончится, ну каково тебе будет всё это слушать? И ты же сама знаешь, что он не стесняется и ничьи чувства не щадит.
- Ты хочешь, чтобы я ушла, потому что решила, что он предпочтёт тебя? Я к нему не приезжала, он сам привёз меня из Лаки, - хмуро выдаю убойный аргумент. А ещё у меня в рукаве такой туз припрятан, закачаешься. Она мне не нравится даже не потому, что я предвзята, она пытается играть нечестно. Хотя, какая честность в делах такого рода, в волосы не вцепилась и то хорошо.
- Ему было плохо, - у неё есть и свои козыри, - поехал в Санлит, он всегда туда ездит, когда психует, а потом решил заскочить в Лаки, благо, поблизости.
- В любом случае, наши попытки помериться силой ничего не значат, решать всё равно будет он.
- Браво, Полина, в яблочко! - мы синхронно поворачиваем головы, входная дверь бесшумно открывается и являет нам хозяина дома, - Клара, ты так опешила узрев Польку, что забыла запереться, поэтому я стою тут и наслаждаюсь вашей беседой примерно с того момента, как ты четыре года наших отношений превратила в четыре с половиной.
- Мирка, - она легко вскакивает с дивана и несётся прямиком к нему, заключая в объятия, от чего я шумно судорожно вдыхаю воздух, - ну подумаешь, посчитала с момента знакомства, а не тогда, когда к тебе переехала. Мирушка, прости меня, мой хороший, погорячилась, наговорила всякого, не подумав. Я соскучилась. Я правда не могу без тебя.
Она припадает к его губам, и он отвечает на поцелуй! Чёрт! Не могу так, не могу, не могу, не могу, хочу отвернуться, выбежать вон, но сижу вперив отчаявшийся взгляд в них. Он обнимает её, правда скучал. Она ему нужна. Никто не отменяет Карину, можно жить рядом как Мотя, быть с этой Кларой и брать дочку к себе так часто, как захочется.
Это всё. Ничего не могу поделать смотрю, как он, прикрыв глаза, наслаждается её губами, как нежно правая рука обнимает её спину, а левая зарывается в волосы. Он любит целоваться, я помню. Слишком хорошо помню.
Вдоволь натешившись, отстраняется.
- Ты уже сделала то, из-за чего ушла от меня? - интересуется спокойным голосом.
- Мир, давай не будем сейчас об этом, я вернулась, всё хорошо.
- Отчего же? - поднимает бровь, не выпуская её из своих рук, - Это простой вопрос, не требующий особого времени для ответа. Просто «да» или «нет».
Она в замешательстве кусает губы, слегка отклонившись назад, потом бросает на меня недобрый взгляд.
- Давай поговорим наедине.
- Нет, - твёрдо отрезает он, - здесь и сейчас, - хорошо знаю этот металл в голосе, он не шутит. Она похоже так же осведомлена.
- Мирушка, ну ты же любишь детей.
- Это значит «да»? – железо в интонациях слышится отчётливее…
- Мир…
- «Да»?!
- Да, да, чёрт возьми, да!
Она выбирается из его уже ставших формальными объятий.
- Не смею задерживать.
- Ты не сможешь меня выгнать!
- Смогу. Я достаточно недвусмысленно прояснил свою позицию, она не изменилась.
- Но…
- Ты подумала, что я подуюсь, но приму твой поступок? Этого не будет. Уходи, - он резко разворачивается и шагает на балкон, закрыв за собой снаружи дверь.
Клара размазывает по лицу злые слёзы, потом бежит наверх, через пару минут возвращается, бросает изо всей силы принадлежащую ей косметику на пол, припечатывая сверху каблуком, жалобно стукнувшую пластмассу.
- Прощай, - бросает мне, - можешь радоваться, ты победила, высохшая наседка.
Хлопает дверью, звук совпадает со звонящим телефоном.
- Мам, - тревожный голос Ками, - у тебя всё в порядке, просто не звонишь, почему-то?
- У меня всё хорошо, золотце, - дочкин голос бальзамом проливается на сердце, мы тихонько с ней болтаем, обсуждая дневные события, пока она не передаёт трубку младшей, которая принимается играть в игру «мне самой хочется рассказать, но виду я не подам». Когда приходит время прощаться, она тихонько спрашивает:
- А как там… этот?
- Папа? В порядке. Хочешь с ним поговорить?
Неуверенно сопит, но я, не дожидаясь вразумительного ответа, несусь к двери на балкон, напрочь забыв, что она заперта. Но Мир цепляет взглядом мою стремительно приближающуюся фигуру и открывает путь. Сую ему в ладонь телефон, губами выразительно проговаривая «Ка-ри-на»
Светлеет лицом, хватает трубку.
- Здорово, дочь. Как дела?
Оставляю их наедине, возвращаясь к брошенному на произвол судьбы недоделанному ужину. По меньшей мере через полчаса, как раз, когда почти всё готово, он возвращается в комнату с видом, до ужаса напоминающим побитую собаку. Самокритично заявляет: «Я – сволочь», и плюхается с тихим стоном на диван.
- Поругались с Кариной? – осторожно спрашиваю я, в глубине души дико радуясь, что в первый раз за эту долгую поездку он сам инициирует разговор, а не односложно отмахивается от моих попыток пообщаться.
- Нет, с ней наоборот. Наверное, надо объясниться, да? – бросает на меня мутный взгляд, а я успеваю заметить совсем слегка покрасневшие веки, - Я по поводу Клары. Чтобы не было недопониманий.
- Может попозже, - осторожно говорю, прекрасно же вижу, как ему непросто.
- Нет, сейчас! - почти гневно отрезает он, подскакивает, подходит ко мне и застывает, пытаясь сформулировать, - Мы были вместе достаточно долго, и всё было хорошо, пока желание иметь детей не достигло максимума. Взять ребёнка из детдома она не соглашалась, ей хотелось родить самой. Медицинское донорство нужного ингредиента ей тоже не подошло, она хотела видеть отца ребёнка воочию, в общем, её пожелания достигли того, на что я пойти не мог совершенно. Как она это представляла: поездка на курорт, знакомство, свидания, поцелуи, незащищённый секс и вуаля. Ну а если не вуаля, то повторить. В общем, такой вот санкционированный поход налево. Я ни в какую, мы ругались, в итоге она меня бросила. Когда собирала вещи, я сказал, что вариант, мы расстанемся, ты забеременеешь и потом вернёшься ко мне, не пройдёт. Но, как видишь, она посчитала иначе. И почему мне все изменяют? Когда я сам спал со всеми направо и налево, было не в пример проще.
Он пытался отшучиваться, но я видела, что ему жутко плохо, движения были дёрганные, голос неровным. Подошла к нему, отбежавшему к противоположному окну, осторожно положила руку на плечо.
- Мирослав, я тебя сейчас обниму, но не как женщина, как друг. Представь, что это Лоренцо, так может быть будет проще.
Он развернулся и почти с готовностью принял мои руки. Я осторожно прижимала его, легко поглаживала по волосам. Мне правда жаль, Мир. Так странно, совершенно забыв о своей собственной любви к нему, сейчас мне бы больше всего хотелось, чтобы она сказала ему сегодня "Нет, я не делала того, о чём ты думаешь". Тогда он был бы радостен, счастлив и ему не было бы больно.
- Есть что-то из еды? - наконец прервал молчание он.
- Да, конечно, пойдём, - отлипла от него, пошла в сторону плиты,
достала тарелки, села рядом.
- Тебе, наверное, сложно было смотреть, как мы целуемся.
- Конечно, - криво усмехнулась я.
- Прости...
- Ничего. Тебе тоже ведь было непросто увидеть меня с Ником.
- Это точно, я тогда чуть кони не двинул, до сих пор не понимаю, как умудрился никуда не врезаться.
Он задумчиво уставился в окно, неторопливо отправляя в рот кусок за куском.
Я ошиблась, он вовсе не мстил мне, просто не готов к другим отношениям, это и проще и сложнее одновременно, но, по крайней мере, я хотя бы знаю причину.
- Буду спать здесь, на диване, - изрёк он результат каких-то своих мыслей, поднялся и ушёл в душ.
Я убрала посуду, постелила ему внизу, пожелала спокойной ночи и ушла наверх, в спальню, хотя заснуть мне, почему-то не удалось, хотя по всем тревожащим меня фронтам наступила ясность. Так волновавший меня косметический набор раскурочен и покоится в мусорном ведре, так непонимаемое мной его игнорирование выяснилось, так остро ощущаемая мной любовь осталась не у дел. Итоги подведены, чего ж вам боле.
В памяти постоянно возникала сегодняшняя картинка целующейся пары, отдававшая болью после каждого удара сердца. Здесь, на этой кровати они лежали вместе, болтали, целовались, строили планы, а теперь тут лежу я, даже не зная, на что надеяться в собственном будущем.
Встаю, подхожу к окну, задумчиво трогаю ладонью занавески (на них всё те же вездесущие цветы), провожу пальцами по стеклу. Обнимаю себя двумя руками и просто стою, расфокусировано созерцая неугасимый ночной город. Несколько раз вздохнув, возвращаюсь в постель, чтобы легко скользнуть под одеяло и закрыть глаза.
Мир становится неясным, подёрнутым зыбкой дымкой, грань между существующим и нет становится тонкой, неверной, а я постепенно плыву сознанием на деревянной лодке, инкрустированной фиолетовыми самоцветами. Почти уснула, почти отключилась, держаcь одной только крошечной частичкой за текущую реальность, почти погрузилась в ласковые пуховые объятья забвения, где только Морфей может дать утешение моей натерзавшейся за сегодня душе.
Не знаю, скорее всего, меня сморил сон, потому что как объяснить, что рука, брошенная на соседнюю подушку наткнулась на препятствие в виде его тела, откуда взялось ощущение его ладоней, неторопливо проводящих по моей, скрытой под ночнушкой коже, как бы я иначе смогла почувствовать его дыхание на левой щеке и каким совершенно непостижимым образом в мои уши втекло произнесённое вкрадчивым голосом cлово: «Поленька»?
Никак, я просто спала…
Когда я проснулась его, естественно, рядом уже не было. Явилась мысль, что всё произошедшее приснилось после вечернего укола, но вмятина на второй подушке, скорее всего, свидетельствовала о том, что нет. Я улыбнулась. Это пройдёт, она выйдет из его сердца, выветрится, ему станет легче и тогда...
Улыбнулась ещё, обняла себя руками и в который раз подошла к зеркалу, в котором больше не отражались её вещи.
Надо что-то с собой сделать, вчера сравнение между нами было совершенно не в мою пользу, поэтому, Полина, ноги в руки и в салон. Да, ей навскидку, где-то до тридцати, а тебе за сорок. Но её теперь нет, а ты вот она.
- Привет, - вечером он открыл двери, зашёл и при виде обновлённой меня помрачнел, - к чему весь этот марафет?
- А что, я не могу выглядеть лучше просто так?
- Вчера ещё не могла, а сегодня вдруг решила? Потому что место моей женщины вакантно и теперь можно попытать счастья?
- Ты будешь со мной препираться на пороге или всё-таки зайдёшь? Я думала ты после работы голодный, - дрожащими губами парировала я, - Да, я вчера увидела её, поняла, что по внешности мне с ней никогда не сравниться, но вместо того чтобы прорыдать весь вдень в подушку решила хотя бы начать двигаться в эту сторону.
Он поднял бровь, скептически окинул меня взглядом и отправился мыть руки. Я же, воспользовавшись шикарным поводом чем-то заняться, принялась накрывать на стол.
- А я вдруг подумал, что ввиду открытой дороги ты решила меня соблазнить, - заявил он, усаживаясь за стол и заглядывая в тарелку.
- Никогда этим не занималась, - почти спокойно ответила я, ставя около него чашку с чаем.
- Да? - он усмехнулся краем рта, а потом припомнив, кивнул, - А вообще, да, ты только хвостиком за мной бродила, а как дело дошло до соблазнения, убежала в детскую. Вот было интересно, всё ли в тебе поменялось или осталось что-то прежнее.
- Осталось.
Вся моя уверенность моментом куда-то слилась. Почему он так со мной? Раньше он не позволял себе этого. Почему теперь я для него противник, с которым нужно мериться шпагами? Почему.
- Осталось, - упрямо повторила я сквозь набегающие слёзы, - моя любовь, на которую тебе всегда было наплевать, осталась.
Я, как когда-то, убежала по лестнице вверх, бросилась на кровать и зашлась рыданиями. Мне всё равно, пусть мчится сюда и принимается колоть свои идиотские лекарства, он думает, что душу можно вылечить набором химических соединений, введённых под кожу.
- Извини, - через несколько минут он действительно поднялся в спальню, - я, как видишь, ничуть не изменился, просто раньше ты прощала все мои выходки. Мне никогда не было плевать на то, что ты меня любишь. Сейчас тоже, просто пока я тебе не верю.
- Почему? - спросила я не поворачиваясь, однако сердце затрепетало от слова «пока»
- Наверное, потому что стал старым и циничным, а ещё потому что разувериваться ой как больно. Пойдём вниз, поболтаем, я постараюсь сцеживать свой яд в баночку.
Я вздохнула, поднялась, глянула вслед уходящему ему и подошла к молчаливому свидетелю моих душевных метаний, к зеркалу, отражавшему мою очередную попытку.
Убедилась в том, что слёзы не нанесли ощутимого ущерба макияжу (водойстойкая тушь, я же помню о своих наклонностях), я отправилась за ним вниз. Доели ужин в полной тишине, а потом он, взяв меня за кисть, потащил на балкон.
- Мне нравится сидеть тут вечерами, - задумчиво оглядывая пейзаж, признался он, - город ещё движется, шумит, скачет, а ты здесь наверху в своём личном кармане мира. Над всем этим, как сторонний наблюдатель, понимаешь? В Африке всё было совершенно не так, там всё было низкое и пыльное.
- Расскажи, как ты там жил? - спросила я, опёршись локтём о спинку кресла.
- Зачем?
- Интересно. Что делал, о чём думал.
- Поначалу известно о чём, - он вздохнул, уставившись куда-то в глубину улицы, - потом стало попроще, с головой ударился в работу. Потом смог смотреть на женщин, стало вообще налаживаться. Правда, оказалось, что они не ты, поэтому первые пять попыток совместного проживания завершились скандалами разной степени громкости. Потом плюнул на всё, уехал совсем уж вглубь континента, где с медициной было особенно плохо, стал восстанавливать местную больницу, работал на износ, познакомился с Кларой. Она, кстати, медсестра и приехала туда по той же причине — лечить разбитое сердце. Раз собственная жизнь не доставляет радости, можно положить её на какой-нибудь алтарь. Стали встречаться... вот так всё и было. А как ты жила? Как это Риот тебе признался, он же был женат.
Я принялась рассказывать про то как мы все тут жили, про Ника, про любимого моего Ри, вовсю закусывая губу и стараясь не разрыдаться как обычно. Мир слушал, кивал, отпускал какие-то реплики, иногда его глаза туманились сочувствием, а иногда в них сквозило что-то вообще малопонятное.
- А почему вы оттуда уехали? - закончив рассказ, поспешила спросить я.
Он отвернулся, как-то судорожно дёрнул в сторону плечом.
- Знаешь... это какая-то такая глобальная тема. Хотя, ладно, - он выровнял спину, всё также не глядя на меня, но потом уронил голову на руки, поставленные на раздвинутые колени, и стал говорить глухим голосом, - я много про себя понял и решил, что больше... Дело было так, - внезапно переменил тон, нормально сел и повернул голову ко мне, - Знаешь, почему я уехал из Африки? Я понял, что все моё благородство яйца выеденного не стоит. Да, я там спас кучу детей, купил немерено лекарств и оборудования, работал за бесплатно и казался сам себе таким мессией, но однажды произошёл случай, который в корне все изменил. Я очень долго вытаскивал одного паренька с того света, его неплохо порезали, плюс ещё и подстрелили, а когда он выписался, то через два дня подстерег меня вечером с дружками. Они меня избили и ограбили, и вот пока я валялся в больнице было очень много времени на подумать. Знаешь, что меня больше всего бесило? Неблагодарность. Если бы это была какая-то незнакомая шпана, я б не лопался так от гнева, посчитал просто неприятностью. А так, я ж ему жизнь спас, а он, видимо, решил, что должен её ещё и обеспечить. Самым паршивым было то, что мне сломали обе руки, я лежал там и помирал от страха, что не восстановлюсь и никогда не смогу больше оперировать. Это всё, можно было бы смело идти, покупать какой-нибудь автомат на рынке и пускать себя в расход за ненадобностью. Тогда понял, что ни фига я не значу, ничего не решаю и вообще пыль на пороге мироздания. Понимаешь, я не должен был бороться с судьбой, грозить кулаком смерти, спасая того парня. Мне слишком хорошо показали, что этого делать было не нужно. И ни черта это было не бескорыстие, если всё это вызвало во мне такое негодование, значит, нечего было притворяться матерью Терезой, исполненной всепрощения. Клара за мной ухаживала, вытирала сопли и выслушивала мои рычания, когда я больше всего хотел сдохнуть прямо сейчас, чтоб не мучиться. Потом сразу как узнал, прилетел Лоренцо, орал там на всех, а больше всех на меня, дескать, вместо того, чтобы спасать свою жизнь, я ною в какой-то дыре и жду пока ничего нельзя будет вернуть. Забрал меня в Бридж, тут меня выходили в итоге, кисти полностью восстановились и через полгода я смог вернуться к практике. Вот почему я здесь и вот почему не вернулся туда.
- Мир, - робко касаюсь его ладони и сжимаю пальцы.
- Нет, не надо говорить «мне так жаль», я прекрасно понимаю, что ты мне сочувствуешь. Но не надо. Ты просила, я рассказал, теперь давай спать, - он дёрнулся в сторону, но потом вернулся, - извини. Действительно, давай сделаю тебе укол и до завтра.
Ночью не могу заснуть, не получается унять скачущие мысли и, особенно, тревожное сердце. Исполнившись переживаний, спускаюсь к нему, поднимаю одеяло с пола, укрываю, разметавшегося его, вытираю подолом ночнушки испарину с его лба и тихонько сажусь рядом. Его сон беспокоен, мечется по узкому неудобному дивану, тяжело дышит. Начинаю осторожно гладить его голову, он затихает. Через несколько минут открывает чумные глаза:
- Ты что тут?...
Не даю договорить, прикрыв пальцами рот: «Тсссс». Тащит мою руку к себе, потом вторую, пока я не оказываюсь на диване рядом с ним. Тогда, крепко обнимает, спрятав голову у меня на груди и засыпает.
Когда поутру открываю глаза, его уже нет дома.
Вечером с нетерпением и немного тревожно ждала его возвращения. Чего я вообще жду и почему до сих пор не смогла навернуться на разговор, что может быть проще, спросить, что всё это значит. Наверное, то, что отчаянно боюсь услышать о невозможности возродить то, что между нами было.
Звонок. Чуть ли не подпрыгиваю, он всегда открывает двери ключом, значит это кто-то чужой. С некоторой опаской подхожу к дверям, на которых нет даже глазка, делаю вдох и отпираю замок.
- Привет,
Ох, это всего лишь он, просто вернулся с работы. Делает шаг внутрь, хмыкает, идёт в ванную мыть руки, а потом происходит то, чего вообще никак не ожидаю.
Обняв, начинает меня целовать.
Обрушивается водопад, мощными горячими струями тело пронизывается сверху донизу, в животе рождается тепло, в сердце рождается тепло, в голове рождается тепло, дурман упоением застилает мозги, в которых остались лишь обрывки слов, вместо полноценных мыслей. Почти не могу дышать, будто боюсь, что очередной вдох помешает тому, что сейчас, колыхнутся ресницы, иллюзия рухнет, потому что... потому что не может же это быть правдой?
Но нет, это правда, его руки крепко сжимают мою спину, постепенно спускаясь ниже, его язык настойчиво демонстрирует мне неотвратность происходящего, его губы... небеса, какие же у него губы, я так соскучилась по его губам...
На секунду отстраняется, но только для того, чтобы поднять меня на руки. Тихонько охаю.
- Только не вздумай рыдать. Да, я так делал чёрт знает сколько времени назад, тогда было всё по-другому, бла-бла-бла, сентиментальность, воспоминания, но, пожалуйста, воздержись.
- Не буду, - почему-то хрипло отвечаю я, обвивая руками его шею.
Спина касается кровати, а он, надвигаясь штормовой волной, девятым валом, накрывает меня сверху, освобождая от тугого плена новой одежды... Тяжесть его тела, шум дыхания, мои тонкие всхлипы и его неразборчивый шёпот. Нескончаемые поцелуи, его ладони на моей коже, мои закрытые глаза и ощущение дикого, неотвратного, необузданного счастья спиралью вырывающегося из моего горла его именем.
- Я люблю тебя, - провожу рукой по его голой груди, он ласково улыбается, перехватывая и целуя мои пальцы.
- Ага, я помню, - нежно ощупывает меня взглядом и чмокает в нос.
Расплываясь блаженной лужицей, роняю на него свою хмельную голову и тихо стону от остроты ощущаемых чувств.
Когда он так на меня смотрит, я забываю про свой возраст, про все накопанные сто тридцать семь физических недостатков и отклонений от идеала красоты, Когда он так на меня смотрит, я почти верю в то, что действительно прекрасна настолько, как отражаюсь в его глазах.
- Ну что, - тормошит меня он, - спросишь, что это было?
- Да мне и так всё понятно, - подняв голову, смешливо щурюсь, - я в курсе, что происходит между мальчиками и девочками.
- Пошлячка, - ерошит мне волосы, - Не, я о том, что поначалу был таким букой-недотрогой, а теперь вот с порога преобразился. Понимаю, это странно звучит, но я, оказывается, не могу быть с двумя женщинами сразу. М-да, кто бы мне лет пятнадцать назад сказал такую фразу, долго бы смеялся. Так и надо теперь придумать, как тебя называть, потому что ты больше не косуля. Тигрица? Не-ет, - он скептически меня оглядывает, - Кошка, киса... не-а.
- Может, Полина? - подсказываю я.
- Полина это и так понятно. Полька, Поленька, Полинушка, Полечка, - последние слова он проговаривает тихим-тихим нежным голосом, - Ладно, потом придумаю, времени-то впереди навалом.
- Но, всё-таки, почему? – еле слышно спрашиваю я.
- Поль, ты – первая моя женщина, - отвечает, слегка прижимая к себе, - не первая женщина, разумеется, но первая моя. Ты для меня очень много значишь, - прикасается губами к моему пульсирующему виску, так и замирает.
- Мирка, я тебя люблю. И я счастлива, - да, отвечаю невпопад, но зато это правда.