Её звали Сатин фон Вальде.
Фамилия казалась смутно знакомой из школьного курса тотенбуржского – «Wald» означало «лес». Сатин из Леса. Лесная Сатин.
Тотенбург и правда был сплошь покрыт деревьями – пока рыжие не решили их вырубать с пользой для дергийской промышленности – и подобная фамилия вполне могла быть распространена.
На минуту закрались подозрения, что она, возможно, местная – но взглянув ещё раз на снятые каким-то особенно удачливым папарацци фотографии, я подумал, что на затравленную тотенбуржскую девушку она похожа меньше всего.
Сатин устало улыбалась со страниц «Симлендской Правды», как положено леди, но взгляд с чётким посылом «и здесь достали, проклятые ублюдки» скрыть ей не удалось.
Её утвердили на роль Антонии ещё несколько месяцев назад, но это первые фотографии, которые увидел мир – съемочную площадку сериала долго удавалось укрыть под завесой тайны. О её предыдущих работах не было известно ровным счётом ничего, но в прессе о ней почему-то не говорили как о новичке. В ней жила какая-то чудовищная уверенность в себе, которую я ощущал кожей даже глядя на нечёткие снимки.
От мысли, что мне придется с ней разговаривать, холодели ладони.
Вокзал округа Махт встретил меня подземной прохладой, заставив мою кожу покрыться мурашками. Я плотнее запахнулся в куртку и оглянулся по сторонам, пытаясь сообразить, куда мне теперь идти.
Всё здесь дышало недружелюбием – холодные самоуверенные дергийцы в зелёной военной форме, серые запуганные тотенбуржцы, как будто выпущенные на свет одним конвейером и очень некстати живые, яркие иностранцы, уже отчетливо прочувствовавшие на своей коже свою неуместность здесь.
- Ваш порядковый номер – S-077, - прохрипел таможенный офицер, надевая мне на руку браслет с железной биркой, - снимать нельзя, пока не покинете округ, по нему удостоверяется ваша личность. Паспорт придётся оставить здесь. В округе действует комендантский час – если вы появитесь на улице с девяти вечера до четырёх утра, вас арестуют.
Фразы рубленные, жёсткие – он слишком привык чувствовать власть над тотенбуржцами и уже не может перестроиться, разговаривая с иностранцем. Его акцент резал слух – обычно дергийцам неплохо давался симлиш, поэтому его показательное незнание языка звучало смешно и демонстративно.
Я поспешно кивнул и выдернул свою руку из его холодных пальцев. Присутствие офицера странно напрягало.
Торопливо шагая по улицам округа Махт, я всё старался подобрать слово, которое могло бы описать Тотенбург наиболее точно. Мрачный? Тёмный? Зловещий? Нет. Атмосферный. Вот.
Тотенбург, при всем его холодном недружелюбии, был именно атмосферным. Похожие ощущения я испытал в детстве, когда мама взяла нас с сестрой в Храм Пресвятого Мортимера в Плезантвью. Я кутался в мамин шерстяной платок, с любопытством озираясь по сторонам и разглядывая высокие стены из серого камня, алые витражи и задумчивых монахов в робах землистого цвета.
- Мрачняк, - фыркала Юльхен, немедленно получая от матери подзатыльник, а я только непонимающе косился на сестру, мол, о чём она вообще говорит? Здесь же так здорово!
В общем, несмотря на далеко не курортные условия округа, мне определённо здесь нравилось.
К моменту прибытия в гостиницу {ну, то что они называли этим словом}, я окончательно успел продрогнуть, поэтому, перешагнув порог, почувствовал себя почти счастливым.
- Сколько дней вы планируете оставаться здесь, мистер?
- Я уеду послезавтра утром, - ответил я.
Вообще-то, рисковать не стоило – мне могло и не повезти проникнуть на съемочную площадку за столь короткий срок. Но меня мутило от мысли, что всё это может затянуться. И я решил рискнуть.
Пока я поднимался, одна из ступенек скрипнула и треснула – я едва успел схватиться за перила, чтобы не провалиться.
- О, не переживайте, мистер! – крикнул администратор, - у нас такое часто здесь! Сырость, крысы, сами понимаете.
Я хмыкнул в ответ, уже с осторожностью шагая по прогнившим доскам. В округе были гостиницы поприличнее, но сейчас я не мог себе этого позволить – все мои наличные уходили на аренду коттеджа, а за время учёбы я не то чтобы успел много заработать.
«И не успеешь, если провалишь задание» мысленно добавил я, открывая дверь.
Обстановка внутри вполне гармонировала с тем, что было снаружи – скрипучий пол, облезлые обои, пыльное одеяло на кровати. Которая, я мог в этом поклясться, поскрипывала старыми пружинами, если на неё лечь.
Пару минут я боролся с искушением прилечь ненадолго, а затем всё же бросил сумку у порога и решительно покинул комнату. Дело следовало завершить как можно скорее.
****
- Вы действительно не понимаете? – прохрипел охранник, глядя на меня, как на полоумного, - нам запрещено пропускать журналистов.
- Но я слышал, группе редакторов из «Симлендской Правды» всё же предоставили аудиенцию с режиссёром, - продолжал настаивать я, переминаясь с ноги на ногу. Находиться снаружи было всё более невыносимо. Возможно, я сдался бы гораздо быстрее, но пронизывающий холод придавал мне отчаянья.
- У группы редакторов из «Симлендской Правды» было разрешение от губернатора, - процедил сквозь зубы тот, - если у вас есть аналогичное, я с радостью вас пропущу.
- Моя фамилия Хагенштрем, - выпалил я, демонстрируя ему железный браслет, - можете пробить номер по своей базе данных и убедиться в этом. Мой покойный дед очень хотел бы, чтобы я написал эту статью.
- У меня таких как вы по сорок штук на неделе, - закатил глаза охранник, - если это последний ваш аргумент, то давайте не будем тратить ни моё ни ваше время и...
- Если вы меня не пропустите, я потеряю работу, - выдохнул я, - пожалуйста.
Мои пальцы замёрзли настолько, что совершенно потеряли чувствительность. Я попытался сжать кулаки – но потерпел фиаско.
Охранник посмотрел на меня с хмурой жалостью, и на секунду я подумал было, что сердце его оттает – но вокруг было, пожалуй, слишком холодно для этого.
- Извини, парень, - сожаление в его голосе утешало, но весьма слабо, - я не могу пустить тебя, если у тебя нет письменного разрешения от властей либо от кого-либо из съемочной группы. Если я пущу тебя без него – работу могу потерять уже я.
- Но у меня было разрешение. От...Сатин фон Вальде, - ляпнул я наобум. Никого больше из съемочной группы сериала я не знал, а действовать нужно было быстро, - просто я забыл его в номере. У меня нет времени за ним возвращаться – мой поезд уже вечером, и я должен взять интервью в самое ближайшее время.
Охранник вновь нахмурился, но у меня не было возможности узнать, что он думает насчёт очередной моей вопиющей лжи, потому что дверь, которую он так тщательно охранял, открылась. Наружу выглянула девушка – хрупкая, тоненькая, как птичка. На миг я подумал, что передо мной стоит Сатин – но даже не успел как следует испугаться этому факту.
- Сэм, сестра просила передать, что ей нужен кэб через два часа. Сегодня мы закончим раньше, - сказала она, бросив на меня мимолётный взгляд. Я на всякий случай кивнул ей в качестве приветствия, и она улыбнулась.
- Исенара, юноша утверждает, что у него есть разрешение на интервью от вашей сестры. Не могли бы вы лично у неё уточнить? Мне не хотелось бы его задерживать.
Я впился в Исенару самым умоляющим взглядом, на который только был способен. Она смотрела прямо мне в глаза несколько секунд – самых, лотарио, длинных секунд в моей жизни – а затем лицо её прояснилось.
- Да, конечно, я его знаю. Мы разговаривали по телефону вчера вечером. И Сатин его знает. Мы заждались вас, мистер...
- Хагенштрем, - с готовностью подсказал я, - Даниель Хагенштрем.
Охранник кивнул, и я проскользнул вслед за Исенарой внутрь. Сердце продолжало учащённо биться, пока мы шли по коридору.
- Ты меня спасла, - сказал я ей, - спасибо.
Исенара отмахнулась и почему-то залилась румянцем. Я умилился про себя такой застенчивости.
- Ты же совсем замёрз, - будто оправдываясь, пробормотала она, - ты пока поговори с ней, а я принесу тебе чай.
Она взяла меня за руку, будто пытаясь согреть, но быстро отпустила, едва мы прошли на съемочную площадку. Я вдруг почувствовал себя совершенно одиноким.
Сатин я узнал сразу. Она стояла у обитого бархатом дивана и беседовала с коллегой по съемкам, пока визажист колдовал над её лицом.
- Сатин, я ше просить тебя не шевелиться, пока я рапотаю! – взорвался визажист, когда та ненароком тряхнула головой.
Я ожидал, что она рявкнет на него, как было принято у звёзд кинематографа, но, пожалуй, я её недооценил. Сатин просто подняла голову и посмотрела ему в глаза.
Коллега по съёмкам тут же притих, а я почему-то ясно представил, как Сатин мысленно переезжает несчастного визажиста взводом тотенбуржских танков 3030-го года выпуска.
- Пошалуй, тостаточно, - пролепетал тот и, подхватив пудреницу, улизнул.
Сатин обернулась было к коллеге, чтобы возобновить разговор, как вдруг обратила свой взор на нас с Исенарой. Бровь её удивлённо изогнулась.
- Извините, - сказал я, сам не зная, почему. Перед Сатин почему-то всё время хотелось извиняться.
- Надо же, - она усмехнулась уголком губ, - сестрёнка притащила, наконец, парня? Он ничего, только худоват. Как тебя зовут, малыш?
- Даниель, - тут же среагировал я.
Исенара рядом тут же покраснела, и я с ужасом заметил, что тоже заливаюсь багровым румянцем.
- Это журналист, - выдавила из себя, наконец, Исенара, - я знаю, что нельзя, но там так холодно. Я же не могла его там оставить!
Сатин закатила глаза – и я вздрогнул, до того знакомым мне показался этот жест. Точно так же закатывала глаза мать, когда мы с сестрой упрашивали её взять домой щенка.
- Брось его, он блохастый, - говорила мама в ответ на слёзно-умоляющий взгляд Юльхен.
В конце концов, она позволила его забрать, и он прожил у нас целых три месяца, пока неожиданно не умер. Всё это время он почти безвылазно сидел в комнате у сестры – та не позволяла мне брать его, чтобы я не ставил над ним опыты.
- Я не займу у вас много времени, - уверил её я, - всего несколько минут.
- Ладно, я сегодня добрая, - смилостивилась Сатин и похлопала по дивану рядом с собой, приглашая меня присесть, - только давай обойдёмся без банальных вопросов, я устала отвечать, курила ли я марихуану и спала ли я с кем-то из съемочной группы. Вы почему-то все это спрашиваете.
Я согласно кивнул и включил диктофон. Исенара, взмахнув волосами, скрылась за дверью, и я почувствовал прилив благодарности к ней. Всё наконец-то начинало налаживаться.
