- Здравствуй, Лендон, солнышко...
Как бы не так, миссис Беннет. Я уже вас ненавижу, правда, скорее интуитивно, чем осмысленно. Вы живы, а она нет.
- Лапочка моя... - бормочет она, трясущимися пальцами касаясь моего лба и щек, словно проверяя, есть ли у меня жар. - Как тебе спалось? - миссис Беннет громко шмыгает и резкими движениями трет свои щеки.
А разве я спал?
Я дергаюсь на постели и пытаюсь приподняться, чтобы встать на ноги.
- Нет, Лендон, не надо, - ее холодные пальцы ободряюще сжимают мое предплечье, а потом она обеспокоенно бросает в темноту:
- Питер!
Мои руки забинтованы от ладоней и практически до ушей. Я тяну сильнее и замираю от резкой боли в запястьях. Воспоминания. Они мгновенно пронзают мой мозг сотнями осколков битого стекла, заставляя сердце разбиться раз и навсегда.
- Мама... - в ужасе шепчу я.
- Тише, дорогой. Ты в порядке, ты в безопасности. Питер!
В некотором отупении я молча смотрю на ее огромный живот. Я еще не знаю, но всего-то два месяца пройдет, как на свет появится этот мелкий говнюк Мартин. И у него будет мама. А у меня нет.
Уже больше никогда.
- Мама, - повторяю я.
- Мамамамамама. Мама. Мама!
Полная хрень. Откровенная ложь. Если бы сердце разбивалось только раз...
- Питер! Зови медсестру!
Я истошно кричу, пока в мою вену проникает тонкая и ледяная игла: она дарит облегчение. Она дарит забвение.
- Прости, малыш, - в голос плачет надо мной миссис Беннет.
- Мне так жаль. Господи, мне так жаль...
***
"Вы вечно молитесь своим богам
И ваши боги все прощают вам."
После такого очередного дерьма, на который совершено не скупится мой мозг, я каждый раз просыпаюсь с глухо бьющимся сердцем, трясущимися руками и подозрительно влажными щеками. Отлично, еще и из носа течет как из крана. Реву даже во сне, как долбанная девчонка, ну когда же это уже закончится?
Органы чувств потихоньку начинают включаться в работу, и в воспаленное сознание медленно просачивается монотонный бубнеж священника:
- Но все дело в том, что, дав жизнь человеку, Бог дал ему и свободную душу, свободную направлять свои отношения к Богу и в добрую, и в недобрую сторону...
Бла-бла-бла. Неудивительно, что я заснул... Так, стоп, где я?
- В искушении никто не говорит: «Бог меня искушает», потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого, но каждый сам искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью, следуя за ней в самую преисподнюю...
Ах да. Я в церкви. Только не надо удивляться - я здесь не потому, что достиг последней стадии отчаяния. Просто пришел замолвить за кое-кого словечко.
И нет, не за свою грешную душу.
Если говорить начистоту - сегодня первая годовщина маминой смерти, которую я провожу не дома, на Твинбрукском кладбище. А здесь... В маленькой Эденбрукской католической церквушке. В маленькой, но удаленькой. Здесь столько пафоса. Шикарные иконы, статуи, витражные окна. Да тут даже скамейки для прихожан из красного дерева сделаны.
- Дети Божии и дети диавола узнаются так: всякий, не делающий правды, не есть от Бога, равно и не любящий брата своего... Мо... молодой человек, что вы делаете?
- Мм? - я удивленно выгибаю бровь, захлопывая крышку зажигалки. - Что-то не так, святой отец?
- Здесь... здесь нельзя курить!
- Что ж за хрень! И в этом храме нельзя курить?
Я просто честно не знал куда еще пойти. Весь день был не в себе, еще и на Бриттани не посрываешься, ибо она со мной не разговаривает, и в беспомощности заламывал руки. Это было чертовски ужасно по отношению к маме, не навестить ее в такой день, и я ощущал себя предателем. А все из-за чего, вернее, кого? Не сложно догадаться.
Не могу я ее оставить. А брать с собой в Твин сущий бред. Эй, Бриттани, ты не посидишь парочку часов в машине, пока я тут в припадке поваляюсь на маминой могиле? Тем более, если вспомнить, что она в каждой заднице затычка, этот план с самого начала будет обречен на провал.
Эта егоза просто не может делать то, о чем ее просят.
Меня к ней словно примагнитили. Связали миллионами невидимых нитей, заковали в кандалы... Придумайте еще хоть сотню самых извращенских метафор и сравнений, но это все равно не передаст в полной мере всю степень моей привязанности к ней. Страшно бесило, что я не могу оставить ее, чтобы хотя бы тупо съездить в другой город, для меня это теперь стало просто немыслимо. С ней же обязательно что-нибудь случится, она просто создана для притяжения неприятностей на свой многострадальный зад. Можно было даже смириться с тем, что я больше не могу трахать других девчонок - я с какого-то черта не тверже жеванной жвачки в момент Х. Зато с Эллис... Ее я не перестаю хотеть ни на одну секунду.
Типа верность и все дела. Ну ладно...
Даже здесь я сижу скорее назло самому себе. И немного ей. Чтобы доказать себе, что я могу провести парочку часов без лицезрения этой маленькой сладкой задницы.
И чтобы она помучилась без такого великолепного, от которого она уже давным-давно без ума, меня.
Стадия прокрутки в мозгах всяких ужастиков, типа сушащей волосы Бриттани, при этом в обязательно наполненной до краев ванне и непременно роняющей туда фен, вроде позади. Теперь я просто представляю, как она спалит весь дом к чертовой матери. Или порежет себе палец и умрет от потери крови.
А она может.
Давайте я кое-что проясню. Когда вы в шесть лет теряете свою маму - единственного человека, который о вас заботился в бытовом плане, ничего не остается делать, как начать осваивать это все самому. Особенно, когда ваш отец совершенно двинулся от горя и днями напролет питался поджаренными тостами, а стирал... Хм, не припомню, чтобы он тогда вообще особо стирал.
Поэтому да, я именно тот самый вымирающий вид парней, умеющих идеально пришить долбанную пуговицу. Умеющих правильно выстирать белое отдельно от красного и не получить при этом поросяче-розового. И способных приготовить что-то покруче поджаренной яичницы с беконом. Ах да, а еще я очень даже сносно драю толчки. И в силу того, что мне часто приходится это делать - всегда поднимаю стульчак.
Ну как, вы еще не влюблены? Разве я не идеальный парень, а?
Бриттани Эллис была хуже младенца, клянусь. Абсолютный бытовой ноль. Она была в состоянии лишь залить хлопья молоком, ну, и да, заказать себе еду на дом. Аплодируем стоя, ну какая умничка. Пользоваться стиральной машиной она, к счастью, умела, но вы бы видели, как она развешивает белье. Которое от недостатка ее сил постоянно оказывалось на земле и которое снова приходилось стирать. Весьма жалкое зрелище, я вам скажу. Хотя меня нереально доставляло. Это было той вещью, на которые можно было бы смотреть вечно - ну типа горящего огня, текущей воды и прыгающих сисек. И все бы ничего, но там были мои любимые джинсы...
Короче, несколько дней я без особого вмешательства понаблюдал за ее жалкими попытками, а потом плюнул и взял все это в свои руки. В конце концов, для меня это ничего нового не означало, я делал это с самого глубокого детства. И бонус: теперь я имел неограниченный доступ к ее трусикам, когда развешивал их на бельевой веревке.
Да здравствует новый тип парней-домохозяек! И если вы еще не завели себе парочку таких - вы полная неудачница. Только без обид.
Теперь вы понимаете, почему я не мог оставить ее ни на минуту? Она нуждалась в неограниченной тотальной заботе и опеке. Господи, да я ума не приложу, как она раньше выживала без меня.
Поначалу, когда я взял все на себя, Бриттани типа очень смущалась и пыталась вмешаться. В конце-концов, чтобы Эллис не мешалась под ногами, жалобно скуля, что ей очень неловко и чем бы она могла мне помочь, я ошибочно доверил ей натереть сыр для лазаньи на ужин. И в результате мы получили пораненные о терку пальцы, окровавленный сыр и следовательно, лазанью без сыра.
А через пару дней, стоило пальцу хоть немножечко поджить - она решила повторить опыт. Без моего ведома. И натерла мозоль от чистки картошки.
Не буду это комментировать.
А также я, пожалуй, не буду вдаваться в излишние подробности о том случае, когда ночью я ее чем-то особенно растрогал, буркнув что-то довольно личное о себе на "отвали", и поэтому утром она решила сварить мне кофе в постель. Я уже молчу о том, что это просто тупо и до тошнотиков романтично, чего мужики на дух не переваривают. Аж зубы свело от воспоминаний. Дело было даже не в этом. А в том, что я проснулся от запаха гари и обнаружил на заваленной черным дымом кухне Бриттани, носящуюся вокруг пылающей плиты и... Машущей на нее полотенцем. В попытках потушить огонь.
Теперь, ближе к утру, я всегда наваливаюсь на Бриттани всем телом и вдавливаю ее в матрац. Это единственная гарантия того, что она не попрется искать приключения на свой миленький маленький зад, пока я сплю и не могу за ней проследить.
И потом, она так забавно пытается из-под меня выбраться.
- Молодой человек. Это исключено. У нас нельзя курить.
Милая у нас бытовуха, правда?
Никогда не думал, что мне будет так приятно просыпаться по утрам. Обычно каждое утро я начинаю с того, что говорю себе: «Это всего лишь еще один день, всего лишь очередные долбанные двадцать четыре часа, которые нужно пережить». Не помню точно, с каких именно пор я начал давать себе по утрам такие наставления. Звучит как какая-то пошаговая двенадцатиступенчатая хренотерапия, а я уж точно не отношусь ни к одной категории Анонимных Чего-либо. Кто-нибудь вообще верит в этот бред? А теперь первым, что я чувствую каждый раз, становится биение маленького сердечка в тельце, крепко прижатом к моему боку, тонкие руки, обнимающие меня за шею или талию, легкий зуд от прикосновения шелковистых волос к моему лицу. И это похоже на чертов рай на земле, я клянусь. Все мои страхи отступают, когда я ночью утыкаюсь в эту маленькую светлую макушку носом - и от облегчения хочется плакать. Ночные кошмары тают, и я больше не один.
Кошмар здесь только один - я стал сентиментальным дураком.
- Уберите изо рта сигарету и покиньте помещение!
Блин, да чего придолбался, старый хрен!
- Я тут вообще-то с Господом общаюсь! Вы мне мешаете.
- Вы ведете себя неподобающе. Пожалуйста, удалитесь.
Удалитесь? Серьезно? Это он вообще мне сказал?
Ну, святой отец, вы нарвались.
- Ладно, - я поднимаюсь и вытираю ладони о джинсы. - Я вообще не хотел делать это вслух, но вы меня вынудили. Обещаю, будет экспресс-вариант.
Вся небольшая группка людей, участвующих в вечерней службе, и парочка прихожан на соседних скамейках уставились на меня в недоумении. А я набираю в легкие побольше воздуха выдаю свое коронное:
- Иисус! - ору я. - Да пошел ты нахрен!
Повисает гробовая тишина. Лица этих людей... Это надо было видеть. И, кажется, где-то что-то загремело - похоже, свалился подсвечник.
Я еще раз делаю глубокий вздох и продолжаю:
- Святая дева Мария! Катись к черту! Ты маленькая, лживая сучка!
Лицо бабули неподалеку становится белее мела. Она начинает медленно оседать.
- Иосиф, ты просто ублюдок! Вы все! Идите все лесом! Бог, да пошел ты! - мой вопль разносится по всей церкви, кажется, даже витражные окна слегка задребезжали.
Затем я переключился на Аллаха и Будду; так, всякий случай, досталось даже Иуде.
- Почему? Почему ты забрал ее? Ты, жалкий жадный ублюдок!.. Но вторая тебе не достанется, ясно, урод? Я спалю этот чертов мир дотла, но спасу ее! Выкуси!
Самое время расстегнуть ремень и посверкать голой задницей перед иконами, но что-то старушка выглядит совсем неважно.
Ладно, тогда в другой раз. Закончив, я тяжело дышу, а по вискам струится пот. Несколько секунд я тупо пялюсь на уже почти бездыханную бабульку с лицом белее мела и слушаю еле различимые мольбы вызвать полицию или психушку.
- Я бы сказал, что мне жаль, что я испортил вашу службу и напугал до усрачки, но это ни хрена не так. Горите вы все в аду.
Кто-то начинает пронзительно визжать, кто-то зовет на помощь; я прихватываю со скамьи свой шлем и под шумок делаю ноги.
Конечно, имидж, репутация плохого парня и все дела это, бесспорно, очень здорово, но проводить ночь в обезьяннике вновь мне не очень охота.
Поэтому я как можно скорее седлаю свой новый мотоцикл и драпаю оттуда что есть мочи.
Ведь далее у меня запланировано самое интересное.
***
Вдоволь погонять в этом захолустье можно лишь в одном месте - в старом заброшенном аэропорту. Он выглядит вполне себе в духе фильмов жанра зомби-апокалипсис, особо излюбленных кинематографом в последнее время.
Выехав на взлетно-посадочную, я делаю пятиминутную остановку. По идее, для того, чтобы закрепить шлем и натянуть перчатки, проверить шины и тормозную цепь.
Но на самом деле - потому что мне до усрачки страшно от того, что я задумал. Как бы я не орал, что меня бесит моя ничтожная жизнь - умирать на деле мне довольно таки... стремно. Так же, как и вам всем. Поэтому я впадаю в такой животный ужас, ощущая как с каждым днем нас с Эллис все больше связывает одна цепь. И она толкает нас прямо к краю пропасти. Никто не знает, в какой момент Бриттани не выдержит и сорвется вниз, зато однозначно понятно, что я полечу вместе с ней. Знал бы, как порвать эту цепь - порвал. Но в своем страхе перед смертью между вами и мной есть одна большая разница - вам слабо. А мне нет.
Поэтому когда придет время - я спокойно пойду за ней следом. Этот страх просто ничтожен перед всем тем, что я могу.
Я делаю рваные, неровные затяжки, глубоко выдыхая струи дыма через нос. Мысленно пинаю себя, что уже пора. Ведь перед смертью не накуришься.
Руль приятно скрипит в обтянутых перчатками руках, подножка убирается легким движением тяжелого ботинка. Я седлаю свою новую красотку и на секунду поднимаю взгляд к небу. Вечернее, оно затянуто грозовыми облаками и напоминает мне взгляд серо-голубых глаз Бриттани. Тот особенный, суровый взгляд, которым она награждает меня, когда злится.
Не могу сдержать дурацкой ухмылки. Не сердись на меня, детка, просто привыкай к тому, что я полный и конченный псих.
Ага, особенно когда начинаю разговаривать с неодушевленными предметами.
Я закрываю глаза. Все мои дальнейшие действия совершаются на автомате, они уже настолько отточенные, что я могу проворачивать их не глядя. Мотоцикл движется со скоростью 50 км/ч на первой передаче, обороты составляют семь тысяч единиц. Для переключения вверх я выжимаю сцепление, одновременно опуская обороты до шести тысяч, закрываю ручку газа - левая кисть тянет рычаг сцепления на себя, правая прикрывает газ - синхронное, отработанное движение.
Толкаю лапку передач вверх. Обороты мотора - снова шесть тысяч. Я отпускаю сцепление, одновременно откручивая ручку газа - обороты мотора снова должны быть в окрестности семи тысяч в тот момент, когда сцепление будет полностью отпущено. Чем быстрее я выжимаю сцепление, чем делаю сброс газа короче, чем резче толкаю лапку передач вверх и отпускаю сцепление, вновь откручивая ручку газа, тем плавнее происходит переключение и тем меньшее ускорение теряет мотоцикл. А мне нужно разогнаться как можно быстрее.
Черт побери. Только байк дарит мне такое всепоглощающее чувство свободы, от которого буквально сносит крышу. Теперь надо собраться.
Самый распространенный и популярный из трюков на байке - вилли. Или езда на заднем колесе. Нельзя сказать, что он очень простой, но при желании его можно отработать до идеального исполнения. Вспомните себя в ранние годы. Какой трюк вам прежде других удалось освоить во время езды на детском велосипеде? Скорее всего, это было именно вилли. К слову сказать, выполнить этот трюк на мотоцикле гораздо проще, главное - удерживать равновесие.
То, что я собираюсь сделать сегодня, называется Иисус. Да-да, наверняка ваша уверенность в том, что я законченный богохульник, достигла отметки сто. Я не буду говорить, что это не так и разубеждать вас в обратном. Думаю, мое выступление в церкви прямое тому доказательство. Я даже не собираюсь определять, атеист я или верующий. Мне просто насрать, и если бы я когда-нибудь и встретил парня, якобы ответственного за все, что происходит в нашей жизни - то однозначно надрал бы ему задницу. За все то, что он сделал с моей семьей.
Гребанный сукин сын.
Пока я переключаю передачи, в глазах начинает непривычно зудеть.
Чертовы слезы. Я в последнее время реально превращаюсь в какую-то половую тряпку - стал слишком эмоциональным и чувствительным. Как будто отрастил себе матку. От Эллис что ли заразился.
Вот уж кто поистине эмоциональный и чувствительный. Вы бы видели ее во время пмс. Я хочу единорога, апельсин и чтоб ты сдох. А еще эти вечные, непрекращающиеся слезы по поводу и без. Ураган Сэнди просто хренов ливень по сравнению с пмс Бриттани Эллис.
Возвращаясь к... хм... Иисусу. Иначе этот трюк никак не назовешь - данный элемент настолько сложный, что мотоциклист буквально отдает свою жизнь во время его исполнения в руки бога. Ха-ха. На самом деле он называется так, потому что ты убираешь руки с руля, запрыгиваешь на сиденье, а потом разводишь верхние конечности в разные стороны. Очень напоминает позу распятия.
Когда я начинаю убирать руки с руля, кровь в моих ушах заглушает практически все звуки окружающего мира своим бешеным гулом. Мое тело собрано и поджато как пружина - однако внутри я трясусь каждой прожилкой. Осторожно убираю сначала одну ногу, затем другую. Пожимаю под себя. Упираюсь каблуками ботинок в сиденье, потихоньку выпрямляю колени, заставляя себя подняться во весь рост. Сначала понемножку, затем все больше и больше. Только не трястись, одно неправильное движение - и я размажу свои мозги по этому идеально ровному асфальту, и никакой шлем меня не спасет. Каждая клетка моего тела орет и вопит, безнадежно сопротивляюсь тому, что я сейчас делаю, инстинкт самосохранения визжит в моей голове покруче любой пожарной сирены. И внутри я трясусь от ужаса, восторга и переполняющего меня адреналина.
Вот оно, детки. Вот она жизнь, так, как она есть. Одно неправильное движение, действие, решение - и ты труп. А пока ты мчишься - ты словно сам Господь Бог.
Я держусь на ногах от силы секунд тридцать а потом не столь изящно начинаю опускаться и шлепаюсь на задницу, успев в последний момент сохранить равновесие и не завалить мотоцикл в сторону. Резко торможу, с визгом и сжиганием шин, от чего воздух мгновенно наполняется едким запахом паленой резины. И, стянув шлем, заваливаюсь на спину прямо на землю, в истеричном припадке, миксуя слезы и смех.
Ну кто бы мог подумать, я живой. Сейчас, именно в этот момент я полон жизни как никогда. Нет никакой умирающей прямо на моих руках белокурой девочки, за которую я чувствую такую большую ответственность и ничем не могу помочь, нет никакой уже умершей матери, которую я так и не смог спасти, нет никакого покинутого мной же отца, стоящего уже одной ногой в могиле, нет никакой розоволосой Триши, тихо напевающей себе под нос "Мистер Браунстоун"
* героин
и вводящей иглу шприца прямиком в вену, нет никакого несчастного и обиженного вниманием олуха Мартина, нет никакой маленькой сиротки Маккензи, нет никаких спивающихся и одиноких детских онкологов, нет никого! Я словно родился заново в эти секунды и прожил совершенно другую жизнь, где нет никого из них всех, где нет боли, нет слез, нет ошибок, нет смерти.
И это была восхитительная жизнь.
Я начинаю успокаиваться, однако тело до сих пор бьет крупная дрожь - бешеный адреналин в моей крови пытается найти выход. Стянув перчатки, я поднимаюсь на ватных ногах и закуриваю сигарету, неожиданно поперхнувшись от дыма в легких. Ну надо же, как будто сделал свою первую затяжку. А затем смотрю в хмурое, пасмурное, вечернее небо и показываю фак. Вот тебе, Господи. Прежде, чем убить меня, тебе придется как следует постараться.
***
Бар "Гадкий койот" находится на отшибе города, но я целенаправленно еду туда. Уже окончательно успокоившись, мне хочется пропустить пару рюмок чего-нибудь крепкого. Бар представляет собой обветшалый фасад здания с яркой неоновой вывеской и девчонками в ковбойских сапожках, танцующих прямо на барных стойках в качестве бонуса.
Свою несчастную "развалюху" я оставляю на заброшенной парковке - все равно с ней ничего не случится. Я купил мотоцикл по частям у местного барыги практически за бесценок, собирал сам. Зато на запчасти ушла уйма денег, я брал только самые лучшие. А в процессе сборки испортил любимую юбочку Эллис, когда хлопнул ее по попке рукой, испачканной в машинном масле. Я честно не специально, она просто проходила мимо, а у меня случился порыв души. Ну, пожалуй, не совсем души. Ну и скандал же она мне тогда закатила.
От мыслей о заднице Эллис у меня теплеет гораздо ниже живота и я закатываю глаза: ну просто клиника.
Мотоцикл получился годным, как я уже продемонстрировал. Но я так скучаю по своей крошке, оставленной в Твинбруке. Она была просто бомба, гораздо круче этого, и это было так опрометчиво, оставлять ее на этом гребанном болоте. Кто теперь будет промывать керосином ее тросы управления?..
Внутри душно и орет музыка: я забиваюсь в самый угол помещения за облезлый кожаный диван и маленький круглый столик. Да-да, бывают и такие дни, когда мне хочется забиться куда-нибудь и не вылезать, не привлекая излишнее внимание, не нарываясь на приключения. К тому же, сегодня в церкви я, кажется, выполнил свою дневную норму.
Я заказываю три литра темного лагера, а потом начинаю прикидывать как бы выпить это, не лопнув к чертовой матери. Официантка любезно приносит мне миску с орешками и подозрительными мягкими чипсами. Пока пью, в кармане находится невесть что забывшая там сережка Эллис. Ладно, на самом деле это я ее туда положил. У этой маленькой вещички очень острая застежка, и я вонзаю ее себе в ладонь каждый раз, когда очень хочется сотворить какую-нибудь несусветную хрень. Она является чем-то вроде моего личного ингибитора.
Иногда помогает.
Приблизительно после литра пива очертания бара начинают размываться, и я в сотый раз прокручиваю ссору с Эллис в своей изрядно опьяневшей голове. Хорошо, что у меня нет телефона, я начинаю понимать чуваков, которые, приняв немного на душу, сразу кидаются названивать своим бывшим.
Могу поспорить, вы не удивлены. Подколы вроде "в раю не все так гладко" или "милые бранятся - только тешатся" заводят всех без исключения. Особенно в таких безнадежных парах, как мы с Эллис.
Да, я уже второй день опять сплю на этом чертовом, жутко неудобном диване для карликов. Вроде называется... кушетка? Я не разбираюсь. Но факт остается фактом, на нем мои ноги не помещаются даже до колена.
Ее план "Узнай друг друга с помощью дебильных разговорчиков" с треском провалился. Хотя надо признать, она сама же в этом и виновата. Чего она еще ожидала? Беседы в духе: "Всем привет, меня зовут Лукас и я конкретно облажался"?
Именно в тот вечер Бриттани была такой соблазнительной и пылкой, в тоже время как всегда робкой и неуверенной, но с таким жаром отвечающей на все мои ласки, и это немного затмило мой разум. И раз уж только эта штука в лице моего прошлого стоит перед нами, то я решил признаться в том что со мной произошло. Ну, якобы. Чтобы потом уже по полной вкусить "девственчатинки". Ну, она же сама пообещала.
И я сказал ей, что в детстве меня сбила машина.
Ее голубые глаза расширились в ужасе, маленький ротик образовал идеальную буковку "О". Я смекнул, что надо ковать железо пока горячо, и, нацепив похоронный вид, срывающимся голосом начал повествовать ей о жуткой боли, хромоте, бесконечных восстанавливающих терапиях... Даже не знал, что врать о себе так увлекательно. По налившимся слезами глазам, я понял, что наживку она заглотила. Прекрасно. Периодически она ахала и хватала меня за руку, срывающимся голосом сообщая как ей жаль. Или прерывала мой рассказ горькими поцелуями, размазывая собственные слезы по моему лицу.
В такие моменты у меня все меркло в глазах от желания впиться пальцами в ее хрупкие ребра и повалить на спину, накрыв своим телом. Сорвать одежду, грубо войти и овладеть ею, чтобы забыться раз и навсегда. Но я стоически держался, распаляясь все больше и больше и добавляя все больше кровавых подробностей. И совершенно упустил из виду тот момент, когда слезы на ее глазах высохли, а взгляд превратился в подозревающий, потрясенное дыхание утихло и она замерла. А в следующий момент Бриттани зарядила мне такую пощечину, что зазвенело в ушах.
Сказать, что я тогда охренел - ничего не сказать. Ума не приложу, как она догадалась, что я вру.
-Мерзкий лгун!
Ну а дальше классика: Эллис запирается в туалете и принимается рыдать, кричит из-за двери о том, что я конченная свинья, что она мне поверила и прочее, прочее. Потом она открывает дверь и устраивает мне торжественные проводы на тот вонючий диван, избивая подушкой и вышвыривая мою футболку и ботинки из своей комнаты.
Эм.. Теперь вы понимаете, куда именно я пялился и почему прослушал все ругательства в свой адрес, когда она стыдила меня?
Я был жутко взбешен, и ночью, трясясь от слепой ярости, измазал лицо спящей Бриттани зубной пастой. Надо сказать, это принесло мне мрачное удовлетворение, особенно если представить, что это не совсем тюбик и не совсем паста. С утра пораньше я проснулся от дикого визга из ванной - нежная и чувствительная кожа Эллис покраснела и распухла от жгучей мятной пасты. Я даже и не пытался сдержать свой дьявольский смех. Внезапно она ворвалась в гостиную и с ловкостью бейсболиста выхватила один из моих ботинков доктор Мартинс, а потом сбежала, прежде чем я успел сказать: "Ах ты сучка". Позже я нашел ботинок в весьма плачевном состоянии: он был изрисован сердечками, какой-то липкой и невероятно прочной женской дрянью, типа лака для ногтей, а шнурки завязаны в тугие бантики. Бешено взревев, я кинулся к бельевой веревке на улице и голыми руками изорвал все ее трусики в лоскутки. Бриттани горестно взвизгнула и кинулась к моей любимой косухе, прорезав в ней огромную дыру в области лопаток маникюрными ножницами. Громко крича на друг друга, мы переместились на кухню, где я вытащил ее любимое клубничное молоко из холодильника и демонстративно выпил практически залпом, громко рыгнув ей прямо в лицо.
В отместку она разбивает мое пиво. Я смываю в унитаз ее хлопья. Она выкидывает мои сигареты. Не знаю, сколько это еще могло бы продолжаться, если бы мы не наткнулись на пакеты с мукой и не повалились бы на залитый пивом пол, дубася друг друга порвавшимися мешками и измазывая в муке. Это хоть как-то помогло выместить злость и притормозить с дальнейшими разрушениями.
Позже кухня пребывала в плачевном состоянии, волосы Бриттани напоминали слипшееся гнездо, мои, как я понимаю, тоже. Мы подрались еще раз, на этот раз решая, кто же из нас первым пойдет в душ. В результате пошли вместе, точнее я ее затащил. Только не таращьте глаза - разумеется, в одежде, эта чокнутая держала меня за ремень и не давала даже ширинку расстегнуть, чтобы я мог штаны снять. Получилось вроде как очень даже неплохо - и совместное принятие душа, и стирка. Правда потом лейка сломалась, после того, как она врезала ей мне по голове.
С тех пор в этом кукольном домике воцарилась холодная война.
Мы не разговариваем вот уже несколько дней, за которые я успел выстирать ее личный дневник в стиральной машинке, она подсыпала в мою чашку вместо кофе землю из горшка какого-то растения, я выдавил все ее ароматные крема и скрабы для тела в водосток, а она смыла мою травку в унитаз. Это стало последней каплей, и решив, что с меня хватит, я громко хлопнул дверью, свалив на все четыре стороны. Предварительно я, правда, украл у нее сережку и воткнул ее любимому медведю карандаш прямо в задницу, довольно сильно порвав ткань. Но все равно подозреваю, что последнее слово так и осталось за ней, потому что моя бритва для лица очень странно затупилась...
Жить с бабой невероятно тяжело. Особенно с такой... Это вам не тот тип девиц, которые нажарят вам картошки с мясом и чесноком, которых потом можно повалить на диван и бесцеремонно оттрахать по всем канонам, а потом свалить с чистой душой; ее не шлепнешь грубо по заду, не заткнешь резким словом. Ну, я пытался, и потерпел фиаско. Это нежная, воздушная зефирка, восседающая на пьедестале идеала, которая автоматически выше и чище вас по всем параметрам, о которой надо заботиться, холить и лелеять, целовать ей зад. С ней реально можно только любовью и заниматься, по-другому это никак не назовешь. Ей хочется заглядывать в рот и исполнять любые ее желания. Ее хочется боготворить и любить до конца своих дней. Во что я вляпался?
Порой я уже даже не могу прикоснуться к ней. Я хочу, это сводит меня с ума, это больно, чертовски, но я не могу. Не могу испортить ее - она слишком невинна и совершенна. И создает потрясающий и невероятный контраст по сравнению с совершенно испорченным мной.
И в тоже время... Несмотря на всю ее невинность и неприкосновенность, это единственная девчонка, которая дала мне отпор. Которая может уесть меня по полной в любой момент. Я не стал говорить об этом выше, но самой жестокой штукой, которую Бриттани провернула со мной за все время наших отношений, пожалуй, стали розовые резиновые звоночки от ее трехколёсного велосипеда, которые она приклеила к рулю моего нового мотоцикла. Я отдирал их полтора часа, а потом еще примерно три отскребал следы суперклея, проклиная все на свете.
Меня поражает та сила, которой она обладает. Эта маленькая женщина может поставить меня на колени одним лишь взглядом. Вздохом. Если она только пожелает этого.
И вот сейчас я отчаянно скучаю по ней. Как наркоман, изнываю от желания очередной дозы. Мне хочется впиться в эти уже ставшие такими родными губы жадным поцелуем, запустить пальцы в ее ангельские кудряшки, стиснуть нежное девичье бедро. Это такое дерьмовое чувство, я знаю, что накосячил, но, хоть убейте, извиняться и делать первый шаг не пойду. Еще чего! Глупая девчонка, кем она вообще себя возомнила? Я мужик и я всегда прав.
Вот.
И мне совершенно не хочется сейчас припустить со всей дури домой, завалится ей в ноги и целовать эти хрупкие молочные лодыжки, вымаливая прощения. Я просто перебрал.
Она подобралась ко мне слишком близко. Я не открываюсь ей, не хочу и никогда не сделаю этого, но она работает покруче любого взломщика, словно вскрывая меня ржавым консервным ножом. Я мысленно вернулся к тому моменту, когда она обнимала меня однажды ночью, пока я плакал, и нежные изгибы ее тела прижимались ко мне, обволакивая, словно слова ободрения, которые она шептала. Нет, нет, нет! ... В смысле, да, да, да, она видела, как я плачу. Надеюсь, Бриттани понимает, что теперь мне придется ее убить.
И еще я с ужасом осознаю, что она единственный человек, которому не наплевать на меня. Ведь количество девчонок, желающих делить твою кровать, не равно тому количеству, которое готово принимать все твои перемены настроений, терпеть все твое дерьмо или подставлять свое хрупкое плечо, вытягивая с самого дна, когда тебе действительно хреново, как будет тот, кому ты по-настоящему дорог.
Она невероятно дорога мне.
И еще, в последнее время меня стали немного напрягать мои мысли. Мне хочется, чтобы все и каждый в этом бренном мире знали, что эта девчонка - целиком и полностью моя. Только я имею право целовать, обнимать, защищать, заботится и иметь ее - а другим даже смотреть нельзя. И, к несчастью, я знаю только один способ, которым такое было бы возможно провернуть...
Женитьба. Ок, я немного в шоке от того, что мой мозг сейчас действительно думает об этом. Вообще смеет заикаться на эту тему. Последний глоток пива был однозначно лишним. Но, вопреки вашим ожиданиям, я не собираюсь гнать на брак. Если бы моя жизнь сложилась по-другому и чуть меньше напоминала кусок собачьего дерьма, то кто знает... Мои... Мои родители любили друг друга до безумия. Перед моими глазами не развернулась драма в их отношениях и не было неудачного примера. Отец обожал и боготворил маму до последнего ее дня.
Он продолжает это делать до сих пор. Мама же всегда и безоговорочно во всех начинаниях поддерживала отца. И поэтому, будь я другим человеком, возможно, когда-нибудь я и нацепил бы на этот тонкий и хрупкий бледный пальчик колечко и сделал ее своей миссис Максфилд.
Но я не другой, я такой, какой я есть. Жестокий, ненормальный, злой. И я совершено не подхожу своей зефирке.
Наверняка в этой жизни есть более подходящий для нее парень. Который действительно сможет осчастливить ее, любить так, как ей хочется и как пишут в этих ее убогих женских романах, и который когда-нибудь обязательно заделает ей мелких сопливых поганцев. Который никогда не обидит ее, не даст ни единой слезинке скользнуть по этим бархатным бледным щекам... Только слезам счастья, ну и слезам боли, только максимум той, от которой она будет кричать, когда будет рожать ему этих мелких... Хм. Что-то я зачастил об этом, не находите?
А какова же моя роль в этой истории? Я вылечу ее. Да-да, долой излишнюю скромность - именно я тот человек, который костьми ляжет, но вылечит ее. Ну, и заодно покажет все прелести секса - ее невинность я унесу с собой в могилу, и этому будущему козлу она не достанется. Ну а потом я свалю, она, конечно, пострадает немножко... Нет, она будет дико страдать, умолять меня вернуться, никогда и никого не полюбит до конца своих дней так, как меня... Черт, нет, мне бы этого хотелось, но все должно быть совершенно не так. Я не тот человек, по которому должны лить слезы. Мне не нужны ее сожаление, память, чувства и слезы - идите вы к черту!
Я не заслуживаю и не собираюсь заставлять ее страдать. Она забудет меня и все, а вот я буду всегда ее помнить. Эту девчонку, совершенно вскружившую мне голову и перевернувшую весь мой мир вверх тормашками. Но так уж вышло, что в этой жизни мне не нужны серьезные отношения, мне не нужен кто-то рядом, не нужны чувства - мне не нужно ничего.
И я не собираюсь оставаться с ней, быть с ней, любить ее, делать своей и прочее, прочее.
Оставьте это другому парню. Более достойному.
Я не хочу повторять судьбу своего отца. Я не хочу терять ее. Я не хочу, чтобы она вообще принадлежала мне, и я думал о ней, будто она моя. Я не хочу быть с ней.
Я боюсь.
Как можно любить, когда ты так до усрачки боишься?
Ей нужен кто-то другой. Кто совершенно, точно, абсолютно не я.
И плевать, что Бриттани Эллис уже стала тем светом, ради которого я иду домой. Плевать, что я уже могу представить, как буду засыпать каждую ночь, держа ее руку в своей, как буду таскать ей кофе в постель, как буду прижиматься к ней сзади всем телом, пока она готовит, и целовать оголенное плечо, пытаясь увлечь в спальню, чтобы она спалила наши ягодные блинчики на завтрак. И так до конца своих дней... Но, погодите-ка, она же не умеет готовить... Блин, такая мечта накрылась.
Черт, если я увижу этого козла на своем месте, я убью его!
Эта девчонка - моя. Она моя, моя, моя, и только моя! Мне хочется покрыть ее метками с ног до головы, словно я пещерный человек. Она принадлежит мне, вся, целиком и полностью, и никто больше не имеет на нее прав. Все обязаны это знать! В моей постели была куча девчонок, но ни одна из них не была моей. Я не хотел, чтобы они становились частью меня, не хотел удерживать их. Долгожданной разрядки, ради которой это все и затевалось, было достаточно. А с Эллис все не так. Да, она меня до сих пор бесит, но от этого все словно становится лучше.
Как же сложно... От бесконечных и тяжелых мыслей кровь настолько оглушительно пульсирует у меня в висках, что хочется вскрыть дергающуюся жилу вилкой. Я вусмерть пьян и страшно раздражен что в такой день вместо того, чтобы хотя бы подумать о маме, я думаю о несносной блондинке. Измученный и накрученный, я допиваю свое чертово пиво и еле выползаю из-за стола, оставляя десятку на чаевые. И плавно передвигаюсь к бару, окончательно созрев для парочки шотов. За что люблю это местечко, так это за их неповторимый и уникальный подход к делу - шот, который я сейчас заказал, называется "Дерьмо на траве". На дне обалденно вкусный кофейный ликер, а сверху дынный сироп Мидори. Название не самое приятное, но уж поверьте, аромат коктейля намного лучше запаха того, чем он называется.
***
"Вы знали ласки матерей родных
А я не знал
И лишь во сне
Мать иногда
Являлась мне
О, мама, если бы найти тебя
Была б не так горька моя судьба"
Меня тошнит. Страшно, невыносимо, сильно тошнит. Вынырнув из поверхностного, пьяного сна, я практически падаю с этого чертового дивана в клубе на холодный грязный пол. Вашу мать, заснул прямо здесь. Желудок скручивает сильный спазм, который устремляется вверх прямиком по пищеводу, мочевой пузырь тоже дает о себе знать - я несусь в туалет, чтобы отлить и как следует проблеваться.
Когда все заканчивается, то по спине у меня градом стекает пот, а в ушах пульсирует кровь. Однако это не самое худшее окончание вечеринки для одного, завтра с утра буду как огурчик. Проверено.
Какое-то время я еще сижу в обнимку с унитазом, размышляя о бренности этого мира.
Потом буквально заставляю свою задницу подняться и подойти к раковине, чтобы сунуть голову под холодную струю воды - облегчение моментальное. Не знаю, сколько я стою, замерев в позе истукана после такой экспресс ванны. Кажется, даже волосы успевают высохнуть. Взгляд лениво скользит по своему отражению в зеркале. Ну и ублюдок на меня пялится. Я смеюсь, он смеется в ответ. Я обнажаю зубы в угрожающем оскале - он выглядит так, словно готов набить мне морду.
- Пошел ты! - рявкаю, смачно харкая в свое же отражение вязкой слюной. А потом с чувством некоторого удовлетворения наблюдаю, как плавно скользит пузырящийся плевок прямо по моему лицу. Забавно.
Не знаю, в какой момент шутка перестала быть шуткой. Я уже было занес кулак над ровной зеркальной гладью, чтобы разнести его на сотни мелких осколков ко всем чертям собачьим, как вдруг в своих же отраженных чертах увидел ее. Молодая, красивая женщина с черными как смоль кудрями, бледной кожей и зелеными, с золотыми прожилками, глазами. Стоит напротив меня и грустно улыбается. Я не могу в это поверить, до конца осознать, и поэтому просто жадно впиваюсь в нее глазами, не в силах отвести взгляд. Вокруг ее глаз собрались еле заметные морщинки от улыбки, но на переносице залегла морщина поглубже - такая появлялась всегда, когда она о чем-то тревожилась или волновалась. Мои пальцы натыкаются на ледяное зеркало и отчаянно бьются, пытаясь прикоснуться к ее лбу, чтобы стереть это выражение лица. Чтобы прикоснуться к ней, моей самой дорогой и любимой, единственной, сжать ее в своих объятиях и больше никогда не отпускать... Господи, мамочка, как же мне жаль, прости, прости, пожалуйста, прости меня!
Только прошу тебя, вернись, я от тебя больше никогда ни на шаг не отойду, никому не дам тебя в обиду, даже приблизиться к тебе не дам! Я буду всегда и во всем тебя беспрекословно слушаться, обещаю, не буду больше никогда тебя огорчать и расстраивать. Чистить зубы на ночь? Да хоть десять раз, пока десны не издерутся в кровь и не сотрется эмаль! Рисовать и при этом стараться, а не халтурить? Мам, клянусь тебе, я буду выводить каждую несчастную, гребанную линию по сотне раз, пока ты не останешься довольна! Никогда больше не залезать на наше огромное дерево во дворе? К черту его, обещаю! А когда вырасту, возьму и выкорчую его, чтобы ты даже не смела беспокоиться по этому поводу!
Через отчаяние прорываются и ослепляющие, сжигающие нутро ярость и обида. Как ты могла бросить меня! Как ты могла оставить меня...
Я начинаю скулить, словно маленький щенок и с тоской скребусь в заляпанное зеркало. А затем уже бьюсь в настоящей истерике, прижимаясь лбом к ее отражению и молотя кулаками по холодной поверхности, в попытках прорваться к ней. Как бы мне хотелось снова, хотя бы на секунду, прижаться к ней, ощутить то родное тепло. Как же не заслуживаешь ты той ужасной смерти, мама, как же это несправедливо... Я бы все сделал, лишь бы отмотать время назад и прикрыть тебя своим телом. Спасти тебя, защитить. А если не смогу - уйти вместе с тобой.
Неожиданно для себя я замечаю, что женщина тоже отчаянно кричит и синхронно бьется в зеркале, один в один повторяя мои движения - чуть успокоившись, я замираю от такого несвойственного ей поведения. Дымка в голове рассеивается, взгляд фокусируется - и вот я вижу только самого себя, взмыленного, с бешено бьющейся на лбу жилкой и сумасшедшим взглядом.
Все правильно.
Ведь все, что осталось от моей мамы - это я сам.
А в следующий момент я со всей дури ударяю по идеально ровной зеркальной глади, заставляя ее разлететься на мелкие куски.
Разве все это не жалко и убого, а?
Отвалите - мне все равно.