Нет ничего более "восхитительного", чем проснуться черт знает где, среди розовых подушек и полуголых больничных стен и обнаружить, что ваш рот полон светлых волос, на бедро закинуты очаровательные обнаженные ножки, а руку вам отлежали настолько, что ее впору ампутировать.
Именно поэтому я просто ненавидел с кем-то спать и практически никогда этого не делал. Исключением был лишь придурок Марти, и то, если мы засыпали вместе на одном диване, - значит, были в конец обдолбанные.
Эту кровать я ненавидел во всех смыслах этого слова и всеми фибрами своей несуществующей души - чтобы лежать на ней мне приходилось сгибаться в три погибели. А вот лежащая рядом мисс Совершенство не только совершенно спокойно помещалась на этой никчемной мебели, так еще и умудрялась сладко потягиваться, чтобы, очевидно, еще больше насолить мне.
Однако, у дьявольской кровати были и бесспорные преимущества: она узкая. Очень узкая. Это была лишняя возможность облапать принцессу Непорочность и поприжиматься к таким сладким девичьим местам.
Первые пару дней это приносило мне ни с чем не сравнимый, практически наркотический кайф. Хотя после всегда становилось не по себе - разве можно получать столько удовольствия просто прижимая к себе это хрупкое, маленькое тельце? Оказывается, можно. Впервые я чувствовал нечто похожее на... смущение. Сконфуженность. Растерянность. Потому что при одном только прикосновении к ней мое сердце начинало биться так сильно, словно у мелкого зверька, попавшегося в лапы хищника. Мои гормоны зашкаливали, сердце выпрыгивало из груди, а дыхание сбивалось. И это было еще самой слабой реакцией, которую она могла вызвать.
Насладится по полной мешали только многочисленные прозрачные трубочки, торчащие из ее вены и ведущие прямо к капельнице. И еще этот запах. Резкий запах больницы заставлял мой желудок выделывать те еще кульбиты. Но меня все равно колбасило словно пьяного, когда она просто засыпала на моей груди. И когда сквозь настойчивый запах лекарств пробивался ее, ни с чем не сравнимый, аромат ванильного печенья - словно какая-то невыносимо тяжелая, душащая меня дрянь падала прочь с души. А еще рядом с ней я чувствовал себя... целым. Полным. Умиротворенным. Таким, каким я не чувствовал себя никогда. Мне больше не снились кошмары. Я в принципе не мог спать.
ПОТОМУ ЧТО ПОПРОБУЙТЕ УСНИТЕ РЯДОМ С ДЕВЧОНКОЙ В ТАКИХ КОРОТКИХ ПИЖАМНЫХ ШОРТИКАХ.
Я не сталкивался с односторонним желанием до этого. Когда секс происходил в моей жизни, то он всегда был по обоюдному согласию. Многие девчонки хотели меня, видимо, находя мою рассеченную морду привлекательной, или же им были интересны мои татуировки - я не знаю точно. Однако факт оставался фактом - скверных парней хотят. И всегда хотели. И это не удивительно, понятно вам, дамы? Когда дело доходит до того, насколько искусно парень владеет своим языком, многим из вас становится просто плевать, каким козлом он был до этого. И вот не надо сейчас отнекиваться - оральное мастерство решает все. И, можно сказать, я привык к тому, что меня хотят. Звучит нагло и самоуверенно, но я знаю, как доставить дамочкам удовольствие, и всегда выкладываюсь по полной. И они это чувствуют. И именно поэтому выбирают меня. В этом нет ничего удивительного.
Однако Эллис была исключением из правил. Видимо, это ее чувство, ну, которое отвечает за выбор достойного самца, сломалось нахрен. Еще при рождении. Я был ее, весь, без остатка, был готов практически на все, чуть ли не ползал у нее в ногах, а она все равно постоянно давала красный свет. Я бы мог сделать ей так приятно, что она забыла бы, кто она такая и как ее зовут, но Бриттани не давала мне ни единого шанса.
Я умолял. Просил. Кричал. Угрожал. Шантажировал. Даже пробовал заплакать. Ей было все по барабану.
Однако дело было немного в другом, и, как бы дико это меня бесило, я понимал в чем. Дело было даже не в ее согласии. Один раз она уже была согласна - там, в моей комнате. Но она была не готова. Ни тогда, ни сейчас. И в этом была основная проблема.
Глаза испуганной и загнанной лани уже сидели у меня в печенках. Стоило мне только приблизиться к тесемочке ее шорт - как я видел эти огромные, наполненые ужасом глаза, белое, как простыня, лицо и отрывистое паническое дыхание. Ну и каким ублюдком надо быть, чтобы иметь силы продолжить?
Раньше я так не думал. Мне просто хотелось заполучить ее, насладится, взять. Не особо разбираясь в ее чувствах и прочей ерунде. А теперь все стало немного иначе. Теперь мне хотелось заклеймить ее собой, сделать своей, похоронить внутри своего тела. Мне хотелось, чтобы она смотрела на меня с неприкрытым желанием и нетерпением, а не страхом; чтобы ей было действительно хорошо, а не неловко; чтобы она умоляла меня поторопиться и сделать это, а не просила прекратить; чтобы она шептала мое имя и смотрела мне в глаза, а не закусывала губы в напряжении и отводила взгляд.
Ну или по крайней мере хотя бы не падала бы в обморок, стоило моим рукам только оказаться в районе ее кружевных трусиков.
Короче, я могу нести сейчас что угодно, но на самом деле у меня не было ни единой мысли как сделать ее готовой. Что и как я должен был сделать для этого. Впервые в жизни я реально не знал, что мне делать.
Ни у кого прежде я не видел такого крепкого сна.
Я мог делать с ней что угодно - и она не просыпалась. Эй, притормозите свою фантазию. Я не конченный извращенец, понятно? Я не делал ничего плохого. Но и хорошим мальчиком тоже не был. Мои же собственные пальцы плавно скользили по ее ключице, вниз, к ее аккуратной груди, по той впадинке между ними, что я так люблю, и потом уже к ее талии...
И нет, мне не стыдно.
Ладно, если честно, такой крепкий ее сон меня до чертиков пугал. Каждую ночь я несколько раз проверял ее пульс и прикладывал пальцы к носу, чтобы почувствовать дыхание. Это было стремно.
Я психовал. Мне хотелось заполучить уже желаемое и свалить отсюда навсегда. Забыть, что когда-то на свете жила светловолосая девчонка, которая каким-то совершенно невероятным образом заставила меня захотеть казаться лучше, чем я есть.
Иногда, когда она спит рядом, я практически не могу пошевелится. Не знаю, мне кажется, дернусь немного сильнее - и она растворится в ночной тишине. И пол ночи вместо того, чтобы спать, я как завороженный смотрю на ее розовые, приоткрытые губы. Маленькую складочку на переносице. Ангельские светлые пряди, разлетающиеся от каждого очередного вздоха. Бледные щеки. Она выглядит настолько непохожей на меня, будто мы будто с разных планет.
Во сне ее облик становится еще мягче и нежнее, если такое вообще возможно. На ее переносице нет этих дурацких очков. Длинные ресницы отбрасывают ровные тени на щеки. Сопящий, маленький носик, слегка вздернутый на кончике, равномерно приоткрывает ноздри. Я снова смотрю на ее губы. Даже у спящей, у нее были самые сексуальные губы, которые я когда-либо видел. Полные и с небольшими складочками, они как будто звали меня.
Они были как будто созданы для меня.
Я сравниваю наши ладони. Моя - большая, грубая, мозолистая и сильная. Ее - маленькая, розовая, гладкая, как у ребенка, и беззащитная. Переплетаю пальцы. В темноте наша кожа создает еще более поразительный контраст темного и светлого. Кровь и Молоко. Добро и Зло. Жизнь и Смерть.
Только вот кто из нас Жизнь, а, Бриттани? Это ты убиваешь меня.
Глядя на рассыпавшиеся по подушке светлые пряди Бриттани, на слегка вздымающуюся от дыхания спину и выпирающие шейные позвонки, меня постоянно обуревают совершенно разные эмоции: облегчение, злость, раздражение, нежность. Облегчение от того, что она все еще дышит. Она рядом. Я наклоняюсь и губами ловлю ее сладкое дыхание, жадно втягивая в себя без остатка. Злость на нее, потому что она глупая дура. Раздражение от того, как мое тело реагирует на эти глупые кудри, розовые губы и полупрозрачную кожу. И нежность. Меня просто распирает и выворачивает наизнанку от этой нежности, которую я к ней чувствую. От одного ее вида мне становится так хорошо, как в детстве, когда мама укрывала меня одеялом. И мне даже начинает казаться, что мои весы качнулись. Их чаша, все-таки наполненная чем-то хорошим, редкими осколками прежнего меня, захороненными где-то совсем в глубине нутра еще в самом детстве, пошла вниз, перевешивая все то дерьмо, казавшееся до сегодняшней ночи доминирующим.
А еще боль. Я смотрю на детский пластырь с нелепыми рисунками, прикрывающий торчащий катетер из вены и почти плачу от досады. Почему?
Почему? Это самый большой вопрос, не так ли? Тот самый, на который все хотят получить ответ, когда приходит беда.
Почему она? Почему она? Ну почему она?
Почему не я, например?
Мне двадцать два, и я уже полностью пресытился этой жизнью. Моя жизнь практически никогда не была нормальной, и из-за этого я чертовски налажал в ней. Поэтому разве не было бы справедливым наградить болезнью меня, а не Бриттани Эллис? Мне не нужна эта жизнь.
Но у судьбы свои планы.
Я бесконечно ставлю себя на ее место. Думаю, как поступил бы я. Умирать от болезни однозначно самая жалкая вещь на свете. Лечиться для меня было бы пустой тратой времени. А зачем? Думаю, я помог бы бы себе сдохнуть, но не таким жалким образом, каким это сделал мой дед. Выбить себе мозги? Слишком пафосно. Слишком позерски. И не про меня.
Если когда-нибудь захотите закончить жизнь самоубийством - не делайте из этого показуху и целое шоу. Сделайте это естественно. Например, врежьтесь на двух сотнях в час на мотоцикле в дерево, совершенно случайно, разумеется, или ввяжитесь в драку с поножовщиной, и в нужный момент подставьте брюхо.
Я совру, если скажу, что ни разу не обдумывал провернуть нечто подобное. Передоз веселыми таблетками, заснуть с зажженной сигаретой во рту. Подхватить вирус иммунодефицита от шлюхи. Хотя нет, ВИЧ тоже болезнь, значит, не катит. Но в любом случае, у меня всегда было одно важное дело. Которое необходимо сделать прежде, чем отчаливать на тот свет.
Найти его.
Однако теперь я сбиваюсь с курса. Причем конкретно. На мне лежит меленькая блондинка, и впервые в жизни я действительно не знаю что делать. Я должен своей матери, должен найти его и отомстить за нее, убивать его самыми изощренными и жуткими способами, чтобы хоть на самую ничтожнейшую долю искупить ее страдания. Но в тоже время я с Бриттани Эллис, и я словно приклеен к ней суперклеем - не могу сдвинуться ни на шаг и оставить ее одну. Я не могу перестать думать о ней - для этого будет недостаточно даже растворителя в моих мозгах. А когда я закрываю глаза - вижу ее; даже щедрая порция кислоты не поможет мне прекратить представлять ее облик.
Она словно мой счастливый билет. В такую жизнь, которой у меня никогда не было и не будет. Она вызывает во мне желания, которых я никогда раньше даже и близко не испытывал. Я хочу сделать ей приятно. Сделать ей хорошо. Сделать ее счастливой. Я хочу защитить ее, постоянно находиться рядом с ней, смотреть, как она просыпается и засыпает каждый день, слушать ее смех, ее голос, наслаждаться ее запахом. Я хочу быть с ней.
Я хочу спасти ее.
Но вместо этого я лежу рядом с ней ночи напролет и как идиот считаю удары сердца. Которое еще бьется. Отслеживаю фазы сна по движениям глазных яблок. Пока она еще жива. И это не романтично и не трогательно. Это начало конца.
Робкий солнечный луч пробивается сквозь жалюзи и запутывается в ее волосах. Уже шесть утра.
- Бриттани, - я склоняюсь над маленьким, идеальной формы, ушком. - Я сваливаю.
- Мм? - сонно тянет она. Осторожно касаясь золотой сережки в ее мочке, в виде феи с крылышками, я целую ее в чувствительное место за ухом:
- "Румяней день, и все черней прощанье". Мне надо идти, Эллис.
Она отодвигается и удивленно трет заспанные глаза.
- Ты читал Шекспира? Ромео и Джульетту?
Резким движением я сажусь на постели и потягиваюсь в попытках размять затекшее тело.
- Не обольщайся. Это входит в обязательную программу старшей школы. Нас заставляли учить монолог Ромео и читать вслух. Дай угадаю - у тебя это любимая книга.
- Как ты догадался? - зевает она.
- Даже не зна-а-аю, - тяну я, разглядывая «Поющие в терновнике» и прочее тому подобное книжное дерьмо на ее тумбочке. - Наверно, это интуиция.
Бриттани закатывает глаза и снова ложится на подушки.
- Тебя заводит драма. Несчастная любовь. И прочая хрень. Именно поэтому мы находимся в этой выгребной яме. И знаешь в чем проблема?
Бриттани приподнимается и окидывает меня сердитым взглядом:
- Не несчастная, а настоящая. И в чем же?
- Меня НЕ заводит драма.
- Тебя вообще не заводят отношения, - фыркает Бриттани. - Кроме горизонтальных.
Я не могу сдержать тупую улыбку:
- Как метко сказано.
- Ты отвратителен, - она багровеет от обиды и надувает губы.
- Вернусь вечером, - я беру ее лицо в ладони и кусаю кончик носа.
- Можешь не приходить, я не буду тебя ждать. Ты ужасен.
- Хорошо, не приду.
- Ну и не надо.
- Ну и не приду. Найду себе новую больную раком девчонку и буду до нее домогаться.
- Слава богу. А я найду себе другого парня, который будет милым и романтичным, в отличие от тебя. И он не будет каждые пять минут стараться залезть ко мне в белье.
Я закатываю глаза и начинаю зашнуровывать ботинки.
- Удачи тебе в поиске этого несуществующего экземпляра.
Бриттани выбирается из постели и встает, потягиваясь, словно кошка. Мой взгляд падает на ее левую лодыжку, с тонким золотым браслетом. Только сейчас я понимаю, что кулон, болтающийся на цепочке, по форме подозрительно похож на сердце. Еще и эти слова про другого парня... Не то что бы меня бесил тот факт, что у нее мог быть кто-то до того, как мы встретились, однако...
Одна эта мысль. Просто. Приводит меня в слепую ярость.
- Бриттани, - рычу я. - Что это за хрень у тебя на ноге?
- Что? - она удивленно оборачивается в мою сторону.
- То! Что еще за вонючее сердечко?
Она вздергивает свой маленький хорошенький носик и подходит ко мне ближе.
- Это не твое дело, Лукас. И я с тобой не разговариваю. Понятно?
Хах.
Бриттани громко взвизгивает, когда я резко хватаю ее за запястье и усаживаю к себе на колени.
- Говори давай. Какого черта ты это носишь? В память о хрене, который тебе его подарил?
Задней и еще немного функционирующей частью мозга я понимаю, что это просто не может быть правдой. Она девственница. Она даже толком и целоваться-то не умеет. У нее просто не могло никого быть, кроме меня. Я здесь первый, на этой территории, и единственный. Во всех смыслах этого слова.
Бриттани обиженно отводит взгляд:
- Перестань. Это принадлежало моей маме.
Из меня словно выпускают весь воздух. Я разжимаю пальцы, сжимающие ее хрупкие запястья, и потираю оставленные на них красные следы от моей хватки. А затем нехотя буркаю:
- Извини.
- Ничего. Но ты ревнуешь. Признай это, - холодным тоном замечает Бриттани.
- Вовсе нет.
- Да.
- Нет!
- Да.
Хочется ответить ей грубо и в рифму. Но вместо этого я наклоняюсь к ней и слегка касаюсь своим носом ее, чтобы прощупать почву, и в то же время продолжаю поглаживать запястья.
Ее взгляд смягчается и затуманивается. Я закусываю щеку изнутри и пытаюсь призвать к себе весь самоконтроль, который у меня когда-либо был. А затем мягко прижимаю свои губы к ее губам. Поначалу Бриттани отвечает мне как-то осторожно, но потом она буквально тает во мне. Вот тогда я начинаю терять контроль. Она раскрывает свой рот, а я медленно проникаю в него языком.
- Господи, - с ее потрясающих губ срывается полувздох-полустон, и она обвивает меня за шею.
Я целую ее лицо, посасываю нежную кожу на шее. Мне нравится ее шея, и, судя по звукам, вибрирующим у нее в горле, ей нравится, что я делаю. Обхватив ее за талию, я осторожно опускаю Бриттани на кровать и накрываю своим телом, крепко прижимаясь к ней торсом. Ее руки мгновенно оказываются в моих волосах, а ее разведенные ноги крепко оплетают меня за бедра. Затем Бриттани накрывает мой рот своими губами для еще одного поцелуя, перед тем, как снова выгнуться и застонать.
Контроль? Сдерживание? Я уже давно помахал им ручкой.
- Постой... Подожди... Слишком быстро, я не могу... - краем уха я слышу ее обрывочное бормотание и целую еще крепче. Ее голос становится все тише и наконец затихает. Она что, не протестует? Охренеть! Я могу сделать это, сделать это прямо сейчас, я могу...
В моей голове снова всплывает "Не готова", но я успешно задвигаю эту мысль. Подумаем об этом... после того, как сделаем.
Секс - это как прыжок с банджи. Я вас умоляю - но вы никогда не будете готовы прыгнуть с огромной высоты с привязанной веревкой вокруг лодыжки. Есть такие вещи, к которым мы не можем быть готовы никогда. Иногда просто необходимо, чтобы кто то вас подтолкнул.
И этим кем-то в случае Эллис буду...
Тук-тук-тук.
Нет-нет-нет-нет-нет. Пожалуйста, нет.
Тук-тук-тук-тук-тук.
- Мисс Эллис? Вы уже встали?
- Вот же дерьмо! - говорю я громким шепотом, мгновенно скатываясь с Бриттани в сторону. Она испуганно зажимает рот ладошкой и таращится на меня своими изумительными глазами цвета талого льда:
- Скорее, Лукас! Уходи!
Мы начинаем носиться по палате словно сумасшедшие. Бриттани судорожно пытается замести следы моего пребывания здесь, а я прыгаю на одной ноге, в спешке натягивая ботинки. Эллис находит мою кофту вместе с курткой и швыряет мне в руки.
- Скорее!
- Я пытаюсь, блин!
- Мисс Эллис? У вас все хорошо?
- Да, - дрожащим голосом отвечает Бриттани. - Дайте мне минуточку, я не одета.
- Мисс Эллис, откройте, пожалуйста. Вам нужно принять ваши лекарства.
- Ну же, Лукас! Давай! Прыгай в окно.
- Что?! Женщина, ты спятила?!
- Давай, у нас нет выбора, - она открывает створку и пихает меня в сторону открытого окна. Я забираюсь на подоконник и свешиваю ноги вниз.
- Это дурацкая идея! - шиплю я, обернувшись к ней назад. - Я, блин, боюсь высоты!
- Это первый этаж, не глупи!
- Мисс Эллис? Я захожу.
В этот момент слышится звук карточки, вставляемый в замок, писк, и дверь медленно открывается. Бриттани, как регбист со стажем, изо всех сил двигает локтем мне в бок и, охнув, я теряю равновесие и кубарем лечу вниз с подоконника, прямиком в кусты.
Просто. Замечательно.
В меня впивается по меньшей мере сотня острых мелких веток и слышится оглушительный хруст. Ствол прогибается под моим весом и натяжно стонет. В конечном итоге куст хрустит и обламывается. Я шлепаюсь на землю и хватаюсь за ушибленный зад, поднимая глаза к окну. Из палаты до меня доносятся обрывки приглушенной беседы:
- Все хорошо, мисс Эллис? Как вам спалось?
- Отлично, Анна. Спасибо.
- Не забудьте принять ваши лекарства, я положила их на тумбу. Вот ваше расписание процедур. Не задерживайтесь, и до вечера.
Дверь хлопает, и Бриттани снова побегает к окну, выглядывая наружу:
-Ты живой? Извини!
- Иди ты к черту, Бри.
- Прости меня, - ее личико выражает крайнюю степень раскаяния. - Мне правда очень жаль! Но другого выбора не было. Надо бежать, увидимся вечером.
В ответ я корчу гримасу и показываю ей средний палец, а она закрывает окно. И со стоном я откидываюсь обратно на землю.
***
Спустя полчаса времени я понял, что никак не дотяну до вечера. У меня началась элементарная ломка по Бриттани, и я ничего не мог с собой поделать. Из столовой доносился аромат ванильных кексов, и вместо того, чтобы уйти отсюда или подумать чем-нибудь, о чем я думаю, пока Бриттани нет рядом, я словно конченный мазохист вдыхаю этот аромат полной грудью и снова начинаю думать о Бриттани. Какой она была сегодня утром, проснувшись в моих руках, как сладко пахнет от ее волос, с какими интервалами бьется ее сердце. О веснушке на внутренней стороне бедра, выступающих ключицах, двух еле заметных и сводящих меня с ума ямочках в самом низу поясницы...
Дерьмо-дерьмо-дерьмо, что же за хрень со мной происходит?
Дело в том, что эти часы, которые Бриттани ежедневно тратит на процедуры - время, когда я наконец-то снова могу побыть самим собой. Наедине с собой. Раньше я и представить себе не мог, что это действительно так важно. Так вот, в это время я обычно пытаюсь вразумить остатки своего некогда действительного способного мозга и читаю самому себе лекции в духе: "Посмотри, в какое чмо ты превратился" или "Иди убейся, влюбленный идиот". Потом, когда минутка самоуничижения иссякает, я принимаюсь курить. Много курить. Черт, мне ведь приходится терпеть целую ночь! Поэтому сейчас я затягиваюсь одной за другой, перехожу на вторую пачку - и, клянусь, так хорошо мне давно не было. Окей, мои легкие, наверное, не совсем счастливы, но я сомневаюсь, что вообще доживу до того дня, когда они вдруг решат послать меня подальше.
А сейчас вместо того, чтобы взять себя в руки и свалить отсюда, я сижу под дверью кабинета, где проходят ее процедуры, и выкуриваю уже, наверно, третью по счету сигарету из второй пачки. Я сдаюсь. Я не могу без нее. Блонди победила. Я не узна
ю то, кем я стал, не узна
ю себя. Я не знаю, в кого превращаюсь, хотя в некоторой мере, это ложь. Ведь ответ очевиден.
В ее долбанный придаток.
Перед глазами все плывет, в голове густой туман. Господи, из-за нее я превратился в такого сопляка, что теперь меня развозит от обычного никотина...
- Скажи ты ему!
- Нет, ты ему скажи...
- Нет, ты!
- Ты скажи!
Эй, вообще-то я здесь.
Парочка девчонок в довольно развратной форме юных медсестричек стоит чуть поодаль и громко перешептывается, при этом явно поглядывая на меня.
- Сама ему говори!
- Нет, ты го...
- Дамы, - осторожно вмешиваюсь я. - Кто и что мне должен сказать? И не надо драться, меня на всех хватит.
Раздается глупое хихиканье. А затем они снова пихают друг друга, и одна из них, очевидно, более смелая, произносит:
- Простите сэр, но дело в том, что... У нас нельзя курить.
Невинным взглядом я оглядываю расплывающийся вокруг меня клуб сигаретного дыма и натягиваю удивленное выражение лица:
- Правда? Вот же черт. А может договоримся?
Они смотрят на меня с вытаращенными глазами. Одна из них снова принимается глупо хихикать, и не выдержав, спрашивает:
- Как?
Ее подруга строит ей гримасу и сильно пихает в бок.
- Ну-у-у-у, например, я дам вам по конфетке. И вы отвалите. Идет?
Рыжая девчонка откровенно страшная, а вот блондиночка довольно хороша. Но как бы она не строила мне глазки - я не чувствую никакой ответной реакции. Ну, только разве что раздражение от ее постоянного хихиканья. Униформа у них весьма откровенная и дает волю фантазии. Я представляю Эллис в подобном коротком мини-платье с красным медицинским крестиком, нашитым на груди, в белых чулках с бантиками и шприцем в руке. И как только детали в моей голове фокусируются и складываются в одну картинку, знакомое волнение начинается в южном округе, если вы понимаете, о чём я. Я мысленно даю себе пинка.
- ...Поймите, сэр, у нас будут неприятности, - лицо рыжей приобретает крайне обеспокоенное выражение. - У нас действительно запрещено курить.
Видение рассеивается и я раздраженно мотаю головой:
- Ничем не могу помочь, - отвечаю я после очередной затяжки. - Вы можете сказать, что просто не видели меня. Правда же? - я подмигиваю блондинке, и она снова разражается глупым хихиканьем. Рыжая шлепает ее по руке:
- Но мы видели вас. И даже подошли. Вам что, так сложно покурить где-нибудь в другом месте?
- Ага, - просто говорю я.
Не смотрите на меня так. Я плохой парень, пора бы уже привыкнуть к этому. Зато я никогда не вру. И я чертовски, чертовски прямолинеен.
Лицо рыжей девушки каменеет. Брови изгибаются сердитой дугой, а губы сжимаются в тонкую линию. Щеки начинают трястись. И она смотрит на меня с таким выражением лица, будто мечтает мне что-то отрезать. Меня передергивает. Ничего себе. Маленькая стерва.
А потом она оборачивается к своей подруге и, схватив ее за локоть, тащит на себя:
- Пойдем отсюда, Сабина. И хватит на него глазеть!
Мне нужно было запомнить этот взгляд и этот тон. Однако я не придал ему должного значения и продолжил затягиваться.
Юная Сабина, все также хихикая, обернулась ко мне и помахала ладошкой. Я помахал ей в ответ. Почему нет? Со временем из нее вырастет отличная потаскушка.
- Эй, ты, парень...
Господи. Да что им всем надо от меня?
Я неохотно поворачиваю голову и поднимаю взгляд. Передо мной стоит крепкий коротышка в форме охранника.
- Парень, у нас здесь не курят. Вали-ка отсюда.
- Да? - когда я поднимаюсь со стула, его жалкие 170 утыкаются в область моей грудной клетки. - И что же ты мне сделаешь? Боднешь в живот?
На самом деле есть довольно неплохой прием с участием его лба и моего подбородка, который он мог бы использовать против меня. Но я уже начеку. И насмешливо смотрю на него сверху вниз, скептически изогнув бровь.
- Эй, Стивен, - бросает коротышка в шипящую рацию. - Подойди-ка сюда, тут зелень выделывается. Просто весьма крупная.
- Браво, джентельмены. Двое на одного? - я улыбаюсь и обвожу их обоих, включая еще одного подошедшего охранника, жадным взглядом. Сейчас повеселимся. Наконец-то я хоть немного разомну свои атрофировавшиеся мышцы и помашу кулаками. За эти две недели, что мы лежим с Бриттани в больнице, я совсем скис. Даже лицо почти зажило - не порядок.
- Стивен, Даррен, проблемы? - справа раздается низкий баритон. Дерьмище, еще один охранник. Зуд в кулаках словно по волшебному мановению палочки проходит - сразу с троими драться как-то не хочется.
В этот момент я ловлю на себе чей-то жгучий, злорадствующий взгляд. Маленькая рыжая сучка, которую я уже видел до этого, выглядывает из-за угла и глупо ухмыляется. Понятно, эти ребята - ее рук дело. Я начинаю серьезно задумываться о том, что понятие "месть" придумали женщины.
Механизм уже запущен - я чувствую, как медленно начинает вскипать кровь в моих жилах, а в ушах гудит от резкого прилива адреналина. Я уже не могу остановиться.
И как известно, лучшая защитная реакция – нападение.
- Ну, давай! Давай! - рявкаю я, толкая одного из них в грудь. - Давай, ублюдок! Врежь мне! Чего ждешь!
Он хватает меня за грудки, а я заношу кулак, чтобы как следует зарядить ему в живот, как вдруг скрипучий низкий голос прорывается сквозь гул в моей голове и немного рассеивает кровавое марево перед глазами.
- Какого черта здесь происходит? Тайлер, в чем дело?
- Мальчишка, - сплевывает под ноги один из охранников. - Явно нарывается, по-хорошему попросили не курить, но этому мелкому гаденышу...
- Достаточно, - я оборачиваюсь на голос и вижу мужчину среднего возраста со взъерошенными, словно после дикой попойки, волосами и помятым лицом. Небрежно накинутый на плечи медицинский халат болтается из стороны в сторону, а налитые кровью глаза смотрят в упор. Лицо испещрено глубокими морщинами, колючий взгляд жадно исследует меня.
- Оставьте его. Это может быть мой пациент.
- Я не... - начинаю закипать я.
- Заткнись, парень. И, будь добр, пройди со мной.
Я слабо понимаю, что происходит дальше. Зачем-то тащусь за этим мутным типом, захожу в его кабинет. Наверно потому, что все-таки понимаю, что он здорово спас мою задницу. Мне не стоило устраивать такой кипиш - путь в больницу теперь заказан. И Эллис меня прибьет.
- Присаживайся.
Я опускаюсь в кресло из светлого дерева и дорогой обивки и бегло оглядываю кабинет. Просторный и светлый, с мебелью из орехового дерева и кучей детских корявых рисунков на стенах. Повсюду медицинское оборудование, стеллажи забиты бесконечными папками с аккуратно приклеенными разноцветными именными стикерами. Здесь пахнет средством для ухода за деревом. Напоминает сосновый лес. Я не имею ни малейшего понятия об уюте, но если бы кто-то и спросил меня - этот кабинет был однозначно одним из самых уютных мест, в которых я когда-либо бывал.
- Ну, - мужчина садится за свой стул и со скрипом облокачивается. - Угостишь старика сигареткой?
Я пожимаю плечами и, достав из кармана пачку, швыряю ее на стол. Он берет сигарету и, вставив в рот, чиркает зажигалкой. И мгновенно закашливается.
- Черт, - я с интересом наблюдаю, как он давится кашлем. - Они что, без фильтра?
- С фильтрам курят только слабаки.
- А без - конченные идиоты. Ладно, - он тушит сигарету, вышвыривает ее в урну для бумаг, а затем переводит взгляд на меня. - В чем дело, сынок? Зачем себя так ведешь?
Я не тороплюсь отвечать и осматриваю его стол. Какая-то папка с бумагами с прикрепленным к ним снимком девочки, толстый блок файлов, чашка с недопитым кофе. Рядом с принтером стоит рамка с фотографией. Улыбаясь во весь беззубый рот, на меня смотрит смуглый пацан с растрепанными темно-русыми волосами. Я сглатываю и чувствую, как шею начинает пощипывать холодный пот. Малец на фотке чертовски напоминает мне...
- Я вам не сынок. Кто это?
Проследив за моим взглядом мужчина хмурится и с грохотом убирает рамку в ящик от письменного стола.
- Это не твое дело, я думаю, - мягко замечает он. - Так вот, ты не ответил на мой вопрос. Какой у тебя диагноз?
Я фыркаю.
- Вообще-то я ничем не болен. Здоров как бык.
- Слава богу. Я уж стал думать, что моя интуиция меня подводит. Тогда какого черта ты тут забыл? На шестом этаже, в детской онкологии?
- Я думаю, это не ваше дело, - парирую я. Он хмыкает и продолжает впиваться в меня глазами:
- Болен кто-то из твоих близких? Сестренка? Братишка?
- Нет. Это не родственник. И она уже довольно большая девочка.
- Большая девочка, говоришь? А ты, вероятно, считаешь себя большим и очень разумным мальчиком, да?
Я выгибаю бровь:
- Вы к чему клоните?
Он не отвечает и задумчиво смотрит в одну точку.
- Когда-то я был таким же, как и ты. Юным. Горячим. Чокнутым, - он награждает меня красноречивым взглядом. - Я сделал столько глупостей в своей жизни - не счесть. Хотя был уверен, что все делаю правильно. Беда в том, что в том возрасте меня все более чем устраивало. А потом прошло время - я повзрослел. Мозги поменялись. Ценности, приоритеты, появились определенные цели в жизни. Однако избавится от последствий некоторых поступков, которые ты совершил в своей молодости, уже не удалось. Пытайся, не пытайся - до конца жизни будешь помнить, каким же ты был идиотом. И сгорать со стыда.
- Вряд ли, - лениво тяну я, закидывая ноги на его безумно дорогущий стол.
- Я знал, что ты не послушаешь, - он с интересом наблюдает за мной, а потом заявляет:
- Хочешь выпить?
- Что за тупой вопрос? Никогда не отказываюсь от подобных предложений.
- Заява юного алкоголика, - мужчина открывает шкафчик и под мерное позвякивающие бутылок извлекает ставший уже попсовым Джек Дэниэлс. Мне удается рассмотреть в ящике еще добрую дюжину горлышек.
- А у вас запасов как у алкоголика со стажем.
Он кивает:
- У меня тяжелая работа, мне можно. Бернхард Кременс, детский онколог уже 25 лет как.
- А у меня тяжелое детство. Лукас Максфилд. Говно на палочке, уже 22 года как. Если быть точным - с самого рождения.
Он давится своим виски и закашливается в смешке:
- Ну. По крайней мере честно.
- Я довольно прямолинеен.
- Я вижу.
Повисает тяжелое молчание, во время которого мы пропускаем пару стопок. Внезапно у меня начинает кружиться голова.
- Мне нужно было с кем-то выпить, - вдруг резко выдыхает Кременс. - Просто необходимо.
Потом он хватает открытую папку со своего стола и выдирает из нее фотографию бледной девчонки.
- Это София. У нее был рак щитовидной железы. Боль терзала ее и под конец совершенно измучила. Когда она умирала от этой мучительной формы рака в своем зрелом возрасте десяти лет, она сказала своему отцу: «Боль – словно ткань. Чем она крепче, тем больше стоит». Это так, мистер Максфилд?
- Нет. Это хрень собачья.
- И тем не менее. Малышка страдала как мученица. А канонизирована никогда не будет. Никто из них не будет, мистер Максфилд, - он залпом допивает свой стакан а затем трет покрасневшие глаза.
- Уже двадцать пять лет. Двадцать пять гребанных лет. Каждый раз. Каждый гребанный раз. Когда я теряю одного из них - подыхаю и сам. И знаете что, здоровый-как-бык-мистер-Максфилд? Катитесь-ка вы отсюда ко всем чертям собачьим. Вам так повезло быть здоровым, а вы не цените это. Так еще и специально медленно убиваете себя, - Кременс указывает на сигарету в моих руках, а затем продолжает:
- Желаю вам достойно просрать остаток вашей жалкой жизни, - он поднимает стопку в мою честь и залпом выпивает.
- Благодарю. За бухло, разумеется, а не за вашу лишенную смысла речь. И что прикрыли мой зад, соврав, что я ваш пациент.
- Вали отсюда.
Меня никогда не нужно просить дважды. И поэтому, на этой весьма оптимистичной ноте, я хлопаю дверью кабинета и убираюсь вон.
***
Стоит мне только выйти в полутемный коридор, как меня начинает шатать из стороны в сторону. Я реально не понимаю, как я так успел набраться. Обычно на мой вес приходится гораздо большее количество алкоголя, чтобы достаточно опьянеть. Виски плавно добирался до моего желудка, обжигая его болезненными спазмами и наполняя сознание сладким туманом. Хотя, это не моя вина. Не помню, когда я ел что-то в последний раз, и поэтому совершенно неудивительно, что меня унесло с пары стопок паленого виски из запасов местного алкоголика.
А вот тошнота что-то новенькое.
Убейте меня.
Мне становится реально плохо, и я оседаю на первую попавшуюся на моем пути кушетку. Затуманенный мозг вяло пытается определить мое местонахождение. Повсюду разбросаны мягкие и развивающие игрушки, на полу лежит нелепый пестрый ковер, а стены увешаны неумелыми детскими рисунками. Похожие я видел у Кременса в кабинете.
Прекрасно. Я в детской комнате.
По телеку без конца крутят какие-то мультики, очевидно, Дисней. Я пытаюсь сфокусировать свой расплывающийся взгляд на экране. Оказывается, Ариэль та еще штучка. Ну, та, что из Русалочки, знаете? У нее личико юной порнозвезды, ракушки вместо лифчика, она рыжая, и полмультика не может разговаривать. И наверняка она самая раздетая из всех диснеевских принцесс. Так что это я удачно попал.
В момент, когда принц катает Ариэль на лодке и все до сих пор не может наглядно продемонстрировать, зачем девчонка меняла ноги на хвост и то, что между ними, я оставляю свои пустые надежды на то, что рейтинг мультика вдруг по счастливой случайности поднимется до 18+. Мне надо срочно протрезветь. И я прикрываю глаза.
***
Первая мысль сквозь сон нечеткая и короткая. Однако она гласит - "приятно".
Я просыпаюсь от ощущения того, как по мне шарят чьи-то практически невесомые пальчики. Они порхают с одного моего кармана на другой. Хм, интересно. Ухмыльнувшись про себя, я слегка двигаю бедром в сторону, и приподнимаю тело, чтобы дать рукам доступ к более отдаленным карманам. Глупые пальчики, не раздумывая, устремляются к моей заднице в надежде обшарить задние карманы, и именно в этот самый момент я расслабляю тело и шлепаюсь обратно, надежно прижав маленькую руку своим бедром.
Слышится горестный вопль. Ну да, милая, не завидую я тебе - во мне 90 килограмм чистейших и до безобразия сексуальных мышц. И они действительно тяжелые.
Девчонка. Еще совсем ребенок. Я не особо разбираюсь в детском возрасте, но этой на вид было около десяти-одиннадцати. Мне мгновенно вспоминается маленькая Беатрис Беннет приблизительно такого же возраста, как и эта маленькая воришка - розовые бантики, аккуратные косички, кружева и оборочки и вечное, постоянное, жутко раздражающее и сводящееся с ума хихиканье. Но эта оборванка мало что имела с ней общего.
Бледная и худая. Волосы темные, короткие и растрепанные. На худеньких плечиках мотается яркая футболка с изображением нелепой мультяшки, больше, чем надо, на несколько размеров - и глядя на ее многочисленные потертости и небольшие дырки, можно было смело сказать, что футболка явно знавала лучшие времена. Ручки тонкие как палочки, и кажется, если я нажму бедром немного сильнее, ее запястье хрустнет. Маленькие обкусанные губы сжаты в подрагивающую от напряжения линию, а цвет радужки настолько черный, что практически невозможно рассмотреть расширенные от страха зрачки. По ее бледным щекам начинают ползти ярко красные пятна, и это напоминает мне Бриттани. Но если Эллис всегда покрывалась трогательным, густым нежно розовым румянцем, то, в отличие от нее, у этой белой как простыня девчонки щеки пылали ярко-красным, словно по молоку медленно расплывалось кровавое пятно. Словом, глядя на нее, я стал понимать выражение "покраснела как рак". Однако, несмотря на горящий на ее щеках румянец стыда, испуганную бледность лба - ее нельзя было назвать ни пристыженной, ни испугавшейся. У девчонки был раздосадованный вид. Ее застали врасплох. Она была раздражена. И, кажется, усиленно над чем-то думала, пытаясь собраться духом.
Я не ошибся. Ее лицо озаряется ложной надеждой. И в следующую секунду оборванка сжимает губы и усиленно дергает свое запястье на себя. А я резко приподнимаю бедро.
Девчонка не рассчитывает силу и не успевает даже толком вырвать руку, как с громким и смачным звуком шлепается на свою маленькую, костлявую задницу.
- А-а-а-а! Ты что, совсем дурак! - обиженно вопит она. - Мне же больно!
Вот так новость.
- То ли еще будет. Выбирай, какой палец тебе нужен меньше? - улыбаюсь я, склонившись к ней корпусом и схватив за проворные, цепкие пальчики. Я специально обхватываю их под неправильным углом и тяну на себя.
- А-а-а-а! Больно! Помогите! Кто-нибудь!
- Вот значит как, да? - шиплю я. - Как воровать - так значит первая. А как получать свое заслуженное наказание - так сразу помогите?
- Я думала ты умер! Лежал и совсем не двигался. Чего добру в твоих карманах зря пропадать?
- Между прочим, если человек лежит и не двигается - надо звать на помощь, а не карманы его зачищать. Где твоя мама, мелюзга ты недоношенная?
- Нигде! - обиженно кричит девчонка. - Это не твое дело!
- Еще как мое. Кто-то же должен проследить, чтобы тебя выпороли как следует. Считай, тебе повезло - в средних веках за воровство вообще пальцы ломали. Или отрубали.
Маленькая воришка начинает хныкать:
- Это было не воровство. А обмен!
- Какой еще такой обмен? - выгибаю бровь я.
- Я бы взяла твой кошелек, а взамен положила конфету. Все по-честному.
- Да ну. Целый кошелек на конфету? Не прокатит, милая. Говори, где твои предки, иначе тебе не поздоровится уже сейчас.
- Нет у меня их, - надувает губки маленькая оборванка.
- В смысле?
- В прямом. Я из дома малютки.
- Чего? - растерянно переспрашиваю я
Она забавно закатывает глаза:
- Из детского приюта!
Ух. Вот дерьмо.
- Ну... Ясно, - я снова сажусь на кушетку. - Хреново тебе, что я могу сказать.
Она замолкает и таращится на меня, словно обдумывает мои слова. А потом робко спрашивает:
- Что такое "хреново"?
- Э-э-э... Да так, ничего особенного. Забудь. Что ты тогда здесь делаешь? Ты что... больна?
Она широко улыбается и наклоняется ко мне, чтобы, видимо, сообщить очень важную конфиденциальную информацию пониженым шепотом:
- Нет. Я разбила коленки. Уже третий раз за неделю. Если что-то подобное случается - нас отправляют в эту больницу, а здесь есть телек и вкусное печенье. Но, кажется, они начинают что-то подозревать.
- Кто они?
- Мерзкие врачихи. Сегодня мне в последний раз обработали колени и сказали больше не приходить, - жалобно тянет оборванка.
- Понятно. И ты специально разбиваешь коленки?
- Ну да.
Я вздыхаю. Очень, очень тяжело вздыхаю.
- Сколько денег ты хотела у меня взять?
Ее маленькие черные глазенки начинают блестеть и она принимает безумно деловитый вид, упирая руки в боки:
- А сколько у тебя есть?
- Полегче, сорока, - говорю я, вынимая кошелек. - Десятка подойдет?
- Ну... - морщится малышка. - Вообще-то мне больше нравится вот эта купюра, - ее пальчик с обгрызенными до мяса ногтем указывает на пятьдесят баксов. Я закашливаюсь.
- Ах ты, лиса. Ну уж нет. Ты что, серьезно?
- Расслабьтесь, мистер. Если бы я тебя обворовала - не было бы вообще никакого кошелька.
Я сдерживаю стон разочарования от своего идиотизма и протягиваю ей деньги. Она проворно выхватывает у меня купюру и шустро запихивает в карман.
- Спасибо, мистер. Возьмете конфету?
- Да отстань ты со своей конфетой, малявка. Сгинь, и чтобы я тебя больше никогда в жизни не видел.
Но, очевидно, теперь девчонка не собирается вникать в мои слова:
- А как тебя зовут?
Я смотрю на нее несколько секунд, тщетно пытаясь избавиться от растущего раздражения. А потом выпаливаю:
- Румпельштицхен.
Воцаряется изумленное молчание. Она смотрит на меня во все глаза и растерянно хлопает длинными ресницами.
- Ого! Это самое дурацкое имя, которое я когда-либо слышала.
- Да, не без этого. Слушай, мелкая, иди уже отсюда.
- Ничего страшного, я могу дружить с тобой, даже несмотря на такое жуткое имя, Румпи..Румпе..Льштхт..- я закатываю глаза под ее жалкие попытки. - ... А меня зовут Макс.
Настает мой черед удивляться.
- Кто бы говорил про дурацкое имя. Что еще за имя для девочки?
- Кто сказал, что я девочка?
- А кто? Мальчик, что ли?
- Не знаю, - отзывается малявка. - Я еще не определилась.
Так. Этот ребенок определенно начинает выносить мне мозг.
- Такое вообще-то не выбирают, - отвечаю я ей. - Либо ты мальчик, либо девочка. Кем уж угораздило родиться.
- А я считаю, бывает, - с умным видом вещает мелочь. - Вот как ты, например - ты вроде мальчик, но тебе нравятся мальчики.
Моя челюсть в буквальном смысле отваливается и оказывается в районе пола.
- Чего?! Ты что такое несешь?
- Ну а что? - пожимает наглючка своими хрупкими плечиками. - У тебя уши проколоты. И не только они.
Я теряю дар речи. Так гениально меня еще никто не оскорблял.
- Знаешь что? Катись-ка ты отсюда, пока я не отнял у тебя свои деньги назад, преступница недоделанная. А не то я не просто палец тебе сломаю за попытку воровства, а целую руку.
Хихикая, она начинает давать задний ход в сторону выхода из детской комнаты. Ну, слава богу, хоть капелька мозгов в ее пустой голове нашлась.
- Пока, - радостным тоном заявляет она мне. - Еще увидимся. Я видела, у тебя там есть еще деньги. И, если что - меня зовут Маккензи.
- Проваливай отсюда, Маккензи. Я тебе не друг.
Она обиженно надувается.
- Ну и ладно. Не больно-то и хотелось мне дружить с геем.
Обалдеть можно. Значит, слово "гей" и его значение эта заноза знает, а слово "охренеть" нет?
Я поднимаюсь во весь рост и изо всей дури ору:
- Смылась отсюда!
Мелюзга разумно затыкается и драпает из комнаты со всех ног. Я считаю ровно до трех, а потом вылетаю за ней, но ее уже и след простыл.
Засранка. Чертовка. Маленькое исчадие ада. Не попадайся мне больше на пути.
- Что ты здесь делаешь? - потрясенно раздается от меня справа. Я поворачиваюсь и вижу Бриттани.
- Ни за что не догадаешься. Но я торчу в этой выгребной яме ради тебя.
- Мы же договорились встретится вечером. А ты... - она осекается, заметив мое лицо. И уголки ее улыбки мгновенно опускаются вниз, как перышко на ветру. У нее тихий и обеспокоенный голос.
- Что случилось, Лукас?
- Может, хватит дурацких вопросов на сегодня?
Она смотрит на меня недоверчивым взглядом, а потом резко подается вперед, приподнявшись на цыпочках и обнюхивая меня:
- Лукас! Ты что, пил?!
- А ты что, моя мать?
Мне отвешивают смачный подзатыльник.
- Прекрати себя так вести со мной. Я этого не заслужила.
Я резко выдыхаю и отворачиваюсь. Потом делаю пару шагов и усаживаюсь на стул, демонстративно уставившись в другую сторону. Бриттани ругается сквозь зубы и идет за мной:
- Да что случилось? Ты можешь мне рассказать?
- Нет.
Она глубоко вздыхает и присаживается передо мной на колени. А потом сладким и успокаивающим голосом, созданным словно по заказу для душевнобольных или малых детей, мягко произносит:
- Кто тебя обидел? Ну? Кто обидел нашего забияку Лукаса?
- Эллис, - я опускаю глаза и смотрю на нее сверху вниз. Надо сказать, эта поза возбуждает. - Ты совсем больная? Никогда. Слышишь меня, никогда. Не говори со мной в таком тоне.
Она начинает смеяться. А затем берет меня за руку и произносит:
- Я пыталась поднять тебе настроение. И кстати, я уже закончила на сегодня. И я скучала по тебе целый день, - последнюю фразу она произносит с придыханием, и все мои мысли мгновенно сбиваются. После таких слов невозможно не оттаять, какой бы конченной задницей вы ни были.
- Доктор сказал мне пройтись и подышать свежим воздухом. Тут есть одно очень красивое место... Сходишь со мной?
Я что-то нечленораздельно буркаю в ответ. Она одаряет меня своей сияющей улыбкой, перед которой невозможно устоять. За все это время я видел разные улыбки Бриттани Эллис. Но от всех, без исключения, вся моя кровь отливала от головы и приливала в пах. Поэтому мне стоит больших усилий сказать "Посмотрим" вместо того, чтобы завалится в ее стройные ножки и пообещать сделать ради нее все что угодно.
- Отлично, - улыбается Бриттани. - Давно бы так. - она что, читает мои мысли? -Пойдем. Могу поспорить на что угодно - это место тебе понравится.
***
- Именно это не дает мне окончательно в тебя разочароваться, - заявляет Бриттани, когда мы сидим на берегу небольшого пруда в окрестностях больницы. Несмотря на начало августа, вблизи воды было очень прохладно, и Бриттани сидит рядом со мной, укутанная в мою старую кожаную куртку. Ее щеки и кончик носа порозовели от холодного воздуха, и это медленно сводило меня с ума. Этот румянец только лишний раз подчеркивал голубые глаза, а по плечам рассыпались прекрасные светлые кудри, растрепавшиеся от ветра.
Если ангелы и существуют, то более чем уверен - все они выглядят как Бриттани Эллис.
Черт. Нужно прекращать это.
- Как мило такое слышать, - говорю я, неторопливо растирая карандашные штрихи. Она откладывает свою книжку в сторону и пододвигается ко мне ближе.
- Нет, правда. Ты так восхитительно рисуешь, - она заглядывает ко мне через плечо и пару секунд любуется набросками старого дуба. Я давлю в себе желание захлопнуть альбом прямо перед ее носом. - Человек без души просто не может так рисовать.
Я закрываю альбом.
- Ну спасибо. Ты думаешь, у меня нет души?
- Я так не думаю. Но разве не это ты пытаешься доказать другим?
Я хмыкаю и, отложив альбом, притягиваю ее к себе. Она сразу же заливается краской, пока я пальцами исследую ее тонкую шею и ключицы.
- У меня, кстати, хорошая новость, - сконфуженно бормочет Бриттани себе под нос. Я чувствую, как от моих прикосновений ее кожа, прикрытая свитером, начинает гореть.
- Да ну, - я почти не слушаю ее, увлеченный тонким ванильным ароматом ее бархатной шеи. - И какая же?
- Ну... меня выписывают.
Я резко выдыхаю и убираю руки. Бриттани смотрит удивленно:
- Что опять случилось? Я просто не успеваю за твоим настроением.
- Ничего, - раздраженно отзываюсь я. А потом не выдерживаю:
- Ты считаешь это хорошей новостью? Ну и сколько ты теперь продержишься, Бриттани? Недели две? А потом снова загремишь сюда?
- Перестань, - морщится она. - Все не так уж и плохо.
Я вскакиваю на ноги и достаю торчащую из-за уха сигарету.
- Все не так плохо, пока тебе переливают кровь. Ставят капельницу. Даже элементарно без этого ты загнешься. Тебе нужно постоянное лечение! Как ты этого не понимаешь?!
Она молча рассматривает свои сапоги и начинает ковырять шов.
- Тебе нужно лечится. Нужно попытаться.
- Я уже пыталась. - раздраженным тоном отзывается Бриттани. - Ничего не вышло. Понятно? Я не хочу проходить через это еще раз.
- Боже, ты такая дура! Я не могу!..
Повисает тяжелая тишина. Она молча смахивает слезы с бледных щек и отворачивается от меня, прижав колени к груди. Черт. Опять довел ее до слез.
У вас никогда не возникало желания врезать самому себе? Так вот, это не самое приятное чувство.
Я тяжело вздыхаю и, пытаясь успокоиться, опускаюсь перед ней на колени.
- Эй. Посмотри на меня, - Бриттани нехотя поднимает на меня свои покрасневшие глаза, в которых до сих пор стоят слезы.
- А что если... если... - я запинаюсь и замолкаю.
- Если что?
- Если... Короче. Меня будет недостаточно, чтобы ты решила остаться? Снова бороться?
- Что? - севшим голосом переспрашивает Бриттани.
- Что слышала. Я не хочу повторять это дважды.
- В каком это смысле...
- Блин, Эллис. В прямом смысле. В прямом.
Она замолкает. Отводит глаза. А потом начинает мямлить:
- Лукас, слушай... Я... Мне нужно защититься от тебя. Я не хочу умирать с разбитым сердцем. Я не смогу стать одной из тех девушек-однодневок, которые обычно окружают тебя...
-Так вот чего ты боишься? Боишься, что я уйду после того, как отымею тебя?
После этого, как только с моих губ срываются эти слова, наступает минута молчания, которая очень напоминает о тех нескольких секундах потрясения прямо перед автомобильной аварией. Твой мозг кричит тебе нажать на тормоза, но телу требуется слишком много времени, чтобы сделать это. Именно в эти секунды молчания губы Бриттани расплываются в медленной страшной улыбке.
А потом она влепляет мне пощечину.
Было не больно. Не совсем.
И я просто не смог ничего с собой поделать. Я засмеялся.
Щеки Бриттани порозовели, и она подняла руку, чтобы снова меня ударить.
- Полегче, детка.
Я поймал ее за руку, когда она замахивалась, и опустил себе на колено. Это означало, что одна ее рука была прижата к моей ноге. Маленькая горячая штучка попалась. Она вздернула подбородок и посмотрела мне в глаза, будто собиралась в бой. В ее глазах горел огонь, и она выглядела чертовски сексуальной.
- Ну и зачем ты пытаешься сделать мне больно? - спросил я.
- Потому что так мне станет лучше!
Лежащая на моем бедре ладонь не помогала мне принимать ее злость всерьез. И ее кожа покраснела от щек и вниз по шее - как бы мне хотелось, чтобы на ней не было этого дурацкого свитера.
- ... Надеюсь, сейчас тебе хотя бы на толику также больно, как и мне в тот момент, когда ты употребил это... это слово. - ее голос дрожит и срывается. А затем она сжимает свою маленькую ладошку и стонет:
- Черт. Больно-то как.
- Думай на кого замахиваешься. Дай взглянуть, - я осторожно беру ее руку и подношу к своему лицу. А затем нежно целую растекающееся по ладони красное пятно.
- Прости меня.
Брови Бриттани взлетают вверх:
- Ты что... Ты извиняешься за то, что сказал?
Я закатываю глаза
- Ну конечно же нет. Я прекрасно осознавал, что говорил. Я извиняюсь за то, что моя челюсть такая крепкая.
Она начинает вырываться из моих рук, и я снова смеюсь.
- Ну а как я должен был сказать? Это жизнь, Бриттани.
- Нет. Есть много разных... Вариантов. И они не звучат так ужасно.
Я закатываю глаза:
- Я даже знаю, какое предпочитаешь ты. Заниматься любовью, верно? Отстой.
- Сам ты... - обижается Бриттани. - Циник.
- Глупая девчонка в розовых очках. А знаешь, что самое смешное? Там даже близко нет ничего общего с любовью.
- Много ты знаешь о любви, - ехидно замечает Бриттани.
- Я много знаю о сексе, понятно? Любовью там даже не пахнет. Это название придумали отчаянные чуваки, пытающиеся уложить своих строптивых подружек.
Бриттани тяжело вздыхает и обвивает меня руками за шею, кладя голову на плечо.
- Может, ты просто занимался им не с теми... с кем надо.
Я до боли закатываю глаза.
- Не путай любовь с обычной физиологией, детка.
- Так ты веришь в нее?
- В кого?
- В любовь.
- В какую такую любовь?
Бриттани сердито пихает меня в бок.
- Перестань увиливать от темы.
- А ты перестань задавать дебильные вопросы. Нет, я не верю. Все это чушь собачья.
- Так значит... То, что у нас, это просто... Для тебя это просто физическое влечение, да? Ко мне?
Я громко фыркаю:
- С чего ты вообще взяла, что меня к тебе влечет?
Бриттани смотрит на меня красноречивым взглядом:
- Лукас. Ты только что предлагал мне возобновить лечение ради тебя. Я уже молчу о том, что ты..
- Так, ладно, проехали.
- Физическое влечение - как минимум.
- Ты закончила свой психоанализ?
- А значу ли я для тебя что-нибудь еще? Ну, или когда-нибудь буду значить?
- Начинается, черт побери. Мы не будем это обсуждать.
- Но...
- Нет, Бриттани. Не будем.
И почему всем женщинам обязательно нужно задать этот самый дебильный вопрос на свете? "Что я значу для тебя?"
Да все. Но я не собираюсь ей об этом говорить.
Бриттани тяжело вздыхает и ерзает на моих коленях.
- Не елозь по мне, Эллис. У меня сразу по лбу бьет.
- Что? - она округляет глаза. - Что ты имеешь ввиду...
Господи помоги мне.
- Эрекция, Бриттани.
- Ох, - густо краснеет она. - Точно. Прости.
- Ты вообще ничего не знаешь об этом, да?
- Не особо, - еле слышно отзывается Эллис.
- А как же уроки сексуального воспитания в старшей школе? Ну, на тех, что раздавали халявные презервативы и учили их надевать на банан.
- Я не ходила в школу с двенадцати лет, - бледнеет Бриттани. - У меня такого не было.
- Это многое объясняет.
- Очень смешно, - надувается Бриттани.
Какое уж там смешно. Мне впору плакать. Но я не могу сдержаться и целую ее в бархатную щечку, проглатывая стон от острого наслаждения ее близостью. И ее глаза мгновенно затуманиваются, когда мои руки начинают скользить вокруг ее талии.
- Знаешь, - с взволнованным придыханием произносит Эллис, когда я осторожно втягиваю в рот мочку ее аккуратного ушка. - Я думаю, я могу сделать это. В смысле секс. В смысле с тобой, - она прикрывает глаза в ожидании поцелуя. Но я отстраняюсь, и наступает торжественное молчание. Видно, на этом самом месте я должен завалиться на землю и залиться слезами щенячьего восторга. Типа "наконец-то!".
Знаете, какой у меня девиз? Никогда не говори. Всегда делай. И я просто ненавижу, когда мне вешают лапшу на уши.
- Да ну? - скептически выгибаю бровь я.
- Ну да. Но только с одним очень важным условием.
Поправочка. Еще больше я ненавижу, когда мне ставят условия
- Только не говори, что этот секс должен быть только после свадьбы. Не проканает.
- Ты готов зайти настолько далеко?
Я снова жадными поцелуями ползу по мягким изгибам ее шеи. Черт, как же она хороша. И бормочу в область декольте:
- Это что, вызов?
- О, нет, - тихо стонет Бриттани, запуская пальцы в мои волосы. - Я не настолько сумасшедшая.
- Чего? - обиженно чмокаю я, обрывая поцелуй. - В каком это, блин, смысле? - моя рука уже вовсю ползет по ее груди и, лаская, осторожно сжимает ее в ладони.
- В прямом, - она выгибается и прижимается ко мне всем телом. Чертов рай. - Покажи мне хоть одну женщину в здоровом уме, которая согласится выйти за тебя.
Что??
Ах так...
Я обиженно убираю руку и спихиваю ее с своих колен.
- Да любая согласится. Я - мечта каждой девчонки, начиная с четырнадцати и до сорока включительно. Только вот ни одна из них никогда не получит меня.
Бриттани смеется.
- Ну-ну. Попробуй предложи кому-нибудь. Тебя будет ждать неприятный сюрприз.
- Не меняй тему. Какое там у тебя условие? Что я должен сделать ради того, чтобы ты наконец позволила мне тебя тра... Ум-м-м, подарить тебе неземное блаженство?
Она замолкает и окидывает меня серьезным взглядом. А потом заявляет:
- Мое условие - я хочу узнать тебя. Хочу узнать, какой ты, а не маска, за которой ты прячешься.
Я перестаю улыбаться. Она что, шутит?
- Чего?
- Ты меня понял. Я хочу знать все. Твой любимый цвет, о чем ты думаешь, когда просыпаешься и когда засыпаешь. И откуда у тебя... - она снова пододвигается ко мне и еле ощутимо касается шрамов на моих запястьях. - Это.
- Окей. Раз ты так просишь. Мой любимый цвет - не твое собачье дело. Когда я просыпаюсь и засыпаю - то, о чем я думаю, тебя не касается. А откуда у меня это - да пошла ты к черту! - я резко подскакиваю на ноги и грубо сдергиваю куртку с ее плеч.
-Лукас! Подожди! Я же серьезно. Я просто хочу помочь.
Я оборачиваюсь в ее сторону:
- Знаешь что?!
- Что?
- Ничего!
- Лукас...
- Хочешь покопаться в моей душе, да? Разбередить старые раны? Узнать побольше интимных подробностей?
- Перестань, - твердо произносит она. - Я просто хочу помочь.
- Да не нужна мне твоя помощь! Ничья не нужна! Катитесь все к черту!
- Лукас, подожди! Да выслушай же меня! Я начну... я снова начну лечиться! Если только мы попробуем... Я хочу помочь...
- Нет! А вообще, ты ничего не попутала, а? Лечиться - это в твоих долбанных интересах, не в моих! Мне насрать!
Ее глаза покрываются ледяной коркой.
- Хорошо. Тогда ты получишь то, в чем пролегает твой основной интерес. Секс? Пожалуйста, бери. Это для тебя самое главное? С одним лишь только условием.
- Да пошла ты!
Несколько секунд мы сверлим друг друга взглядами, полными ненависти. Меня трясет мелкой дрожью, когда я поворачиваюсь к ней спиной. Но я прекрасно слышу и даже чувствую, как она делает шаг в мои сторону.
- Эллис, - рычу я. - Не подходи ко мне.
Она делает еще шаг, подходя ко мне вплотную и я оборачиваюсь.
- Пожалуйста... - шепчет она, протягивая ко мне руку. - Просто расскажи мне. Поделись с кем-нибудь.
- Не трогай, - шиплю я и грубо перехватываю хрупкое запястье, резко притягивая к себе. Ее грудь врезается в мою, и я склоняюсь к ней настолько близко, что ее губы оказываются буквально в миллиметре от моих собственных. Она резко выдыхает, и на мгновение я ощущаю в воздухе сладость ее дыхания. Но этого достаточно, чтобы потерять рассудок.
Я впиваюсь в нее губами.
Бриттани ахает, когда я проскальзываю языком между ее губ. Несколько секунд она стоит с руками по бокам, а потом я ощущаю неуверенное касание маленьких пальцев к моему бедру, и этого разрешения мне достаточно, чтобы продолжить. Я еще больше склоняюсь к ней и погружаю одну руку в ее волосы, а другую обвиваю вокруг стана. Ее другая рука поднимается к моей талии и проскальзывает под футболку, впиваясь в мою кожу. От этого можно умереть. Ее губы под моими мягкие и податливые, и я слегка замедляю темп, чтобы лучше распробовать их. Я пытаюсь целовать ее нежно. Но мы оба были так злы, что скорее кусаемся, нежели целуемся. Меня с головой захлестывает отчаяние, и я снова целую ее сильнее.
Я приподнимаю ее и усаживаю на бедро, прижав к дереву.
Ее зубы покусывают мою нижнюю губу, и я рукой в волосах оттягиваю ее голову назад, чтобы можно было переместить губы к шее. Я мог бы целую вечность пробовать ее на вкус.
Как там говорилось... я мог бы умереть счастливым? Но все это было гораздо больше. Я никогда не буду удовлетворен до конца. Мне всегда будет хотеться снова и снова ее целовать. Ее поцелуи настолько очаровательно неумелые, неловкие, до потрясения трепетные и чувственные, что мгновенно вызывают привыкание. Она вызывала зависимость.
Никто и никогда не целовал меня так. Я никого и никогда так не целовал.
Постепенно она сползла вниз по моему бедру. Моя шея и тело окончательно затекли, пока я склонялся к ней вниз на добрые тридцать с лишним сантиметров, и я опускаюсь на землю, увлекая ее за собой. Стоя на коленях пред друг другом, мы наконец то почти одного роста и целуемся еще яростнее, требовательнее, сильнее. А затем все просто заканчивается. Я отрываюсь от нее, и, вздрогнув, утыкаюсь в шею. Бриттани мгновенно прижимает меня к себе и обвивает руками. Меня начинает трясти, а с губ срывается какой-то невнятный звук.
- Успокойся, - сбивчиво шепчет она мне на ухо и прерывисто дышит. - Все хорошо. Дыши глубже. Вот так. Еще глубже.
- Прекрати разговаривать со мной так, как будто я рожаю, - отзываюсь я.
- Хорошо, - я чувствую, как она улыбается. - Все хорошо. Извини.
- Есть вещи, о которых ты не знаешь, - невнятно бормочу я в ее ключицы. - Понимаешь? Вещи, о которых никто не знает! Я не готов поделиться ими с тобой, да и вообще с кем-либо другим. С тобой тем более.
- Ты настолько не доверяешь мне?
- Нет, глупая. Потому что мне не наплевать на тебя. И я не хочу, чтобы ты когда-нибудь узнала что-то подобное.
- Тише. Успокойся. Все хорошо, - я сползаю еще ниже и лицом утыкаюсь ей в колени. Бриттани запускает пальцы в мои волосы и медленно начинает перебирать прядь за прядью. Внезапно я чувствую, что мне становится легче.
Легче, чем когда-либо было до этого.
***
- Нельзя вечно держать боль в себе, Лукас, - произносит мне Бриттани на ухо, и я мгновенно просыпаюсь. Она продолжала неспешно перебирать мои волосы, а моя голова до сих пор покоилась на ее коленях. Я застонал. Все тело затекло к чертовой матери, а по позвоночнику полз забравшийся под куртку холод.
- Который час? - хриплю я.
- Приблизительно шесть. Я поэтому и разбудила тебя - в больнице скоро начнется вечерний обход. Так что мне пора.
- Дай мне минуту, - я снова закрываю глаза и откидываюсь ей на колени. Голова раскалывалась от недавней истерики, и в целом я чувствовал себя очень разбитым. Но близость ее тела невероятно грела и успокаивала.
- Когда-нибудь она вырвется наружу и все сметет на своем пути. Что ты будешь делать тогда?
- Я не понимаю, о чем ты.
Бриттани вздыхает.
- Ты прекрасно понимаешь. Можно спросить?
- Нет.
- Каждый раз, когда я просыпаюсь ночью рядом с тобой, ты не спишь. О чем ты думаешь?
Я бросаю на нее раздраженный взгляд. Какого черта она все портит? Бриттани снова вздыхает:
- Ладно, можешь не отвечать. У тебя расстройство сна?
- Что за бред ты несешь?
- Какой у тебя диагноз?
- Нет у меня никакого... - начинаю закипать я.
- Как давно? Отвечай, Лукас.
Она вцепляется в мои запястья своими маленькими пальчиками и сжимает изо всех сил. Обычно мягкие и пухлые губы превращаются в тонкую, жесткую линию.
- Тебе постоянно снятся кошмары. Ты усиленно избегаешь чувств или разговоров, связанных с твоей... - она запинается. - ...Травмой. Ты всегда напряжен, - внезапно Бриттани кладет мне руку на низ живота и я дергаюсь. - Все мышцы как каменные и на пределе. Что это? Ожидание угрозы?
- Накаченный пресс! - рявкаю я. - Ты закончила играть в психиатра?
- Нет. Если бы только пресс. Напряженно все, - она начинает прикасаться к моей шее, рукам, груди. В любой другой ситуации я бы уже отправился на тот свет от блаженства - Эллис меня лапает. Но не сейчас. Я дергаюсь и отбрасываю ее руки.
- Хватит, - голос срывается, и это звучит слишком жалко. Слишком убого.
Мне хочется заорать, толкнуть ее и уйти. Ну или просто отпихнуть ее в сторону и свалить отсюда. Короче, сделать хоть что-нибудь в моем духе. Но вместо этого я, как полный кретин, вжимаюсь в дерево и дрожащими руками обнимаю колени. Ее слова, ее действия - все это невероятно задевает за живое, и я едва держусь от того, чтобы не вспомнить посеревшую мамину руку, торчащую из-под окровавленной простыни.
- Эй, эй, - растерянно бормочет Бриттани, касаясь моего лица. - Это же я. Все хорошо. Я перестаралась, верно? Прости меня.
Ее прикосновения к моему лицу мягкие, нежные, теплые. Совсем не похожи на его, когда он запихивал мне кляп в рот.
- Да, - выдавливаю я. -Ты перегибаешь палку.
Она резко вздыхает и опускает глаза. А затем, когда она поднимает их снова, то я вижу застывшие в них злые слезы. Проворным движением Бриттани хватает меня за воротник куртки и притягивает к себе:
- Просто я в отчаянии, понимаешь?! Ты не говоришь мне! Не говоришь! Я тот самый человек, который лучше всего сможет тебя понять! Мы оба прошли через настоящий ад! Я могу помочь тебе! Я единственная могу помочь тебе! Но я не могу достучаться до тебя, ты постоянно закрываешься! Гребанный ты придурок!
- Ты чокнутая, любопытная сука. Оставь меня в покое.
Со стоном она садится обратно на землю и облокачивается на мою спину.
- Это не правда. Я просто хочу помочь, а ты... Как же ты бесишь меня.
- Это даже близко не сравнится с тем, как я тебя ненавижу, - буркаю я.
- Не могу дождаться, когда избавлюсь от тебя.
- Зашибись.
- Сама рада.
Она пихает меня локтем, а я толкаю ее в ответ. Бриттани закрывает глаза и отворачивается от меня. Какое-то время мы сидим, прижавшись друг к другу, и молчим. А потом она склоняет свою голову мне на плечо:
- Я начну принимать Иматиниб в понедельник.
- Что это? - нехотя спрашиваю я.
- Лекарство. Вернее... Очень мощный препарат. От него меня будет постоянно рвать. А еще химия - от нее у меня снова выпадут волосы, - Бриттани смотрит на свои мягкие локоны, разбросанные по плечам и внезапно лицо у нее перекашивается. Она начинает плакать.
- Брось, Бриттани. Это всего лишь волосы.
- Да я знаю, - шмыгает она. - Но я, скорее всего, изменюсь. Буду постоянно плакать, истерить и вести себя как стерва. Это побочный эффект многих препаратов.
- Ты и так ведешь себя как стерва. И ревешь в три ручья. Постоянно.
- Может, тогда ты все поймешь и оставишь меня в покое.
- Может быть, - говорю я. Меня снова непреодолимо тянет к ней, и я плюю на остатки гордости, забываю ту злость и раздражение, которые испытывал к ней буквально пару секунд назад. Я притягиваю ее к себе и сжимаю в объятиях, мягко целуя в подбородок. Слезы Эллис выбивают из меня весь дух, и я чувствую, что готов на все, лишь бы она не плакала.
- И уйдешь, - всхлипывает она.
- И уйду.
- У меня ведь потом даже брови выпадут... Немногие родственники могут с этим справиться, что уж говорить о...
- Заткнись, Бриттани. Брови - полная хрень. Если это будет помогать, то мне плевать, что у тебя начнет выпадать или отваливаться.
Она качает головой, ее ангельские кучеряшки отпрыгивают от лица.
- Знаешь, все знакомы с определенным образом больного рака. Стоическим и непоколебимым, который героически сражается с болезнью, просто-таки с нечеловеческой силой, и никогда не жалуется, и не перестает улыбаться до самого конца, и так далее. Но на самом деле это не так. Мы унылые и несчастные, обессиленные и умирающие. Мы жалкие. В какой-то момент - полные ненависти, а не упорства или сострадания, чего от нас ждут. Вот, например, я просто до безумия тебя ненавижу. За то, что ты такой сильный, здоровый и так полон жизни.
Я крепко прижимаю ее к себе и чувствую, как безумно быстро колотится ее маленькое сердечко.
- Вы не жалкие, - мои губы торопливо касаются мокрых от слез дорожек на ее щеках. Черти что, она просто сводит меня с ума. - И вы имеете право ненавидеть и проклинать этот дерьмовый мир за то, что он так несправедливо с вами обошелся. Мы можем поджечь что-нибудь или разнести в щепки, если тебе захочется нечто подобного после лекарств. И ты можешь ненавидеть меня. Потому что я тоже тебя ненавижу. За то, что ты так сводишь меня с ума. За то, что ты такая идеальная, такая…совершенная. Думаешь легко находится рядом с таким ангелом, да? Ты словно создана для того, чтобы лишний раз указывать мне, насколько я убогий, насколько жалкий и испорченный. По сравнению с тобой. Я возненавидел тебя с первого взгляда, потому что сразу понял, что настанет день, когда ты станешь моей единственной и самой сильной слабостью.
Она улыбается мне сквозь слезы.
- Ты серьезно? Это было похоже на признание в чувствах.
- Мечтай.
Мы просто обнимаемся и сидим в тишине, слушая убаюкивающий плеск воды в пруду.
- Эй, - говорю я, приподнимая ее за подбородок. - Мне вообще плохо удается всякая "давай-поговорим-об-этом" фигня. Но кончай пускать водицу, Эллис. Все будет хорошо, - непривычно говорить кому-то такие слова. Никогда не верил в это. Но чтоб я сдох на месте, я просто не могу не сказать ей этих слов.
- Точно, - ее губы расплываются в своей обычной, фирменной улыбке. Если бы каждый в этом мире улыбался как Бриттани Эллис, то он бы однозначно перестал быть таким дерьмовым. Но затем она снова тянет ко мне ладони и лихорадочно шепчет:
- Пожалуйста, Лукас. Ну пожалуйста. Просто позволь мне помочь тебе.
Я крепко сжимаю челюсти:
- Если кому-то из нас и нужна помощь, так это тебе.
- Да. Мне нужна помощь. Но и тебе тоже. Давай поможем друг другу? Пожалуйста!
По ее румяной щечке снова катится сверкающая в закатных лучах солнца слеза. Я чувствую такую адскую боль слева, что, кажется, будто мое сердце пропустили через блендер. Чертова стерва, она нашла на меня управу.
Сжав губы в тонкую линию, я через силу дергаю головой. Это не то чтобы согласие - я просто хочу, чтобы она отвалила.
- Только не плачь. Не обольщайся, но когда ты ноешь - это просто убивает меня.
Ее глаза озаряются ярким светом. Они выглядят такими невинными и ясными, как чистейший голубой мрамор. На губах снова появляется та самая фирменная улыбка Бриттани Эллис, та, которую она подарила мне, когда я увидел ее впервые. Но, если честно, мне очень хочется влепить ей затрещину. Как и тогда.
Как я бесился от ее улыбочек, так бешусь и до сих пор.
- Мне всего-то нужно, чтобы ты каждый день рассказывал мне о себе что-то такое, чего я не знаю. Любую мелочь, не важно. Но то, что позволит лучше тебя понять. Мы начнем с малого, - обещает она, прижимаясь ко мне всем своим телом.
- Ладно, - вру я. От одной только мысли, что я должен буду рассказать ей про то, что случилось с мамой, у меня сводит желудок. Снова все это вспомнить, пропустить через себя, воспроизвести... Я лучше сдохну.
Я не могу рассказать ей такое. Я не могу пережить это заново.
Зато я всегда могу соврать.
Бриттани наклоняется и целует меня. Наверное, впервые за все это время целует меня первой. Чувственно облизывает мою нижнюю губу, прикусывает кольцо и, потянув его на себя, негромко стонет мне в рот.
И это один из самых потрясающих поцелуев в моей жизни.
Во-первых, потому, что это делает она. А во-вторых - она делает это первой. Целует меня сама.
Бриттани целует меня так, словно я вода, а она страдает от жажды. Словно я воздух, а она тонет. Словно я ее жизнь, а она... А она умирает. Словно она готова отдаться мне прямо здесь. В этот момент ее губы - это все, о чем я могу думать. Все, о чем я когда-либо хочу думать.
Но, наверно, впервые за все это время мое тело не реагирует должным образом. Оно вообще никак не реагирует. Все-таки она добилась своего и сделала из меня импотента всеми этими разговорами про желание покопаться в моем прошлом.
Классно.
- Ну так что? Какой цвет - твой любимый?
Я закрываю глаза. В памяти всплывают мамины светло-зеленые в желтую крапинку радужки с темными прожилками. Отец всегда говорил, что они похожи на парочку спелых яблок сорта Грэнни Смит. Такие глаза я видел каждый раз, заглядывая в зеркало.
Вряд ли случится что-то страшное, если хотя бы касаемо этого я отвечу правду.
- Зеленый, - говорю я. - Зеленый.
Мой любимый цвет - зеленый.