[Enlil]

Jana Weber, ответка

Неожиданно к месту пришлось настоящее время. Дает ощущение присутствия. И Сатин, мне кажется, очень подходит

А еще невероятно привязчив и, как мы с тобой выяснили, заразен)))

как сильно я одобряю идею отобрать у студентов деньги.

Честно говоря я не помню уже точно, как у меня так вышло... Кажется я особенно не прокачивала Клариссу, а стипендии Сатин хватило впритык... в общем, такова была воля Максиса)))

Так их, этих богатеньких деток, почувствуйте прелести самостоятельной жизни!

я тоже так думаю! а то разбаловались тут! платьев каких хочешь, машин, картин! нефиг!))

Еще я поняла, что мне, оказывается, нравится Кларисса как персонаж.

Ты знаешь, она мне тоже нравится, несмотря на свою 1Э) с ней просто, и она простая, в общем то, как пять копеек) сдерживать эмоции? для слабаков!))

но я тоже возмущена ее словами про Эмриса!

правильно, люби Эмриса)))))))))))))))))))))))

Фрэнсис очарователен в своей надменности))

я рада, потому что мне он тоже нравится) он, в принципе, хороший парень, хотя и изрядно буржуй)

Innominato, ответка

черт, Эна, ты просто не перестаешь меня радовать!

да, я вообще няшка))

Вообще развитие событий крайне стремительное

да, ты знаешь, у Сатин с универом как то вообще все очень быстро, даже не знаю, куда время тьо делось... наверное это большей частью вина недостатка денег, изрядная часть времени ушла именно на их зарабатывание) Открою страашную тайну, университетских отчетов будет всего три) и не скажу, что это меня не радует) по крайней мере в них мы успели сделать все, что планировали))

Она кажется мне отстранненой и грустной, смотрит на все как-то со стороны и чуть-чуть, неуловимо, напоминает Равеннэ

ты знаешь, пожалуй... девушки у меня как то вообще немножко себе на уме))

хотя "глупая Кларисса" звучит нежно, с любовью.

это да, несмотря на их разницу, отношения между ними весьма нежные) я бы не назвала их сестринскими, но это вина Сатин, как мы видим у Яны, у нее и с родной то сестрой отношения специфические))

Но мне нравится потом, дальше, про театр - там чувствуется такое внутреннее напряжение Сатин.

это безумно здорово, мне тяжко давалась эта сцена, наверное и потому, что для Сатин этот поход, как бы так сказать... не вызывает особых эмоций))

больше Эмриса

всем любить Эмриса!)))))))

Добавлено через 19 минут

Сатин 20 лет 3 курс.

Мы заканчиваем второй курс и на каникулах Фрэнсис предлагает съездить в Лондон. Мы встречаемся чуть больше двух месяцев и ему приходит в голову познакомить с родителями. Я соглашаюсь. Почему бы нет.
Особняк Ворзингтонов находится в пригороде Лондона, выполнен в довольно примитивном стиле, без архитектурных претензий, но окружен очаровательным и очень ухоженным двориком.
Семейство Ворзингтонов мы застаем более чем полным составом. Отец Фрэнсиса, Джон, обаятельный седой джентльмен, поднимается мне навстречу первым. Он ловит мои пальцы в ладони и сердечно их пожимает.
- Рад приветствовать в этом доме такую очаровательную юную леди.
В его глазах пляшут лукавые чертики и я улыбаюсь в ответ. Смущается почему то Фрэнсис.
- А это моя мама! - он разворачивает меня к высокой худой женщине. У миссис Ворзингтон прямые черные волосы и зеленые глаза, прозрачные и холодные, как льды северных гор.
- Фиделма Ворзингтон, - чопорно представляется она и тонкие губы складываются в сухую, презрительную улыбку. - Мы всегда рады друзьям Фрэнсиса, - цедит она и я думаю о том, что она похожа на крысу.
- А это моя тетя, Риган Кларк. Сестра мамы.
Несколько секунд я смотрю на перекошенную рожу бородатого мужика с рисунком канабиса на черно-белой футболке, затем, наконец, Риган Кларк опускает газету и наши глаза встречаются поверх листов "Таймс". Она очень похожа на сестру но, помимо копны седых волос, которые она, видимо, не считает нужным красить, она отличается чем то неуловимым и кардинальным, как земля и небо. Наверное дело в глазах. Та же зелень, что у сестры, но у Риган они полны жизни, ума, и смотрят очень пристально.
- Моя сестра не замужем, - некстати встревает Фиделма. - Дабы избежать неловкостей, следует обращаться мисс Кларк. Она работает в офисе небольшой фирмы по переработке макулатуры и остановилась у нас на некоторое время. Пока в ее доме не починять крышу.
Я не очень понимаю, зачем мне вся эта информация, но, судя по чопорности и холоду в голосе миссис Ворзингтон, отношения между сестрами непростые.

Нас с Фрэнсисом, естественно, селят в разные спальни.
каждое утро в доме Ворзингтонов начинается для меня часов в пять утра. Небо за окном только начинает светлеть, розоветь, когда я открываю глаза и опускаю ноги с кровати. Стопы неприятно обжигает холодом. Чем то состоятельному и прогрессивному семейству Ворзингтонов не угодили полы с подогревом. К моменту, когда старомодное радио, страсть мистера Ворзингтона-старшего, начинает гнусаво, но патриотично выводить "Боже, храни нашу великодушную Королеву, Да здравствует наша благородная Королева...", я должна быть умыта, накрашена, элегантна и бодра. Я не имею ни малейшего понятия о армейском быту, но подозреваю, что он очень близок к происходящему здесь.
Я спускаюсь к завтраку в полной боевой готовности. Это "интимный" завтрак. "Дочерний", как называет его миссис Ворзингтон. Мужчины еще спят, им позволено, а мисс Кларк, к вящему раздражению сестры, может не появляться в доме сутками, пропадая где-то по своим макулатурным делам. Мы сидим друг напротив друга, вдвоем, в степенном молчании. Передо мной мисочка жиденькой овсянки, половина зеленого яблока и стакан апельсинового сока.
По утрам я ненавижу эту женщину.

После завтрака мы неизменно идем знакомится с достоянием семьи. Миссис Ворзингтон почти не говорит о семействе, собственно, Ворзинктон. Основное и подавляющее место в монологах занимает история прославленного рода Кларк, дщерью которого она имеет счастье быть.
- Не верте тем, кто говорит, что настоящий ирландец должен быть рыжим. Это все домыслы плебеев, холопов, разбойников и крестьян, - говорит она и в этом обескураживающе бескомпромиссном суждении я вижу Фрэнсиса. - Настоящая ирландская аристократия - это черные, как штормовое небо наших земель, волосы, и глаза, пронзительные, зеленые, как прибой наших берегов.
Она выжидающе смотрит на меня и чуть выпучивает глазки. "Наверное демонстрирует их пронзительность, "- думаю я и, опасаясь за ее здоровье, торопливо киваю. Миссис Ворзингтон удовлетворена и мы шествуем дальше. Она ведет меня к ряду портретов, с которых на меня смотрят неизменно зеленоглазые и почти поголовно черноволосые мужчины.
- Это мой дед - Гоибниу Кларк, отец - Идбхард Кларк, и дядя - Ардан Кларк. Мои предки испокон веков жили в Ирландии и только Джон смог похитить меня и привезти в эту туманную, варварскую страну.
Я не могу себе представить, как бы ни старалась, процесс похищения юной Фиделмы Кларк. Скорее наоборот, картинга того, как она крадет, а потом пытает мистера Ворзингтона, вынуждая женится, рисуется весьма ярко. На языке вертится, что Соединенное Королевство уже больше четырехсот лет как одна страна, но я деликатно улыбаюсь и пытаюсь поддержать диалог.
- У нас дома, в особняке фон Вальде в Вероне, тоже есть портретная галлерея, - "и куда длиннее" - мысленно злорадствую я. Миссис Ворзингтон задумчиво поджимает губы.
- Фон Вальде... я не слышала ничего о данной фамилии. Наверняка немецкие эмигранты.
Я собираюсь было заверить, что не имеем никакого отношения к немцам в целом и к Германии в частности, но не успеваю даже открыть рот. Фиделму это не интересует, она разворачивается ко мне спиной и шествует к следующему пункту этой познавательной экскурсии.

Я почти ломаюсь на семейном кладбище. Миссис Ворзингтон патетично рассказывает о предках, героических и самоотверженных, похороненными под сими каменными плитами, естественно сплошь потомственными ирландцами. Я уже не хочу знать, и не спрашиваю, что делают трупы потомственных ирландцев посреди проклятой Англии. Я смотрю поверх блестящей черной макушки Фиделмы, почти не слыша ее, смотрю на то, как свесившись из окна второго этажа курит мисс Кларк. Курит и стряхивает пепел вниз, на клумбу с любимыми гортензиями миссис Ворзингтон. Ее слова, нескончаемый поток, проходят сквозь меня, как вода сквозь песок, не задерживаясь, и оставляют после себя липкое, неприятное ощущение того, что надо мной издеваются. Я смотрю в чистые, незамутненные чувством юмора, глаза потенциальной свекрови и с каким то отчаянием понимаю, что все намного хуже - она искренняя, непроходимая, самоуверенная, самовлюбленная дура.
Ужин проходит весело. Никто, кроме миссис Ворзингтон, не вспоминает о ирландских покойниках. Мистер Ворзингтон-старший наливает всем по бокалу каберне совиньон, рассказывает анекдоты из своей винчестерской юности и весь вечер галантно ухаживает, пока Фрэнсис чертит на салфетке схемы экономического развития стран ближнего востока.

Под конец первой недели я понимаю, что еще пара дней в обществе миссис Ворзингтон, и все может закончится весьма прискорбно, я либо удавлю ее, либо удавлюсь сама. После тонкого намека Фрэнсис решает показать мне город. Когда мы уходим, чета Ворзингтон провожает нас на пороге. Джон улыбается и лукаво желает нам весело провести время. Фиделма смотрит на меня так, словно я веду ее Фрэнсиса на съедение дракону.
Мне нравится Лондон. Он навевает мысли о Конане Дойле, королевских регалиях и, почему то, ежиках. Я с любопытством оглядываюсь по сторонам и с грустной нежностью думаю о том, как сильно моя маленькая провинциальная Верона, своими невысокими домиками, заборчиками, садами, посадками помидоров на заднем дворе, тайными тайнами, легендами и вечно недостроенным портом, напоминает деревню.
Фрэнсис показывает мне Биг Бэн, потом Трафальгарскую площадь, потом место, где в глубоком своем младенчестве он сделал первые шаги, затем место, где в героических муках, согласно семейным преданиям, погиб его прадед, очередной благородный ирландец. На этом месте мое терпение лопается. У семейства фон Вальде тоже достаточно скелетов в шкафу, но я не тороплюсь трясти ими перед носом девушки, на которой, со всей очевидностью, собираюсь жениться.
- Фрэнсис. Я испытываю к твоей матушке бесконечно уважение. Даже благоговение, - я устало потираю переносицу пальцами и безбожно вру. - Но если я еще раз услышу еще хоть про одного покойника...
- То что? - неожиданно оскорбленно вскидывается парень. Я очень внимательно смотрю ему в глаза.
- Я сломаю тебе нос, Фрэнсис.
Он обижен, возмущен, и мы ссоримся. Это первая наша ссора и наиболее мерзко то, что она происходит посреди улицы. Он обвиняет меня в черствости, я его - в занудности. Прохожие начинают оглядываться.

Я заявляю Фрэнсису, что ухожу, забираю вещи, беру билеты на самолет и сегодня же возвращаюсь в Ля Тур. Разворачиваюсь и гордо удаляюсь. Я не знаю Лондона и иду наугад, надеясь, что уж куда-нибудь, да выйду. Я так возмущена, так преисполнена негодования, что шаги за спиной застают меня врасплох. Когда меня хватают за руку, я уже готова уложить маньяка на обе лопатки, а дальше по папиной инструкции. Но маньяк оказывается Фрэнсисом. он жалобно заглядывает мне в лицо и я оттаиваю.
- Не уходи, - просит он. - Прости. Я больше не буду рассказывать про покойников.
- Было бы неплохо. Мне более чем хватает твоей дражайшей матушки, - ворчу я. Фрэнсис улыбается, он считает милым мое ворчание, если только я не обещаю ему что-нибудь сломать.
- Обещаю, - шепчет он и наклоняется ко мне. Я позволяю себя целовать.

Мы проводим в Лондоне почти месяц. Затем я возвращаюсь в Ля Тур, хочу немного подготовится к грядущему учебному году. Фрэнсис остается, ему еще что-то нужно сделать по приемничеству семейного бизнеса, отец вводит его в суть дела. При расставании я воркую, что не хочу отвлекать его от важной мужской работы, в которой я, само собой, ничего не понимаю, и что короткая разлука лишь сделает наше воссоединение счастливей. Я считаю минуты до того момента, как миссис Ворзингтон исчезнет из поля моего зрения и нас будет разделять сотня-другая километров. Мистер Ворзингтон-старший сжимает мою ладонь и уговаривает меня навещать их чаще. Мисс Кларк смотрит с ленивой невозмутимостью, но в изгибе ее бровей, в самом уголке губ, мне смутно чудится что-то скептически-насмешливое.
В Ля Тур Кларисса встречает меня с распростертыми объятиями. Она не едет на каникулах домой, предпочитает творить в Академии и, кажется, успевает изрядно заскучать в одиночестве.
Фрэнсис часто звонит, почти каждый день, а в один прекрасный вечер присылает подарок. Я натыкаюсь на него, собираясь в магазин. Он смотрит на меня пустым, бессмысленным взглядом мраморных глаз, повернувшись гордым в своей безупречности профилем Юлия Цезаря. В первые мгновения я теряюсь и не сразу обнаруживаю записку. Цезарь подпирает дверь почти вплотную, перегораживая проход, и мне приходится оббежать и выйти через черный вход. Здоровая мраморная махина неподъемна. Мы с Клариссой добрые полчаса прыгаем вокруг, даже не понимая, с какой стороны подступиться. Искать и очаровывать потенциальных грузчиков в десятом часу вечера немного проблематично.
Я не очень понимаю, на кой черт мне сдалась эта статуя, но Кларисса в восторге. Ее энтузиазм не остужает даже то, следующие часа два мы пытаемся волоком затащить Цезаря в дом. В итоге мы селим его в комнате Клариссы.
- Хоть ненадолго, - попискивает она от восторга и никак не может наглядеться на сомнительное приобретение. - Хотя бы пока Фрэнсис не вернется. А потом тебе перенесем!
Развалившись на Генрихе, я устало киваю и думаю о том, что с Фрэнсисом я как-нибудь разберусь, но единственное, куда я согласна волочь этого Цезаря - это до ближайшей помойки.

На третьем курсе вечеринки у Капулетти становятся еще более шумными и безбашенными. Я приезжаю на такси, возвращаясь с лекции, открываю дверцу машины почти сразу мне под ноги валиться Гораций Капулетти.
- Ты такая красивая, - бормочет он и смотрит на меня с любовью и умилением. На днях Горация бросила девушка, он страдает и жаждет утешения.
- А ты пьян, - отрезаю я, с достоинством оправляю голубое шелковое платье и аккуратно обхожу Горация. Тот остается наедине с двухлитровой, наполовину опустошенной и нежно прижимаемой к груди бутылкой пива, и грустно бормочет ей что то про жестокость женщин. Я переступаю через красные пластиковые стаканчики, фантики и упаковки из-под чипсов очень осторожно, словно шагаю по минному полю - один неверный шаг и на тонкий каблук насаживается, словно диверсант-камикадзе, очередная бумажка. Я иду медленно и не сразу чувствую неладное, непривычное - я уже несколько минут, как тут, а на мне до сих пор не висит, радостно повизгивая, Кларисса. Это настолько необычно, что я начинаю волноваться, поднимаю глаза, выискивая ее в толпе разгулявшихся студентов. Я натыкаюсь на нее взглядом почти сразу. Ее хорошо видно - черная копна художественно взбитых волос, розовое платье, ужасное на мой вкус, но мы никогда не спорим о гардеробе. Она болтает с каким-то парнем, у нее знакомый кошачий взгляд, мутный, жадный - она не видит ничего вокруг. Ее собеседник стоит ко мне спиной, а когда поворачивает голову на чей-то голос, на несколько мучительно долгих секунд я замираю, узнавая.
Алистер почти не изменился со времени нашей последней встречи, хотя, как я слышала, мальчишки в его возрасте быстро растут и быстро меняются. Те же угловатые черты лица, те же светлые, прозрачные глаза, даже прическа та же, только, разве что, стал еще выше. В животе скручивается тугой, болезненный комок, и около минуты я дышу через силу, воздух кажется обжигающе горячим. Я подхожу ближе и они меня замечают. Кларисса смотрит на меня сияющим взглядом законченной идиотки. Алистер здоровается и улыбается так дружелюбно, так беспечно, что хочется его ударить.

Неожиданно вломившаяся в наш тесный кружок девица представляется Аммандой. Я не понимаю причин ее вторжения до тех пор, пока Ал не обнимает ее, утыкаясь носом в выжженые перекисью волосы. Кларисса тоже все понимает. Пышная прическа будто опадает, губы бледнеют, глаза тускнеют. Дурацкое розовое платье кажется еще более дурацким. Кларисса сидит на лавочке, будто в воду опущенная, к ней подкатывает Гораций, возмутительно рыжий и наглый, с все той же ополовиненой бутылкой пива, а она, почти не отрываясь, смотрит на Алистера.
"Черт возьми, покоритель дамских сердец, - комок в животе медленно расплетается клубком ядовитых змей. - Если он ей так нужен, я добуду ей этого мамонта."

Первым делом я отбираю у Горация бутылку и выгоняю его с лавки. Гораций жалуется и обещает страшно отомстить, но мне сейчас не до мужского скулежа. Я наливаю Клариссе в пластиковый стаканчик пиво, неловко, я никогда не умела это делать, оно пенится и лезет за край, заливая руки и платье. Кларисса, не глядя, пьет. Приятная покладистость, всегда бы так. К четвертому стакану я приноравливаюсь наливать так, что бы соблюдать соотношение пена/алкоголь хотя бы пятьдесят на пятьдесят, и Кларисса потихоньку оттаивает, перестает быть похожей на жалкую розовую курицу. Еще два стакана. Я добиваюсь пропорции сорок на шестьдесят и Кларисса веселеет, доходит до той степени, когда готова танцевать канкан на журнальном столике гостиной Капулетти. Она громко оповещает об этом всех рядом присутствующих и решительно ломится в гостиную. Это весьма кстати. Я не слишком настойчиво уговариваю ее не маяться дурью, лишь подогревая ее энтузиазм. На пути в гостиную мы идем в обход, очень удачно заблудившись в десяти квадратных метрах участка Капулетти, и натыкаемся на Алистера. Я притормаживаю Клариссу, что бы дать ей время сфокусировать взгляд на парне, и та замирает. В ее глазах тает мысль о гостиной и столиках, ускользает, как розовая бесхребетная медуза в полосе прибоя. На правах старой знакомой я зажимаю Ала в угол и прошу предотвратить позор и порчу чужого имущества. Ведь я, хрупкая, нежная девушка, не могу справиться со своей буйной подругой, тем более что сама немного пьяна.
- Ты же знаешь, мстительно, с извращенным злорадством мазохиста, воркую я, - девушки по пьяни иногда делают глупости.
Я добавляю, что у него есть определенное влияние на Клариссу, что она послушает только его, но он и сам видит, что она таращится на него, как на сошедшего с небес Миссию.
Такого потока обожания, лести и давления на совесть честная натура Алистера не выдерживает. Он принимает Клариссу с рук на руки и вызывает такси. Он бережно загружает ее на заднее сиденье машины, я машу вслед ручкой и торжественно обещаю присмотреть за Аммандой.

О да, я присматриваю!
Первым делом я, с беспардонностью матерого рецидивиста, шарюсь в холодильнике хозяев. Как у истинных студентов на полках соседствуют непочатые банки с пивом и огрызок яблока, полупустые банки с пивом и надкушенных бутерброд с колбасой, пустые банки из-под пива и заплесневевший хвост от селедки. Все это мне не подходит. С некоторым трудом и немалым удивлением я нахожу в шкафчике для зонтов нетронутую бутыль с растительным маслом. Не рафинированное, оно благоухает так, что, глоток за глотком вливая его в себя, я чувствую себя полем подсолнухов.
Амманду я нахожу в компании Горация. Тот учит ее пить текилу, пришедшую на смену отобранной бутылке пива, предлагает посыпать себя солью и навешивает на уши про форму наследования в древнем Египте. Когда появляюсь я Амманда радуется мне, как родной. Еще больше радуется Гораций. Через полчаса мы с Аммандой лучше подруги. Текилла и рассказы о совокуплении древнеегипетских родственников значительно сближают людей.
Я деликатно придерживаю ее за плечико, когда она склоняется над белым другом, и очень стараюсь не морщится. Она нежно обвивает его руками и в перерывах, задыхаясь от чувств и специфических позывов, рассказывает, что я очень хорошая. Под дверью туалета скребется Гораций, уговаривая приобщиться, с его слов, к прекрасному женскому обществу. Мы не пускаем его даже когда Амманда очухивается, умывается и принимает более-менее человеческий вид. Мы сидим на холодном кафельном полу и она, хихикая, рассказывает, что учится на психологии и терпеть не может свою специальность, зато любит репетиции группы поддержки и футбол, на матче которого они и познакомились с Алом, который потрясающе вежлив с девушками и когда то занимался рукопашной борьбой, отчего у него ооочень сильные руки. Далее она переходит на не очень приличные подробности, насладится которыми нам не дает Гораций, особенно энергично забарабанивший в дверь. Впервые, наверное, я так рада его появлению, я не хочу больше слышать Амманду. Мозг жадно впитывает, как пустыня воду, каждое ее слово, не считаясь с моим мнением. Почему то мне очень обидно, что все это я узнаю от нее, что она знает то, что не знаю я. И, осознав это с неожиданной ясностью, в этот миг я ненавижу Амманду. Я напоминаю, что ее милый Ал укатил в закат с некой смазливой девицей и открываю дверь. В туалет вламывается Гораций. В его руках все та же бутылка текиллы, а может ее товарка. Гораций выглядит удивленным, видимо сам не ожидал, что его пустят, но воспринимает это, как приглашение.
- О, девочки! кто готов приобщиться к таинству текиллы? У меня есть соль!
Я не тороплюсь разочаровывать его и тычу пальцем в Амманду. Та глупо хихикает, но, и правда, не против. Пьяная, тупая, вульгарная курица, не понимающая своего счастья. Я бы на ее месте... ловлю себя на этой мысли и раздраженно закусываю губу, чувствуя злой медный привкус. Кларисса на ее месте никогда бы до подобного не опустилась.
Гораций трепетно посыпает шейку Амманды солью из перечницы, но наблюдать за процессом слизывания я не остаюсь. Только слежу за тем, что бы все, что нужно, успели сфотографировать.

Я возвращаюсь домой далеко за полночь. Иду пешком и иду медленно, убеждая себя в том, что не хочу мешать подруге развлекаться. после шумной вечеринки тишина ночных улиц звенит в ушах. Вкус растительного масла все еще преследует меня, его не извело даже адово пойло Горация, и я все еще чувствую себя гребаным полем подсолнухов.
Когда я подхожу к нашему коттеджу в нем тускло мерцает только одно окно, кухонное. Я открываю дверь и стараюсь шагать очень тихо, не цокая каблуками. Однако стоит мне добраться до кухни, как в ее дверном проеме появляется, озаренный светом торшера, Алистер. В его руках моя любимая кружка с синими бегемотиками, с края кружки печально свисает хвостик чайного пакетика - банан и мята, любимый Клариссин.
- Ээээ, - многозначительно приветствую я его. - Любишь экзотические вкусы?
Если он и удивлен, то не показывает виду, словно каждый день доставляет с попойки одних блудных девиц и встречает других. Хотя кто его знает, может и правда каждый день, с него станется. Он аккуратно стряхивает с пакетика капли и не гладя, но точно в цель, выкидывает в мусорную корзину.
- Это единственный чай, что я нашел у вас. Ты, надеюсь, не против? Кларисса разрешила.
- Что именно она сказала? - я не против чая, но не уверенна в нынешней адекватности Клариссы. Ал улыбается самым краешком губ.
- Что то вроде "да, Алистер, о да..."
Я улыбаюсь в ответ, смешливо фыркаю и, кажется, расслабляюсь. Накатывает странное, легкое чувство предвкушения чего-то большого, словно еще миг и...
- Я пойду, - говорит он и едва слышный стук кружки, поставленной в раковину, разбивает мираж.
- Три часа ночи, Ал, - только и хватает сказать меня. Он отрицательно мотает головой и я отхожу, пропуская его.
Я захожу в комнату Клариссы, она спит, как дитя, заботливо укрытая пледом. Рядом, на тумбочке, стакан воды и упаковка аспирина.
Я вздрагиваю, когда захлопывается входная дверь, и закрываю глаза.