Год за годом, шаг за шагом Теодор Лэйн двигался к одной из своих крупных целей, порой нагло и бескомпромиссно, порой выжидающе и внимательно, но всегда очень целеустремленно и не останавливаясь ни перед единым препятствием. Теперь ему было сорок три, он сидел в своем рабочем кабинете, осознавая, что сделал то, чего так долго хотел – теперь он главный в гостиничном бизнесе их острова. За бортом остались многочисленные местные и не только конкуренты, которых он либо разорил окончательно и скупил их бизнес за бесценок, либо же доказал, насколько выгодно для них присоединиться к его компании. Единственным равноценным конкурентом оставалась одна всемирная сеть, они открыли здесь несколько своих пятизвездочных отелей, и Теодору было выгодно иметь их рядом, чтобы его не обвинили в монополии. В таком бешеном ритме ему не оставалось времени на сеть магазинов для рыбалки, и ему в свое время пришлось расставить приоритеты и полностью передать этот бизнес своему другу и партнеру, с которым они его начинали. В конце-концов, друг куда больше помешан на рыбалке, чем Тео, и ему такое дело подходит больше, тогда как Теодор больше тяготеет к трудностям гостиничного бизнеса. Вне его влияния теперь только маленькие недорогие хостелы, небольшие частные гостиницы до десяти номеров, санатории и прочие места отдыха, которые будут существовать всегда, и которые рассчитаны совсем не на его сегмент клиентов и потому ему совершенно не интересны. Несмотря на достигнутую цель, он ни на минуту не чувствовал, что ему больше нечем заняться, что нет вершин, к которым можно было бы двигаться дальше, энергии стало меньше и дело не будет продвигаться так быстро, как раньше, но зависнуть на одном месте – это хуже всего. Это ведь только один остров, пусть он один из самых больших в архипелаге, но остались еще и другие. Теодор также надеялся, что его сын когда-то возглавит его дело вместо него, разумеется, если ему это будет интересно. Ну а если нет – ничего страшного, самое главное, чтобы Рудольф нашел для себя дело, которое бы ему подошло, и развивал свои таланты.
Фрея знала, что для ее мужа главное совсем не деньги, хотя прибыли от бизнеса Теодора стали колоссальными, и его считали настоящей акулой - безжалостным, невероятно жадным и меркантильным человеком. Его желание продолжать работать на других островах обернулось тонной командировок, и в итоге он увлекся и стал проводить с семьей совсем немного времени, и это категорически не устраивало Фрею. Теодор быстро ужинал и перекидывался парой слов с детьми и Фреей, узнавал, как любимая жена провела этот день, как дела у Руди в школе, чему научилась сегодня Шэрон в своем подготовительном классе, а потом опять уходил к себе в кабинет. Семейные походы в кино и на пикники стали куда более редкими, а в последний раз Фрея отдыхала во Франции с детьми, без мужа. Они всегда выясняли свои проблемы через откровенные разговоры, но на этот раз ей пришлось долго стараться, чтобы добиться своего.
- Милая, пойми, я итак провожу с вами как можно больше времени, все, что позволяет моя работа. Ты же знаешь, насколько она для меня важна.
- Прекрасно, а семья тебе уже не важна?! – вспылила Фрея. – Понимаю, очень сложно, работая таким образом, помнить еще и про жену с детьми, но если хочешь успеть и там, и там, то рано или поздно стоит чем-то жертвовать!
«Зачем тебе вообще все это нужно?! Тебе недостаточно быть главным на нашем острове, какого черта тебя тянет еще куда-то?!» - хотелось ей спросить, но она понимала, что Теодор не выносит критики его интересов и целей. Да она бы и не решилась его критиковать – какое она имеет право? Он бы очень огорчился и обиделся, и был бы совершенно прав.
- Я понял твою позицию, - холодно сказал Теодор. – Я постараюсь.
Такие вот периодически вспыхивавшие конфликты были нормой для их семьи. Тео слишком заработался, Фрея устроила разнос по этому поводу, он проникся, на несколько недель все нормально, пока он опять не увлечется каким-то делом, которое непонятно зачем нужно, т.к. у него уже и так куча всего. Потом все по второму кругу… Бывали времена, когда Фрея даже беспокоилась, а не завел ли он кого-нибудь себе на стороне, ведь мало ли, любит-то он только ее, но за столько лет жена могла ему надоесть... Глупые сомнения, он всегда нежен с ней, любовь и привязанность чувствуется даже несмотря на все его мысли о рабочих интересностях, а уж в интимных делах все круто даже через столько лет благодаря страсти и изобретательности обоих партнеров. Что ему ловить на стороне? Но все эти подозрения и накручивания порой берут свое, к тому же у Фреи перед глазами был яркий пример – Торнтоны, которые сильно отдалились друг от друга в последние несколько лет, плюс о Джоне ходят весьма нехорошие слухи… Но это не ее случай, понимала она позднее, ведь единственная любовница Теодора и вечная соперница Фреи – это его работа. В общем-то Тео был совсем не против таких вот периодических нагоняев. В лучшие времена он говорил Фрее, что его и правда надо пинать, потому что он хоть и любит свою семью, но может слишком увлечься своими делами. На язвительное замечание жены, дескать, ему надо было жениться на своей работе, Тео лишь беззлобно улыбался и притягивал ее к себе.
Фрее оставалось лишь принять тот факт, что она выбрала мужчину, помешанного на своем бизнесе. Несмотря ни на что, она безмерно уважала его за острый ум, целеустремленность и изворотливость, за его достижения, и любила ничуть не меньше, чем прежде. И знала, что ее он тоже очень любит, просто, увы, на первом месте у него совсем другое и ей туда не вклиниться. Детей, к слову, совсем не напрягал такой вот трудоголизм папы, никто из них не жаловался на недостаток отцовского внимания, они обожали проводить с ним время, и всегда очень радовались возвращению папы с работы. Он регулярно одаривал их подарками – любознательному Руди привозил очередную интересную книжку, чаще всего энциклопедию, Шэрон же доставалась очередная кукла.
Рудольф Ользон – очаровательный ребенок, который прославился в школе своими маленькими безобидными экспериментиками с карбидом, смытым в унитаз мужского туалета на втором этаже. Слава Богу, что все в итоге обошлось без особых потерь, зато родители тех его друзей, которых он подбил на сие увлекательное дельце, потом вовсю высказывали Фрее, что они об этом всем думают. Мальчик получил нагоняй сначала от учителей, потом от мамы, а затем и от папы, и у него отобрали его маленькую химическую лабораторию, ранее гордо стоявшую в его комнате. Фрея знала, что ее сын замечательно умеет уговаривать и клянчить – ведь выпросил же он пару лет назад эту лабораторию. Но так, как он ныл тогда… Через месяц бесконечных возгласов, что его жизнь больше не имеет смысла, Руди получил обратно свою игрушку, только перед этим с него взяли обещание, что ничего серьезного он там творить не будет.
Руди с радостью помчался возиться с колбами и пробирками, предварительно повесив на стену рядом кошмарную картину, которую ему подарила студентка-практикантка, как-то преподававшая у них в школе химию.
Мальчик был очень активным, любознательным, обаятельным, с замашками лидера, явно доставшимися от папы, которые позволили ему собрать вокруг себя компанию единомышленников, увлеченно слушающих его бесконечные рассуждения. К слову, учился он замечательно, ему отлично давались точные науки, да и естественные, вроде химии и биологии, тоже. Программа санлитовской гимназии, казалось, была для маленького вундеркинда совершенно несложной, и на домашние задания он никогда не тратил больше часа. Фрея с Теодором всерьез задумывались над отправкой своего сына в элитную закрытую школу на старшие классы – как-никак, надо развивать его мозги, раз уж ему такие достались.
Как-то раз сыночек огорошил ее своими вопросами про то, что же такого важного сделала его бабушка. Руди прекрасно знал, что у них в роду есть известный ученый, и очень этим гордился, однако пока что ему было слишком сложно разобраться в том, чем именно занималась Джейд Ользон. Это радовало Фрею, если бы он в десять лет понимал то, что она не в состоянии понять в сорок, это было бы уже слишком. Но отвечать-то все равно надо…
- Она… понимаешь… она сделала так, чтобы кое-какие редкие вещи можно было смастерить искусственным путем, - замявшись, принялась рассказывать Фрея, но тут наткнулась на обиженный взгляд сына.
- Мама, ты меня что, за трехлетнего ребенка принимаешь? – возмутился Руди. – Что конкретно она сделала?
- Работала с тиберием, нашла способ вывести его, - покорно ответила Фрея.
- Ничего себе, - огромные зеленые глаза мальчика вмиг стали похожи на шоколадные монетки, которые обожает лопать Шэрон. – Нам про него на химии рассказывали! Так бы сразу и сказала! Во дает, это же… Как она это сделала?!
- Не знаю, - Фрея пожала плечами. – Сидела, думала, и додумалась, как сделать.
Сыночек смерил ее взглядом, в котором ясно читалось: «Да ты надо мной издеваешься?».
- А я вот возьму и узнаю! – и активный Руди быстрым шагом потопал по направлению к лестнице, ведущей на второй этаж.
Фрея не знала собственную мать, но порой ей казалось, что она реинкарнировалась в ее сыне.
***
Дурацкие мысли, колющее чувство где-то в районе сердца, неприятное, упорно не желающее проходить, которое не вытравить, чем бы она не отвлекалась, совершенно не связанное с физической болью… Это мешало сосредоточиться на книге, хотя Лиза держала в руках произведение одного из любимых авторов. Ей еще надо было обработать фотографии с выпускного магистров Бриджпортского государственного университета, но этим можно было заняться и завтра, а пока она хотела уделить время чтению. Но сосредоточиться не получалось. Вот уже сколько времени она понимала, что в их семье серьезные проблемы. Раньше тоже все было далеко не идеально, но так, как сейчас…
Да, Лиза знала, что является весьма нервным и грубым человеком, и что Джон один из немногих удивительно спокойных людей, рядом с которыми даже такая истеричка, как она, может почувствовать себя умиротворенной. У него обволакивающий спокойный голос, мягкая улыбка, он распространяет вокруг себя ауру гармонии, успокаивая любого невротика, которому случилось попасть в его успокаивающее окружение. Но трое детей – это не шуточки. Трое маленьких детей, постоянно требующих внимания и заботы, и с которыми она вынуждена была справляться сама, потому что муж добывает деньги, родной матери совершенно это не интересно, а свекровь живет слишком далеко. Фрея тоже не могла часто помогать – у нее свои дети. Оставалась только парочка приятельниц, но их часто не попросишь, няню тоже часто нанимать не удавалось… Порой Лиза жалела, что вздумала родить так рано, но прошлое не изменишь.
Она не помнила, в какой момент ей удалось настолько обделить мужа своим вниманием и достать бесконечными истериками и жалобами, полностью сосредоточившись на детях, что он от нее просто закрылся. Даже у самого терпеливого и спокойного человека есть предел прочности. Но, черт, что, так сложно обойтись без интима?! Прямо постоянно он требуется? А жрать он себе сам не приготовит, или как? Все продукты в холодильнике, бери и готовь, а у нее нет времени, Коби опять болеет. Теперь она понимала, что, пожалуй, не надо было быть настолько резкой с близким человеком. Это обижает и отдаляет его от тебя.
Дети выросли и не больше не требовали такого количества внимания, и Лиза с упоением окунулась в работу фотографа, стремясь реализоваться на этом поприще, пока не ускользнула молодость. Если Джона что-то и не устраивало в их семейной жизни, выудить это не представлялось возможным. К сожалению, несмотря на все свои достоинства, он также очень скрытный человек и привык держать при себе свои переживания. Обратись к нему: «Милый, что-то не так? Обязательно говори, прости меня, если я что-то не то сделала!», и в ответ услышишь равнодушное «Все хорошо, Лиза». Она старалась заботиться, готовить его любимые блюда, радовать частым сексом, устраивать семейные вылазки, интересоваться его делами… Но получала в ответ только вежливое равнодушие и немножко благодарности. Порой Лиза думала, что только дети склеивают их семью, и, если бы не они, они с Джоном давно развелись. Так, хорошо уживаются вместе, хорошо взаимодействуют, но та любовь и невероятная нежность, которую она постоянно чувствовала от него раньше, куда-то подевалась. Она очень хотела вернуть все, как было, или хотя бы немного улучшить их равнодушно-спокойную жизнь со скрывающейся где-то глубоко внутри взаимной обидой, но почему с этим упертым ослом нельзя даже нормально поговорить?!
- Конечно, он обижен, - фыркнул брат, когда Лиза поделилась с ним своими проблемами. – А ты как думала? Любого мужчину обидит такое отношение, ладно бы ты еще спокойным тоном объяснила все свои трудности, так нет, возмущалась и истерила, обвиняла его в чем-то, и все это на протяжении нескольких лет. Ты ожидала чего-то другого? А Джон человек терпеливый, но с очень глубокими эмоциями, хоть и кажется вечно спокойным и невозмутимым. Его доводить нужно долго, но если доведешь – вернуть его доверие и доброту будет очень сложно, если вообще возможно.
Слухи просто так не рождаются. Конечно, пройдя через многих людей, изначальная заметка может обрасти массой несуществующих подробностей, домыслов, впечатлений, обрасти ложью, в конце концов – но всегда есть что-то, с чего все начинается. Если говорят о симпатичной женщине лет тридцати, коллеге Джона, с которой он часто проводит время на работе и даже вне ее – значит, эта женщина вряд ли существует только в фантазии многочисленных сплетников. Может быть, слова о шлюховатой внешности и ужасных волосах данной особы, сказанные Лизиной приятельницей, являются преувеличением, но сама женщина-то точно есть. Лиза никогда не слушала сплетни, она когда-то работала фотографом в модельном бизнесе и привыкла к тому, сколько околесицы девушки несут про личную жизнь своих товарок за спиной оных, и поэтому знала, что без доказательств ничему верить нельзя. Но все равно изводила себя подозрениями. Черт, это может быть правдой. Это очень даже может быть правдой. Джон ей изменяет… нет, даже подумать о таком – настоящий кошмар.
В комнату зашла Жанетт – десятилетняя смуглая очаровашка. Она очень похожа на Лизу, только глаза у нее от своего дедушки, отца Джона, такие же темно-серые. Если переходный возраст не испортит ее внешность, и девочка не унаследует плоскую фигуру своей мамы, то она может вырасти настоящей красавицей. При виде дочери Лиза моментально приняла спокойное выражение лица, осветленное легкой улыбкой. Жанетт ни к чему знать про все эти проблемы. Сейчас у дочери летние каникулы, и она наверняка захочет переночевать у Арианны Ользон, где они всю ночь будут играть в карты, пока мама и отчим подружки развлекаются в клубе. Наверное, собирается сказать Лизе, куда уходит.
- Мамочка, что случилось? – Джан, так ее называли близкие, подошла к Лизе.
- Все хорошо, малыш.
- Нет, не все, - дочка присела рядом на кровать.
О да, очень глупо было пытаться замаскироваться перед малышкой Джанни. Да, лицо у Лизы спокойное, но то, что творится внутри… Джан единственная, кто по-настоящему близко общается с Арианной, за исключением молодого Эндрю. Понимает ее, чувствует ее эмоции, хотя как это можно сделать, непонятно, девочка невероятно скрытная и по ней очень сложно понять, если что-то не так. Наверное, все дело в эмпатии Джанни, она потрясающе чувствует то, что происходит на душе у других людей. Ее любимая девочка… папу она почему-то так не любит, а вот маму безмерно обожает, готова ради ее одобрения и внимания на все. Другое дело Дарри, вот это точно папин сын, мечтает стать таким же большим и сильным, как Джон, мечтает о карьере водолаза, как у папы, и с радостью принял предложение папы попробовать себя в боксе. По Коби, старшему своему ребенку, Лиза безумно скучала, ее угнетало то, что она может прилетать к нему в лучшем случае раз в месяц. Ее обожаемый сыночек, как две капли воды похожий на нее, унаследовавший от нее творческое мышление, чей художественный талант настолько велик, что было бы кощунством зарывать его в землю и не дать мальчику возможность развиваться. Потому-то Лиза и отпустила его в далекий Твинбрук, в лучшую художественную школу в стране, славящуюся своей давней историей и количеством известных художников, которые начинали там свой творческий путь. Ни санлитовские курсы, ни лучшая школа Бриджпорта не могли сравниться с этим заведением в центральном промышленном городке, хотя как тяжело было его туда отпускать…
Лиза повернулась к Джан, которая внимательно и ожидающе на нее смотрела.
- Если ты знаешь, что человек что-то скрывает, - начала она. – Как ты заставишь его сказать, в чем дело?
- Что-то скрывать? Так это же любимое занятие Ари! – просияла дочь. – Обычно я бью ее подушкой, или стреляю в нее из водяного пистолета, и рано или поздно она признается, в чем дело.
Лиза рассмеялась и обняла дочь. Да, обстрелять Джона водой из дочкиного пистолета, неплохая такая идейка.
- Иди к подружке, она, наверное, уже заждалась, - улыбнулась она.
- Окей, мам. А ты не грусти! Все они в итоге всё рассказывают!
***
Выудить что-либо у Джона не представлялось возможным, он вел себя так, что к нему совершенно нельзя было подступиться. Где-то с неделю.
Теодор пришел в настоящее негодование от этих сплетен об изменах Джона, которые Лиза ему поведала, не в силах справиться со всем этим сама. Говорил, что нормальные мужчины так не поступают, и если их что-то не устраивает в жене, или они за что-то на нее обижены, они ей об этом говорят, а не «строят морду кирпичом и ищут ей замену». Фрея же заметила, что это всего лишь домыслы и не более, но если это правда, то она точно не ожидала такого от Джона. Она посоветовала Лизе не нервничать и все-таки вызвать Джона на откровенный разговор. Черт, ну почему у нее не может быть все так, как у них? Вот уж где идеальная пара: что-то не так, проорались, нашли компромисс, забыли. Почему Джон не может быть таким понимающим мужем, каким Теодор является для Фреи?..
Пятничный вечер был тих и ясен, Лиза сходила на встречу с клиентом, пожелавшим, чтобы она была фотографом на его завтрашней вечеринке, и теперь пришла домой и принялась готовить вкусные блинчики с черникой и малиной. Джон вернулся домой как раз к готовому блюду, но на сей раз в его равнодушной непробиваемой стене будто появилась какая-то трещина. Он выглядел не очень уверенно, забыл переодеться после спортзала и пришел в спортивных штанах и кое-как накинутой мятой куртке, явно нервничал и избегал смотреть на Лизу. Она ощутила мощнейший прилив ревности и злости. Какой нервный, вы поглядите, наверняка уже успел… Но нет, надо быть спокойной. Она же все еще хочет восстановить их отношения. Разумеется, если он ей не изменял – тогда ничего в принципе быть не может.
- Милый, все хорошо? Давай поговорим.
- Все отлично, дорогая, - ответил Джон спокойным голосом, в котором немного, но все же чувствовалась неуверенность.
Она хотела быть посдержанней, очень хотела. Но гнев из-за его откровенного вранья и нервозное состояние, которое длится уже несколько месяцев, были сильнее.
- Блин, Джон, да ты уже достал! Вечно у тебя все отлично, хотя это вовсе не так! Я уже столько времени пытаюсь до тебя достучаться, поговорить с тобой, мне же хочется, чтобы у нас все снова было хорошо! Сколько можно меня игнорировать?!
В другое время он бы посоветовал ей выпить валерьянки и перестать видеть то, чего нет, но сейчас, благодаря той самой трещине, ему это не удалось. Муж посмотрел на нее долгим немигающим взглядом, он длился целую вечность...
- Хорошо, надо поговорить. Я сейчас переоденусь и приду. Будет очень круто, если ты заваришь нам чайку с этими потрясающими блинчиками.
Разговор был очень долгим. Вернувшийся с прогулки Дарри был отправлен сначала в душ, потом в свою комнату и уложен спать, ну а Джанни снова согласилась остаться у Арианны. Потом, правда, Дарри наверняка включил компьютер и принялся рубиться в гоночки по сети, но сегодня Лизу с Джоном это не интересовало. Они обсуждали все: Лизину грубость и невнимание, ее тотальное игнорирование мужа во время активной работы, Джонову скрытность и упорную обиду, которая не позволяла ему ответить на желание жены поговорить и снова сблизиться, не позволяла ему открыться и поверить в то, что это от чистого сердца, а не просто очередные истерики, что она тоже хочет, чтобы все было хорошо. Лиза не помнила, когда они в последний раз разговаривали настолько откровенно, наверное, во время медового месяца. Но чувствовала, будто из нее постепенно вынимают острые ядовитые иглы, одну за другой, и была уверена, что муж чувствует то же самое… Извинились друг перед другом, и остался последний невыясненный момент.
- Тут ходят слухи про какую-то женщину, с которой ты общаешься…
Джон отвел глаза. Лизу пробрало холодом. Да, это точно было причиной его сегодняшнего состояния… Нет, нет, нет, только не это…
- Да, у меня есть одна знакомая. Но сразу скажу, что у меня с ней ничего не было. Совершенно ничего. Это правда, - сказал он, посмотрев ей в глаза.
Как камень с души свалился. Она ему поверила.
- Эта женщина работает со мной в компании, я – командир, она же – один из менеджеров, находит нам работу. Приятная, молодая, твоя ровесница… Сразу признаюсь, мы дружили, нам было интересно общаться, она мне нравилась, была такой спокойной и невозмутимой, как раз то, чего мне очень не хватало в тебе… Да, я увлекся ею, но ни о чем таком не помышлял, у меня же семья, просто общался, - уверенно рассказывал Джон, продолжая смотреть Лизе в глаза. – Она замужем, но теперь-то я понимаю, что ей просто не хватает там тепла, муж вечно на работе и делает деньги, на нее времени не остается. Потому-то она в меня и влюбилась, я был благодарным слушателем, мне были интересны ее проблемы, как и ей мои… Сегодня утром она… захотела перевести нашу дружбу на более близкий уровень, - он отвел глаза, но увидев, как напряглась жена, поспешил добавить. – Нет, нет, успокойся, конечно же я ей не ответил. Знаешь, в тот момент меня будто осенило – а чего я творю вообще? Я никогда не уважал мужчин, которые изменяют своим женам. Но если так пойдет дальше, я захочу разделить ее желания и наплюю на свои принципы, а это неправильно. У меня есть ты, есть дети, и у нас с тобой когда-то все было хорошо... Круто бы было это вернуть все-таки, если это возможно.
Лиза слабо улыбнулась ему и он тоже улыбнулся, накрыв ее руку, лежащую на столе, своей. Конечно, многолетние обиды и неясности не исчезают за один вечер, и им потребуется немало времени… Но прочный фундамент они этим вечером точно заложили.