[Enlil]

Jana Weber,

Сразу хочу отметить, что понравилась непривычная "репортажность" отчета - настоящее время, события показаны отрывочно, как в кино. Очень-очень удачно вышло)

просто бальзам на душу))) я жутко волновалась, когда начинала) да и вообще это чуток сложнее, постоянно сбиваешься на прошедшее время, а потом сидишь такой, материшься и ищешь, где накосячил) так что если что, ты знай, это я просмотрела косяк)))

Что еще - междинастийность))

как я тебе уже говорила приватно - я в последнее время вообще забываю, что есть нпс))) всех переженить... это... заманчиво)))

Исенару очень ждала и очень давно - ну, ты знаешь

да, знаю... *даже маленько стыдно, потому что тормоз*)))

Любимая сцена - конечно, та, что следует после выпускного.

тут, как ты знаешь, я тоже долго маялась и переживала) романтика это как то напряжно для меня) напряжно, сомнительно и неопределенно))

Натворим делов а потом будем мучаться, ах зачем мы это сделали) дай пять, Сатин!

ну дык... не согрешишь - не покаешься)))))


Innominato,

Какие они милашки обе - Исенара и Сатин, так классно написаны их отношения, что само по себе адский труд, с учетом большой разницы в возрасте.

на мой вгляд не так сложно, как кажется) ребенок, он же тоже человек... даже лучше, говорить пока не умеет, проблем от него меньше)))

Выпускной! Не меньше чем полчаса залипала на скрин Сатин в черном платье и на шпильках

о да... я долго выбирала и изрядно подзаколебала Лилибет... да и тебя, по моему, нет?))) или тебе в этот раз повезло?)

Прости, ничего не смогла с собой поделать и пейринг Алистер/Сатин зохавал мои мозги стоило только им встретиться

ну дык... сходу, юноша, в труселях... что тут скажешь, судьба и воля высших сил в лице аффтара))

P.S. Только следи за ракурсами на скринах - хочется чаще видеть ее мордашку, чем затылок

каюсь, не обратила внимания) на Сатин то я насмотрелась, что она мне... а вот ПРОИСХОДЯЩЕЕ вокруг!)))

Добавлено через 26 минут

Сатин 18 лет. 1 курс.

- Что же мы теперь будем делать? - жалобно спрашивает Кларисса и роняет соленые капельки слез в подгоревший омлет.
Это хороший вопрос. Это чертовски хороший вопрос и я думаю о том же, мрачно ковыряя бурое месиво на своей тарелке.
Нам не следует быть столь легкомысленными. Но воздух Ля Тур кружит голову еще в аэропорте.
У таксиста, первого подскочившего к нам на выходе из аэропорта, сладенькая улыбочка, блеклые глаза и суетливые движения. Но нам все равно, зелень вокруг бьет глаза, невысокие частные домики и силуэты учебных корпусов не дают оторвать взгляд. Мы соглашаемся на его услуги, несмотря на откровенно завышенную цену - в Вероне за эти же деньги можно трижды объехать весь город, да еще и с услугами гида.
- О, дорогие мисс, - говорит он, когда мы подъезжаем к арендованному на последующие четыре года дому. - Бегите скорее, я сам занесу все ваши вещи, и притом совершенно бесплатно, да. Наслаждайтесь, студенчество прекрасная пора, а ля Тур прекрасное место, да.
Мы бежим к дому с послушанием леммингов, ведь это наше собственное жилье на все время учебы. Сердце бешено стучит в предвкушении чего-то волшебного, с запахом старых книг и неизведанной тайны.
В реальность нас возвращает визг шин. Через несколько секунд машина, вместе со всем нашим багажом, скрывается за поворотом, игнорируя наши возмущенные вопли.
- Это был... ээ... известный жулик... эээ... - сообщает нам вызванный полисмен. Он невысок, волосат, его явно угнетает необходимость носить форму в такой погожий денек и снимать показания с двух дур-первокурсниц. - Его называют... ээ... Шампиньон... так то...
Мне любопытно, почему именно "Шампиньон", но в этот момент глаза Клариссы обильно увлажняются и что то в душе полисмена дрожит и просыпается.
- Ну-ну... - говорит он и неловко хлопает ее по коленке. - Мы его поймаем... ээ... мисс... обязательно поймаем... когда-нибудь... у нас есть... эээ... множество ориентировок... так то...
Он берет наши номера телефонов, обещает обязательно связаться, как только появиться какая-нибудь информация, предупреждает, что, возможно, потребуется приехать в участок для очной ставки. Кларисса готова ехать на очную ставку прям сейчас, опознать и расцарапать негодяю рожу! Но опознавать пока некого и полисмен, стараясь держаться от Клариссы подальше, удаляется. Уже на пороге я его спрашиваю, сколько времени они уже пытаются поймать Шампиньона и уши полисмена мучительно краснеют.
- Ээээ... полтора года, мисс... всего полтора года... но вы... эээ... не переживайте... мы его обязательно найдем его, это дело... ээ... дело чести для полиции Ля Тур.
Он уходит, а мы с Клариссой остаемся в доме, в котором из мебели, помимо обшарпанной кухни, только две казенные кровати. Из наличных у нас только заначка, по совету мамы припрятанная в бюстгальтере, ее хватит где то на неделю существования, если питаться водой и хлебом.

Нужно искать работу. Это я понимаю после того, как звоню в банк и блокирую кредитку. Забавно, для того, что бы заблокировать достаточно звонка и кодового слова, для того, что бы заказать новую - письменное заявления владельца счета - папы. Я ложу трубку и представляю себе наш диалог: "Привет, папа, мы с Клариссой в первый же час в академии проеб... потеряли все вещи и деньги". Папа посмеется и вышлет новую карту, я уверена, но от одной мысли становится мучительно стыдно. Кларисса со мной согласна.
Неделю мы питаемся практически подножным кормом и мерзнем под побитыми молью студенческими одеялами, видимо оставшимися после прошлых владельцев. Элитная Академия Ля Тур не считает нужным обеспечивать студентов тем, чем они сами себя с радостью обеспечат, раз уж поселились в отдельном коттедже.
Потом я нахожу работу в одном из кафе студгородка - барменом. Кларисса там же - вольным исполнителем песен-кантри. Для творческой Лариной натуры главное - творить. Для меня - заработать деньги и купить нормальное одеяло. Рисует Кларисса значительно лучше, чем поет, поэтому с заработанным у нее не очень, но она, хотя бы, не отпугивает клиентов.
Я, не работавшая до этого ни дня, учусь наливать кофе, красиво заворачивать пирожные в салфеточки, мило улыбаюсь клиентам и считаю каждую копейку, выплачиваемую мне хозяином кафе. Я не имею ни малейшего понятия, сколько должны получать нормальные бармены, но меня мучает смутное подозрение, что этот жлоб зажимает порядочную часть моей зарплаты.

Вечера дома проходят бурно и весело. Начинается все с попытки разогреться чаем и подушкой, заканчивается - битвой не на жизнь, а на смерть. По всему дому летит пух и иногда становится страшно, что такими темпами мы лишимся еще и подушек. Впрочем, нам не привыкать. С задорным гиканьем мы носимся по дому, не боясь снести мебель (мебели то нет), и азартно лупим друг друга по хребту. Часто это заканчивается в первом часу ночи, и мы ложимся, разгоряченные, хихикающие и возбужденные, что бы еще с час азбукой морзе перестукиваться через стену. Утром нам на учебу, нужно попасть хотя бы на первые пары, не совпадающие с графиком работы, а после кафе успеть забежать в библиотеку, досадуя на то, что денег на новые учебники все так же не хватает.
Странное чувство.

С первых накопленных денег мы покупаем планшет для Лары и диван. Диван Кларисса находит на какой то барахолке и выглядит он изрядно потрепанным жизнью.
- Зри его! - она радостно пританцовывает на месте, пока его заволакивают в дом два наиболее постоянных посетителя кафе. - Это первый кирпич в фундаменте нашей семейной жизни!
"Кирпич" жалобно скрипит, а пойманные и эксплуатируемые парни жалобно матерятся на лестнице. Эти трое чувствуют полнейшую солидарность. Я тоже испытываю некоторое сострадание, особенно когда от дивана отваливается подлокотник и тащить его следом приходится мне.
- Правее! Еще правее! Вон туда, к стенке! - командует Кларисса. - Да куда вы его тащите?! Совсем не туда! Левее! Нет, там не смотрится. Давайте лучше вон туда!
Когда диван, наконец, обретает свое место, я, в качестве благодарности, кормлю парней яичницей с овощами. Когда Лара начинает ходить кругами и с подозрительной неудовлетворенностью во взгляде поглядывать на диван, парни торопливо глотают омлет и, неловко благодаря за ужин, скрываются за дверью.
Перед сном, со стаканом томатного сока в руках, я впервые сажусь на диван. Вид у него потрепанный, кое где потерлась обивка, кое где даже торчит поролон, но он принимает в свои объятия мягко и ласково.
- Он чудо, правда? - спрашивает Кларисса и сонно жмурится. Я киваю. - Давай дадим ему имя, - предлагает она. - Это, все таки, новый член нашей семьи... фундамент и все такое.
Я вспоминаю недели работы в кафе и соглашаюсь, в конце концов, он стоил нам многих мук.
- Мы назовем его Генрих. Генрих VII, - сообщаю я и Лара что то бурчит, видимо соглашаясь. Я поворачиваю голову и с пару минут смотрю на нее, разомлевшую, довольную, заснувшую прям на новоприобретенном Генрихе, вытаскиваю из ее пальцев стакан с недопитым соком и укрываю побитым молью пледом.

Как только опасность голодной и холодной смерти перестает над нами довлеть, я нахожу время, что бы посетить Дворец Света. По хорошему, это следовало бы сделать давно, но ни папа, ни Эмрис не испытывают сколько-нибудь теплых чувств к Великой Саше. И если отцовскую неприязнь, исходя из его бурного прошлого, я могу понять, то негодование Эмриса остается загадкой.
Великая Саша недовольна. При виде меня недовольство сквозить в ее блекло-голубых глазах, в сухих сжатых губах.
- Я уже и не надеялась тебя увидеть, - сухо говорит она. - Чайку, печенья? - я отрицательно качаю головой, вряд ли таким тоном предлагают что-то, кроме яда. - Сразу к делу? Отлично, - она одобряет, но мне как то зябко. - Через три года ты будешь получать жетон мага. Я никогда не одобряла решения твоего отца доверить обучению Мирдину Эмрису. Тем более, учитывая его происхождение.
Это звучит настолько презрительно, что я открываю было род, дабы вступится за кота. Но Саше все равно, что я намерена или не намерена сказать, она отворачивается, наливает себе чайку и продолжает.
- У твоего отца всегда было собственное мнение на все. Он угробил поразительный, редкий талант. Жаль. Я давно жду, когда же, наконец, среди вас появится тот, кто будет ценить свой Дар по достоинству. Иногда кажется, что не дождусь.
Она вздыхает и снова поворачивается ко мне. Теперь ее глаза смотрят устало.
- Тебе придется иногда приходить сюда. Насколько я вижу, Мирдин Эмрис вложил в тебя весьма хаотичные, местами не совсем типичные знания. Тебе придется отчитываться до самого финального экзамена.
Уходя, я чувствую себя облитой дерьмом. На прощание я делаю кокетливый реверанс, он очень глупо смотрится в футболке и джинсах, ядовито благодарю за уделенное время и аудиенцию. Великая Саша фыркает мне в спину и возвращается к своему чаю и печенькам.

После Великой Саши я захожу в деканат. Приближается первая сессия, а некоторых преподавателей я пока не видела даже в лица. Главный из них - профессор Тарас Мэрсон, преподает социологию. Он немного похож на полисмена, которому мы с Ларой подавали заявление о Шампиньоне, но, право слово, полисмен был приятнее.
- Милочка, нельзя же так, - его маленькие глазки смотрят укоризненно и в них плещется что-то, что я еще не могу с точностью идентифицировать. Меня бесит его обращение "милочка", но, в принципе, я согласна - так нельзя, и терплю. - Милочка, у меня профессорская степень по социологии, мне сама королева пожимала руку. Я видел ее близко, как вот вас сейчас! Она благодарила меня за вклад в науку! Социология, милочка, это самый важный предмет в выбранной вами профессии. Как вы собираетесь становиться психологом, если даже не ходите на мои занятия?
Он начинает бормотать что-то про то, что сам президент Франции приезжал к нему за личной консультацией и где-то на этом моменте я не выдерживаю и интересуюсь, как, все таки, мне получить допуск к экзамену. Все оказывается проще, чем я думала. Некоторое время профессор Мэрсон молчит, затем губы его расплываются в ласковой и снисходительной улыбке.
- Так и быть. Я вижу, что у вас есть соображалка, милочка. На этот раз я дам вам допуск. Где тут надо подписать? Но больше никогда так не делайте, договорились? Я буду ждать вас на занятиях в следующем семестре.
Он гладит мое плечо, а маленькие глазки пялятся в декольте моей футболке. Я горячо и искренне обещаю, что никогда больше так не буду.

После Генриха у нас появляется книжный шкаф, торшер и даже занавески. Генриха мы передвигаем - собственными силами, как то неловко снова звать тех парней. Из вероны миссис Абрахайм присылает нашу с Клариссой школьную фотографию. Со всей торжественностью мы вешаем фото на самое почетное место в доме - над Генрихом.
Кларисса снова начинает активно рисовать и даже умудряется продавать кое какие свои творения на местной барахолке. Я с головой ухожу в запущенную за семестр социологию, нахожу ее скучнейшим предметом и вскоре неприязнь к предмету подливает масла в огонь неприязни к самому профессору Мэрсону.
Жизнь входит в свое русло.

На курсе анатомии я знакомлюсь с Виктором. Он рыж, смугл, изящен и без ума от Оскара Уайльда и Чайковского. Через пару недель я приглашаю его в гости и представляю Клариссе, как своего парня. При взгляде на Виктора у нее начинает дергаться глаз, а голосок становится приторно сладким. Весь вечер она третирует его вопросами о том, какая помада ему больше нравится, правда ли, что Дольче уже не те и предлагает облизать ложку из-под мороженного. Парень растерянно, как то испуганно косится на меня и старается отсесть подальше от неумолимой, как Немезида, Клариссы. Он не разбирается в помадах, Дольче, насколько ему известно, давно умер, и он не хочет облизывать ложку, у него аллергия на мороженное, о чем он говорил уже три раза. И ему очень, очень страшно.
После того, как Виктор сбегает, я хохочу до слез, а Кларисса набрасывается на меня.
- Где ты его подобрала? - вопит она. - На распродаже мальчиков-зайчиков? Что ты собиралась с ним делать, Сатин? Ты только посмотри на него! Он же - гей!
- Каждый имеет право на самоопределение, - как можно серьезнее отзываюсь я, пытаясь вытереть глаза. Но Кларисса не сдается.
- Имеет! Но ты видела его ноги? А руки? Сатин, он же даже молоток не сможет поднять!
- А тебе бы все молотки поднимать и Генрихов таскать, - на глаза снова наворачиваются слезы, а горло сдавливает смех. - А ногам ты просто завидуешь.
Кларисса презрительно фыркает и гордо уходит в свою комнату.
Виктор перезванивает на следующий день, робко говорит, что у нас было очень здорово, но он бы хотел в дальнейшем встречаться в других местах, желательно где нет Клариссы.

Когда у нас ломается душ, выясняется, что на вызов специалиста денег снова нет. мне приходится браться за молоток, гаечный ключ и воевать с неуступчивой сантехникой самой. Примерно где то в этот момент я понимаю, что комедию с Виктором и в самом деле пора заканчивать.
Мы расстаемся полюбовно и очень мило. Он вздыхает, говорит, что я очень хорошая но, видимо, нам не суждено быть вместе. Он дарит мне белую розочку и нежно целует в щеку. Это наш первый поцелуй за два месяца знакомства. Он обещает звонить и я не сомневаюсь, что он выполнит обещание, в конце концов, мы еще столько не успели обсудить относительно непростой судьбы Оскара Уайлда.

Подходит срок первого отчетного визита в Дворец Света. В нашей гостиной появляется здоровый котел, магическая книга и периодически захаживающий ворчливый кот. Я торопливо наверстываю недополученные знания, Эмрис шипит, что Саша старая самоуверенная стерва. Яну, Великую Темную, он называет старой, но симпатичной стервой. Зелье в котле кипит и по дому растекается запах лягушачьих мозгов и плесени, причудливо переплетается с запахом клариссиных масляных красок и растворителя. Сама Кларисса морщится, но молчит, понимает, что она не в том положении, что бы возмущаться. С парнями, да и просто с гостями в доме приходится завязать.
Первый отчет проходит... удовлетворительно, по крайней мере со слов Саши.

Сатин 19 лет. 2 курс.

На кухне висит деревянная доска. Она вся истыкана бумажками, записками, набросками и совместными фотографиями. Здесь мы с Клариссой оставляем друг для друга информацию, когда у нас не совпадает учебное время.
"Холодильник пуст. Хочу на ужин запеченного омара в черносливе. Взяла изюм, чернослива не было, лежит в морозилке. Приготовишь?" подпись: "Лара"
"Задержусь на факультативе по риторике. Омара в магазине не было, взяла гречку. Приятного аппетита. P.S: микроволновка сломалась. P.P.S: еще раз приятного аппетита". Подпись: "любящая подруга Сатин".
"Стерва". В качестве подписи нарисован чертик со сковородкой. Я не понимаю, что это должно символизировать.
Сегодня поверх старых, так и не снятых, записок, приколота новая бумажка. "Капулетти приглашают на вечеринку. Сегодня в семь. Никакой риторики, Сатин!". Я улыбаюсь, разглядывая очередного чертика зверского вида. Глупая Кларисса, риторика у меня по вторникам, а сегодня пятница. По пятницам у меня факультатив по нейрофизиологии.

Кларисса начинает названивать мне с шести часов. Профессор Барвис, степенная немолодая женщина в старомодных круглых очках, неодобрительно на меня косится. Я неловко извиняюсь и выключаю требовательно надрывающийся телефон.
Я освобождаюсь в восемь и все же решаю заехать на вечеринку, иначе, после выключенного телефона, Кларисса будет дуться еще неделю. Неделя - предел ее злопамятности.
В особняке Капулетти проживают трое студентов этой фамилии, но я знакома только с одной - Джульеттой, замкнутой необщительной девицей, с которой мы сидим рядом на истории. Там уже весело, канистра ч пуншем уже опустела и кого то послали за новой партией. Посланец скрылся за кустами и все тут же о нем забыли. Я удивлюсь, если мы еще его увидим. Какой то рыжий, кажется кузен Джульетты Капулетти, волочет со ступеней пятилитровую пластиковую бутыль, в которой загадочно плескается что-то янтарно-прозрачное.
- Эль, ребята! - радостно орет он. - Настоящий имбирный эль! Будем жить!
Ребята радостно, хотя и нестройно, подхватывают его вопль.
Кларисса кидается мне нашею и звонко целует в щеку. От нее пахнет алкоголем и табаком, платье липкое, наверное успели пролить пунш.

Мне вручают в руки красный пластиковый стаканчик с пресловутым элем. Он оказывается вполне неплох, воистину, Капулетти - древний род, который разбирается в выпивке. Хохоча, я вырываюсь из хоровода танцующий и едва не сбиваю его. Френсис Джон Ворзингтон, второкурсник, экономист, сын известного предпринимателя Джона Ворзингтона, снабжающего медицинским оборудованием больницы по всему Альбиону. Всю эту информацию я узнаю за последующие полчаса, пока мы гуляем вдвоем под сенью желтеющих ив, укорачиваясь от пьяных и счастливых студентов. В следующие полчаса я узнаю, что родители Френсиса живут в Лондоне и он, Френсис, обожает этот город. Я спрашиваю про знаменитые Лондонские туманы и он смущенно признается, что последние семь лет там не был, поскольку сначала учился в Германии, а затем поступил в Ля Тур. Но он готов со всей уверенностью заверить такую очаровательную леди, как я, что туманы совершенно не так страшны, как описывают их эти журналюги их желтой прессы, к которой он причисляет и "Таймс" с «Индепендент».
- Оу, - говорю я, на этом моменте заподозрив, что со мной флиртуют.
Именно этот момент выбрает Кларисса, что бы вынырнуть из за кустов, схватить меня за руку и уволочь в них же.
- Полиция приехала, - шептчет она и азартно хихикет, прокрадываясь по кустам в, предположительно, направлении нашего дома. - Этот идиот, Гордон... ну, которого отправляли за пуншем, залез на деканскую клумбу и пытался из акаций скрутить самокрутку... Наверное полиция решила проверить, много ли нас тут таких дебилов...

Френсис находит меня каким то загадочным способом, детали которого я не считаю нужным выяснять. Он появляется на нашем пороге и становится частым гостем в доме. Мы угощаем его подгоревшим омлетом, подгоревшей гречкой, подгоревшими пельменями, он кротко ест и не возмущается. Он определенно нравится Клариссе. Фрэнсис ласково смотрит на меня, а Кларисса смотрит на нас обоих с таким умилением, словно мы уже женаты и обзавелись целым полком очаровательных фрэнсиков и сатиночек. Или сатинок. Лара подкладывает ему лучшие, то есть наименее подгоревшие кусочки, и делает мне страшные глаза, мол хватай его, молодой, симпатичный, богатый, да еще сам плывет в руки! Я не тороплюсь. В конце концов, я же не акула, зачем мне жрать невинных фрэнсиков.
На четвертый визит Фрэнсис не выдерживает, он появляется вместе с большими пакетами из китайского ресторана. Пока Кларисса на кухне шуршит пакетами и восторженно попискивает, что то по пути зажевывая, он отводит меня в коридор и приглашает на свидание. В театр. Я соглашаюсь.

В назначенный день мы идем на "Два веронца" Шекспира. Я не знаю, чем вызван именно такой выбор, но приличные девушки таким не возмущаются. Возможно Фрэнсис решил сделать мне приятное отсылкой к тезке моего родного города. Отсылка тонка и неочевидно, но, если это так, мне приятно.
На мне маленькое белое платье до колен, изящно, просто, изыскано и очень пристойно. Волосы собраны в высокую прическу, открывая шею и плечи. Фрэнсис смотрит на них, почти не отрываясь, игнорируя происходящее на сцене, а я делаю вид, что не замечаю этого.

Хвала и лесть, восторги красоты
Всегда сильны над женскою душой,
И кто прельстить словами их не мог,
Тому язык во рту не впрок.

Валентин, что скачет и вопиет на сцене, очаровательно белокур и очаровательно порывист. Я на самом деле увлекаюсь действом настолько, что забываю о Фрэнсисе и вспоминаю только когда его пальцы начинают тянуться к моей ладони. Я поворачиваюсь к нему и невинно интересуюсь:
- Потрясающая постановка, правда, Фрэнсис?
Он замирает и как то нервно сглатывает. Возмутительное неуважение к Шекспиру, главному нашему национальному достоянию.
- О да, - наконец говорит он. - Потрясающая.

Чуток обещанной Яне технички)))