*
Я лежала на нижней полке, касаясь спиной отполированного миллионами чужих задниц дерматина, и не могла заставить себя сесть и постелить, наконец, матрас. Не могла даже переодеться, стянуть пропахшую потом грязную футболку, сменить на выданную добродетелями одежку, не могла посетить санузел, чтобы утихомирить периодически попискивающий мочевой пузырь.
Не могла.
Я была занята тем, что отчаянно пыталась сдержать внутри то, что сдержать не получалось. Мокрые дорожки все пополнялись новыми капельками и смачивали виски, зарываясь дальше в волосы.
Я уезжаю навсегда. Физически ощущаю, как тонкие невидимые нити жалобно позвякивая пытаются устоять, но обреченно лопаются, наполняя мою душу дикой неутолимой тоской, от которой хочется воя в голос биться затылком об пол, расцарапывая глаза, только бы из них прекратилась литься ни капли не облегчающая мерзкая соленая жижа. Я умерла. Больше нет Карины Фирт, проблемного подростка, дерзкой, невыносимой девчонки, плохой дочери, неуживчивой, своенравной, её разорвало, разнесло миллиардами ошметков, и теперь она будет похоронена, оплакана, опущена в комковатую землю теми, кто всегда был для неё дороже всех на свете. Теми, кому она ежедневно выносила мозг, испытывала их любовь на прочность всеми доступными способами, не ценила, не хранила, считала само собой разумеющимся то сокровище, которое у неё было.
Теперь его нет.
Нет, я все же не вою, не рычу, не хриплю, не катаюсь по грязному полу в исступлении, я просто тонко по-девчоночьи всхлипываю и продолжаю, твою мать, продолжаю рыдать. Папа, пап, мне больнее всего расставаться именно с тобой. Такой же, как я, одного поля, одним миром, одного теста, прости меня, папочка, я всё-таки подвела тебя. Мама, Камилла, Ринат... Мне горячо от этих порванных нитей, отнюдь не холодно, напротив, разверзающаяся внутри пустота иссушающей лихорадкой пустынного ветра выжигает внутренности.
Я одна.
Всегда, сколько себя помню, отталкивала всех, гордилась своей автономностью, самодостаточностью и независимостью, чуть что вставала в позу и не допускала, не позволяла никому проникнуть в душу дальше, чем было отмерено. Я всегда твердила, что мне никто не нужен и только теперь понимаю, насколько это не так.
Теперь на пепелище сожженных осколков опускается ночь, сковывая внутренности неумолимым холодом. Теперь всегда одна. Теперь не на вершине мира, а тонкой былинкой ношусь по морозу, оторванная от корней, не имеющая почвы под ногами, мелкая, ничтожно незначимая, сама все разрушившая и погребённая под толстым слоем пепла...
Обнимаю себя и заклякнув лежу. Нет времени, нет выхода, я - отрезанная, выброшенная краюха за спиной у которой пустота.
- Джеееей, - жалобно ною вслух, - прости меня.
Всхлипываю, когда он, материализуясь, заключает меня в объятья и как совсем уж мелкая девочка, уткнувшись ему в плечо реву.
Сказать, что было сложно это не сказать ничего. Практически вплотную приблизившись к стеклу автомобиля, куда отправил меня Мирослав, я видела взрыв и, созерцая отблески огненных сполохов, всё не могла поверить. Так быть не может. Нет, моя железная сестричка Кара просто не может сгореть там заживо, это не её за долю секунды расшвыряло по пустыне, нет, не должно быть так.
Я прекрасно понимала, что невозможно выжить в этом инферно, но ведь она была не сама, у неё есть Джей, возможно ему удалось?
Пошатываясь, подошёл Мирослав, точнее, не он, а его в три раза похудевшая и съёжившаяся тень. Незагорающая кожа казалась ещё бледнее, а широко распахнутые глаза уже приближались по объёму к нормальным.
- Я поведу, - тихим голосом произнесла я, перебираясь на водительское сидение. Он не возражал.
Мы плавно тронулись, отправляясь домой по пустынной ночной дороге, но далеко уехать не успели, буквально через каких-то полкилометра показалась первая ласточка целой вереницы полицейских машин, наверняка взрыв такой силы прогремел на весь близлежащий район.
Нас очень долго не отпускали, я три раза пыталась успокоить истерящую маму по телефону, которая чувствовала, сердцем ощущала трагедию, но ничего не могла понять. Я тоже ей не сказала, то ли трусливо предоставив это ему, то ли решив, что, узнав такую новость в одиночку, она сойдёт с ума. Мирослав односложно отвечал на вопросы, уставившись в одну точку и вяло шевеля побелевшими губами. Да, дочка, да, убежала без просу, да, поехал за ней. Да, всё видел. Да, это была машина Питера Монса.
- Почему? – отвечала уже я, - Скользкая дорога, видели же, недавно прошёл дождь. Нет, не знаем, куда он гнал и зачем её увёз, мы случайно наткнулись на его машину, ночью рёв мотора слышен за пару кварталов, – едва ли не первый раз в жизни вру в серьёзных вещах и тут же припечатываю второй ложью, - Я более спокойна, потому что психолог.
Не скажу же я им, что в отличие от Мира, у меня, по крайней мере, есть надежда. Нужно только добраться до дома и уснуть.
Когда нас отпустили, занималась заря. Заплаканная мама ждала новостей на пороге, не могла выдержать тех тридцати секунд, которые нам потребовались бы для входа в дом.
Она ждала, тревожно всматриваясь в окрашивающуюся рассветом дорогу, и пыталась надеяться, но едва взглянув в её глаза, я поняла – у неё не получалось.
- Где Карина? – бросилась она к Мирославу.
- Погибла, - еле слышно выдохнул он и тут же оттаял, вынырнул из ипостаси каменного истукана, подхватывая мгновенно зашатавшуюся маму. Обнял её изо всех сил на которые только был способен, теребя шёпотом локоны возле её правого уха, - Держись, солнце, держись.
Как только в поле зрения попадал кто-то нуждающийся в заботе, Мир тут же напрочь забывал о собственных ранах. Поэтому перед тем как подняться с мамой на второй этаж повернулся ко мне:
- Камилла, я знаю, что тебе больно, но не забудь, пожалуйста, про дыхательные упражнения. Хорошо?
Я кивнула и поспешила скрыться за белёсыми дверями своей комнаты. Хотелось тут же как есть рухнуть на любую горизонтальную поверхность, чтобы уснуть, но я вытерпела ещё четыре бесконечных минуты, разделась, вымыла руки и опустилась спиной на слегка прохладную простыню.
Я не буду преждевременно оплакивать тебя, Карина.
Вопреки намерениям сон не шёл, может быть, переизбыток событий настолько взбудоражил нервную систему, что истерзанный мозг, работающий на повышенных оборотах, всё не хотел отключаться, а может быть, я просто боялась лишить себя последней надежды. Пока не уверена в обратном, ты ещё жива, моя несносная и горячо любимая сестричка Кара, ты ещё кривишь губы в саркастической ухмылке, прищуриваешь и без того суженные глаза, гордо вскидываешь подбородок.
Ты жива, я так хочу, чтобы ты была жива, Каринушка, пожалуйста. Пожалуйста!
Сон всё-таки настиг, накрыл мягкой, облегчающей волной, тонкими прядями разлинеил пространство и я отправилась качаться спокойными водами небытия. Скользнула взглядом по привычному рваному, колышащемуся туману, глубоко вдохнула и нырнула вверх в самую толщу облачных островов. Я найду, если ты хоть где-нибудь есть, я отыщу тебя в любой точке мира. Обязательно найду.
Умиротворённая улыбка разлилась по незримому моему лицу, когда увидела всхлипывающую Карину в объятьях Джея. Они не были за гранью яви, за чертой, отделяющей мир живых от мира мёртвых, они просто уезжали как можно дальше, мерно покачиваясь в такт рельсовому перестуку.
Она плакала, беззвучно шевелила губами, по-детски прижав ладони к щекам, страдала, но была жива. Он молчал и, прикрыв глаза, спокойно гладил её волосы.
Когда она, исстрадавшись затихла, отправляясь в мир сновидений, я подлетев ближе мягко скользнула губами по её щеке. Конечно, она ничего не почувствовала, но мне хотелось бы верить, что поняла. Прощай, Каринушка, прощай моя любимая сестричка. Нам будет тяжело, но ты не думай о нас, береги себя, родная, береги и живи несмотря ни на что.
Джей приоткрыл глаза, в упор посмотрел на меня и еле заметно кивнул. Он будет её хранить. В последний раз бросив взгляд на её родную фигурку скрючившуюся на вагонной полке я уплыла обратно.
Пережить похороны оказалось чертовски тяжело. Даже не потому, что знание, на которое я не имела права жгло мне губы, было невероятно сложно смотреть на сломленных родных. На маму, которая за две ночи постарела на десяток лет, на Мирослава, который вне сомнений винил себя, на растерянного Рината, которого отвели к Линнет и на не менее растерянного Джефри, который, казалось, до сих пор не мог поверить в реальность происходящего. Я хотела остаться дома, сославшись на что угодно, но вовремя поняла, что это будет слишком малодушный поступок, поэтому я, кусая губы, стояла там, наблюдая как буро-жёлтые комья глинистой земли падают в яму, засыпая урну, хранящую несколько горстей пепла, собранных с места взрыва.
«У Питера Монса двойные похороны» - неожиданная мысль была так похожа на Каринину, что я бы даже улыбнулась, если бы до меня вдруг не дошло – несмотря на то, что она жива, я больше никогда её не увижу. Мы все скорбили по Карине, но только я делала это совсем по другой причине.
После похорон я шмыгнула в свою комнату и усевшись прямо на пол обессиленно выдохнула.
Прекрасно помню, как умер дядя Риот и как горевала мама, сейчас ей будет не легче, плюс присоединится Мирослав, который, конечно, старается держаться молодцом, но я-то знаю, чего ему это стоит. Прошло всего лишь два дня, а впереди бесконечная вереница, цепочка всё новых и новых рассветов и закатов, которые не принесут им ни радости, ни покоя. Им же не просто грустно, такая боль будете ежедневно молотить изнутри шрапнелью, пока от них не останется лишь блёклый намёк на них прежних. И я буду как ни в чём не бывало взирать на всё это? Нормально спать, с аппетитом есть, радоваться жизни, будто ничего не произошло? И кто я после этого?
Резко вскочила и, рванув на себя двери, понеслась прямиком в их спальню, пока ситуативная решительность не сдулась, не заголосила внутренняя тревожность, страх не успел липкими пальцами один за другим пересчитать каждый позвонок. Я должна, не могу отстраниться как раньше, я должна и я сделаю.
Без стука, не задумываясь ворвалась в комнату, скользнув глазами по тихонько плачущей в объятьях Мирослава маме (они даже не переоделись после похорон), набрала воздуха в лёгкие и выпалила:
- Перестаньте о ней горевать, она жива!
- Камилла... - склонив голову набок начал Мир, - нам всем плохо, мы все страдаем, но нужно брать себя в руки...
- Нет, я не свихнулась и не выдаю желаемое за действительное, а знаю совершенно точно. Я — сновидица, вижу настоящее положение вещей, можешь спросить у своей мамы, магички воды.
Мирослав резко изменился в лице, ошарашенно глянул на меня, вскочил, чуть не уронив при этом маму, а потом снова опустился на диван, потирая висок так, будто по нему только что шандарахнули чем-то тяжёлым.
- Что? - робко подала голос мама, - Камилла, о чём ты говоришь? Вереен — магичка? Это как? А ты кто? Ты что-нибудь понимаешь? - потянула мужа за рукав.
- Солнце, я потом тебе объясню, - медленно, не сводя с меня глаз ответил он, - если кратко, то в мире существуют маги, я — сын двоих, ты — дочь одной из них, а Кам похоже какая-то их разновидность, я не слишком во всём этом разбираюсь. Камилла, - обратился ко мне, - что ты знаешь, рассказывай по порядку.
- Я видела сон о том событии, Карина выбралась, она жива и её увезли.
- Кто и куда? - моментом посерьёзнел Мирослав.
- Не скажу, - помотала головой я, - не знаю, её нельзя искать, вы не должны знать то, что я сказала, а то у меня будут проблемы. Нельзя говорить, просто не могла смотреть, как вы мучаетесь.
- С ней всё будет хорошо? - дрожащим голосом спросила мама.
- Нет, - покачала головой я, и даже нашла в себе силы улыбнуться, - это же Карина, как с ней может всё быть хорошо, но убить её сложно, за ней специальный ангел-хранитель наблюдает. Такие тоже есть, - упредила поднятой ладонью недоумённые взгляды и решила, что, пожалуй, переборщила с незнакомыми понятиями за вечер.
- Но подожди, - произнёс Мир, - мы ведь могли самостоятельно усомниться и начать её искать. Почему ты не сказала сразу же?
- Потому что тогда это было бы прямое влияние, на реальность, которое стоило бы мне жизни, - пожала плечами я, - Она... никогда бы не смогла просто жить нормальной жизнью с нами.
Ночью поднялась сильная температура, я бредила, кусала горячие губы и в краткие моменты, когда приходила в сознание, просила небеса только о том, чтобы ребёнок выжил.
Самое паршивое, что я даже не могла подняться с кровати, чтобы позвать на помощь, но через какое-то количество моих метаний по постели двери в спальню открылись и вошла почему-то встревоженная мама.
- Камушка, - протянула ко мне ладонь, увидев, что я не сплю, но тут же испуганно расширила глаза, ощутив мой горячий лоб, - ты же горишь вся, сейчас я позову Мирослава.
- Нельзя лекарства, - прошептала еле-еле шевеля губами, - я беременна, - и провалилась в забытье.
Очнулась вопреки ожиданиям не в больнице, а там же, у себя на кровати, моя голова покоилась на маминых коленях, на лбу лежало что-то мокрое и немного прохладное, Мирослав обтирал мои руки и ноги влажной тканью, а в воздухе отчётливо витал запах уксуса.
- То что сейчас с тобой происходит весьма смахивает на магическое, потому что никаких видимых признаков инфекции не обнаружено. Мы собьём тебе температуру народными методами и будем надеяться, что всё обойдётся, но как только придёшь в себя, сразу марш к гинекологу, - деловито давал указания Мирослав. - Поля, а ты не переживай так сильно, у тебя по-моему дыбом волосы встали. Всё будет в порядке. Кстати, снимаю вопрос о том, почему ты, Ками, не рассказала сразу про Карину, получается, одну дочь всё равно бы не вытащили, да ещё и вторую бы потеряли. Ладно, будет так. Остаётся только надеяться, что она изо всего и сама выкрутится. Думаю, когда всё утихнет, она сможет вернуться, а пока... Полин, давай договоримся ни о чём Камиллу не расспрашивать, как бы ни хотелось, видишь же к чему это приводит.
Врач, к которому меня спешно конвоировали никаких отклонений не диагностировал, сердечко будущего малыша билось и мои анализы были вроде как в норме.
- Кто отец? - приступил к расспросам Мирослав, когда мы вернулись домой.
- Мир, мы же с тобой говорили на эту тему, - пыталась остановить его мама.
- Да ладно, не буду же я его бить, - развёл он руками, - или надо? Кам, ты взрослая девушка и всё такое, но я не отцеплюсь, ты же знаешь.
- Я не скажу, пока сама с ним не поговорю, - твёрдо ответила я.
- Это Рикардо? - вдруг выдал он вопрос, от которого у меня буквально выбило дух.
- Мирослав, не приставай к ней, - встала на мою защиту мама, - Да и каким макаром ты приплёл сюда Рика?
- Потому что я не слепой, сначала он собирается жениться, потом приходит к ней в клинику, после чего она просто умирает. В день свадьбы и вовсе сбегает из дома, а когда Рик вдруг пропадает из поля зрения, она не приходит ночевать и вообще весела и счастлива. Да и срок совпадает, пять недель.
- Да. Это Рикардо, - слышу в тишине свой звенящий голос и начинаю тихонько всхлипывать, мне почему-то до ужаса стыдно. Хотя с чего «почему-то» и так ясно почему. Мама обнимает меня за плечи и гладит по голове.
- Камушка, успокойся, милая. Вот к чему ты начал изводить ребёнка? - бросается на мужа, - Тебе не всё равно от кого она беременна, будто это на что-то влияет. Взрослые люди, сами разберутся.
- Да пусть разбираются сколько влезет, но родители должны же знать, ёлки-палки. Кам, - он подсел ко мне с другой стороны и мягко дотронулся до плеча, - почему ты ему ещё не сказала?
- Не успела, сначала они уехали, - шмыгаю носом, - потом Карина... Да и не знаю, тяжело это всё, припечатаю таким заявлением. Я давно его люблю... в день свадьбы он примчался, когда думал, что между ними всё. Ему было плохо, ну и... - я опустила глаза, - Как я ему скажу, он женат, у него будет ребёнок и тут я с такой проблемой.
- Ну знаешь, если у вас не хватило ума предохраняться...
- Это я виновата, - сжала пальцами край одежды, - хотела выпить таблетку, ну... которая после. Даже купила. И не смогла почему-то.
- Тогда, моя дорогая, это судьба, - Мир приобнял меня с другой стороны и чмокнул в макушку, - Но сказать ему всё же надо. Со своей женщиной пусть сам разбирается, говорить ей или нет. Ну, классно, Полька, скоро будем дедушкой и бабушкой. Всё, заканчиваем рыдания, Ками, покажи-ка мне, что там тебе написал врач, я посмотрю и, наверное, надо подумать над планировкой, как переоборудовать твою комнату... А ещё лучше, когда родишь, переселим тебя наверх, сделаем там помещение для матери и ребёнка, а мебель рассуём по окрестностям. Так, девчонки-красавицы, пошли к компу и закажем в честь таких событий какую-нибудь пиццу.
*
- Привет, можешь сейчас разговаривать? - слегка дрожащим голосом спросила в трубку.
- Да, - настороженно донеслось оттуда.
- Нам нужно встретиться и поговорить.
- Камил...
- Я знаю, что ты женат и никаких поползновений в твою сторону никогда не совершала, мне просто нужно с тобой поговорить.
- Давай по телефону, - почему-то растеряно просит он.
- Я не могу по телефону, - чёрт, даже рука дрожит от обиды, он настолько не хочет меня видеть?
- А я не могу приехать, - приглушённым голосом говорит он.
- Хорошо, - блин, того и гляди польются слёзы, - я беременна, Рик. От тебя, - добавляю, на случай если он вдруг не догадался.
- Выходи через пять минут на улицу, иди... нет, лучше поезжай в паб, она точно там не появится, я скоро приеду, - и отключается.
Чувствую себя препаршиво, потому что сама себе кажусь залетевшей любовницей, которая заслуженно получила за грехи и ничего не могу с этим поделать. В баре, естественно, было накурено, поэтому я, постояв пару секунд на пороге ушла на улицу, выбрала столик подальше и уселась за него, трепеща от унижения. Будто наглая воровка или шантажистка, честное слово. Теперь бедный примерный, но однажды оступившийся муж будет вымаливать у безжалостной разлучницы прощения, и просить пощадить его семью и несчастную, ничего не знающую жену. Тьфу ты и откуда у меня такие штампы?
Неосознанно поглаживаю живот, за этим занятием дожидаюсь его прибытия. Это унижение нужно просто пережить, только и всего. Сейчас он придёт, глаза в пол, примется что-то мямлить, просить не рассказывать Аманде и, слегка заикаясь, говорить, что не отказывается от ребёнка. Когда я гордо заявлю, что мы ни в чём не нуждаемся, он с плохоскрываемой радостью будет лживо бить себя пяткой в грудь, дескать, всё время будет с нами, а на деле смоется, предоставив самим себе. Надо заранее подготовиться, что будет больно. Он сейчас придёт, сверкая обручальным кольцом, станет нервно дёргаться и оглядываться, а потом врать позвонившей жене в трубку, будто у него деловая встреча. Надо просто пережить.
- Камушка, привет, родная.
За своими думами не заметила его появления около моего столика, удивлённо вскинула глаза, он упал рядом на диван, придвинулся ближе и обнял меня. Но не страстно, примерно так, как я обнимаю Рината.
- Привет, - ошарашено протянула я, всё-таки ожидала несколько другой реакции.
- Прости, что я так отреагировал, - отстранился, но сочувствующе погладил по волосам он, - но ты и сама, думаю, догадалась, что я офигею, так и вышло. Надо же, всего одна ночь и такой результат. Это я виноват, совсем голову потерял, ты же в первый раз, на таких эмоциях простительно забыть про всё на свете, а вот мне непростительно. Слушай, а тебе вообще можно рожать? Ты же болеешь, - стал заглядывать мне в лицо он.
- Ты что хочешь сказать, чтобы я сделала аборт? – моментом вспыхнула я, - Мне…
- Да какой аборт, - отмахнулся он, - ну как бы я мог такое предложить, сама подумай. Просто… тебе, наверное, будет сложнее, чем… ну другим женщинам. Ты уже была у врача? Что он говорит?
- Подожди, - я отодвинулась минимум на десяток сантиметров и даже отгородилась рукой, - подожди… я не понимаю, ты… как ты относишься к тому, что я беременна?
- А как я ещё могу относиться? – удивлённо поднял брови он, - Ну да, мы сглупили, точнее я, вообще не должен был к тебе приставать в тот вечер… Но ребёнок-то не при чём. Буду папой два раза. Только я хотел тебя попросить… давай скажем Аманде попозже, когда вы обе родите. Она такая заполошная, а разговор непростой. Так что говорят врачи?
- Говорят, есть риск преждевременных родов, риск того, что я сама умру не выше, чем обычно. Мирослав уверен, что всё будет в порядке, - пожала плечами я, ага, особенно после того, как мне объяснили, что мой порядок напрямую зависит от упражнений.
- Кам, - опускает глаза он, - ты прости меня. Всё должно было быть не так, я бы очень хотел быть с вами… но… не смогу.
Я смотрю на него, и губы поневоле расплываются в улыбке. Только, на удивление, не влюблённой. Смотрю и почему-то вспоминаю, как мы в далёком-далёком детстве играли, таская за собой пупса, который был нашим сыном, а я тогда ещё не любила Рика. Тогда ещё не любила. А сейчас…
Сейчас уже не люблю.
Внезапное осознание моментом накрывает, шарахает будто пыльным мешком из-за угла, а я сижу и почему-то чувствую лёгкость. Необыкновенную лёгкость, которая сейчас совершенно захватит и я полечу парить над миром, оглашая окрестности заливистым, звонким девчоночьим хохотом от безудержно рвущегося изнутри ликования.
- Рик, - шепчу, глядя на него восторженными глазами, - Рик, а я ведь больше не люблю тебя, представляешь? Точнее, люблю, но не так. Как раньше, когда мы были маленькими, просто дружили, играли, я люблю тебя как брата Даники, как сына моего дяди и неугомонной тётушки Матильды, как… просто как друга. Не так, как раньше.
Он растерянно посмотрел мне в глаза и улыбнулся, почему-то виновато.
- Ну… я рад, что так. Наверное.
Я рассмеялась и хлопнула его по плечу.