6.4 Мир не любит меня
Снег падал с неба, хлопьями оседая на волосах и одежде. Я, бережно прижимая к себе цветы, нерешительно, медленно, будто бы передумывая каждую секунду, брела по заснеженной дорожке. Впервые за последние три года я решилась навестить могилу мамы. За долгое отсутствие было ужасно стыдно, и я всё откладывала и откладывала этот необходимый визит. Но в этот вечер меня сюда буквально притянуло.
Я шла к маме, но думала совсем о другом человеке. Наши с Дэном регулярные разговоры по скайпу с каждым разом всё больше радовали, и одновременно всё больше угнетали меня. Всё случилось так, как я предполагала – я быстро привязалась к нему и начала скучать. Ему, казалось, не особо была интересна непосредственно я – больше его интересовали наши проекты… и я чувствовала лишь какое-то непонятное смятение, поедавшее меня изнутри.
Когда вопросы уже невозможно было хоронить в себе, я начала искать ответы на них, но всё было тщетно. И тогда я пошла сюда. За советом к маме.
Я застыла в нерешительности, не дойдя до самой могилы несколько шагов. Головки белых тюльпанов в моих руках поникли под тяжестью снега и съёжились от холода. Я, потоптавшись на месте пару мгновений, тихо присела на корточки и бережно опустила букет на надгробие, смахнув снег с выгравированной фотографии, имени и дат жизни и смерти.
- Привет, мам. – тихо поздоровалась я, внимательно глядя в её сияющие, но такие безжизненные глаза, - Прости, что так давно не приходила…
Я хотела сказать что-то ещё, но слова застряли в горле. Я поёжилась и медленно поднялась, обнимая себя на плечи, и так и застыла, глядя, как снег медленно укрывает принесённый букет белой паутинкой.
- Раньше ты часто приходила сюда, - раздался голос из-за спины. Я резко обернулась и наткнулась взглядом на Розмари, сжимавшую в руках несколько красных роз. Последнее время мы с ней очень редко говорили – Том, превратившийся в дряхлого старика, сильно болел, и ещё в начале осени над нашим домиком нависла пугающая постоянная тишина. Перестали смотреть телевизор и шумно завтракать втроем. Перестали гулять все вместе и обсуждать подробности прошедшей недели. Перестали выезжать в гости к Сантане, забросили Максилин и Тигриса. Они сами иногда приезжали, весёлые, счастливые, но запала хватало ненадолго, и родственники уезжали обратно, выпитые до дна бабушкиным горем. Глухое отчаяние давило всю радость, когда-то питавшую наше тихое лесное местечко, и это убивало меня…
Она подошла и аккуратно опустила букет рядом с моим. Красный смешался с белым, будто пятна крови на снегу.
- Да, - я задумчиво вгляделась в медленно оседающие на холодный мрамор снежинки, - Мне казалось, будто здесь она меня лучше слышит.
Розмари ничего не ответила. Мы застыли рядом, смотря в две разные точки и не произнося ни слова. Говорить не хотелось, но я решила нарушить молчание и спросила каким-то безразличным, безжизненным голосом:
- Как Том?
- Хуже. Сегодня утром не узнал ни Максилин, ни Тигриса, когда я пыталась показать ему их фотографии из путешествия… Помнит только меня. Врачи говорят, это тоже ненадолго. Болезнь вошла в завершающую стадию… - она запнулась на секунду, но продолжила спокойным, ровным голосом, в котором звучало лишь смирение, какая-то безысходность и принятие неизбежного, - Его дни сочтены.
Мы вновь замолчали. Я подняла на Розмари сочувствующий взгляд, но она не повернулась, продолжая упрямо глядеть прямо перед собой.
- Как ты будешь жить без него? – сорвался с моих губ вопрос, который я не хотела задавать. Я осеклась и быстро повернула голову, ожидая увидеть хоть тень возмущения, но Розмари сохраняла удивительное спокойствие, совершенно ей не свойственное, и это ужасно пугало.
- Никак, - просто ответила она, - Я не буду без него жить.
- Что… что это значит?..
- Ты всё правильно поняла, Кэти. Я уйду вместе с ним. Это будет правильно.
- Как… да как ты вообще можешь такое говорить?! – мой голос задрожал от накатившей волны возмущения, отчаяния и слепой злости, - Ты выглядишь лучше многих тридцатилетних, ты, ты абсолютно здорова, в тебе столько сил!.. Ты столько ещё можешь достичь и сделать! Ты нужна миру! Нужна своим подчинённым! Нужна Сантане, Максилин, Тигрису… да нам всем! И ты… ты нужна мне!
Выслушав мою жаркую тираду, бабушка наконец повернула голову, и я, заглянув её глаза, с невероятной радостью уловила там какое-то беспокойство. Я решила, что почти растормошила её, и продолжала яростно:
- Пожалуйста, скажи, что не сделаешь этого! Что не оставишь меня!.. Не бросишь… здесь… совсем одну!..
- Кэти… С моими генами и здоровьем я могу прожить ещё очень, очень много лет… Но без него я не смогу… - она говорила уверенно, но мне показалось, что крохи сомнений в своём решении поселились в её душе. И я ухватилась за это, как за спасительный круг.
- Сможешь! Ты всё сможешь! Ты такая сильная, такая нерушимая, как скала!.. Пожалуйста, бабушка!!! Пожалуйста, не покидай меня тоже!..
- Люди рождаются и умирают, Кэти. Это нормально…
- Я устала мириться с этим «нормально»! Все дорогие мне люди покидают меня, всегда, несмотря ни на что!.. – из глаз непроизвольно полились слёзы, и я всхлипнула жалобно, словно котёнок, которому отдавили хвост, - Почему я теряю всех, кто мне дорог?! Это нечестно! Ужасно нечестно! Я не могу больше так! Я хочу, чтобы все, кто должен быть рядом, были, чтобы не было глупого скайпа, расстояний, могил, смертей… Бабушка!
Розмари притянула меня к себе и крепко обняла. Глухие рыдания вырывались из моей груди и тонули в толстом бабушкином свитере. Я плакала, не жалея слёз, но не становилось лучше. По телу полз холод, отвратительный, могильный холод, и я вдруг поняла, что ни секунды не могу находиться больше здесь.
- Ненавижу всех, кто предаёт меня! Кто уходит! Умирает! – прокричала я и бросилась бежать, вытирая на бегу злые слёзы.
Розмари после того разговора даже не пыталась поговорить со мной ещё раз. Мы вдруг стали как-то очень далеки друг друга, и это всё вкупе с прошлыми переживаниями угнетало. Я ходила поникшая, потерянная, вечно мёрзла и куталась в огромные свитера, но ничего не помогало… С болезнью дедушки, кажется, заболел весь наш дом. Всё молчало, пустело, ничего не радовало. Я часто стала представлять, что бабушки и дедушки не стало, и меня тут же прошибал обжигающий холод. Зима прокрадывалась во все осязаемые и неосязаемые уголки нашего посеревшего зачахшего дома… морально я тоже чахла. Я тоже медленно погибала…
Происходящее тянуло ко мне мерзкие руки и, крепко вцепясь в шею, душило, душило, душило, и я задыхалась, а по ночам плакала и просила вернуть мне мою семью, не забирать бабушку, не забирать дедушку, не забирать у меня больше никого и никогда.
Но у судьбы были свои планы.
В ночь с семнадцатого на восемнадцатое декабря я сорвалась с места и рванула в центр Нью-Йорка за лекарствами. Причина, по которой Розмари разбудила меня в полночь стала очевидна ещё до того, как мне удалось разлепить глаза – Том умирал, и она не могла справляться с этим одна. Сантана, узнав, что состояние отца из стабильно плохого превратилось в ужасное, звонила каждые пятнадцать минут и клялась, что уже изо всех сил ищет билеты на ближайшие числа.
Розмари встретила меня около трёх ночи, быстро обняла и побежала обратно в комнату с долгожданными лекарствами, где на кровати, бормоча что-то невнятное, метался её муж. Я опустилась в кресло, ожидая, пока Розмари перестанет баюкать его, как несмышлёного ребёнка, и вскоре уснула.
Последующие три дня были сравнимы лишь с адом. В редкие часы спокойствия, когда Том, напичканный лекарствами, отворачивался к стене и забывался в тяжёлом, беспокойном сне, я чувствовала уже такую безмерную усталость, что валилась с ног и засыпала сама. На еду у нас с Розмари времени не было, и максимум, на что меня хватало – это добыть пару овощей или сварить макарон, которые, впрочем, почти всегда застывали нетронутыми на столе. Комнаты огромного особняка Комино в большинстве своём пустовали, исключая ванную, кухню и спальню, где был такой бардак, что мне, человеку во многом обязательному и приученному к порядку, в обычное время стало бы не по себе, но сейчас я была слишком измождена, чтобы обращать внимание.
На третий день моё терпение и вера в лучшее стали трескаться, и я, размешивая сотый кофе за день, зашла в комнату, где Розмари сидела с мокрым полотенцем и вытирала пот со лба спящего Тома.
- Розмари… - позвала я и, не зная, как подступиться, выпалила как есть, - Он умирает. Ты только мучаешь его своими лекарствами… Просто оттягиваешь срок.
- Он должен дождаться её. – упрямо и в сотый раз повторила бабушка, не поворачиваясь. Конечно же, она говорила о Сантане, которая должна была прилететь вместе с мужем на следующий день. Я не стала спорить или возражать ей что-то – пусть действует, как знает. Весь день прошёл как в тумане – Том уже не засыпал на несколько часов, довольствуясь то получасом, то парочкой минут, Розмари не покидала его, а я больше не могла этого выносить и сидела во дворе, разглядывая падающий с неба снег.
Я почувствовала, что замёрзла, как сурок, только под вечер. Медленно поднявшись со своего места, я хотела зайти в дом, но внезапно входная дверь распахнулась и меня чуть не сбила с ног Розмари с бешеными, безумными глазами. На бегу она пыталась натянуть куртку и набрать что-то на телефоне одновременно.
- Стой, куда ты?! – я схватила её за плечи и крепко зажала, не давая движения. Бабушка взглянула на меня так, словно видела впервые и от испуга выронила телефон в снег. Её голые запястья, зажатые в моих заснеженных варежках, покраснели и задрожали от холода, а нижняя губа затряслась. Лицо исказилось в гримасе полнейшей беспомощности и страха. Я, как и всегда, смотрела на неё снизу вверх, но сейчас Розмари впервые в жизни показалась мне такой беспомощной, крошечной, маленькой…
- Мы должны полететь в Австрию... Сейчас же… Немедленно… Он хочет туда… Зовёт меня…– выдавила из себя она и, вырвавшись из моей цепкой хватки, уронила голову в ладони. Худенькие плечики тут же затряслись от рыданий, послышались всхлипывания, и моё сердце сжалось от ужасных предчувствий. Причина, по которой Том, умирая, хотел улететь в Австрию была до крайности проста – там он когда-то родился и жил. Там прошло его не затянувшееся на долгий срок детство.
- Но самолёты и так летают без передышки, мы ни за что не возьмём билеты…
- Неважно, - Розмари отняла заплаканное лицо от ладоней и подняла на меня глаза, полные решимости, - Я позвоню нашему бывшему пилоту. Мы не общались больше десяти лет, но он обязательно поможет.
В ту же ночь мы спешно улетели в Зёльден. Пожилой мужчина, бывший дедушкин пилот, действительно помнил своего когдатошнего начальника и сам вызвался руководить маленьким, потрепанным жизнью и ветром вертолётиком. Пока мы летели, я не могла перестать думать о том, что эта развалюха сейчас разлетится на кусочки, и мы все умрём прежде, чем увидим заснеженные вершины, но вертолёт, как и его хозяин, держался молодцом, и в целом перелёт прошёл благополучно.
Но стоило нам опуститься, как Том зашёлся в кашле и новых приступах спазм.
На этот раз никакие лекарства и уколы не помогали – одного взгляда на худое, измождённое болезнью тело хватало для осознания того, что бывший спецагент под прикрытием практически побежден смертью и уже давно одной ногой в могиле. Всё, что Розмари пыталась предпринять для улучшения его состояния, не имело никакого эффекта, и я безуспешно пыталась уговорить её прервать все его мучения всего одной правильной таблеткой. Но бабушка была непреклонна и твердила, что он должен попрощаться с Сантаной. Усталость и тотальный пятидневный недосып сыграли свою роль, и я чуть было не сказала, что Том бы сейчас, вероятно, скорее согласился на смерть, чем на муки ожидания не самой любимой своей дочери, но вовремя прикусила язык.
Снег валил всю ночь не переставая, Розмари, припав к кровати, держала мужа за руку и, тихонько рыдая, о чём-то с ним говорила. Я носилась из комнаты в комнату, таская то одну вещь, то другую, пока Розмари не отправила меня спать с уверениями, будто мужу стало лучше. Я знала, что это враньё и видела то, чего не могла увидеть она. Мне хватило одного мелкого внимательного взгляда, чтобы понять – ему не дотянуть даже до рассвета, не то что до прилёта Сантаны. Поэтому я и ушла так легко на первый этаж, оставив Розмари наедине с любимым мужем. Она должна была пережить это рядом с ним и попрощаться как следует.
Свинцовая тишина давила на уши – я пыталась успокоиться, смотреть телевизор или читать валявшиеся на комоде журналы, но не могла отделаться от мысли, что в паре метров от меня умирает человек. Меня разрывало от желания покинуть это место, сбежать, спрятаться, и я из последних сил уговаривала себя остаться, твердя про себя, что там ещё может понадобиться моя помощь. Но к пяти утра я не выдержала – наспех накинула пуховик, шапку, варежки и пулей вылетела из крошечного арендованного коттеджа. В темноте и снегопаде ночью я могла и заблудиться, но было всё равно – лишь за пределами успевшего пропитаться отчаяньем и болезнью домика я смогла наконец почувствовать какое-никакое облегчение и вздохнуть более-менее свободно.
Я долго бродила по притихшему коттеджному посёлку и подножью гор, а когда вернулась, в доме не горело ни одно окно. Я тихо юркнула внутрь и тут же, сбросив верхнюю одежду, поднялась наверх. Прислушавшись к тишине за дверью, я не услышала ничего, кроме каких-то едва различимых звуков, похожих на всхлипывания.
Я аккуратно толкнула дверь и увидела Розмари, сидящей на кровати спиной ко мне и дверному проёму, прямо напротив огромного окна, из которого открывался потрясающий по своей красоте вид на горы и светящуюся деревушку внизу. Крепким кольцом рук она обхватила шею мужа, прижимая его к себе, как самое драгоценное сокровище. Дедушка обмяк в её руках, как безвольная кукла, что яснее любых слов сказало о его состоянии. Что-то в моём сердце рухнуло, когда я увидела эту душераздирающую картину, подрагивающие худые плечи Розмари, её голову, нежно прижатую к его голове и медленно падающий за окном снег.
Я сделала несколько шагов вперёд и аккуратно опустилась на краешек кровати за спиной бабушки. Она не обратила на это никакого внимания, продолжая ласково гладить мужа по чёрным, как смоль, волосам и всхлипывать тихо, почти неслышно. Моё сердце забилось, как бешеное, а в горле встал комок, я с силой сжала кулаки и впилась ногтями в мягкую плоть, чтобы не разрыдаться. Я хотела, должна была сказать что-то, но я не могла даже положить руку ей на плечо – вся эта картина рушила что-то во мне, разрывала на кусочки… но внезапно Розмари сама подала голос.
- Я так боялась, что это случится сегодня, - прошептала она, не поворачивая головы, - Я так хотела, чтобы он её увидел.
- Он… - мне потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с силами и выдать спокойный, ровный голос, но он всё равно предательски дрогнул, - Он же не узнавал никого уже столько времени. Мы все давно с ним попрощались. Том помнил только тебя.
- Нет. Не только меня. Он хотел видеть Рошель.
Я вздрогнула, как от удара и сильнее сжала кулаки, чувствуя, как ногти до крови впиваются в ладонь.
- Мою… мою мать?.. – каким-то сиплым голосом переспросила я и отвернулась, пытаясь сдержать и скрыть поднимавшую из недр бурю.
- Да. Он мог бы принять Сантану за неё и стал бы чуточку счастливее. Впрочем… впрочем, это уже неважно. Последние три дня он был уверен, что его любимая дочь жива, а жена рядом, и это… это самое главное.
- Подожди, я не понимаю…
- …есть два человека, которых он мог бы принять за собственную дочь в бреду. Лишь два человека, напоминающие её. Первая – это Сантана, а вторая…
- …это я. – в шоке закончила я фразу.
- Да.
- Вот почему ты взяла с собой сюда меня. Меня, а не кого-то другого, более сильного и способного помочь.
- Да.
- Но почему ты не позволила мне сыграть роль своей матери? – прошептала я, трясясь, но всё ещё силясь не плакать, - Он умер бы, считая, что Рошель жива.
- Даже этот разговор – уже слишком для тебя… Кэти, котёночек, ты совсем ещё ребёнок. Ты слишком многое пережила в своей жизни. Ты видела слишком много смерти… Господи, ты не должна быть здесь, малышка… да ещё и в этот день…
- Двадцать первое декабря… Её день рождения… - я быстро зажала рот руками, давя крик и рыдания, рвавшиеся наружу.
Не в силах больше терпеть эту пытку, я вскочила и бросилась на улицу. Всё вокруг перестало меня волновать и тревожить, внутри застыла лишь тупая, обреченная боль, которую я ненавидела всей душой.
Наскоро покидав первые попавшиеся под руку вещи в чемодан, первым же рейсом я улетела в Россию. В аэропорту меня нашла Сантана, пока я сидела, застыв в неровной позе посреди полупустого зала ожидания. Тряся копной густых рыжих волос, младшая сестра моей матери кинулась ко мне и стиснула костяшки пальцев, покоившихся на коленях, пристала с яростными расспросами:
- Кэтлин?! Что ты тут делаешь одна? Ты видела папу? Как он? Все самолёты задерживали, мы делали всё возможное, чтобы быть здесь как можно скорее…
Я не успела ничего ей ответить. Сзади незаметно подкрался Ричард и, мягко положив руку на плечо жены, медленно наклонился к её уху:
- Звонила Розмари. Вчера в три часа ночи у Тома остановилось сердце.
Лицо Сантаны исказилось, а руки, цепко сжимавшие мои пальцы ещё мгновение назад, вдруг безвольно обвисли. Она завалилась набок, теряя сознание и чувства, но Ричард вовремя поймал любимую и перетащил к себе на колени, сам рухнув рядом со мной.
- Ты в порядке, Кэти? – спросил он только из вежливости, занятый больше своей женой, чем любимой племянницей.
Объявили мой рейс. Так ничего и не ответив, я тенью выскользнула из зала ожидания, оставив Ричарда нянькаться со своей возлюбленной наедине.