Вечер. Не сказать чтобы поздний (шестой час всего), но я уже успела здорово упариться в спортзале,
так что настроение успокоено-вечернее – даже не просохшие после душа волосы не раздражают. Сижу с ногами в кресле, читаю оставленную Лоэнгрином книжку. В смысле читаю буквы на бумаге. В слова и предложения они складываются уже сами и где-то вне моего сознания: в голове и без них тесно.
Лоэнгрин ушел две недели назад. Я собственно уже привыкла к его постоянным долгим отлучкам и даже мысленно не сетую, но иногда случаются минуты слабости – и я начинаю гадать, не наши ли странные отношения послужили причиной неприятных событий. Возможно, найди я другого, мне не позвонил бы сегодня директор лицея – и необходимости в предстоящем разговоре могло бы не возникнуть?
Ну да, если попытаться серьезно над этим задуматься, то мне и самой смешно становится: перечеркнуть все, что мы чувствуем друг к другу,
чтобы избежать одного неприятного разговора – это еще додуматься надо. Да и представить рядом кого-то другого… Ну бред же! К тому же, куда надежнее было бы «попросить» из дома тетю Жанну (хотя это, даже без учета реакции Истара, звучит еще бредовее).
От мыслей меня отвлекает только стук входной двери и почти неслышные шаги (Риана очень старается, но ходить совсем неслышно в сандаликах на твердой подошве трудно и жителям холмов, а уж если вспомнить, что в холле у нас паркет).
Дочка вернулась – и я как раз успеваю отложить книгу, из которой не помню ни строчки, когда она тихонько входит в комнату.
- Где ты была?:
Судя по эмоциям Рианы, она ожидала более агрессивного тона. Небезосновательно (Истар может и самый вспыльчивый в семье, но и мы с сестрами далеки от кротости прабабушки Яриэллы или хоть тети Жанны), но я уже успела выплеснуть раздражение. Другое дело, что на ее наказании это спокойствие не скажется. Неделю дома, не меньше.
- В школе.
Ну-ну. Я бы даже поверила, если бы не этот бардак в ее эмоциях. Ну и еще, конечно такая маленькая деталь как…
- А звонивший сегодня директор почему-то считал иначе. Где ты была? И с каких пор мне врешь?
Не буду приводить весь разговор. Неприятно это, когда твой ребенок плачет, а ты вместо того, чтобы обнять и утешить, добиваешь. И еще неприятнее было услышать от нее «последний аргумент».
- А Себастьян регулярно сбегает – и ему ничего!
- Себастьян, милая моя, сын тети Жанны – и только ее головная боль. – самой тошно от своего голоса, специально подобранного, чтобы побольнее царапнуть, но другого выхода я сейчас не вижу – А мы сейчас говорим о тебе. И ты, к слову, уже заслужила две недели домашнего ареста. А будешь продолжать брать дурной пример с Себастьяна – со временем заработаешь и блокираторы.
Себастьян, старшенький тети Жанны, действительно та еще головная боль: умный и веселый мальчик, который мог бы стать гордостью лицея,
растет страшным лодырем и прогульщиком – и я сама не знаю, какими силами матери удается отвести от него угрозу отчисления. На ее фоне, я, устраивающая такой разнос за единичный прогул школьного дня, выгляжу, наверное, настоящей мегерой, но если это позволит вправить мозги Риане, сбежавшей «посмотреть на лошадок» и не способной объяснить, почему это же нельзя было сделать после школы или на выходных (благо до каникул остается только завтрашняя «линейка») – я вполне готова побыть монстром. Даже если это означает показательно игнорировать искренние слезы любимого и пока единственного ребенка.
В конце концов дочка говорит что все поняла и больше не будет, но мне, стерве такой, этого мало.
- Что ты не будешь?
- Врать тебе. И прогуливать школу... наверное. Но врать не буду точно. Честное слово!
- Хорошо, а еще?
- А еще я не буду слушаться Себастьяна. Вообще никого не буду слушаться – буду сама думать.
Невольно улыбаюсь.
- Так уж и никого?
- Ну тебя буду. И папу. И еще учителей надо. И полицейских. И врача. И… Там много получается.
- И правда не мало. Но я тебя поняла, не продолжай.
Наконец-то можно обнять дочку. Урок, пожалуй, получился тяжеловатым, но я надеюсь, что так она запомнит с первого раза.
- Мам, а мне совсем-совсем никуда выходить нельзя. – Риана безнадежно вздыхает. Она и сама прекрасно знает, что я зря не пугаю и озвученное наказание не отменю. Даже если самой очень хочется. Впрочем, в пределах озвученного тоже возможны варианты.
- Из дома – совсем. Две недели – до последней пятницы каникул. На завтрашний праздник это тоже распространяется. А вот на закрытой веранде сидеть можешь.
Собственно это было бы разрешено в любом случае: в ее возрасте нельзя так долго вообще без контакта с родным кусочком леса.
- Здорово… А по дому можно ходить? Ну там по телефону болтать, телевизор смотреть…
- Сколько хочешь, родная. Ты же заперта в доме, а не в комнате, так что все домашние развлечения полностью в твоем распоряжении. Ну кроме сама знаешь каких.
Риана только улыбается и кивает. Она и правда знает, что в домашнюю лабораторию ей входить запрещено – равно как в одиночку заниматься на некоторых тренажерах, но ее это мало беспокоит: у десятилетней девочки совсем другие развлечения. Во всяком случае, у этой десятилетней девочки.
Семейную идиллию нарушает Жанна. Судя по всему, она застала часть воспитательного процесса и теперь жаждет обсудить мои методы. Приходится просить дочку не на долго занять себя самостоятельно.
- Савитри, тебе не кажется, что ты несправедлива к дочери? В конце концов, инициатором был Себастьян – его и надо наказывать.
- Тетя, мы уже говорили об этом не раз и не двадцать. Я не лезу в воспитание Себастьяна со своими «жестокими» методами, а ты не мешаешь мне воспитывать дочь так, как Я считаю нужным.
- Я и не мешаю, но ты же наказываешь ее за чужую вину!
- Вовсе нет. Себастьян ей нож к горлу не приставлял и силком за собой не тянул – сама пошла. К тому же, наказана она вовсе не за прогул.
- А за что тогда?
- На половину – за то что попыталась мне соврать, а на вторую – за отказ от самостоятельного решения. Жанна, если бы она сначала подумала прежде чем идти с твоим сыном, а потом, если бы все-таки пошла, честно призналась и объяснила причины своего поступка – хоть какие-то кроме «Себастьян пошел» и «а Себастьяну можно» - отделалась бы парой дополнительных заданий и домашним арестом на выходные, которые она и так планировала провести дома, готовясь к походу. Но она не пожелала ни самостоятельно принять решение, ни признаться.
- А ты уверена, что она понимает все это?
- Вполне понимает. Ты же слышала, что она пообещала.
- И все-таки ты обращаешься с ней слишком жестко. Тебя воспитывали иначе.
- У меня был брат и две сестры. А еще я в ее возрасте была куда менее склонна слушать хотя бы старших родственников.
- Ну да, ты все требовала объяснить… И это, к слову, меня не всегда радовало.
- За то меня не страшно было оставлять. Когда я уйду с Лоэнгрином – а я это сделаю сразу, как только пойму, что Риана вполне способна сама справиться с ролью главы семьи – на мою дочь свалится тысяча самых разных «должна» - и я хочу, чтобы она была способна решить, что из этого выполнять, а на что начхать с центрального городского дуба. И чтобы она могла осуществить этот выбор.
- Ну выбрать-то Себестьян вполне может. При чем даже более самостоятельно.
- Себастьян делает то, чего желает его левая пятка, а Риане придется делать осознанный выбор, от которого будет зависеть вся ее жизнь. Это разные вещи.
Техническое (неожиданно короткое)
Частная школа (и да, у Рианы к форме частной школы, разумеется, прилагаются обычные то ли ботиночки, то ли кеды, которые мы старательно обрезали на скринах).
