Вы смогли бы представить себе любовь в центре войны? Не, не когда-то давно, ещё во время II мировой войны. Прямо сейчас. В условиях нынешнего мира Уверена, сейчас вы представили стандартную ситуацию: девушка провожает парня на войну, плачет, трагично махает платочком. Однако не всё так просто, как вам кажется…
Мари
Наше знакомство, казалось, было ровно таким же, как и у остальных. Мы кокетливо обменялись взглядами, сидя друг напротив друга в метро, улыбнулись друг другу, она словно нечаянно выронила свою визитку, взглядом указав мне на неё, затем мы несколько раз созвонились, и… Знаете, всё как по цитате из моей любимой книги: «Я влюблялась, как обычно проваливаешься в сон: сначала медленно, а потом вдруг сразу и до конца». Если бы меня спросили, когда я влюбилась в неё, я лишь ответила бы «летом».
Именно этим летом, в свои неполные 20 лет, я впервые влюбилась, и влюбилась я, по судьбоносным обстоятельствам, в девушку по имени Саммер.
Мы не были кем-то вроде сорвавшихся с цепи подростков, наши отношения были размеренными, спокойными, со своими взлетами и падениями. Не такие идеальные, как обычно описывают в книгах, однако нам не нужна была никакая идеальность. Мы просто были влюблены и наслаждались временем, что могли провести вместе, а разве что-то ещё нужно?
Саммер
Лето никогда не было моим любимым временем года, хоть все и пытались убедить меня в обратном. Мол, ты же Саммер, ты должна любить лето, как ты можешь его не любить? А я могла. Однако могла я только до этого лета. До своей первой влюбленности.
Не сказала бы, что я когда-либо преуспевала во флирте, однако многие убеждали меня, что я обладаю природной харизмой, что значительно упрощало мою задачу. Я даже не помню, откуда во мне было столько решительности вдруг взять и начать флиртовать с незнакомкой, однако я жалела об этом ровно секунду. То единственное мгновение, что отделяло меня от её ответной улыбки. Прокручивая этот момент в своей памяти несколькими месяцами позже, я озаглавила его «День, когда я полюбила лето».
Наша влюбленность не была похожа на мимолетный роман, да и никогда таковой не была, хотя многие толковали «Брось её и найди себе парня». Но я так ни разу и не поняла, чем моя Мари была хуже какого-либо парня. Даже не так. Чем может любой другой человек, пусть даже и парень, быть лучше моей Мари, человека, в которого я влюблена?
Мы частенько представляли себя героями книги «Виноваты звезды», которую обе равноценно обожали, естественно, меняя конец книги на хэппи-энд и оканчивая наш спектакль словами «И жили они долго и счастливо», а затем долго-долго смеялись с этого. Было интересно просто взять, и доказать всем тем, кто не верил в искренность наших отношений, что наше «Ладно» будет вечным.
Мари
Первый месяц лета мы провели вместе, расставаясь лишь на пару часов, чтобы поспать, и вновь пойти куда-то исследовать город, ходить по заброшенным зданиям или просто любоваться закатом на крыше многоэтажки. Мы не слишком много говорили, однако нам это и не требовалось. Это молчание никогда не напрягало, оно было приятным, расслабляющим. И лишь слово «Ладно» иногда доносилось в ночной тишине, будто подтверждение того, что мы верим в счастливый конец.
… Но хэппи-эндов не существует. Всё не может быть идеально хорошо, как бы ты не старался. Всегда будет что-то, что сломает идиллию.
И нашу идиллию тоже сломали. Ранним утром 1 июля в городе зазвучали сирены, означающие лишь одно: началась война. Мы обе знали, что рано или поздно это произойдет, и я сразу предупредила её, что уйду на фронт в первых рядах, попросив её писать мне письма. Она лишь засмеялась, назвав меня глупышкой, и поцеловала меня. Саммер никогда не догадается, что я заметила, как она торопливо смахивала слезу со щеки после этих слов. Однако в моей памяти её образ навсегда останется как образ той нежной девушки, что не захотела лишний раз нагружать меня своими проблемами и торопливо обнимала меня каждый раз, когда я говорила о войне, совсем не замечая, что оставляет мокрые пятна на моем плече, а её дыхание почти сразу сбивается. Однако именно такой и была моя Саммер – скромной, нежной, но с невероятно сильным стержнем внутри.
Саммер
Я не помню, появились ли у меня слезы на глазах, когда утром следующего дня к нам зашла мама Мари и проговорила «Уехала». Я помню лишь, что молча встала из-за стола и ушла к себе. Мне не хотелось выбрасывать от злости какие-то предметы в окно, рвать её письма, уничтожать всё, что упоминало о ней. Я знала, что она уедет. Знала ещё с первых дней. Но даже месяца мне не хватило, чтобы подготовиться к этой мысли. Даже месяца было недостаточно для того, чтобы я смогла принять, что она уедет. Однако этого месяца было достаточно для того, чтобы я поняла, что я целиком и полностью влюблена в Мари, что она – моя судьба, и никого другого я даже видеть с собой не хочу. Я не хочу, чтобы кто-либо другой подавал мне руку, когда мы поднимаемся на чердак высотки. Не хочу, чтобы кто-либо другой держал меня за руку. Не хочу, чтобы кто-либо другой говорил мне, что любит меня. Потому что я знала одно. Мари была единственным человеком, который совершал эти поступки от души, только потому, что ей так хотелось. И я полностью разделяла её желания. Я чувствовала её.
Первые 1,5 месяца она даже получала мои письма, могла отправлять мне ответные. Однако затем всё резко закончилось. Из новостей по радио (только оно работало в городе) я услышала, что на их батальон напали, списки погибших уточнялись. Но мне не нужны были эти чертовы списки. Я знала, знала, что её уже нет в живых. Что солдаты зашли с другого фронта ночью, когда никто не ожидал. Многие даже не успели проснуться, они просто расстреливали всех, кого видели.
… Прошло 2,5 недели прежде, чем нам пришло известие о её смерти. Чертовых 16 дней, понимаете?! И ровно через 4 часа после того, как их батальон был убит, война закончилась. Обе стороны конфликта заключили мирный договор. Моя Мари не дожила 4 часа до нашей встречи, до желанного освобождения.
А через несколько дней мне пришло её письмо, которое она отправляла в свой последний день. В нем она писала, что чувствует скорую победу, что ждет встречи со мной и просила ответить как можно скорее, дабы она смогла прочитать моё письмо в поезде и приложить своё фото, потому что она просто ужасно скучает. А на обороте едва заметно, видимо, карандашом, было написано: «Однако я знаю, что это конец. Что, скорее всего, всё не закончится, и мы с тобой больше никогда не увидимся. Просто запомни, что я тебя люблю, ладно? И буду всегда любить тебя, Саммер».
Едва слышное «Ладно» сорвалась с моих губ прежде, чем по щеке скатилась слеза, затем ещё одна, а после они посыпались градом, и я уже не могла остановиться. Впервые за всё это время ко мне пришло осознание того, что произошло на фронте. Пришло осознание того, что моей Мари больше нет. Её «ладно» отдалось эхом в голове, повторяясь снова и снова, пока голос не стих.
… Меня зовут Саммер Эванс, и я больше никогда не полюблю лето.