К сожалению, никогда не смог бы проверить этот факт, потому что я родился и вырос уже тут, на море, вернее сказать будет, на океане.
Шум волны сопровождал меня фактически с колыбельки, а в больших городах я смыслю чуть больше, чем в ядерной физике. То есть моя сестра часто ездит в Бриджпорт, да и меня с собой зовёт, но это не по мне. Как можно ходить по городу, где пахнет только соляркой и машинными выхлопами?
Не хочу сказать, что Исла Парадисо – маленький город. Он, конечно, не большой, но точно не провинциальный. Я родился в том городе, на который люди годами откладывают деньги, лишь бы недельку тут провести.
Да, наш город тоже большой, и в нём полно всяких таких гадостей, издающих неприятный запах. Но запах океана перебивает всё на свете.
Блеск вывесок самых разных отелей и казино, вечно шумные набережные, огромные торговые центры – это мой город.
Сюда постоянно приезжают знаменитости разной величины. Да, даже такие, чьи плакаты занимают все стены в комнате сестры. А у неё там, поверьте, только отборные. Так вот, знакомясь с ними, меня всегда забавлял один факт: мы друг друга уже знали. Я их – по понятным причинам. Но они…
Я лет с пяти замечал странную реакцию на мою фамилию. В нашей семье нет никого особо выдающегося. Ну, иногда папа бренчит на гитаре, даже гордо именуют себя «участником рок-группы». Но какого чёрта те, кто ещё вчера загребал награды на международных фестивалях, едва услышав заветное «Ричмонд», меняются в лице? Тут моментально появляется какая-то ехидная улыбочка, а потом: «О, так это ты, слушай, может поужинаем как-нибудь вместе?».
Мой отец – бывший политик, который как-то особо шокирующе прервал свою карьеру. Это всё, что мне известно. Я мог бы уже тысячу раз узнать, как именно, но почему-то нет.
Это плохо, что мне неинтересно прошлое своего отца? Мне бы со своим настоящим разобраться.
Мне 17 лет, меня зовут Холден Ричмонд. Это имя обозначает «рождённый в долине», я бы хотел знать, почему меня назвали именно так, но моей матери, Грэйс, бесполезно задавать такие вопросы. «Слушай, мне обязательно надо знать ответы?» - вопрошает она, прижав руки к лицу.
Она, правда, не привыкла задумываться над такими мелочами. Холден? Ну, почему бы и нет. Селестия? Замечательно. Руден? О, прекрасное имя. Я думаю, лучше бы моих родственников называл папа, но он всецело полагается на маму, которая просто обожает придумывать имена за пару минут до родов.
Ладно, кажется, мне нужно многое рассказать...
Мои родители живут на островах уже семнадцать лет, ровно столько, сколько я в принципе существую. У меня есть старшая сестра – Катрин.
В то время как мама и папа были слишком увлечены друг другом, Катрин лет с семи привыкла заботиться обо мне и почти вырастила меня.
Нет, не думайте, что я плохо отношусь к своей семье. Просто мне семнадцать, разве я не должен постоянно быть недовольным? Надо сказать, я отменно справляюсь со своей ролью.
У меня отличные родители и восхитительная огромная семья. Казалось бы, почему моя жизнь идёт наперекосяк? Ладно, об этом чуть позже.
Вот Катрин с рождения повезло чуть меньше, чем мне. Сложно представить, но она не моя родная сестра, а сводная. Впервые это слово я услышал в восемь лет, кажется. Тогда я здорово треснул Селестию по голове и мама в отчаянии сказала что-то вроде: «Какого чёрта ты так носишься с Катрин, а на родную сестру ополчился, только она на свет появилась?».
Нет, моя мама не плохой человек. Просто, она предпочитает долго не думать. Так, собственно, я и узнал о том, что у нас с Кэти разные матери. Но не понимаю тогда, почему я похож на неё так сильно?
И вовсе я не ополчился на младших. Просто я ревновал, все ревнуют, верно? Маме об этом хорошо известно, она та ещё любительницы флиртовать со всеми подряд, а потом объясняться перед папой. Всё, всё, затыкаюсь.
Так вот, я начал о своём не очень-то интересном детстве. Можно подумать, что моя жизнь удалась уже по определению: жизнь в плавучем доме в курортном городе, в полном достатке и с кучей родни. И всё-таки есть пару «но».
Наш дом – полностью мамина работа. Я, конечно, тогда не присутствовал, но по рассказам Кэти, она (мама) носилась, как сумасшедшая, с мебельными каталогами. Папа лишь оборудовал дом всеми необходимыми двигателями и прочим, чтобы он оправдывал звание «плавучего».
И в тот момент, когда мама перерезала красную ленточку, все вздрогнули.
Получилось, в общем-то, авангардненько. Чего стоила только их с папой спальня, полностью выкрашенная в малиновый цвет? Закончилось это тем, что родители впервые после переезда поссорились, и отец самостоятельно изменил всё в комнате. Теперь – это, пожалуй, самая лучшая комната в нашем доме.
А миссис Ричмонд не отнимать в любви к роскошным, зачастую не совсем нужным вещичкам. Чего стоит только собственный бар на палубе?
Или огромное количество лежаков, на которых никто толком не загорал, мы тут все давно привыкли к палящему солнцу. Или настоящая трибуна? Впрочем, тут я не прав. Пару раз я видел, как папа что-то торжественно вещал с этой самой трибуны. Пожалуй, как-нибудь мне определенно стоило бы узнать о его политическом прошлом.
Так они и жили четвером: мама, папа, Кэти и Плюшка. Плюшка – это наша кошка, если что. Мама примеряла на себя роль домохозяйки, училась готовить с переменным успехом. Папа вовсю бренчал на гитаре, а Кэти училась строить новую жизнь. Занятное увлечение для семи лет, правда?
Я ни на секунду не задумывался о том, чтобы моя мама могла бы отказаться от меня – так, как поступила Саманта Маршалл. Да, мне может казаться, что мать относится ко мне с долей безразличия, но стоило бы уехать в другой город хотя бы на день, что там на всю жизнь, она бы меня просто убила. А мать Катрин предпочла просто изредка звонить нам и появляться на особо крупных торжествах. Даже не всех днях рождения дочери.
Я могу ныть сколько угодно, но в глубине души могу признать, что за любого, носящего фамилию «Ричмонд», я готов перегрызть глотку. Даже за бабушку. Только мы виделись лишь однажды, и она всё время рассказывала тем, как замечательно она проводит время с дедушкой. Всё бы хорошо, только дедушка уже лет семнадцать (проклятое число!), как лежит в земле на заднем дворике её дома. Но да, её я тоже люблю.
Итак, я вновь отвлёкся.
Жизнь текла своим чередом. Катрин постепенно обжила ту комнату, которую приготовила для неё мама. И почти смирилась с розовыми оттенками, резной спинкой кровати и плюшевым зайцем.
Для души она завела черепаху, которая, к сожалению, скончалась до моего рождения. Но я знаю, что её звали Килиан.
И их жизнь начала напоминать хэппи-энд какого-нибудь фильма.
Ровно до тех пор, пока родители не решили, наконец, пожениться.
Мой отец – знаменитость, насколько я понимаю, ему бы не составило труда закатить самую шикарную вечеринку, пригласить пару звёзд и провести торжество на уровне. Но всему это, по непонятным мне причинам, они предпочли скромное празднество на носу нашего же дома-корабля.
И мама сменила девичью, легкомысленную фамилию Бьюти на гордую - Ричмонд. Правда, в ней особых изменений не произошло. Тем она и хороша, что остаётся собой.
А потом появился я…
Кэти к тому времени уже стала восьмилетней девочкой, с такой разницей в возрасте мы и живём. Кэти невозможно описать без восторга – красивая, высокая (между прочим, метр восемьдесят!), сильная. Она сразу стала капитаном группы поддержки в новой школе, обросла кучей подруг, а в последствии – и мальчишек, которые у меня с шестилетнего возраста вызывали раздражение.
Так вот, мы вернулись к моему появлению. 11 июля, в солнечный, погожий (а других тут не бывает) день.
Мама говорит, что я был немного странный, довольно слабый, но постоянно радостный. Не знаю, как выглядят радостные младенцы, думаю, не очень привлекательно.
После этого потекла вновь размеренная жизнь. Теперь Грэйси свыкалась с ролью матери в полном смысле этого слова, папа завоевывал сердца туристок своей гитарой, Кэти становилась звездой школы, а Плюшка спала и жрала, пожалуй, этим её деятельность ограничивалась.
Мама всерьёз пыталась меня воспитать нормальным.
Пыталась уложить непослушные волосы в причёску, буквально в ужас приходила от моего «хохолка», который так нравился Кэти и папе. Хотя, точно знаю, ей он тоже нравился, но она упорно пыталась его расправить.
Для меня была выделена собственная комната, хотя с удовольствием жил бы с Катрин. В свою обитель я уговорил папу поставить настоящий игровой автомат, который шёл в разрез со всем маминым дизайном. Но мне, как любимому сыну, и это было прощено.
В семь лет я пошёл в школу, а Кэти к тому времени отпраздновала своё пятнадцатилетие. И её сестринско-материнское отношение ко мне сменилось-таки на сестринско-дружеское.
И тут на свет появилась моя первая младшая сестрёнка – Руден.
А через минуту и вторая – Селестия.
И Кэти вновь вся оказалась прикованной к кроватке младенцев.
Мне было жутко обидно, ведь теперь эта мелочь отвлекала от меня не только маму с папой, но и любимую сестру. К тому же, их было двое, то есть они заслуживали вдвое больше внимания, чем я.
Для семилетнего меня это был удар в самое сердце.
Ладно, закругляемся с моими детскими воспоминаниями, я просто посчитал нужным объяснить причины того, почему я всё же врезал Селестии. Я ж не психопат какой. Наверное.
Как оказалось позже, я зря злился на близняшек. Они оказались чудесными. Ну не сразу, конечно. Сначала они только и делали, что вопили целыми днями. Я более чем уверен, так я не делал, даже когда был несознательным ребёнком.
Лиса и Руди действительно были близняшками, то есть абсолютно идентичными, только глаза немного отличаются цветом. Но уже с пелёнок они вовсю жаждали быть разными. И когда подросли, никто бы и не сказал, что они близнецы.
Селестия была уменьшенной копией Катрин, только ещё более миловидной, щекастой и забавной. И глаза у неё были не такие яркие прозрачно-голубые, как у старшей сестры и матери. Тут сыграли свою роль мутновато-тёмные глаза отца (как и мои). Ну а в два года, наверное, все забавные.
А Руден… А у Руден был точно такой же хохолок, как у меня. Думаю, не стоит объяснять, почему я сразу полюбил её.
У родителей вновь началось счастливое время. Мне кажется, что воспитание детей – это их любимое занятие. И они с эти неплохо справляются.
Вскоре начались проблемы с Катрин.
Папа начал приставать к ней по любому поводу. Я отлично помню, как всё начиналось, это был подслушанный мною разговор. Отцу стало известно, что в школе сестра представляется под фамилией Томпсон. Наверное, это был самый лучший способ задеть папу, я тогда впервые увидел его таким разъярённым.
- Какого?... – рявкнул он на сестру так громко, что я чуть не упал, пускай и стоял в доме, прислушиваясь к разговору на причале.
- Разреши напомнить, что у меня два родителя. И я могу выбрать фамилию любого из них.
- Тогда почему бы не Маршалл? – крикнул папа с такой обидой, что мне стало не по себе. – Тебе напомнить, что нет больше такой фамилии, как Томпсон? Теперь ты - Маршалл.
- Нет, - вздрогнула Кэти, она явно пыталась говорить потише, чтобы в доме не слышали. – Я не Маршалл.
- Ты – Катрин Ричмонд, и это – точка в нашем разговоре, - рука отца прижалась к собственному сердцу, видимо, он распереживался слишком сильно.
Понимая, что разговор закончен, я тенью скользнул в свою комнату, всю ночь затем обдумывая эту ссору.
Но жизнь не стояла на месте. Папину группу начали запоминать не только по фамилии фронтмена (ну, то есть, его), Плюшка набрала ещё пару кило, Лиса и Руди укрепрялись во враждебном отношении друг к другу, а мама нашла работу! Так Грэйси Ричмонд встала на сложную тропу архитектурного дизайна (ну вы поняли).
А потом случилась беда. Ладно, настоящая беда случилась позже. А это было что-то вроде предупреждения, может быть, «предбедия». Его звали Даллас Хоннинг.
Мне он не понравился, как только я его увидел впервые. На выходные родители улетели в Бриджпорт, и Катрин решилась устроить «самую грандиозную вечеринку века». Там была куча её друзей, самых популярных в школе, но на меня они и внимания не обращали. Меня не знают иначе, как «сын Ричмонда» или «брат Ричмонд».
В принципе, не сказать, чтобы они сильно были нужны мне. Я спокойно проводил время на своём третьем этаже, любуясь закатом (привет, я был в пятом или шестом классе) с бокалом дорогущего вина, который мне всучила Катрин.
Я бы и не спускался, если б не приспичило, простите за подробности, в туалет. Лёгкой тенью я проскользнул на первый этаж, аккуратно обходя не в меру пьяных гостей, и уже почти достиг места назначения, как заметил Катрин (спасибо, прозрачные двери). Она стояла вплотную к Далласу. Я отметил его смазливое лицо, тщательно уложенные гелем волосы, сладкую улыбку и уже хотел поскорее уйти, как заметил взгляд Кэти.
Она буквально впилась в его лицо, с такой глупой ухмылкой пялилась, что стало противно. К тому же, она постоянно по-идиотски хихикала, что вообще было на неё не похоже. Так я, в совсем нежном возрасте, узнал, что сестра влюбилась по уши.
- Катрин Ричмонд, - с той же дурацкой улыбочкой выдавил из себя Даллас, - согласишься ли ты?..
Что именно он предлагал, я уже не узнал, потому как, громко хлопнув дверью в ванную, сбежал в свою комнату.
С одной стороны, я понимал, что Катрин имеет полное право на личную жизнь, а вот с другой… Непонятная для меня эмоция, которую сейчас я называю «ревностью», буквально захлестнула меня, перекрыла доступ адекватным мыслям. «КАКОГО ЧЁРТА?» - проносилось у меня в голове с бешеной скоростью, когда вместо того, чтобы посидеть со мной, Катрин уносилась на свидание со своим «сладким Хоннингом».
Даже в школе, я не мог отделаться от их отношений. Они буквально стали самой знаменитой парой, не стеснялись выражать свои чувства на публике и вызывали у меня одно лишь раздражение.
Так я начал учиться жить самостоятельно. Одновременно с переходом в старшую школу, в начальную пошли мои младшие сёстры.
Теперь уже я был центром чьей-то жизни, постоянно проводив время с Руди и Лести. Впрочем, сомневаюсь, что я им был так уж нужен, они прекрасно развлекались вдвоём. Если развлечением, конечно, можно назвать швыряние друг в друга различных вещей, постоянную ругань и упрёки.
Для них была выделена комната, на «только моём» третьем этаже. И представляете, они умудрились своими ссорами довести маму до такой точки невозврата, что она позволила им расставлять в своей комнате такую мебель, как они хотели. Так что комната близнецов выглядит как минимум странно, разделенная всеми возможными способами на две части. Деревянная мебель, огромная кровать с балдахином, зеркало в пол – это всё о Селестии. Кислотные цвета, плакат на стене, пластик и резина – это стопроцентная Руден.
Иногда мне казалось, что они ненавидят друг друга уже за факт существования. Неужели так неприятно знать, что есть человек полностью идентичный тебе генетически?
Надо заметить, я бы не отказалась от хотя бы одного брата. А от брата-близнеца, тем более.
- Господи! – донёсся крик матери с первого этажа в тот день, когда я, как обычно, сидел в своей комнате с домашним заданием и обидой на весь мир.
За мгновение я добрался до первого этажа и узрел занятную сцену. Спиной ко мне стояла мама, прижавшая руки к лицу, а перед ней… Перед ней стояла Руден, только вернувшаяся из школы. Впрочем, учёбу она сегодня очевидно прогуляла.
- Я подумала, - размеренно, с подчёркнутым пофигизмом выдала моя «воспитанница», - что так вам будет проще отличать меня от Селестии.
- Руден! – вскрикнула мама так громко, что я удивился, как наш дом не перевернулся. – У тебя, твою мать, - занятно, когда мама говорит «твою мать», правда? – ЗЕЛЁНЫЕ ВОЛОСЫ!
- Поразительная наблюдательность, - фыркнула сестра.
- Ну и на кого ты сейчас похожа, пугало? – раздалось сбоку, и я увидел Селестию, которая уже в шесть лет была точной копией своей старшей сестры.
- Я тебя убью, - рявкнула Руди, но не успела и с места сдвинуться, как на неё с писком накинулась Лести.
Прежде, чем мы с мамой успели прийти в себя и растащить их в разные углы, Селестия даже успела поколотить свою сестрёнку, а та – укусить Лести за плечо до крови.
Не похоже на счастливую семью Ричмонд?
- Это конец, - отчеканила мама таким железным тоном, которого я от неё никогда не слышал. – Завтра же вы отправитесь в закрытые школы. В разных концах страны. Я не рассчитывала, что дойдёт до такого, но вы сами на себя посмотрите! Вы неуправляемы!
Селестия с гордостью поправила причёску, вернее её остатки. Руди, которую я крепко держал в руках, вздрогнула и вся сжалась. Конечно, она не была готова ни к какой школе. Но ведь нельзя же было отправить одну Селестию? Правда, нельзя?
- Ты – в «Ле-Мандраж», - указала мама на Руди.
- Нет! – закричала сестра, явно никогда не планировшая учиться в школе с художественным уклоном.
- Да! Я не хотела ничего этого, но так надо, - чуть ли не плакала мама, хотя в её словах решимости не убавлялось. – Это лучшие школы в своём роде, самые престижные, самые дорогие.
Было похоже на то, что она оправдывалась. Совсем на неё не похоже.
Одновременно с воплем «НЕ ХОЧУ», мама заявила Селестии:
- А тебя ждёт спортивная академия. И пока вы не научитесь видеть мир чужими глазами и принимать точку зрению друг друга, даже не мечтайте вернуться. До самой старшей школы. И НЕ НАДО НА МЕНЯ ТАК СМОТРЕТЬ!
***
- Руди, у меня проблема, - простонал я, свесившись с кровати и прижав трубку к уху.
- У тебя всегда проблемы, - отрезала подросшая сестра. – Позволь мне напомнить, что это не тебя заперли за тысячу километров от дома, не тебя заставляют выводить на бумаге по сотне цветочков в день и не ты учишься делать реверансы с ночи до утра.
- Реверансов я бы не выдержал, - пришлось признать.
- Ну, и что ты хотел сказать? Я, между прочим, трачу на тебя драгоценные минуты свободного времени в этом концлагере.
- И чем бы занималась, если б не болтала со мной?
- Могла бы поспать. Или пообщаться с одногруппницами, они такие милые, ты не представляешь. Недавно одна из них спросила у меня, настоящий ли у меня цвет волос.
- Знаешь, я, кажется, иду на выпускной.
- Извини, но если я ещё не совсем сбрендила, то в этом году он не у тебя, а у Катрин. Кстати, как она там? Все ещё вылизывает лицо Далласу?
- Не говори так, - с отвращением прервал я поток ругани Руден.
- Только не надо!.. Ты сам об этом думаешь всё время, что видишь их вместе.
- Это далеко от истины, - начал я…
- Я читала твой дневник, Холден.
- Руди!
-Хооолди! И я всё еще слушаю твой рассказ о выпускном. Тебе приснилось, что тебя пригласили?
- Меня пригласил Филипп Хэн.
- ЧТО, ПРОСТИ?
На том конце провода я услышал глухой треск и звук удара. Надеюсь, она хорошенько шмякнулась на пол!
- Ты же не хочешь сказать то, что сказал? – наконец, после приличной паузы, произнесла Руди, почти перестав кривляться – Ты хотел сказать Филиппа? Филиппа Хэн, твоя милая одноклассница?
- Вообще-то такого имени нет.
- Я знаю! Но…
- Но Филипп Хэн мой одноклассник. И да, он действительно милый.
- Ты идёшь на выпускной своей сестры с парнем? С парнем с куриной фамилией? Боже, а вся семья считает, что это у меня проблемы с головой!
- Ты издеваешься?
- О да! Привыкай, голубчик! Г-О-Л-У-Б-Ч-И-К.
Я с царской выдержкой дослушал, как она тщательно выговаривает каждую буковку нового прозвища, а затем спросил:
- Напомни мне, почему мы общаемся?
- Потому что я твоя любимая младшая сестрёнка, Холди. Так что ты будешь с этим делать?
- А что я могу?
- Но ты же понимаешь, что в нашей семье такие отношения могут быть проблемой?
-Я знаю, что папа может быть строг, но я уверен, что он сможет понять.
- Поверь мне, он-то сможет! – Руден разразилась таким хохотом, что стало не по себе.
- В каком смысле?
- Только не говори, что ты не в курсе! Я на семь лет младше тебя, но узнала всё это, как только добралась до компьютера.
- Ты же не хочешь сказать…
- О-о-очень хочу, Холди, - смаковала секунды своего триумфа сестра.
- НЕТ!
- Знаешь, я могу скинуть тебе пару ссылок. Статей, фотографий…
- ТОЛЬКО НЕ ФОТОГРАФИЙ! – завопил я так, что на мой вой вполне могла сбежаться вся семья, а затем нажал на «отбой».
***
Меня зовут Холден Ричмонд, мне семнадцать, я живу в фешенебельном южном городе, моя старшая сестра встречается с парнем-пустышкой, младшая выкрасила башку в цвет майской листвы, отец – бывший гомосексуалист, а я собираюсь на выпускной своей сестры с парнем с «куриной фамилией». Наверное, с этого всё и начиналось. Да, это только начало.
Знакомство с Филиппом было совершенно спонтанным. Я сидел в библиотеке, копаясь в научной литературе, вместо того, чтобы идти домой. Он появился на пороге с кучей книг в руках и в шарфе, припорошенном снегом, первым снегом, который выпадал на Рождество в моей жизни.
- Привет, - сказал он, оглядев мою кучу книг, заботливо окружающих со всех сторон.
- Привет, - ответил я, глядя на шарф и снежинки, такие полупрозрачные, лёгкие, но при этом удивительно холодные. Со мной редко здороваются, будто я какая-то мебель, вечно стоящая в школьной библиотеке.
- Ты видел библиотекаря?
- Её уже нет, она уходит в восемь. Оставляет мне ключи.
- Слушай, можно я оставлю книги здесь? Завтра зайти не получится, не хочу выслушивать её ругань потом за просроченные книги.
- Оставляй, конечно, - я, наконец, прекратил разглядывать его шарф и поднял голову, уперевшись в магнетический взгляд его тёмных глаз. Зря.
- Спасибо большое, Холден.
- Ого! – вспыхнул я и практически не проконтролировал следующую фразу: - Ты пока единственный, кто знает моё имя. А не фамилию.
- Тебе относительно повезло, - поднял уголки рта Филипп. – Тут не знают ни моего имени, ни фамилии.
- Если бы ты сказал, как тебя зовут, мы были бы квиты.
- Филипп Хэн.
- А я Холден Ричмонд, - расплылся я в глупой улыбке, пытаясь отогнать назойливый образ глупой ухмылки Катрин, стоящей в гостиной с Далласом, пока я подглядываю из коридора.
***
- Так ты решил? – выводит меня из раздумий голос Фила, такой резкий, я, что ли, уже долго молчу?
- Конечно. Конечно, да.
- Мы покажем им, что значит не знать наших имён, - я прямо вижу, как его губы складываются в его фирменную улыбку, немного кривоватую, но от этого не менее очаровательную.
- Скажи честно, над нами будут смеяться? – слышу собственный приглушенный голос.
Он говорит, что да.
Я тихо застонал, Фил попытался сказать что-то ободряющее, но на меня это слабо действует. В конце концов, мы заканчиваем разговор, я прячу телефон и тут замечаю стоящую на пороге Катрин.
- Как. Ты. Мог?
Она стояла, скрестив руки на груди, глядя на меня с откровенной злостью. Очевидно, она успела услышать много, даже слишком много.
- О чём ты? – спросил я, потому как элементарно не знал, что сказать.
- Как ты мог? Это мой ВЫПУСКНОЙ.
- Я знаю.
- МОЙ ВЫПУСКНОЙ, - сестра взяла высокие ноты.
- Он НЕ ТОЛЬКО твой! – не выдержал я и крикнул ей в лицо. Она, видимо, не ожидала, что я смогу как-то ей ответить, и выглядела ошарашенно. – Он не только твой, Катрин. Он для всего старшего курса. В том числе и для Фила.
- Но… но… но…
Кэти застыла и начала набирать в себя воздух не в состоянии сказать ни слова, как рыба. Я молча ждал, пока она успокоится.
Наконец, она пришла в нормальное состояние и уселась на край кровати рядом со мной.
- Я думаю, я была ужасной сволочью, - тихо сказала Катрин, положив мне голову на плечо так, как в детстве делал я.
- Иногда, - согласился я.
- Я буду рада видеть тебя на выпускном, поверь мне. Просто… Думаю, для меня это больная тема. С тех пор, как я узнала всю эту историю про папу…
- Умоляю, не начинай.
- Я не буду. Наверное, Фил хороший парень. Правда, я понятия не имею, кто он такой. Но если он заслужил такого отношения с твоей стороны… Он обязан быть хорошим парнем.
***
- Катрин! – я ударил в дверь в очередной раз, но ответа не последовало. – Ну что ты там делаешь? Пожалуйста, помоги мне!
Я постучал ещё раз, и тут дверь распахнулась. На секунду я залюбовался стоящей передо мною Катрин, почти забыв, что она моя сестра. Даже если сводная.
Синее, полупрозрачное платье струилось до самого пола. Сверху оно было украшено летящими кружевами, а снизу казалось тяжёлым, но это его совсем не портило… В общем, я понятия не имею, как описывают платья, но это определённо было самым красивым из тех, что мне доводилось видеть.
- Ни фига…
- Придержи замечания при себе, - возмутилась Катрин, легким движением поправляя причёску.
- Я, кажется, знаю, кто будет королевой бала, - улыбнулся я.
- А я нет. Что ты хотел?
Тут её взгляд упал на плойку, которую я сжимал в руках, неловко пряча за пазухой. Меньше всего мне хотелось, чтобы свидетелями позора стали мама с папой.
- О мой бог! – взвизгнула Катрин, а мне захотелось поскорее зажать ей рот рукой. – Я ждала этого момента с тех пор, как увидела твой хохолок! Я всю жизнь мечтаю его распрямить, дай мне скорее сделать это!
Она продолжала вопить, а я уже пожалел о своём решении. Мне мой хохолок очень нравился.
Но Катрин уже вошла во вкус, затащила меня в свою комнату и минут двадцать возилась с волосами. Казалось, она забыла о том, как потрясающе выглядела, каким шикарным будет сегодняшний вечер, через сколько минут на пороге появится её Даллас, и просто увлеклась созданием чего-то людского на моей голове.
И, надо сказать, результат того стоил. В кои-то веки я не выглядел гадким утёнком на фоне своей сестры. Чёрный дорогущий смокинг сделал своё дело, а я остался доволен своим видом.
Снизу раздался звонок, мы с сестрой на мгновение замерли, по голосам угадывая, кто пришёл. Но голосов было два. Наверное, они умудрились прийти одновременно. Хотя Далласу, судя по всему, нужды ходить пешком не было – у него был свой автомобиль. Спасибо папе за лимузин, иначе пришлось бы нам с Филом чапать на выпускной бал пешком.
- Здравствуй, Даллас, - услышал я до боли знакомый голос.
- Эээ, привет. Не помню твоего имени, - ответил ему развязанно Хоннинг, и я даже мог не смотреть на лицо Катрин, оно предсказуемо надело маску абсолютной тупости и счастливого забытья.
- Ты идёшь с братом Кити?
Только не Кити! Меня тошнит от этого прозвища.
- Мм, да.
- О. Ясно. Ну, повеселитесь, - сказал Даллас, я прямо слышал, как он давится от смеха.
Видимо, выглядел я как-то не очень дружелюбно, потому что Катрин сильно сжала мою руку и потащила вниз.
Надо отдать должное обоим парням, они выглядели чудесно. Даже если учитывать то, что костюм Далласа был из последней коллекции модного бутика, а Филу одолжил, скорее всего, его отец.
Я не представлял, как выглядит школьный выпускной. То есть я, само собой, смотрел американские фильмы на эту тематику, но это всё не то.
В реальности всё оказалось гораздо прозаичнее, лишь много шариков, пунша и плохой музыки. Зато появилось какое-то не совсем понятное мне волнение. С чего, казалось бы? Это даже был не мой выпуск.
Но танцуя под дурацкие треки и запивая здравый смысл пуншем, разбавленным водкой (спасибо Катрин, конечно), я чувствовал себя по-идиотски счастливо. Вполне возможно, что так чувствует себя Катрин рядом с медовым Далласом. И в тот момент я казался себе самым обычным, нормальным парнем, у которого получилось попасть на выпускной раньше, чем предполагалось.
Но окружающие, конечно, не дали мне забыть.
- Ой, смотри, - раздалось откуда-то сбоку, когда быстрые треки сменились чем-то помедленнее, а я забыл (забыл ли?) уйти с танцпола вместе с Филом.
- Видишь?
- Вижу. Это братец Катрин?
Я обернулся и увидел стайку подруг сестры, абсолютно безмозглых созданий, сопровождавших её повсюду в надежде прославить. Говорила в основном Кристобель – её лучшая подружка. Ну, это Катрин так считала.
- О боже, он вообще псих.
- На её месте я бы скрывал его существование.
- Точно, заперла бы подальше и…
В этот момент произошло целых два события. Во-первых, Фил по очередной случайности оступился и упал прямо на меня, что выглядело абсолютно феерично со стороны. Я почувствовал, что сейчас провалюсь под землю. Фил бросил на меня умоляющий взгляд, и я протянул ему руку, помогая подняться. И тут наступил бы настоящий конец света, если б не второе событие.
- ЗАКРОЙ СВОЙ ГРЯЗНЫЙ РОТ! – закричала Катрин и с размаху влепила пощёчину той, что посоветовала запереть меня минутой раньше.
Музыка заглохла, а все выпускники с нескрываемым любопытством уставились на происходящее на танцполе. Тут надо отдать должное ведущим, ибо:
- А сейчас, - прогремело из динамиков очень кстати. – Разрешите перейти к объявлению результатов вашего голосования.
Та девчонка, которая только что получила от Кэти, казалось, вообще забыла про её существование и замерла, прижав руки к груди, глотая каждое слово ведущего.
- Знаешь, - сказал я на ухо Филу, - думаю, нам стоит валить отсюда.
- Королевой бала объявляется…
- Я… - начал Фил.
- Катрин…
- Так не думаю.
- Ричмонд!
Зал взорвался аплодисментами.
- А теперь разрешите представить вам нового короля школы Исла Парадисо – Холдена Ричмонда!
***
Я считаю необходимым отметить, что последствия того бала были совсем не радужным. Бывшая подруга Катрин подала в суд на неё. Вернее, её отец.
Ох уж эти дети миллионеров.
Папа был буквально в бешенстве.
На его месте, я бы тоже не обрадовался, если мне пришлось бы выложить круглую суму за то, что моя дочь поколотила кого-то на выпускном. И надо отдать должное Катрин, она ни словом не обмолвилась о моей роли в той истории. Меньше всего я хочу говорить с папой о своей личной жизни.
Но роль этой ночи в моей жизни заключается совсем в другом. Это был последний раз за мои семнадцать, когда я мог радоваться элементарным вещам. Присутствию близких рядом, глупым танцам, неловким объятиям во время совсем уж медленных мелодий…
Я знаю, как глупо это звучит. Но мне казалось тогда и кажется сейчас, что я люблю Филиппа. Что я теряюсь, когда смотрю в его глаза, что забываю, где начинаюсь я, а где заканчивается он, настолько тесно сплелись наши судьбы.
Какую страшную ошибку допустил он, зайдя тем зимним вечером в школьную библиотеку. Если б я не увидел его, не заметил разноцветного шарфа и запутавшихся в нём снежинок… Всё могло быть легче.
Но мне отчаянно не хочется даже думать о том, чтоб этого не было.
И я никогда бы в то мгновение не поверил, что найдётся на свете сила, способная отнять у меня очарование тех мгновений. Вся моя жизнь в те недели была сплетением прекрасных моментов, которые вместе составляли яркое полотно счастливых воспоминаний. Тех воспоминаний, за которые я держусь сегодня так крепко, как могу.
Потому что они – это всё, что у меня осталось.
***
Это была февральская вечеринка, уже привычная в нашем доме, но в этот раз необычная. В честь 14-го февраля. Я изначально не хотел там присутствовать, а потому собирался поехать к Филу и просидеть весь вечер, глядя какие-нибудь фильмы по телевизору. Дома же все было обставлено розовыми коробочками, увешано шарами, а маленькие купидончики с опасной частотой разместились во всех возможных уголках. Температура наконец-то переползла нулевой порог, так что Катрин, недолго думая, объявила, что вечеринка стопроцентно будет в пляжном стиле, а ещё лучше – в купальниках. А потому я ещё сильнее хотел побыстрее убраться.
- Ну пожалуйста, ну хоть на полчасика!- упрашивала Катрин, скорее из вежливости, но я никогда не умел ей сопротивляться, а потому и остался. Не жалею.
В тот момент, когда я зашёл в гостиную, чтобы взять телефон и сказать Филу, что уже еду, Даллас Хоннинг танцевал медленный танец. Настолько медленный, что я бы даже сказал, что это скорее было очень близкие объятия без всякого движения. Я бы даже сказал, ОЧЕНЬ БЛИЗКИЕ.
И что самое мерзкое, в его объятиях была вовсе не моя сестра.
А Кристобель. Хотя, может, это к лучшему?
То была та самая девушка, которой Катрин влепила пощёчину. Её бывшая одноклассница. И бывшая лучшая подруга.
Тёмная шоколадная кожа, пёстрый купальник, выгодно подчёркивающий все достоинства её фигуры. Она вплотную прижималась к Далласу, который с торжествующей улыбкой смотрел только на Кристобель. Но спустя ещё одно мгновение ему пришлось перевести взгляд. Сперва на свою девушку, бывшую девушку, которая появилась в гостиной с подносом с чипсами. А затем на её брата, абсолютно растерянного, в дурацких разноцветных плавках, который решил ударить прежде, чем подумать.
Окей, признаю, я никогда в жизнь не дрался. И вообще всю жизнь считал, что решение проблем на кулаках – это для низкоинтеллектуальных персон, вроде того же Далласа.
Но, вполне возможно, есть в нашей породе что-то такое, что заставляет решать всё таким путём. По крайней мере, теперь я точно знаю, что у нас с Катрин много общего.
И если бы это был какой-нибудь популярный голливудский фильм, то я прекрасно знаю, как всё кончилось бы. Даллас попал бы в больницу (в лучшем случае), его подружка убежала бы куда подальше, а мы с Катрин остались мы в гордом одиночестве.
Но в реальности всё вышло немного иначе.
Вот я заношу руку над его лицом, а потом мгновенно обнаруживаю себя на полу с ужасной болью в голове.
А вот Катрин скрещивает руки на груди, а потом как-то бессильно кричит: «ПОШЛИ ВОН». А заканчивается всё так, как только мечтать можно было: мы остаёмся в одиночестве, правда, не совсем гордом. Зато в обществе разноцветных шариков и розовых купидончиков.
Первые пять минут Катрин честно провела со мной, приложила к голове лёд, но всё это происходило в гробовой, пугающей тишине. А потом она молча одевается и покидает дом. На ближайшие два дня.
Само собой, дома все сходили с ума. Даже если принимать во внимание то, что она почти совершеннолетняя, сестра никогда в жизни не уходила из дома на ночь. Родители успели переволноваться, особенно мама, пускай Кэти и отвечала на все звонки и говорила, что скоро будет.
И она действительно появилась. Но не одна.
- Господи, Катрин! – раздалось со всех сторон, как только она перешагнула порог дома.
Я уже почти готов был обнять её так крепко, как был способен, но тут заметил гостя. То было странно одетая девушка, ненамного старше меня. Довольно полная, в смешной рубашке и каких-то полосатых леггинсах. Сначала я бы мог даже принять её за Руди: спасибо знакомому цвету волос. Что это за мода такая?
- Мама, папа, Холден, это – Лаки. Она попала в очень неприятную ситуацию.
- Какую? – спросила совершенно офонаревшая мама, разглядывая наряд гостьи.
- Не знаю.
Пока мы в недоумении уставились на неё, голос подала зелёноволосая.
- Я не думаю, что вы можете помочь. Просто Катрин предложила перекантоваться у вас пару дней…
- Ровно столько, сколько потребуется, - отрезала Катрин. – Она поживёт в комнате близнецов. Пожалуйста, примите её так, как приняли бы меня.
И на это какие-либо объяснения закончились. Первые дни родители выясняли, отведя сестру подальше, кто это, где её семья и всё ли у неё нормально с головой. Катрин сказала, что точно знает, что семьи у неё нет, она не наркоманка, а нормальный человек, который в определённый момент своей жизни оказался в безвыходной ситуации.
- Мы должны быть милосердны, - сказала Катрин, взяв за руки родителей. – Пожалуйста. Несколько недель.
Несколько недель затянулось, честно говоря. Я так и не решил, верю ли я истории Катрин и Лаки. Просто в нашем доме появилось новое существо, которое тенью слонялось по этажам, не вступая в разговоры. По началу.
Затем мы привыкли, и у нас сложилось даже некое подобие дружеских отношений.
А потом она принесла домой новый паспорт, в котором было написано: «Лаки Джонс, дата рождения: 1 января».
- Ты придумала себе имя и дату рождения? – спросил я, повертев в руке документ, только сегодня выданный в ратуше.
- Я понятия не имею, как меня зовут на самом деле, - пожала она плечами, глядя на меня своими огромными, похожими на блюдца, глазами.
- У тебя была амнезия? – на мгновение застыл я.
- Вроде того. Это правда, моя жизнь началась с появления в ней Катрин.
С тех пор кроме опасения во мне появилась жалость. Страшная, честно говоря, эмоция. Такая, будто я что-то должен почти незнакомому человеку. Но со временем «почти» и «не» начало растворяться, растворяться…
- Мне она не нравится, - честно признавался Фил в те минуты, когда мы были вместе. Их становилось всё меньше: приходилось готовиться к выпускным экзаменам.
- Мне раньше тоже.
- Какая она? Ты знаешь?
- Она сама не знает, - покачал я головой, стремясь побыстрее закончить эту тему и обняв его одной рукой.
- Знаешь, - пробормотал Фил, сбрасывая с себя мою руку, - мне кажется, с этой загадочной Лаки ты уже говоришь больше, чем со мной.
- Потому что мы живём с ней.
- А вот если бы мы могли…
Я на секунду остолбенел, осмысливая его слова. Тут же я отметил, как изменились мы за последнее время. Теперь укладка волос стала для меня обыденным действием, а не торжественной процедурой. Растрёпанные волосы Фила тоже сменились аккуратной причёской. А его майки с символикой любимых музыкальных групп всё чаще сменялись самыми разными рубашками. Между прочим, купленными на собственные деньги: Фил нашёл работу.
Изменилось всё, за одним исключением. Его медовые глаза оставались всё теми же, яркими, живыми. Этого взгляда мне не хватало каждую секунду, что его не было рядом. Не хватает и сейчас, чтобы он оказался рядом, сказал любую ободряющую фразу и посмотрел на меня так, как смотрел раньше. Как на дорогого человека. Но теперь мы изменились. Теперь – чужие.
- Но мы не можем… Не сейчас. Я даже школу ещё не закончил, ты вообще представляешь, что будет, если я скажу маме? Да она меня просто убьёт!
- Тебе виднее, - согласился мой Фил, но мгновенно отвёл глаза.
Всё правда, я не ошибся. Теперь – чужие.
***
В это же время Руди впервые не вышла на связь. Я позвонил ей, желая получить такую необходимую поддержку. Не разумный совет Катрин, а именно сочувствие младшей сестры. Она уже становилась юной девушкой, начинала понимать каждую эмоцию, которую я пережил, а потому мы стали ещё ближе. Тем более, с появлением Лаки мы с Катрин ещё больше отдались. Когда твой лучший друг приводит домой незнакомого человека – это наводит на вывод, что не такой он тебе и друг.
Я оставил штук шесть неотвеченных и лёг спать с неспокойной душой. На следующий день мы с родителями уже обрывали телефоны в «Ле-Мандраж». Пока, наконец, не дозвонились до директрисы. Прошло с тех пор меньше года…
Вы видели эти портреты на пакетах молока? «Ушла из дома и не вернулась», «не дошла до школы»… А «исчезла из художественной школы»? Может, вы каждый день смотрите в лицо моей сестры? В это симпатичное лицо с растрёпанными волосами ярко-зелёного цвета. Может, видели её на улице? Может, она живёт по соседству?
Умоляю, от имени всей моей семьи, если вы знаете что-либо о её местонахождении, наберите любой из номеров на пакетах молока. Пожалуйста, позвоните.
***
Лаки сидит сбоку от меня на диване, её шикарная шевелюра собрана в скромный хвостик, а вместо ультра-мини платьев, которыми её снабжает Кэти, - розовая смешная пижама. Мы оба уткнулись в телевизор, потому что у обоих расстроились планы на эту субботу. У Фила появился неожиданный визит к врачу, чему я, к стыду своему, вполне обрадовался. Это плохо, что в последнее время мне куда больше нравится смотреть телевизор по выходным, а не гулять со своим парнем?
У Лаки тоже случилось что-то, помешавшее ей пойти на вечеринку, к которой она готовилась последние пару месяцев. По крайней мере, когда я за ужином объявил, что остаюсь дома, она печально возвестила, что ей тоже приходится. Мама с папой ушли на папин концерт (с ума сойти, маме уже за четвёртый десяток, а она предпочитает стоять в первых рядах фанзоны, чтобы получше слышать все песни, которые папа и так ежедневно играет дома). Катрин как обычно ушла куда-то непонятно куда. Став совершеннолетней, она мгновенно перестала быть моим другом. Иногда она смотрит на меня как-то затравленно, почти виновато. Примерно так я смотрю на Фила. Потому что и мне, и Катрин стыдно. Стыдно становиться чужими близкому когда-то человеку.
Зато с по-настоящему чужим человеком в нашей семье я чувствую себя как нельзя спокойно.
Лаки даже умудряется положить мне голову на плечо, пока я тянусь за пультом. От неё вкусно пахнет, сиренью и мятой. Я почти уверен, что это от нашего шампуня, но ведь больше ни от кого в семье так не пахнет. Недавно я прочитал статью в интернете про флюиды, так что я думаю, это как раз из-за них. То есть все мы пользуемся одним шампунем, но я чувствую его только на Лаки. Потому как к родственникам меня не влечёт. А к ней?
В один момент мы открываем рты. Я хочу предложить переключить канал, но она начинает первой:
- Слушай, может, нам стоит пойти погулять?
Я не нахожу, что ответить, а она продолжает:
- Я знаю, у нас у обоих планы сорвались в последний момент, но может это не повод тухнуть дома?
Не сказал бы, что мне не нравится сидеть перед телеком с огромной банкой шоколадного мороженого и девушкой, от которой пахнет сиренью и мятой. Но, наверное, она права.
Судя по тому, как Лаки удивляется каждой достопримечательности, которую я ей показываю, она явно тут не жила. Тогда появляется следующий логичный вопрос, где нашла её Катрин и как попала в другой город?
Достопримечательности, кстати, в основном, - дорогущие отели, - потому как в нашем городе нет особых исторических мест. Ну разве что центральный парк, он самый старый в городе. Я предлагаю Лаки сходить туда, но она отказывается, говорит, что боится, ведь уже довольно поздно. Для девушки, которая сбежала из дома, выкрасила волосы в зелёный цвет и начала жить с незнакомыми людьми, это довольно странное утверждение. Но я не спорю.
Зато её явно интересуют все эти разноцветные огни небоскрёбов в центре. Она тянет меня поближе к ним и в восторге рассматривает вывеску каждого отеля.
- Пожалуйста, давай зайдём внутрь, пожалуйста! – вопрошает она, подойдя к самому фешенебельному, «Астра Парадисо».
Вы когда-нибудь слышали такую просьбу? Я лично – нет.
Мы подходим ко входу, у которого стоит сонный швейцар в смокинге, который раза в три дороже моей одежды.
- Что вам угодно, мистер Ричмонд? – снимает он шляпу и склоняет голову.
Вот как! Даже если вы припёрлись в одиннадцать вечера в джинсах и дешёвой майке с девушкой в слишком коротком платье и со слишком зелёными волосами в самый дорогой отель, это всё не имеет значения. Если ваша фамилия – Ричмонд, конечно.
Мне не приходит в голову сказать «Можно посмотреть на ваш отель?», потому я прошу его просто пустить нас внутрь.
Ещё через мгновение мы стоим на стойке регистрации, симпатичная девушка пожирает меня взглядом, пока записывает наши данные. Наличных у меня с собой, конечно, нет. Я расплачиваюсь папиной платиновой карточкой, которую сотрудник отеля буквально проглотил своим взглядом.
Свободных комнат с раздельными кроватями у них, само собой, не находится. Только самый дорогущий люкс для новобрачных. Лаки хихикает, а мне уже всё равно. Мне становится непонятно, что я вообще тут делаю.
И в это самое мгновение раздаётся телефонный звонок. Я чувствую себя школьником, которого только что поймали на каком-то хулиганстве. И это полная правда: я действительно учусь в выпускном классе, а то, чем я сейчас занимаюсь, не хулиганство ли?! Кстати, я же несовершеннолетний, это вообще законно, бронировать отель?
Тут я вспоминаю, что Лаки-то меня старше, и слегка успокаиваюсь.
На экране высвечивается мамин номер.
- Сынок? – говорит она таким весёлым голосом, что мне аж не по себе становится. – Слушай, мы с папой решили сегодня слегка развеяться. Так что не жди нас, мы приедем завтра утром, хорошо?
С тех пор, как пропала Руди, не слышал, чтобы у мамы было такое хорошее настроение.
- Хорошо, - говорю я совсем глухо, глядя как Лаки берёт ключ от люкса для новобрачных.
Мама тут же вешает трубку, а я слышу на заднем плане очень громкую музыку.
Мы идём в бар, где Лаки заказывает какие-то коктейли. Я в этом не то что не разбираюсь, а вообще первый раз в жизни вижу все эти названия. Алкоголь я пробовал только на вечеринках Кэтрин.
И на этом вечер заканчивается. Заканчивается, как только я вливаю в себя первый же стакан с пойлом разноцветного цвета. Такое горькое и омерзительно пахнущее.
***
Единственное, на что у меня хватает сил, так это на то, чтобы стать, прислонившись спиной к прозрачной стене в нашей столовой. Прошёл ровно месяц с той странной ночи в отеле, когда я напился как свинья. А такое чувство, будто алкоголь всё ещё действует.
Зато в Лаки энтузиазма хватает на двоих, она стоит прямо посреди кухни с тортом в руках. Непонятно, к чему торт. Ни у кого не ожидается дней рождений.
Мама и папа стоят на расстоянии, с опаской глядя на всё это, а я, закатив глаза, ещё сильнее прижимаюсь к стенке. Мне кажется, что сейчас меня стошнит.
Мама пробегает глазами сначала по цветущему лицу Лаки, у которой из глаз чуть ли не искры сыпятся, а затем по зелёному мне. Клянусь, у меня в тот момент лицо было точно такого же цвета, как волосы Лаки. Или Руди.
- Что, чёрт побери… - начинает говорить мама, и тут Лаки с торжествующим видом поворачивается к нам лицом.
Она медленно обходит всю комнату, ставит торт на стол и предлагает родителям присесть. У отца лицо такого же цвета, как у меня. Чёрт, а он догадливее мамы.
- Дорогая миссис Ричмонд, - Лаки выдерживает ещё одну паузу, от которой хватка железной руки, сжимающей мой желудок, становится ещё крепче.
Лаки лёгонько барабанит кончиками пальцев одной руки по другим, а затем возвещает:
- Поздравляю, скоро вы станете бабушкой.
Мгновение спустя, мама сначала оседает на стуле, а затем камнем падает на пол, папа вскакивает со своего места (лицо у него уже нормального цвета) и с видом разъярённого зверя буквально за один прыжок сокращает расстояние до тела мамы, а я таки не удерживаюсь и бегу в туалет.
***
Многие в нашем городе говорят, что я – точная копия папы. У нас правда одного цвета глаза и волосы, но мне кажется, на этом схожесть заканчивается.
В прочем, на красавицу-маму я тоже не очень похож. От неё мне достался разве что нос. Как насчёт папиного героического отношения к своей семье? Однажды Катрин в школе занизили оценку, так он пошёл прямо к директрисе и не ушёл, пока та лично не поправила оценку в журнале. А что о папиной красоте? У нас девчонки в школе с ума сходили, завидев его на пороге, когда он заходил по каким-то делам. А о маминой чувственности?
Иногда мне кажется, что у меня эмоциональный диапазон, как у камня. Мне кажется, что я уже совсем ничего не чувствую. И ничего не помню. Только то, что волосы у Руди были потрясающего оттенка весенней листвы. А у Лаки они скорее похожи на траву. И ещё парочку снежинок застрявших в шарфе Филиппа Хэнка.
Но нет больше ни Руди, ни Филиппа.
Есть только искажённое гневом, непониманием и недоверием лицо папы. Он машет руками, повышает голос, из кожи вон лезет, лишь бы достать из меня какой-нибудь вразумительный ответ.
- Ты к ней прикасался? – кричит он, совсем потеряв терпение.
- Да. То есть, наверное, я плохо помню.
- Плохо помнишь?! – взрывается отец, и мне на секунду даже кажется, что у него выступили слёзы на глазах. Видать, не такой он уже и мужественный, как я привык думать.
Я ничего не отвечаю, просто склоняю голову.
- Я думаю, что она могла подставить тебя, Холден, - говорит наконец отец спустя минуту. И вот, у него на глазах нет никаких слёз.
- А я думаю, что она на такое не способна, - пожимаю я плечами.
Понятия не имею, на что она способна, а на что – нет. Вообще ни черта о ней не знаю. Кроме одного, у нас с ней будет ребёнок. У меня. В семнадцать лет. Ладно, в восемнадцать.
Отец как будто читает мои мысли.
- Ты понимаешь, что это может быть и не твой ребёнок?
Я качаю головой.
- А может быть и мой.
И ухожу, оставив его стоять посреди кухни в полном одиночестве.
***
Меня зовут Холден. Холден Ричмонд. Мне почти восемнадцать лет. У меня есть папа, мама, две сестры, жена и скоро будет ребёнок. Сегодня ровно полгода с момента исчезновения Руди. И, значит, полгода с момента появления Лаки.
Мы с ней снимаем дом неподалёку от папиного корабля. Он со мной почти не общается (папа, не корабль). Мама выглядит лет на пятьдесят, несмотря на то, что недавно отпраздновала сорок три.
Недавно я зашёл домой и увидел на пороге красивую миниатюрную блондинку.
Спустя мгновение я понял - это Катрин. Юная Катрин. Ей лет пятнадцать, она такая милая, такая смешная и при этом такая удивительно моя. Мне захотелось поскорее обнять её, пригладить свой дурацкий хохолок и зайти домой. Дома скорее попробовать вкусные мамины блинчики, которые она печёт каждую пятницу. Рядом стоял бы папа с гитарой в руках или, может, за своей трибуной, вспоминая политическое прошлое. Под столом шныряла бы Плюшка, которая ещё не успела б состариться. А наверху слышалась бы ругань Лести и Руди, моих младших надоедливых сестрёнок, единственных на свете, которым я позволяю называть себя «Холди». И тех, кого никогда не позволю отвезти в интернаты.
Но через мгновение я понял, что это вовсе не юная Катрин.
Это взрослая Селестия, вернувшаяся из интерната. Она с мгновение смотрела на меня, будто не узнавая, а затем упала на мою грудь и разрыдалась. Я прижал её к себе, перебирая светлые волосы и попытавшись внушить себе, что всё будет хорошо.
Но потом я кое-что понял.
Не будет.
Ничего уже не будет так, как было раньше.
____________________